оглавление предыдущая страница следующая страница
От составителя. В данном разделе постоянно звучит страшное слово «измена».
С.Е. Кургинян через призму понятий «цели» и «ценности» пытается продиагностировать технологию предательства
интересов великого государства и технологию измены Родине. Измены реальной, а не той, за которую хотели
судить членов ГКЧП. Измены, которая не только привела к распаду СССР и поставила на грань распада Россию,
но и нарушила геополитическое равновесие и подвело мир к черте, за которой новая глобальная воина. Это
не кургиняновские и не наши измышления. Это реальная ситуация. Достаточно внимательно изучить материалы
зарубежных аналитических центров о перспективах стратегической безопасности начиная с осени 1991 года.
Обман и последующее предательство своего народа господствовавшей в доперестроечный
и постперестроечный период «элитой» под лозунгами «общечеловеческих ценностей» и «общецивилизационных
интересов» – в этом видит С.Е. Кургинян главную причину кризиса в обществе.
Сам термин «общечеловеческие ценности» приобрел в нашей стране право на существование в связи
с провозглашаемой перестройкой. Он – визитная карточка этой эпохи. Им символизируется ее идеальное
измерение, ее стремление найти выход из духовного тупика. Им в очередной раз обозначены мессианские
устремления, идущие в мир с Евразийского материка духовности. И мы считаем такие намерения в принципе
правильными. В них – замах, масштабность, планетарный замысел.
Но в них же – и трагедия поверхностности, маниловщины, неспособности додумывать до конца – свойство
интеллектуалов 60-х годов, причем отнюдь не только советских интеллектуалов. В советском варианте это
приобрело дополнительные дефекты.
Возникшая как антитеза идеям «классовой морали», «классовых интересов», эта новая идея немедленно
превратилась в идеологему, отвечающую всем стандартам советского бюрократического сознания, а именно:
– псевдоэлитности,
– размытости, или, как это определил Л. Толстой, «неопределенности»,
– эклектичности,
– директивности,
– уплощенности и одномерности,
– отрыву от реальности
и т.д. и т.п.
В предельном случае оценка «общечеловеческих интересов» (впрочем, как и так называемых «классовых»)
вновь оказалась в руках ничтожного меньшинства, превратилась в «окончательное суждение», в норму,
обязательную для всех и как бы выражающую интересы всех, в принцип следования тем требованиям, которые
от имени общества ставит его руководящая верхушка. Общество, в котором этот вельможный принцип стал новым
культурным стереотипом, все больше теряло понятия добра и зла, вместо того – чтобы их, казалось бы,
приобрести.
Экспликация общечеловеческих ценностей в рамках советского бюрократического сознания создала
фантом, по своим свойствам тождественный экспликации, в этом же типе сознания, понятия о «классовой морали»
и «коммунизме».
Однако само по себе это не снимает вопроса об общечеловеческих ценностях как таковых. Мы просто
обращаем внимание на то, что не следует путать изначальные формы идей с их бюрократическими трансформами –
ни тогда, когда речь идет о коммунизме и классовых интересах, ни тогда, когда речь идет об общечеловеческих
ценностях.
Но главная наша цель – рассмотреть вопрос об общечеловеческих ценностях, предъявленных в рамках
перестроечного Проекта вне его советско-бюрократических искажений (за них мы уже заплатили и еще
заплатим особо). Говоря о ценностях для Постперестройки, мы не считали себя вправе ограничиваться
критикой паллиативов. Мы считаем тупиковым тот Путь, которым пошли основные творцы данного Проекта,
совершив, с нашей точки зрения, целый ряд гносеологических ошибок, в том числе – абсолютизировав понятие
Прогресс и положив в основу своей концепции пресловутый Метафизический Оптимизм, тезис о том, что так
называемая антропологическая катастрофа порождена не сущностью человека, но порчей этой сущности. Этот
инфантильный гуманизм, по нашему мнению, чреват опасностью не только для СССР, но и для всего мирового
сообщества. Он не имеет права на интеллектуальную гегемонию сейчас, после того, что происходит в центре
Европы, и мы считаем своей задачей подвести черту под этой «утопией устроительства».
Идея общечеловеческих ценностей исходит из отрицания трансцендентной борьбы за Душу Человека,
являющуюся высшей из ценностей.
Предполагая, что общечеловеческие ценности открываются нам в историческом процессе, встраиваясь
при этом в культуру, авторы Общечеловеческого Ценностного Проекта оказываются на перепутье
между сциентистской методологией, философским рационализмом и интуитивистской аксиоматикой.
В итоге – мы вновь выходим к идее духовных источников, постигаемых интуитивно и не всегда выразимых
рационально.
Стоило ли делать изначальную заявку на новый Проект, для того чтобы выйти на кантовские императивы
и «нравственный закон внутри нас?» Ведь известно, что суть подобного императива передается лишь с помощью
так называемой «непрямой коммуникации», что он не дает выхода в реальность, постулируя лишь наличие
у каждого человека изначальной способности совершать личные поступки, основанные на свободе выбора.
