Андреевская энциклопедия
Блок,
Александр Александрович (1880–1921)
Метонимия поэт.По-англ. Blok, Alexander Alexandrovich
Андреевская энциклопедия
– русский поэт-вестник, классик русской литературы XX столетия, один из величайших поэтов России. {Бол 
}
|
Текст статьи
. |
на тексты Д. АндрееваОчень немногие из имен тех, кто вступил в синклит после кратковременного пребывания в верхних чистилищах: Фет, Л. Андреев, Александр Блок, Шаляпин, Александр II, Константин Романов, академик Павлов (2: 138).
цитата (2: 145).
цитата (2: 196).
цитата (2: 197).
вся душевная раздвоенность, все созерцание и эмоционально-жизненное переживание обоих духовных полюсов, свойственное как Лермонтову и Гоголю, так – в еще большей степени – Достоевскому, Врубелю и, наконец, Блоку, являются не чем иным, как следующими этапами этого процесса (2: 317).
цитата (2: 369).
есть еще ряд гениев нисходящего ряда, гениев трагических, павших жертвой неразрешенного ими внутреннего противоречия: Франсуа Вийон и Бодлер, Гоголь и Мусоргский, Глинка и Чайковский, Верлен и Блок. Трагедия каждого из них не только бесконечно индивидуальна, она еще так глубока, так исключительна, так таинственна, что прикасаться к загадкам этих судеб можно только с величайшей бережностью, с целомудрием и любовью, с трепетной благодарностью за то, что мы почерпнули в них, меньше всего руководствуясь стремлением вынести этим великим несчастным какой-либо этический приговор (2: 374).
цитата (2: 377).
цитата (2: 379).
цитата (2: 380).
цитата (2: 389).
точно некий Аарон ударил чудотворным жезлом по мертвой скале: поток изумительных образов, один другого глубже, поэтичнее, героичнее, трогательнее, пленительнее: Лиза Калитина, Елена из «Накануне», Ася, Зинаида, Лукерья из «Живых мощей», княжна Марья Волконская, Наташа Ростова, Грушенька Светлова, Марья Тимофеевна Лебядкина, Лиза Хохлакова, Волконская и Трубецкая – Некрасова, Катерина – Островского, Марфа – Мусоргского, мать Манефа и Фленушка – Мельникова-Печерского, бабушка в «Обрыве» Гончарова, бабушка в «Детстве» Горького, Дама с собачкой, «Три сестры» и «Чайка» Чехова, «Олеся» Куприна и, наконец, Прекрасная Дама – Блока (2: 409).
цитата (2: 413).
цитата (2: 414).
цитата (2: 416).
цитата (2: 417).
цитата (2: 418).
Вся огромная исследовательская литература об Александре Блоке возникла в специфических условиях, всем нам слишком хорошо известных. Не удивительно, что проблемы внутренней эволюции Блока еще почти не поставлены. Существует, конечно, официальная версия, будто бы Блок явился выразителем мирочувствия упаднической эпохи с неотделимым от нее мистицизмом, присущим якобы только подобным эпохам; что он носил в себе, вместе с тем, и ростки новых, здоровых начал, которые обусловили его присоединение к революции 1917 года, но что силы его были уже надломлены и в этом, дескать, следует искать причину его творческого безмолвия в последние годы и его преждевременного конца (2: 418-419).
Между тем Блок принадлежит к категории поэтов, стихи которых могут оказывать художественно-эмоциональное воздействие на кого угодно, но человек, лишенный мистического чувства и опыта, так же бессилен «разобраться» в Блоке, как бессилен осмыслить теорию относительности тот, кто не обладает знанием высшей математики. Этот изъян будет щедро восполнен со временем. Поэтому я только намечу здесь несколько вех той религиозно-мистической трагедии Блока, которая, как я понимаю, предопределила ход его поэтической эволюции, его нисходящего движения по лестнице жизни, его роковой конец и искупительное посмертие. Но даже и это ограниченное задание вынуждает меня сломать на данном отрезке структуру книги и посвятить Александру Блоку отдельную главу. <...>
Общеизвестно, что в ранней юности, в пору своих еще совершенно наивных и расплывчатых поэтических вдохновений, ничем оригинальным не отмеченных, Блок познакомился не только с философией, но и с поэзией Владимира Соловьева. Самого Соловьева он успел повидать только один раз и, кажется, даже не был представлен знаменитому тогда философу. Об этой встрече Блок сам рассказывает в статье «Рыцарь-монах», мало известной, но в метаисторическом отношении весьма замечательной. Дело происходило на панихиде и похоронах какого-то литературного или общественного деятеля, в серый, зимний столичный день. Молодой, никому еще не ведомый поэт не мог, конечно, отвести глаз от фигуры властителя его дум, фигуры, поражающей людей и с гораздо меньшей восприимчивостью (2: 419).
