С. Кургинян

Русский вопрос и институт будущего

Рис. 1. Модель движения исторического субъекта
(народа, цивилизации) в рамках исторического цикла.
 

Рис. 2. Модель входа исторического субъекта в горловину между циклами.

Различные цивилизации проходят эти, всегда малоблагоприятные эволюционные горловины различными способами. Описание этих способов могло бы быть (и, видимо, будет) предметом отдельной монографии. Если же свести это описание к образу, то получится следующее: горловины циклов как бы закрыты некими историческими заслонками; цивилизационная субстанция, двигаясь к горловине, все более сжимается, но горловина при этом остается закрытой. Для того чтобы открыть ее, сжатый до предела субъект должен тем или иным способом извлечь из себя и вложить в историческую заслонку в виде своего «пропуска» некий особый шар, который я и называю «институт будущего» (рис. 2).
Что это за шар? Здесь, как и в вопросе об исторических горловинах, нужно говорить либо очень много, либо почти ничего, адресуясь в последнем случае к интеллектуальному и иному опыту читателей. Что я и делаю. Вложенный в заслонку шар открывает новый исторический цикл, и историческая субстанция данной цивилизации прорывается в новый цикл, трансформируясь и становясь существенно новой. При этом институт будущего в этом превращении играет особую роль, действуя внутри турбулентного исторического потока неким особым образом, сходным с тем, который в термодинамике именуется действием пресловутого «демона Максвелла». Институт будущего сочетает в себе проективно-теоретические формы исторической рефлексии и основанного на ней метаисторического прогноза с формами духовной и «высокой социальной» инженерии. Он является их синтезом, ибо, с одной стороны, его задача – преодолевать энтропию, собирать и вести, т.е. обладать самобытием в катастрофической горловине, а с другой стороны, поскольку исторический процесс в пределах горловин нелинеен, бифуркационен, этот институт не может не проявлять себя теоретико-проективным образом, так как в противном случае перевод потока исторической субстанции в то или иное русло становится неуправляемым, а значит, как показывает теория, вероятность сбросов в мутационные и тупиковые ветви бифуркационной горловины становится слишком большой. В этом смысле институт будущего и знает, и не знает будущее, ибо, двигаясь внутри исторического коллапса, он пребывает и вне его. Разумеется, этот институт обладает и некой социальной организацией, и встроенными механизмами саморазвития, и инфраструктурой развернутых коммуникаций с той исторической субстанцией, частью которой, носителем кодов которой он является. Нет ничего более преступно ошибочного, нежели понимание института будущего как формы, внешней по отношению к движущейся субстанции всемирной и цивилизационной истории.
И здесь мы подходим к главному. Ибо сосуществование этой субстанции со своим институтом строится по-разному в различных цивилизациях. Так, Запад размещает данный институт внутри самого себя, в эпицентре сжимаемого вещества. По прохождении цикла он почти не смещает точку нахождения и контур данного института, прочно сосуществуя с ним (рис. 3).

Комментарий. Модель 3 демонстрирует конфигурацию западного цивилизационного типа в состоянии относительного спокойствия и комфорта (рис. 3а) и в состоянии входа в горловину (рис. 3б). Сам цивилизационный образ представляет собой тело «галактического» типа с осью вращения и соответствующим расположением силовых линий (они же – силовые структуры разного типа).
Принципиален здесь конфликт церкви с Коперником и Бруно по поводу центра вращения, поскольку весь этот механизм действует при строгом соблюдении главного условия: непрерывной совмещенности цивилизационного ядра с временным вектором, так называемым «осевым временем», по которому система вращения продвигается к горловине, занимая при этом весь допустимый диаметр.

Рис. 3а

Рис. 3б

В непосредственной близости к горловине (рис. 3б) система испытывает резкое усиление давления стенок горловины; ее силовые линии сминаются по всей окружности, не разрушаясь, их упругость и сопротивляемость сжатию повышаются, поддерживаемые центробежной силой. Увеличив мощность внешним давлением, система получает возможность, вращаясь, и продвигаться вверх по оси, и раздвигать стенки горловины, одновременно на них опираясь. После вскрытия шлюза может быть использован способ работы поршневого двигателя.
Конец комментария.