И как уже не раз в Истории, мы по поводу общечеловеческих ценностей задаемся вопросом об объеме,
глубине и подлинном содержании этого понятия, о том, «що це таке и с чим его йисты?». Вопрос, казалось бы,
должен быть задан творцам Проекта, но они почему-то не торопятся отвечать.
Предлагая нам тотальный рационализм и требуя от нас «целе-рационального действия», они, коль скоро
к ним пытаются применить те же мерки, вдруг становятся интуитивистами чистой воды.
Отказываясь от прямого ответа на вопрос о том, что есть «общечеловеческие ценности», они ссылаются
на их неизречимость, на то, что попытка что-либо здесь объяснить поневоле окажется лишь экспликацией этих
ценностей в рамках той конкретной культуры, в которую погружен их творец, и на поверку они будут всего лишь
исповеданием его Веры, выражающей это исповедание лишь для тех, кто это исповедание разделяет. В конечном
счете это неизбежно приведет к отказу от столь высоко ценимой ими позиции Исследователя, свободно парящего
в астральной Сциенте и наблюдающего культурные миры со своего «высока», и переходу на позиции (всего лишь
навсего!) Проповедника...
Какого же Бога? Того, с чьей помощью общечеловеческие ценности единственный раз в Истории были
явлены во плоти?
Но принятие этого утверждения всеми без исключения людьми, в том числе и теми, кто трактует этот
закон иначе и от лица иной трансценденции, не может происходить иначе, чем путем насилия (явного или
скрытого) «ад майориум глориам деи».
Слова же о том, что нравственный закон один, как едина Истина и един Бог, но что есть много путей
выражения Истины и проявления Бога, ничего не добавляют к беспомощности исследователя при разрешении
вопроса о сути Бога и Истины.
Ибо кроме постоянства всех этих понятий, якобы всего лишь различными извилистыми путями ведущих
к одной Магистрали, у человечества есть и нечто еще более постоянное, чем все эти постоянства. А именно –
трудности (конечно же временные, какие же еще!), связанные с вопросом о том, что есть подлинное Добро,
а что есть видимость, творимая Имитатором, что есть Бог, а что Дьявол, выдающий себя за Бога.
Высшая истина всех религий – напряженная борьба между Богом и Дьяволом, трагический и великий удел
Человека, являющегося субъектом и пространством этой великой Войны.
А значит, высший грех – это есть смирение, ожирение, самодовольство, успокоение. То, которое знает
дедукцию общечеловеческих ценностей и вещает от их лица, более того – тщится измерять своими рукотворными
мерками, сколь адекватно те или иные общечеловеческие ценности воплощены в тех или иных культурах.
Самодовольство, готовое уже строить чуть ли не шкалу (!) общечеловеческих ценностей, надменно
говорит любым, кто сомневается в их наличии: «Это столь же непреложно, как результат умножения два на два».
Оно при этом само не понимает, насколько разоблачающе близко подошло в этом утверждении к истине о себе
и своих ценностях.
Ценности – это высшие принципы, на основе которых обеспечивается пресловутый консенсус, то бишь
согласие, между людьми, народами, нациями и государствами, и, разумеется,– общечеловеческое согласие,
достижение которого и вправду составляет главную задачу человечества в XXI столетии.
Ценности творятся в недрах религий, которые оплодотворяют ими человеческую культуру. Религия есть,
таким образом, Отец, а Культура – Мать ценностей, и если мы хотим проникнуть за оболочку словосочетания
«общечеловеческие ценности» и понять, что внутри, мы должны отталкиваться от наличия этих общечеловеческих
праценностных субстанций, тех субстанций, которые эти ценности порождают. Иначе говоря, мы должны
признать наличие общечеловеческой религии и творимой ею общечеловеческой культуры.
Но ни то, ни другое в исторической практике в чистом виде не существует. А извлечение тех
или иных экстрактов – занятие, как мы знаем, не слишком почтенное.
Тогда где же та субстанция, которая позволяет вести разговор об общечеловеческих ценностях? И есть
ли вообще какая-то субстанция, за которой можно закрепить статус общечеловеческой, универсальной?
Она, безусловно, есть. Такой субстанцией, растущей и крепнущей на протяжении двух последних веков,
являются наука и техника, сложнейшие создания человечества, в неизмеримо большей степени, нежели
культура и религия, носящие всемирный характер.
Таким образом, соблазн сотворения планетарных ценностей с том и состоит, чтобы абсолютизировать
науку и технику в виде универсума, способного породить глобальный консенсус.
Техника при этом стремится заменить или подменить собой культуру, создавая взамен нее индустрию
элитарных или массовых развлечений, а наука – религию, ставя на ее место психоанализ и порождаемый им
комплекс психотехнологий, берущих на себя заботу о воздействии на Я и сверх-Я и на интеграцию его
в социуме.