цитата (2: 420).
Блоку так близок был всегда мир германских легенд и романтизм средневековья. <...>
Сборник писался в пору влюбленности Блока в его невесту, Любовь Дмитриевну Менделееву. Голос живой человеческой страсти лишь вуалируется матовыми, мягкими звучаниями стиха; постоянное же переплетение томительно-влюбленного мотива с именем и образом Прекрасной Дамы окончательно погружает все стихи в мглистую, тревожную и зыбкую неопределенность. Чувствуется, что эту неопределенность сам поэт даже не осознает, что он весь – в ней, внутри нее, в романтическом смешении недоговоренного земного с недопроявившимся небесным.
Недопроявившимся: в этом и заключается корень несчастия. Взгляните на портреты молодого Блока: прекрасное, гордое, полное обаяния, но как бы взирающее из глубины сна лицо; печать какой-то неотчетливости, что-то грезящее, почти сомнамбулическое. Это отмечалось уже и некоторыми из его современников. Да: водимый, как сомнамбула, своим даймоном во время медиумического сна по кручам и кругам Шаданакара, он, пробуждаясь и творя, смешивал отблески воспоминаний с кипевшими в его дневной жизни эмоциями влюбленности и страсти, а свойственная его строю души бесконтрольность мешала ему заметить, что он на пути к совершению не только опасного и недолжного, но и кощунственного: к допуску в культ Вечно Женственного чисто человеческих, сексуальных, стихийных струй, то есть к тому, что Владимир Соловьев называл «величайшей мерзостью» (2: 421).
Строки Блока в поздний период его жизни:
Молчите, проклятые книги!
Я вас не писал никогда! –
Радостно только одно: то, что появился колоссальный поэт, какого давно не было в России, но поэт с тенями тяжкого духовного недуга на лице (2: 422).
Точно даже злорадство какое-то сквозит в этих ханжеских тирадах по поводу «измены» и «падения» Блока. И все облечено в такой нагло поучающий тон, что даже ангел на месте Блока крикнул бы, вероятно: «Падаю – так падаю. Лучше быть мытарем, чем фарисеем» (2: 422-423).
Блок не был «Рыцарем бедным». Видение, «непостижимое уму», если и было ему явлено, то в глубоком сомнамбулическом сне. Для того чтобы «не смотреть на женщин» и «не поднимать с лица стальной решетки», он был слишком молод, здоров, физически силен и всегда испытывал глубокое отвращение к воспитанию самого себя: оно казалось ему насилием над собственными, неотъемлемыми правами человека. Низшая свобода, свобода самости была ему слишком дорога. Мало того: это был человек с повышенной стихийностью, сильной чувственностью и, как я уже отмечал, бесконтрольностью. Преждевременные устремления к бесплотному повлекли за собой бунт стихии. Естественность такой эволюции была бы, конечно, ясна Соловьеву, если бы он знал стихи о Прекрасной Даме. Не ее ли предугадал он в ту короткую минуту, когда погрузил взор в дремотно-голубые глаза неизвестного юноши-поэта?
Блок не был человеком гениального разума, но он был достаточно интеллигентен и умен, чтобы проанализировать и понять полярность, враждебность, непримиримость влекущих его сил. Поняв же, он мог по крайней мере расслоить их проекции в своей жизни и в творчестве, отдать дань стихийному, но не смешивать смертельного яда с причастным вином, не путать высочайший источник Божественной премудрости и любви с Великой Блудницей.
Во втором и потом в третьем томе стихов художественный гений Блока достигает своего зенита. Многие десятки стихотворений принадлежат к числу ярчайших драгоценных камней русской поэзии. Звучание стиха таково, что с этих пор за Блоком упрочивается приоритет музыкальнейшего из русских поэтов. Появляется даже нечто, превышающее музыкальность, нечто околдовывающее, завораживающее, особая магия стиха, какую до Блока можно было встретить только в лучших лирических стихотворениях Лермонтова и Тютчева. Но сам Блок говорил, что не любит людей, предпочитающих его второй том. Неудивительно! Нельзя ждать от человека, затаившего в душе любовь, чтобы его радовало поклонение людей, восхваляющих его измену. (2: 423).
Кто, кроме Блока, посмел бы воскликнуть:
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь! (2: 423-424).
цитата (2: 426).
цитата (2: 427).
цитата (2: 428).
цитата (2: 429).
цитата (2: 430).
цитата (2: 431).
цитата (2: 432).