Напротив, Восток дистанцирует свой институт от сгустка субстанции, включая его в себя лишь в критические моменты прохождения горловин и тут же вновь дистанцируясь от него в новом историческом цикле (рис. 4).

Рис. 4а

Рис. 4б

Комментарий. Восточная модель, в отличие от западной «небесной механики», остается телом органическим, но не менее целостным. Говоря о расположении шара института будущего в глубокой периферии, мы подчеркиваем всю значимость самой этой периферии – мощного «хвоста» традиции (рис. 4а), который, спускаясь в глубины прошедших циклов, обеспечивает систему «кундалини» восточной цивилизации. Соответственно и движение шара идет не по оси, как в западной модели, а по вычлененному узкому каналу, как бы по «позвоночнику», и толкается «лавой» прошлых циклов, нагреваемой тысячелетиями.
Этот «лавовый фонтан», неся шар в головную часть (рис. 4б), раскаляет его и в конце выплавляет оружие (условно – «клюв дракона»), которым вскрывается запечатанная горловина. Затем той же лавой вскрытая горловина продувается (условно «огненное дыхание дракона»).
«Крылья» цивилизационных институтов для восточного типа имеют, помимо основной функции, побочную – сопротивление сжатию.
Конец комментария.

Трагедия российской истории состоит в том, что институт будущего не формируется как обособленный контур того или иного типа, а выплавляется каждый раз заново из самой субстанции истории в ее критические периоды. Я могу подтвердить это свое утверждение большим числом примеров как философского, так и духовно-символического плана, но ограничусь лишь всем знакомой «Сказкой о Коньке-Горбунке», где этот механизм описан достаточно подробно. Чем чревата подобная игра в историческую рулетку? Прежде всего тем, что при максимальном сжатии при минимальных сроках прохода через горловины формируется экстремальный институт будущего, рассчитанный на катастрофичность ситуации, который располагает такими технологиями и ведет к таким издержкам, что становится враждебен основной исторической субстанции, которая, получив родовую травму, настолько истончается, что для существования в горловине оказывается вынужденной втянуть институт будущего и растворить в себе для своего константного воспроизводства (уже воспринимая его при этом как супостата и еще раз самотравмируясь). Тем самым информационные гены, несущие знание о горловинах, частью тают, переваренные необходимостью линейного функционирования основной субстанции, и память, опыт исчезают, а часть оставшихся субстратов института будущего в силу его экстремальности воспринимается резко отрицательно и отторгается как угроза для жизни. Полуразложившийся остов института будущего заполняется презирающими детьми. В результате складывается такой новый исторический контур, который не способен включить в себя понятие новой горловины и тем более рассчитать траекторию полета. В этой ситуации каждая новая горловина требует от исторического субъекта такой степени саморазрушения, которая, во-первых, снимет запрет на ненавидимый институт будущего, а во-вторых – высвободит достаточно энергии и для формирования механизма прошибания двери в будущее, и для самого этого прошибания.