Культура и религия, таким образом, оказываются в роли отвергаемых, пародируемых Предков. По сути,
мы наблюдаем глобальную мистерию Поругания. Ту, которую психоанализ описывает, выдавая за объективность,
и которая на деле является не чем иным, как описанием его – Психоанализа – действий, целей и помыслов. Ибо
убийство Отца (религии) и надругательство над Матерью (культурой) и есть сублимат действий Пришедшего.
То, что рождается в результате, есть, по сути, гомункулы религии и культуры, ничего не способные
создавать.
Оторванные от продуктивного диалога с религией и культурой, наука и техника обращаются в новых
богов, на службу которым и ставится человечество.
Не техника и наука – для человека и Человечества, а человек и Человечество –
для поклонения и служения технике и науке – вот та перевернутая реальность, которая порождена тотальным
господством науки и техники в XX (да и не только в XX!) веке. Но и это еще не все.
Будучи оторванной от культуры и религии, как генерирующих творческую энергию субстанций, наука
и техника становятся на путь экстенсивного развития, где количество инноваций подменяет собой их качество
и где компилятивный, компьютерный интеллект все в большей степени подменяет собой интеллект креативный,
немыслимый вне связи с культурой и религией.
В итоге – они на наших глазах превращаются в замкнутую Самодостаточную Систему, работающую
в конечном итоге уже и на саморазрушение, и, уж конечно, на разрушение и уничтожение ее «жалких рабов» –
человека и Человечества. Такова планетарная антиутопия, становление которой происходит на наших глазах. Мы
живем в абсурдном мире и творим его под заклинания об общечеловеческих ценностях – псевдоценностях
технотронной Цивилизации, раздавливающей в своих тисках религию и культуру, те субстанции, которые только
и способны порождать ценности, необходимые для всяческого Согласия.
Налицо очередной акт интеллектуальной шизофрении, конфликт между провозглашаемыми целями
и действиями, творимыми якобы во имя осуществления этих целей, а на деле приводящие к их убийству.
Пытаясь спасти себя и своего бога – Науку, ученые требуют построения Храма общечеловеческих
ценностей, но готовый строить его получает от них проект новой Вавилонской башни.
Так Илья Муромец, пытаясь спасти Святогора из гроба, бьет по гробу Мечом, и каждый удар опоясывает
гроб очередным железным обручем, губя того, кого герой тщетно пытается спасти.
Беда не в том, что предпринята попытка создать общечеловеческие ценности, а в том, что это
попытка с негодными средствами. Для того чтобы эти ценности могли бы быть построены, необходимо чтобы
их творец оказался вне замкнутой системы ценностей, предопределенных его собственным Бытием в культуре,
религии, его собственной Почвой. И изначальным пороком методологии тех, кто пытается выступать сейчас
от лица общечеловеческих ценностей, является то, что пространством, в которое они считают необходимым
выйти, для того чтобы осуществить нечеловечески трудный синтез, является пространство Сциенты,
технико-научный Континуум, распадающийся на наших глазах, больная материальность, требующая своего
собственного Врача-Диагноста.
Возможно, что, критикуя данный Проект, мы не обладаем полнотой информации по поводу его метацелей,
но это объясняется не нашей неинформированностью, а упорным нежеланием авторов Проекта предъявить свои
метацели Обществу. В любом случае мы имеем право утверждать, что этот Проект либо эзотеричен и тогда
не может быть подвергнут анализу, либо строится, исходя из начально противоречащих друг другу предпосыпок,
являясь по сути своей попыткой с негодными средствами.
Преобразовать человечество на основе подобных ценностей невозможно. Антропологический кризис будет
лишь усилен и доведен с их помощью до своего логического завершения. В итоге – возможна либо Риторика, либо
очередной Проект, основанный на насилии, что не приведет даже к тому, весьма ущербному, на наш взгляд,
результату, который видится авторам нынешнего Проекта.
Все остальное – за чертой обсуждения, за чертой научной дискуссии.
С советской стороны в вопросе о ценностях мы наблюдаем в основном бессильную риторику,
воспроизводящую в плане методологии имитационную схему действий, характерную для советской бюрократической
элиты на протяжении многих десятилетий, О том, с чем связана такая приверженность этой схеме, мы будем
подробно говорить во второй части доклада. Здесь же необходимо констатировать, что со стороны Запада мы
наблюдаем очевидное желание под видом общечеловеческих ценностей (создать которые в позитивном плане Запад,
как мы показали, практически не способен) развернуть план, никакого отношения к решению коренных проблем человечества не имеющий. План, при котором одна из систем ценностей (противоречивая и неспособная к саморазвитию) окажется навязанной человечеству под видом очередной спасительной панацеи.
Причем речь пойдет, по всей видимости, отнюдь не об абстрактных философских вещах.