цитата (2: 433).
цитата (2: 460).
цитата (3.1: 445).
цитата (3.1: 447).
цитата (3.2: 99).
цитата (3.2: 106).
цитата (3.2: 119).
цитата (3.2: 263).
цитата (ЧДА: 14).
цитата (ДАК: 252).
цитата (ДАК: 253).
цитата (Список книг из библиотеки Андреевых, № 27).
цитата .
на тексты А. Андреевойцитата (3.2: 82).
цитата (3.2: 102).
цитата (3.2: 197).
цитата (ПНК: 30).
цитата (ПНК: 74).
цитата (ПНК: 211).
цитата (ПНК: 275).
цитата .
на сопроводительные материалы к текстам Д. Андреевацитата (3.2: 373).
цитата (3.2: 383).
цитата (3.2: 386).
цитата (3.2: 388).
цитата (3.2: 390).
цитата (3.2: 391).
цитата (3.2: 408).
цитата (3.2: 411).
цитата (3.2: 428).
цитата (3.2: 434).
цитата (3.2: 463).
цитата (3.2: 468).
цитата (3.2: 469).
цитата (3.2: 470).
цитата (3.2: 477).
цитата (3.2: 479).
цитата (3.2: 502).
цитата (3.2: 503).
цитата (3.2: 523).
цитата (3.2: 532).
цитата (3.2: 535).
цитата (3.2: 536).
цитата .
Рыцарь-монах (1911).
Последние дни императорской власти.
Владимир Соловьев и наши дни: К двадцатилетию со дня смерти (1920).
В сб.: Книга о Владимире Соловьеве (1991).
В кн.: Сборник статей о В. Соловьеве (1994).
Андреев Д.Л. Отрывок из неоконч. поэмы «Встреча с Блоком».
Белгородский М.Н. О судьбе, жене и книге духовидца (1989).
Белгородский М.Н. Зачем был нужен российский «размах»? (2000).
Беневич Г. Тема Софии и как она связывает м. Марию, А. Блока и Вл. Соловьева.
Крохина Н.П. Гностическая София в поэзии Вл. Соловьева и А. Блока (2002).
Межуев Б.В. Забытый спор. О некоторых возможных источниках «Скифов» А. Блока (2002).
Ходасевич В.Ф. Некрополь (1939).
по А.А. Блоку.
Стихотворения и поэмы. – М., 1987. – 368 с. – Пер.
.
Александр Блок: Новые материалы и исследования. Т. 92, кн. 2. – М.: Наука, 1981. – (Лит. наследство).
Русь моя, жизнь моя. – М., 1993. – 304 с. – Пер.
Сборник памяти Александра Блока. – http://ldn-knigi.narod.ru/RUSPROS/PamBlock.zip
Бекетова М.А. Александр Блок. Биографический очерк / 2-е изд. – Л.: Academia, 1930.
Бекетова М.А. В цепях тягостной свободы...: Александр Блок // Роман-газета. – 2005. – № 2; http://www.hrono.ru/proekty/rg/rg_022005.html
Белый А. Воспоминания о Блоке / Под общей ред. В.М. Пискунова; Подгот. текста, вступ. ст. и коммент. С.И. Пискуновой. – М., 1995. – 512 с., портр. – (Собрание сочинений). – Пер.
Блок, Любовь. И были, и небылицы о Блоке и о себе. – http://www.silverage.ru/poets/blok_lub.html
Городецкий С.М. О представлении «Балаганчика» // Образование. – 1908. – № 8.
Жирмунский В.М. Поэзия Александра Блока. – http://www.ldn-knigi.narod.ru/RUSPROS/JirBlock.zip
Крыщук, Николай. Маска поверх маски. – http://ps.1september.ru/2000/85/5-1.htm # Блок был одним из тех, кто породнил европейскую культуру с русской, снял вечный антагонизм. Но был в этом смысле продолжателем больше Достоевского, чем Пушкина.
Минц З.Г. <Вступительная статья к переписке А.А. Блока с А. Ремизовым> // Литературное наследство. Александр Блок. Новые материалы и исследования. Т. 92, кн. 2. – М.: Наука, 1981. – С. 63-82.
Ремизов А.М. <Письма А. А. Блоку> // Александр Блок. Новые материалы и исследования. Т. 92, кн. 2. – М.: Наука, 1981. – (Лит. наследство). – С. 63-142.
Родина Т.М. Александр Блок и русский театр начала XX века. – М.: Наука, 1972.
Слободнюк С.Л. Соловьиный ад. Трилогия вочеловечения Александра Блока: онтология небытия: Монография. – СПб.: Алетейя, 2002. – 372 с.