Рис. 5а	Рис. 5б
Рис. 5в	Рис. 5г
Рис. 5д	Рис. 5е

Комментарий. Особенность этого последнего цивилизационного типа заключается, во-первых, в аморфности и рыхлости самой субстанции (рис. 5а), о чем постоянно твердят геоглобалисты и все, кому не лень, и, во-вторых, в наличии «мешков» отработанных исторических шлаков. Это хранилище отработанного материала, иначе «лавка старьевщика», превращается в колыбель «бесов», которые поедают пространство современного и последующих циклов, создавая внутреннего агрессора. Этим объясняется необходимость перегородки в виде пломбы революционной идеологии. Такое ее использование цивилизацией делает совершенно неизбежным ее окостенение при бетонировании «дыры в преисподнюю», где начинается брожение закупоренных отходов. Износ нереформируемого идеологического блока приводит к его смещению, а затем просто к слому под давлением подводных течений и времени (в его активных формах); постисторическое вещество из отстойников вторгается в цикл и давит на цивилизационное тело, тесня его к горловине. Изолинии сдавленного цивилизационного тела сминаются, и там, где при первом толчке было просто их скопление (рис. 5а), теперь появляется затемнение (рис. 5б). При следующих толчках (рис. 5в) оно превращается в небольшой пузырь (еще не ядро), а затемнение распространяется передачей по пикам флюктуаций, образуя флюктуативные ленты.
Поскольку давление растет, а жизненное пространство сокращается (рис. 5г), то возникает наконец ядро института будущего (перерожденная сверхплотная масса), которое уже существующими ремнями (бывшими лентообразными затемнениями, уже оформившимися в вытянутые плотные сгустки) удерживает телесную массу, быстро формируя новые крепления.
К тому моменту, когда давление становится критическим, ядро этими уже стянутыми ремнями выжимает из массы тела строительное вещество для себя, одновременно уменьшая его объем и проталкивая в горловину (рис. 5д). (Существенно необходимо, чтобы внутреннее давление повышалось быстрее внешнего.) Однако довести соотношение объемов тела и института будущего до оптимума цивилизация не успевает, так как процесс переходит в стадию временного взрыва, когда сами стенки контура приходят в движение и смыкаются в воронку с поворотом стрелы времени (рис. 5е). Под угрозой немедленного затягивания институт будущего успевает только развернуться и, войдя в горловину, открыть шлюз, пронося как бы «в когтях» удерживающих оснований, расположенных в тыловой части сгустка – в следующий цикл лохмотья плотно схваченной части цивилизационного организма. Оставшаяся значительная часть срывается и уходит в воронку, пополняя полости захоронения субстанциональных отходов.
В этом историческом процессе активно действует время, более активно, чем в других цивилизациях (в западной оно – циклично, а в восточной играет роль пассивного катализатора). Здесь оно импульсивно, взрывно, и в этом смысле можно говорить об исторических дельта-функциях времени применительно к данному типу цивилизации.
Собственно субстанциональная рыхлость цивилизации заключает в себе, с одной стороны, опасность оборотничества, химеричности принимаемых форм, а с другой преимущество выбора и самовыращивания скелета института будущего в соответствии с духом времени.
Конец комментария.