Вот что пишет по этому поводу
Френсис Фукуяма в своей всемирно известной статье под названием «Конец истории?»:
«...В двадцатом веке либерализму пришлось бороться сначала с остатками абсолютизма, затем
с большевизмом и фашизмом и, наконец, с новейшим марксизмом, грозившим втянуть нас в апокалипсис ядерной
войны. Но этот век, вначале столь уверенный в триумфе западной либеральной демократии, возвращается теперь,
под конец, к тому, с чего начал: не к предсказывавшемуся еще недавно “концу идеологии” или конвергенции
капитализма и социализма, а к неоспоримой победе экономического и политического либерализма.
Триумф Запада, западной идеи очевиден прежде всего потому, что у либерализма не осталось никаких
жизнеспособных альтернатив. В последнее десятилетие изменилась интеллектуальная атмосфера крупнейших
коммунистических стран, в них начались важные реформы. Этот феномен выходит за рамки высокой политики, его
можно наблюдать в широком распространении западной потребительской культуры, в самых разнообразных ее
видах: это крестьянские рынки и цветные телевизоры – в нынешнем Китае вездесущие; открытые в прошлом году
в Москве кооперативные рестораны и магазины одежды; переложенный на японский лад Бетховен в токийских
лавках; рок-музыка, которой с равным удовольствием внимают в Праге, Рангуне и Тегеране.
То, чему мы, вероятно, свидетели,– не просто конец «холодной войны» или очередного периода
послевоенной истории, но конец истории, как таковой, завершение идеологической эволюции человечества
и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления. Это не означает, что
в дальнейшем никаких событий происходить не будет и страницы ежегодных обзоров “Форин Афферс”
по международным отношениям будут пустовать,– ведь либерализм победил пока только в сфере идей, сознания;
в реальном, материальном мире до победы еще далеко. Однако имеются серьезные основания считать, что именно
этот, идеальный мир и определит в конечном счете мир материальный».
Указанная цитата представляет собой систему сознательных подтасовок. Мы намерены привести их в той
последовательности, в которой они осуществлены Фукуямой.
Первое. Либерализм сам по себе не боролся с остатками абсолютизма, а использовал
противоречия между носителями абсолютизма, с тем чтобы они могли в борьбе друг с другом уничтожить себя
и расчистить поле для либерализма. Если это было объективно предопределено конфликтами между носителями
абсолютизма (Россией, с одной стороны, Австро-Венгрией и Германией – с другой), то речь идет о стихийном
историческом катаклизме – первой мировой войне, разрядившей смертельным для этих стран образом существующие
противоречия. Но если мы имеем дело с сознательной борьбой на этом этапе либерализма с абсолютизмом (при
том, что Россия была членом либеральной Антанты), то речь идет о преднамеренном виртуозном стравливании
двух сверхдержав как о предпосылке победы либерализма над абсолютизмом.
Иначе говоря,– об исторической ответственности либерализма за развязывание первой мировой войны
и за все ее последствия.
Второе. К этим последствиям относятся победы большевизма в России и фашизма в Германии. Если
либерализм развязал войну, то он ответствен и за возникновение этих двух политических монстров, с которыми
вынужден был якобы бороться. И если в России красный террор непосредственно перешел в тоталитарный режим,
то в Германии фашизм стимулировался всеми средствами.
Так боролся либерализм или порождал своих противников, стравливая затем их друг с другом?
Третье. Один из этих противников – немецкий фашизм – раздавил либеральные режимы Европы
с легкостью, после которой как-то неприлично воспевать успехи либерализма в XX веке. Спасение пришло
от большевиков. Это подтверждено всеми политиками Запада, уже видевшими себя вздернутыми на дыбу эсэсовцами
бесноватого фюрера и неспособными сразу после такого шока отрицать достоинства своих «спасителей».
Четвертое. Что такое новейший марксизм, с которым боролись либералы? И чьими руками они
с ним боролись? Если руками Суслова и его приспешников, уничтожавших прежде всего то, что рождалось
в пределах марксизма нового и продуктивного, то они должны признаться, что давно находились в союзе
с советскими псевдоортодоксами. Если же речь идет о том, что официальная доктрина 70–80-х годов была
новейшим марксизмом, то это – грубая ложь.
Иначе говоря, что есть уничтожение марксистов в СССР на протяжении 70–80-х годов? Либо – действия
самих ортодоксов, и тогда никто из либералов просто не мог столкнуться с новейшим марксизмом, удушенным
в зародыше, либо – это действия пятой колонны либералов в СССР. Но тогда борьба с марксизмом в СССР велась
с помощью сомнительных методов.
Пятое. Достаточно ли цветных телевизоров в Китае, коммерческих лавок в голодной Москве,
перекладывания на японский лад Бетховена и любви к рок-музыке от Праги до Тегерана, для того чтобы говорить
о торжестве либеральных ценностей? Не происходит ли при этом грубой подмены понятий, прежде всего таких,
как «цивилизация» и «культура»?