Топоров В.Н. Ахматова и Блок. – Berkley, 1981.
Турков А.М. Блок. – М., 1981; под загл.: Александр Блок – http://philology.khsu.ru/books/turkov/book-01.php
Якобсон А. Конец трагедии. – Вильнюс; М., 1992.
|
Демон сам с улыбкой Тамары, Но такие таятся чары В этом страшном дымном лице – Плоть, почти что ставшая духом. И античный локон над ухом – Все таинственно в пришлеце. Это он в переполненном зале Слал ту черную розу в бокале Или все это было сном? С мертвым сердцем и мертвым взором Он ли встретился с Командором, В тот пробравшись проклятый дом? И его поведано словом, Как вы были в пространстве новом, Как вне времени были вы,– И в каких хрусталях полярных И в каких сияньях янтарных Там, у устья Леты – Невы.
(Ахматова. Поэма без героя). (Ахматова. «А Смоленская нынче именинница...», 1921). |
.
Русская литература
Блок А.А.
Andreev encyclopædia
was a Russian lyrical poet and dramatist, a herald, the classic of the Russian XX century literature, one of the greatest poets of Russia.
|
Text of the article
. |
Blok was the principal representative of Russian Symbolism, a modernist literary movement that was influenced by its European counterpart but was strongly imbued with indigenous Eastern Orthodox religious and mystical elements.
Born into a sheltered, intellectual environment, Blok was reared from the age of three in an atmosphere of artistic refinement at the manor of his aristocratic maternal grandparents, since his father, a law professor, and his mother, the cultured daughter of the rector of St. Petersburg University, had separated. In 1903 Blok married Lyubov Mendeleyeva, daughter of the famous chemist D.I. Mendeleyev. To Blok, who began to write at the age of five, poetic expression came naturally. In 1903, he published for the first time, and his early verse communicates the exaltation and spiritual fulfillment his marriage brought.
Imbued with the early 19th-century Romantic poetry of Aleksandr Pushkin and the apocalyptic philosophy of the poet and mystic Vladimir Solovyov (1853–1900), Blok developed their concepts into an original poetic expression by a creative use of rhythmic innovations. For Blok, sound was paramount, and musicality is the primary characteristic of his verse.
His first collection of poems, the cycle Stikhi o prekrasnoy dame (1904; “Verses About the Lady Beautiful”), portrays his initial phase of Platonic idealism, personifying divine wisdom (Greek sophia) as the feminine world soul (eternal womanhood). But by 1904 Blok's romantic expectation of otherworldly fulfillment had been transformed into a concern for the human suffering surrounding him, and he began to dissipate himself in a frantic search for truth through sensual experience.
Thus, to the consternation of his earlier admirers, in his next collections of poems, Gorod (1901–1908; “The City”) and Snezhnaya Maska (1907; “Mask of Snow”), he sublimated his religious themes to images of sordid urban culture and transfigured his mystical woman into the “unknown courtesan.” Blok exhibited the final phase of his tragic dilemma by rejecting what he termed the sterile intellectualism of the bourgeois Symbolists and embracing the Bolshevik movement as the change essential for the redemption of the Russian people. He felt doubly betrayed, however, first by the desertion of his literary colleagues and then by the Bolsheviks, who scorned his work and aesthetic aspirations. The consequent alienation plunged him into a melancholy withdrawal that contributed to his premature death.
His late poems are testaments of his alternate moods of hope and despair. The unfinished narrative poem Vozmezdiye (1910–1921; “Retribution”) reveals his disillusionment with the new regime, while Rodina (1907–1916; “Homeland”) and Skify (1918; “The Scythians”) exalts Russia's messianic role in the new world order. A rhetorical ode, “The Scythians” is the prime example of Blok's dramatic verse, rooted in gypsy folk ballad, with its lilting rhythms, uneven beat, and abrupt alternations of passion and melancholy. Exhorting and threatening in turn, it expresses Blok's Slavophilic love–hate relationship to the West, warning Europe that, should it interfere with Russia, the wave of the future, it would be scourged by a Russian-Asiatic horde.
Blok's preeminent work of impressionistic verse was his final composition, done amidst the chaos of the Russian Revolution of 1917, the enigmatic ballad Dvenadtsat (1918; “The Twelve”, 1920). Though critics thought “The Twelve” obscure, it and others of Blok's works have endured. He is believed to have initiated the post-Revolutionary era of Russian literature.
to D. Andreev’s textsquoting .
to A. Andreeva’s textsquoting .
to accompanying materials to D. Andreev’s textsquoting .
.
on A.A. Blok.
.
.
.
.
.
Russian literature
Blok A.A.