Такой метод движения в будущее заставляет цивилизацию не только не избегать разрушений и дискомфортов при сжатии «горловины», но в каком-то смысле «ждать» такого давления, такой степени раскаленности своей массы, при которой наконец гром грянет, и в хаотическом верчении сплющенной массы возникнет вероятность флюктуации, близкая к единице. Эта бесконечная эксплуатация создания института будущего в отсутствие ядра методом достижения флюктуации за счет усиленных потрясений неизбежно ведет к тому, что каждый новый институт будущего и каждая новая горловина все более дорого стоят цивилизационному субъекту, поскольку при глобальном истощении требуют все большей жертвы при стремительно убыстряющемся времени. И сказать здесь что-то в упрек оппозиции, как современной, так и прошедшей столыпинской, было бы огромной несправедливостью, ее роль – ведение боев в арьергарде истории; ибо ее усилиями, как и усилиями Столыпина у порога прошлой горловины, или – Алексея Михайловича Романова у порога горловины пред-предшествующей, замедляется темп сжатия субстанции у порога истории, т.е. в преддверии очередной исторической горловины.
Мы, таким образом, начинаем находить некий смысл в кажущейся бессмысленности и абсурдности действий нашей политической оппозиции. Все эти кривлянья, гримасы, все эти разрывы, гротески и несоответствия – не только комичны, но и трагичны, не только абсурдны – но и осмысленны, потому что представляют собой как бы «страдания умирающей ткани». Я не хочу смеяться над этим, не хочу надменничать в микроне от катастрофы. Если старая оппозиция, если все наше «старое» выдержит «бои в арьергарде истории» – честь ему и хвала.
Важно, чтобы старое не задушило в объятиях формирующийся институт будущего. Задача-минимум – не допустить этого и, помогая арьергардным боям, внося хоть какой-то порядок в их хаотичность и хоть какую-то пластику в их неудержимую судорожность, вести основную работу над институтом будущего. Задача-максимум – сформировать институт и обеспечить прорыв уже в первом десятилетии XXI в.
Сверхзадача – добиться совместимости нового института с исторической субстанцией, снять антагонизм, сохраняя способ исторического движения – трансформировать его, спасти тем самым от очередной катастрофы просто людей, то главное, ради чего мы мыслим и существуем и над чем не смеем приподыматься, становясь в надменную позу неких экспериментаторов и знатоков. Хотим мы или нет, но, отдавая дань Алексею Михайловичу, мы должны видеть при всех аномалиях и отклонениях роковое и вместе с тем просветленное историческое величие Петра I. Хотим мы или нет, но, отдавая дань Столыпину, Витте и даже Деникину, мы должны без патетики, трезво и в чем-то даже жестоко анализируя фигуру Ленина, видеть его историческое величие, причем величие иное, нежели у его антагонистов. Здесь не может быть смешения авангардистов с арьергардистами, чем пробавляется сегодня эклектическая старая оппозиция.
Иное напряжение мысли нужно, чтобы проникнуть в суть и понять полярность и единство, понять неизбежность двойственности и место ее элементов в тройственном целом. Если мой разбор типов «институтов будущего», при всей его неполноте и пунктирности, хоть в чем-то поможет такому пониманию, я буду считать решенной хотя бы часть задачи-минимум. Но не сниму с повестки дня ни главной задачи, ни сверхзадачи. Ибо XX век – особое время в развитии цивилизации, и новые циклы не суть повторение старых.
Возможно, открыть заслонку и пройти горловину не удастся. Тогда цивилизация начнет испаряться. Но это будет особый тип испарения. Не тот, с помощью которого уходили из истории нынешние мертвые цивилизации. Может быть, это описание, мною проделанное, объяснит мыслящему меньшинству мира, что его ожидает даже не испарение некоего важного элемента симфонического целого, а колоссальный и смертоубийственный взрыв в узле сжатой и не проходящей в новый цикл русской субстанции. Как может выглядеть этот взрыв? Я уже много писал о фашизме. Это отдельная тема, и здесь я лишь кратко обозначу самое важное.
В случае неоткрытия горловины конфликтность цивилизационного субъекта со своим институтом будущего возрастает существенно и нелинейно, происходит симбиоз старого и нового, т.е. мутация. Это соединение порождает особого монстра, который питается всем веществом субстанции, превращая его в антивещество. Соприкасаясь со стенками цикла и полостями циклов, антивещество взрывается, уничтожая форму и разнося обломки этой формы далеко за пределы зоны истории данной цивилизации. Вулкан антивещества выплескивается, накрывая других черной лавой и исторически аннигилируя все смысловое и историческое субстанциональное вещество всеобщей истории. Ни каналов изоляции, ни кладбищ исторического захоронения не будет. Будет – НИЧТО, действительно ставшее в этот момент всем. Будет исторический коллапс.


Завершая этот анализ, в котором мне хотелось совместить практический и теоретический дискурс, я могу в очередной раз выделить его ключевые моменты.
Это, во-первых, утверждение о догоняюще-модернизационном характере нашей патриотической оппозиции, образно говоря, «догоняющей догонятелей».
Это, во-вторых, динамика гротескных превращений, вызванных догонятельной квадратурой, взятой в виде стратегии действия.
Это, в-третьих, образование запрещенной, заколдованной зоны в мышлении, называющем себя патриотическим. Это мышление не в силах выйти в ключевых вопросах за пределы навязанных ему форм субъектности и типов исторического движения. При этом исчезновение метаформы, авторского изобретения русской культуры, производимое под фанфары патриотизма, добивает Россию как субъект мировой истории, а не отстаивает ее.
Это, в-четвертых, расшифровка причин подобного извращенного действования, расшифровка технологий формирования усеченного и деформированного мышления через введение понятия «бои в арьергарде». Введя это понятие, я задним числом объясняю и исторически оправдываю этот тип поведения. Вместе с тем проблема нового встает во всей ее полноте. Решить эту проблему – т.е. создать институт будущего и осуществить прорыв – суть не теоретическая или не только теоретическая задача. Работая на ее решение вместе с другими, я верю и в будущее, и в прорыв. Что касается понимания, то важнее всего, наверное, понять всю неизбежность решения нами именно этой задачи. Здесь и судьба России, и судьба всемирной истории.

© С. Кургинян, 1995