Эта, еще Шпенглером рассмотренная, оппозиция сегодня, как никогда, остро предстает
перед человечеством.
Прежде всего, если с самых общих позиций подходить к термину «человеческая цивилизация»,
рассматривать его с позиций инопланетянина, то речь идет о псевдопонятии, об эклектике, о смешении понятий
«цивилизация» и «общий интерес». Группа экзистенционально важных интересов оформлена. Осознан факт, что
выживание человечества зависит от его способностей решить глобальные проблемы, созданные, кстати сказать,
меньшинством человечества, которое теперь и решать-то их хотело бы за счет остальных.
Но общий страх, даже если тебя запугивают с использованием всего арсенала западных средств,– еще
не есть единство. Нет и не может быть единства, построенного на страхе, единства пугающих и запугиваемых
народов.
Далее, цивилизация и раньше была всеобщей. Культура же вырастала и вырастает из уникальности. Опыт
последнего пятилетия с особой убедительностью показал, что даже в отсутствие разного рода «железных
занавесов», невзирая на экономические связи, вопреки информационному сближению отдельных частей планеты
и даже в преодолении безусловной притягательности для огромных масс населения американского
и западноевропейского образов жизни – идет борьба за свою идентичность, за свои специфические черты.
И прежде всего – это борьба между Востоком и Западом. Не только Россия и Украина, но даже страны, наиболее
близкие к Центральной Европе, ведут борьбу за право быть самими собой. И не надо упрощений, не надо подмены
понятий. Западные джинсы и рестораны «Макдональдс» способны найти потребителя во всех регионах мира. Но это
не меняет самобытности уклада, культурно-исторического своеобразия стран и народов. Этого не меняют и более
глубокие заимствования. Даже способность русских дворян говорить по-французски, как на родном языке. Разве
это что-то изменило? А процессы в Восточной Германии? И не надо уповать на то, что новые условия жизни все
сынтегрируют. Почему же тогда не сынтегрированы Юг и Север Италии? Англия и Ирландия? Так что предстоит еще
многое осмыслить, прежде чем ликовать по поводу либеральной победы.
Шестое. Самое трагикомичное – это читать об этой победе сегодня, когда в центре Европы носят
ожерелья из отрубленных пальцев младенцев, отрубают головы детям, выкалывают глаза, отрезают уши,
производят обряды, адресующие к доисторической древности.
Крах коммунизма обернулся таким ренессансом фашистской идеологии и практики, который оставил далеко
за бортом эпоху «третьего рейха». И это только начало. Два года назад мы предсказывали такой разворот
событий во всем мире, не только в СССР. Мы констатировали крах объединенной Европы по модели Тэтчер,
то есть крах идеальной идеи англосаксонского либерализма. Но даже мы не предполагали тогда, что все
произойдет так страшно и быстро.
И кто теперь смеет говорить о «торговле страхом»? После всего, что произошло.
Седьмое. Очевиден политический смысл разговора о ценностях, и этот смысл впервые оговорен
в работе Фрэнсиса Фукуямы, которая интересна прежде всего своей амбивалентностью и многоуровневым
характером сделанных в ней заявлений – Фукуяма вводит вслед за общечеловеческими ценностями понятие
«общечеловеческое государство», ссылаясь при этом на
Кожева. Сама эта ссылка (кстати, абсолютно не обязательная с прагматической точки зрения) крайне важна
для понимания сути вбрасываемой Фукуямой концепции. Фукуяма приводит прямой перевод кожевского термина
“universal homogenous state” – универсальное гомогенетическое государство,– указывающего на прямой переход
от идеи общечеловеческих ценностей к «новому мировому порядку» – весьма определенного типа. И наконец,
окончательно вырисовывается логика построения этого нового порядка.
Это вначале: ход сверху вниз, от ценностей к государству.
Затем образование триады:
общечеловеческие ценности (технотронные!),
общечеловеческое государство (технотронное!),
и, наконец... общечеловеческий человек (технотронный?).
Вопрос об общечеловеческом человеке – самый трудный и в общем-то не предъявленный обществу. Есть
основание предполагать, что речь может пойти о человеке-роботе. Того или иного типа.
И – об элите, способной чинить роботов и управлять ими.
Идея весьма далека от демократии. В итоге можно констатировать, что историческая ошибка в очередной
раз сделана там, где технотронные химеры стали выдавать за общечеловеческие ценности, там, где забыли, что
Бога нет без Дьявола, а Дьявола нет без Бога, там, где в очередной раз поддались очередным иллюзиям
о прогрессе и благостной природе трагически разорванного человеческого существа.
На самом деле либерализму пора готовиться к новой страшной войне. И искать союзников.
Действительных союзников в честной игре. Шулерством сегодня уже никого не удивить. Эту «ценность Запада»
мир освоил и превзошел.
Союзников следует искать и в Советском Союзе. Но не по сходству слов, а по сути. Поскольку
либерализм в СССР, советский либерализм,– уже потерпел тотальное поражение. И нам необходимо предпринимать
сейчас чрезвычайные усилия с тем, чтобы его место не занял новый фашизм.
Процесс, «запущенный» в СССР советскими либералами, не имеет ничего общего с торжеством либеральной
идеи. Это ясно сегодня любому здравомыслящему человеку. Мы неоднократно предупреждали, что эклектика,
положенная в основу советской либеральной доктрины, породит социальный регресс.
Теперь этот регресс уже очевиден. На территории шестой части земного шара колесо истории оказалось
повернутым вспять.
Мы наблюдаем смертельную борьбу мощных кланов и корпоративных систем, слагающих бывший СССР,
и полное бессилие власти на всех ее уровнях.
СССР, как государство, отсутствует, СССР, как система,– живет бурной жизнью, суть которой – война
всех против всех. Управлять этим процессом, зная характер течений и ветров, используя могучую стихию так,
чтобы достичь желаемой гавани и сохранить в целости свой хрупкий корабль,– невозможно. Этот либеральный
идеал управления исчерпан.
В очередной раз – нужно или заклясть стихию, как это делал Просперо в шекспировской «Буре», либо
подчиниться ей, пойти в услужение Калибану.
Вот реальная альтернатива, стоящая перед страной. Но от того, каков окажется выбор, зависит будущее
планеты. Советский либерализм – это «баалшем-тог» – шулер, выдающий себя за мага.
Заклятий он не знал, а если и знал когда-то, то давно позабыл. Признаем это как свершившийся факт
и ответим себе на вопрос: что же делать?
На наш взгляд, выбор прост – либо консерватизм в его наиболее разумных, современных, нравственно
приемлемых и экономически эффективных модификациях, либо новый тоталитарный режим, новая диктатура.
Продление либеральной агонии, сохранение движения в направлении, заданном либеральной доктриной, означает
либо развал страны и действительный конец (отнюдь не только Российской) истории, либо построение плацдармов
новых диктаторских режимов, распространенных далеко за пределы бывшего СССР.
Болезнь советского либерализма, рожденного в недрах брежневского псевдокоммунистического режима,
состоит в том, что каждый противник либерализма с коммунистической категоричностью объявляется сторонником
тоталитаризма. Проблемы исторической и политической ответственности либералов за развал страны или за новую
диктатуру перекладываются ими с больной головы на здоровую с помощью этого, скажем прямо, не вполне
доброкачественного приема. Всмотримся в происходящее.
Уже сейчас началось заклинание политической реальности с помощью либерально-демагогической магии
по известной формуле «чур не я».
Вдумаемся – сколько либеральных бонз последуют примеру либерала Коротича, коль скоро ситуация
в СССР и дальше будет стремительно ухудшаться? Но кто и как будет расхлебывать заваренную здесь «кашу»
в тот момент, когда они станут писать мемуары?
Тем, кому это небезразлично, необходимо уже сегодня начать борьбу за осознание обществом реальной
расстановки сил в философии, социальной теории, экономике и, главное, в реальной политике.
Кто сказал, что перестройка, начатая либералами, завершилась после августовского путча? Все –
как прежде, те же слова, те же идеи, тот же либеральный «туман». Мы вступаем в период агонии либеральных
идей, проектов. Но сколь долго продлится эта агония, сколь мучительной она будет? Какой вред принесет
нарождающемуся новому обществу?
Все это зависит от нашей способности противостоять буре и натиску наших идейно мертвых,
но политически процветающих оппонентов. Никаких уверток и демагогии! Нам предстоит сражаться с открытым
забралом. Уже сегодня пора перестать опровергать свою принадлежность к лагерю консерваторов. Пора начать
отстаивать консерватизм, как ценность, как позитивный фактор в новой политической реальности.
Социально активное меньшинство постепенно начинает осознавать, что провозглашенное либералами
заклинание: «Иного не дано» – означает по сути своей – ЗАПРЕТ НА МЫШЛЕНИЕ. В сознании сотен тысяч людей
формируется новая идейная установка, возникает стихийный консерватизм. Наш долг – помочь ему осознать самое
себя.
В чем основное препятствие на пути подобного осознания? Почему сознание советских людей
не воспринимает разницу между тоталитаризмом и консерватизмом?
Беда, на наш взгляд, состоит в том, что это сознание «зашорено» сегодня еще больше, нежели до 1985
года. Коммунисты от номенклатуры подменили политологию, изучение расстановки политических сил своими
заунывными заклинаниями. Перекрасившись, они продолжают все ту же работу. И если раньше они клеймили
позором «творцов буржуазных лжетеорий», то теперь они же безудержно восхваляют их... в качестве
«демократов», забывая, что для тех, кого они клеймили вчера и восхваляют сегодня, такой «альянс» в высшей
степени неприемлем. Их действительное «кредо» – неоконсерватизм.
В знаменитой песне Высоцкого герой, перед тем как сделаться антисемитом, все-таки решил узнать,
«кто такие семиты».
В интеллектуальном плане этот герой неизмеримо выше многих наших сегодняшних демократов, которые
проклинают консерватизм, не имея о нем ни малейшего понятия и не зная о том, кто такие консерваторы. Отдают
ли они себе отчет в том, что Рональд Рейган и его «команда», осуществлявшая «перестройку» в США,– это
неоконсерваторы, что те, кто делал «перестройку» в Японии, в новых индустриальных странах, Китае,– тоже
неоконсерваторы. Естественно исходящие из культурно-исторического своеобразия своих стран. В этом стержень
неоконсервативной методологии.
Может быть, именно поэтому она и не устраивает наших советских либералов и демократов, привыкших
слепо копировать чужие рецепты.
Проклиная консерватизм, читали ли они
Де Местра и
Бональда,
Шатобриана и
Бенджамена Констана,
Тэна,
Ренана,
Токвиля и
Гобино?
Если читали – то должны понять, что эти люди не укладываются в альтернативу «либо – либо», что они
не коммунисты, но и на «демократы», не либералы, а значит... А значит, с точки зрения наших демократов,
они-то и есть зловещая «третья сила». По крайней мере предтеча ее... Вместе с Бердяевым? Вместе
с Булгаковым и Соловьевым? Вместе с Константином Леонтьевым?
Отношение всех этих мыслителей к демократии общеизвестно. Но еще более общеизвестно их неприятие
тоталитаризма и «красного радикализма». Соблазнительно, конечно, после этого обвинить их в фашизме,
забавным образом соединяя эти обвинения с поощрением эсэсовских структур в Прибалтике, к ужасу мирового
сообщества.
Но сегодня – все жиже аплодисменты в ответ на подобные обвинения и все чаще задаются вопросы «Кто
такой Бисмарк? – предтеча фашизма? Или же человек, сделавший все возможное чтобы фашизм не состоялся
в Германии?» Может быть, у фашизма в Германии совсем иные предтечи? Политические клоуны Веймарской
республики, например? И кто такие проклинаемые демократами, ошельмованные ими государственные деятели
царской России – Столыпин, Витте,
Лорис-Меликов? Неужто и они тоже предтечи большевиков? А может быть, у большевиков совсем другие
предтечи? Болтливые и бессильные либералы Временного правительства?
Думается, что пора бы все же нашим оппонентам ПЕРЕСТАТЬ ВАЛЯТЬ ДУРАКА И ВСТАТЬ ХОТЯ БЫ НА ОДИН
УРОВЕНЬ С БЕССМЕРТНЫМ ГЕРОЕМ ВЫСОЦКОГО.
Для консерватизма – информационная свобода, свобода предпринимательства, свобода совести, личная
свобода – императивны. Как императивно для консерватизма и то, что все эти свободы могут реализоваться лишь
в условиях сильного государства, государства, способного отстоять права граждан, а не нарушить их.
В крайнем варианте, подчеркиваем, именно в крайнем, консерваторы говорят о национальном спасении,
о спасении страны и народа с помощью сильного государства, а вовсе не о терроре, не о геноциде
против своего же народа ради торжества чего-то такого, по отношению к чему иного якобы не дано.
Лишь там, где свобода личности, совести, предпринимательства отсутствует, лишь там, где
господствует информационный террор, лишь там, где сила права подменяется правом сильного, лишь там,
где место культуры, укорененной в традициях народа и страны, занимает агитационно-репрессивная истерика
масс, лишь там, где эмоции побеждают разум, а рациональность приравнена к контрреволюционности,– ЛИШЬ ТАМ
ПРИХОДИТ К ВЛАСТИ ФАШИЗМ.
И разве приведенные нами условия уже не созданы в рамках так называемого демократического режима.
Проверьте, все они налицо. Так не пора ли остановиться?
Сегодня еще не поздно осуществить политику нового курса, в рамках советского постперестроечного
неоконсерватизма. Завтра это уже не поможет. Завтра придут те, кому одинаково чужды и либералы,
и консерваторы. Придут и будут действовать, воспроизводя историческое несчастье России. Круг замкнется –
сначала бессильный либерализм, потом оголтелая диктатура.
Вводя это понятие в политическую практику нашей страны в качестве позитивного, мы не имеет в виду
слепое копирование того типа партии и коалиции, которые под этим названием осуществляли и осуществляют
реформы в западных странах. И мы отвергаем всякий знак равенства между неоконсерватизмом и неосталинизмом,
неототалитаризмом, неофашизмом. Так что же мы имеем в виду?
Как уже говорилось в предшествующем докладе, мы имеем в виду политику, основанную на трех составных
частях:
– построение независимой от государства экономики (либеральной!);
– ускоренная модернизация, в ее возможном варианте;
– традиционные ценности, с учетом ценностей последних 70 лет и с опорой на культурно-историческое
своеобразие страны, ярко проявляемое ею уже не одно столетие.
Мы говорим и о трех возможных источниках, способных реализовать такой проект в нашей стране:
– государственный демократизм;
– младопатриотизм;
– белый коммунизм.
Получаемая в итоге политическая матрица «3x3» и представляет собой неоконсервативный проект. То,
насколько он реализуем, зависит от ответа на вопрос: что мы имеем в виду под ценностями, тем более
традиционными, и уж тем более с учетом советского периода. Все остальные вопросы напрямую зависят от того,
способны ли мы дать ответ на вопрос о «ценностях для постперестройки».
Мы осознаем, что ответ на этот вопрос придется искать в рамках существующей реальности, исходя
из нее и воздействуя на нее. Из той реальности,
– которая, с каждого угла кричит нам о размере катастрофы, переживаемой обществом и страной;
– в которой на повестку дня уже встал вопрос о принятии всем обществом ценностей криминального мира;
– в которой именно худшие черты предшествующего периода воспроизводят себя свободно и безнаказанно;
– в которой ненависть уже проникла в культуру, а гуманизм терпит одно поражение за другим;
– в которой полным ходом идет дискредитация всех так называемых «старых религий», с крушением
коммунизма уже не знающих новых путей разрешения противоречий между природой и человеком;
– в которой Запад, куда обращены наши взоры, на деле мстит нам за то, что мы проиграли.
Но проиграли ли мы?
Вот вопрос, без ответа на который нельзя идти дальше.
Признаемся в том, что он мучает нас всех, вне зависимости от того, каковы наши политические
убеждения, вне зависимости от того, сколь хорошо удалось нам приспособиться к новой реальности. Ибо если мы
проиграли, то это реальность нового ада и все мы его «аргонавты».
Неоконсерватизм, прежде всего, отказывается признавать поражение. В этой деформированной до предела
реальности он ищет сильные ее стороны. Он говорит – все нормально; поражение – это иллюзии, мы в начале
пути, и мы победим.
Поражение коммунистической идеи есть тот исходный пункт, та фундаментальная предпосылка,
вне которой нет конца истории, нет победы либеральной модели и ее универсализации, нет победы
общечеловеческих ценностей и общечеловеческого государства – как результата этой победы. Поэтому вопрос
о «поражении коммунизма» требует самого серьезного рассмотрения. До сих пор такого рассмотрения
не проводилось вообще.
Номенклатурщики, возвестившие о капитуляции, перекрасившиеся коммунисты, оставшиеся марксистами
самого элементарного типа, стремились выводить все из экономики, из уровня потребления, из недостатков
сверхцентрализованной советской системы. Такой «экономизм» и привел к тем результатам, которые мы имеем.
В научном плане он – за чертой обсуждения. Мы просто отказываемся обсуждать подобный примитив и адресуемся
к тем, кому надоела «трескотня» о рынке и административно-командной системе и кто понимает, что пора
говорить всерьез о серьезном.
Мы согласны с профессором Фукуямой в том, что победой можно считать именно победу идеи. И – что
именно идеальный мир определит в конечном счете мир материальный. И – что в конце концов сфера сознания
с необходимостью воплощается в материальном мире и даже творит этот мир. Мы отрицаем убогое перевертывание
гегелевского идеализма в любой форме, вне зависимости от того, осуществляется ли оно так называемыми
«марксистами» или школой материалистического детерминизма журнала «Уолл стрит джорнэл».
В конечном счете мы признаем, вслед за Френсисом Фукуямой, и то, что китайская реформа, равно как
и так называемая реформа, якобы, проводимая в последнее время в СССР,– не есть закономерное следствие
победы материального над идеальным, не есть признание того, что идеологические стимулы не смогли заменить
материальных, вследствие чего и пришлось «апеллировать к низшим формам личной выгоды». И пора наконец-то
и нашим лидерам, вслед за Фукуямой, признать, что СССР накануне реформ не находился в таком уж материальном
кризисе, чтобы возможно было предсказать столь стремительный развал экономики и государства, проводимые
под видом реформ.
Наконец, мы согласны и с тем, что ответ по поводу происшедшего в СССР следует искать не в сфере
экономики и даже не в социальной сфере, а прежде всего и по преимуществу – в сознании советской элиты и ее
лидеров.
Но именно этот процесс мы трактуем отнюдь не в пользу «конца истории».
Доклад, прочитанный
на заседании клуба «Постперестройка»
14 ноября 1991 г.;
«День», № 24, 1991.
Веб-страница создана М.Н. Белгородским 6 июня 2011 г.
и последний раз обновлена 7 июня 2011 г.
This web-page was created by M.N. Belgorodskiy on June 6,
2011
and last updated on June 7, 2011.