Главная: Библиотека портала «Воздушный замок» (ВОЗ).
Учетная веб-страница с аннотацией данного материала в Библиотеке ВОЗа

Е.Н. Любимова
Трилогия «Христос и Антихрист»

В предисловии к своему собранию сочинений Мережковский писал: «Трилогия “Христос и Антихрист” изображает борьбу двух начал во всемирной истории, в прошлом... “Стихотворения” отмечают вехами те побочные пути, которые привели меня к единому и всеобъединяющему вопросу об отношении двух правд – Божеской и человеческой – в явлении Богочеловека. Наконец, “Павел I” и “Александр I” исследуют борьбу тех же двух начал в ее отношении к будущим судьбам России.

Это, разумеется, только внешняя, мертвая схема, геометрический рисунок лабиринта; внутреннее же строение тех тканей, которые образуют рост живого растения, я сам, по всей вероятности, меньше, чем кто-либо, знаю»1.

Таким образом, Мережковский как бы сам дает ключ к пониманию своего творчества вообще, трилогии «Христос и Антихрист» в частности. Схематичность, искусственность замысла наиболее отчетливо проступают именно в этой трилогии, в искусственном сближении Юлиана, Леонардо и Петра, в схематизме их образов.

Отдавая должное своеобразию мысли, писательскому мастерству и эрудиции Мережковского, необходимо помнить, что он часто попадал в плен к своей мысли, и уже не он владел ею, а она всецело завладевала им. Человек увлекающийся, он в своих увлечениях был далеко не беспристрастен. Это видно и в его романах «Леонардо да Винчи» и «Петр и Алексей».

По Мережковскому, вечная борьба Христа и Антихриста особенно обостряется в кульминационные моменты истории, и души его главных героев являют собой арену этой борьбы, как и борьбы христианства и язычества.

Император Юлиан действительно пытался воскресить языческих богов. Но эта задача была невыполнима: уходившее с исторической арены язычество не могло выдержать борьбу с победившим христианством. Совсем другой характер носило обращение к античности в эпоху Ренессанса. Великие мыслители, писатели, художники, зодчие Возрождения стремились почерпнуть в античной культуре ее непреходящие ценности; для итальянцев же культура Древнего Рима была кроме того, их великим национальным наследием. Раскопки, собрание и изучение античных образцов имели огромное значение не только для деятелей итальянской культуры – дело это приобрело общенациональный размах.

Что же представлял собой Леонардо да Винчи и каковы отличительные черты его творчества?

Вот что говорит об этом выдающийся советский искусствовед М.В. Алпатов:

«Леонардо принадлежит к числу общепризнанных гениев Возрождения. Многие считают его первым художником той поры, во всяком случае, его имя прежде всего первым приходит на ум, когда заходит речь о замечательных людях Возрождения <...>

Леонардо был великим ученым, проницательным мыслителем, писателем, автором “Трактата” (“Трактата о живописи” – Е. Л.), изобретательным инженером. Его всесторонность поднимала его над уровнем большинства художников того времени и вместе с тем ставила перед ним трудную задачу – сочетать научный аналитический подход со способностью художника видеть мир и непосредственно отдаваться чувству... У Леонардо она приобрела характер неразрешимой проблемы.

Забудем на время все, что нашептывает нам прекрасный мир о художнике-ученом и будем судить об его живописи так, как мы судим о живописи других мастеров его времени. Что выделяет его работы среди работ? Прежде всего зоркость видения и высокий артистизм выполнения. На них лежит опечаток изысканного мастерства и тончайшего вкуса <...>

Было бы неверно утверждать, что увлечение наукой мешало художественному творчеству Леонардо... Его дар художника постоянно прорывался сквозь все ограничения. В его созданиях захватывает безошибочная верность глаза, ясность сознания, послушность кисти, виртуозная техника...

И все же при всем совершенстве и обаянии в работах Леонардо есть и некоторые утраты... Они особенно заметны благодаря совершенству их выполнения. Казалось бы, художник, овладев всеми средствами выполнения, стал властным, как государь. Но он остыл к творчеству, как к созданию прекрасных произведений. Его влекла только возможность ставить и решать новые задачи, и если он справлялся с ними, то бросал работу или предоставлял ее решать помощникам. Сам он владел всеми тайнами мастерства, но «святое ремесло» художника для него не существовало, он почти пренебрегал им, презирал его. Живопись – дело ума (cosa mentale), утверждал он без устали.

Ум художника, знания, умелый расчет – все это вооружало, обогащало его. Но чувство, непосредственность, способность радоваться всему, что происходит вокруг себя, все это оказалось оттесненным на второй план. Искусство перестало быть делом веры, убеждения, воли – это тонкая, холодная игра. Универсализм художника не спас его от мучительной двойственности.

Искусство освобождалось от своего назначения наставлять, внушать благоговение к тайне. Казалось, художник мог упиваться безграничной свободой, но в душе его открывалась пустота и он попадал в иную, более тяжелую неволю. Искусство стало служить наслаждением. Кому? Земным владыкам, которым служит тот, кому платят. В искусство получила доступ частица голого расчета и даже житейского цинизма, и этого было довольно, чтобы нарушить в нем цельность, которой обладали предшественники Леонардо <...>

В рисунках Леонардо особенно ясен его душевный разлад... временами все... прекрасное, достойное удивления исчезает из поля зрения художника... Восхищение человеком сменяется готовностью отдаться человеконенавистничеству»2.

Эти противоречия и привлекали Мережковского.

Заметно в романе и стремление автора возвысить своего героя за счет его великих современников. Микеланджело и – в большей, пожалуй, степени – Рафаэля. В каких только грехах не обвиняет последнего Мережковский – это и тщеславие, и восхваление могущественных покровителей ради богатства и славы. Ну, а если разобраться беспристрастно?

Князья церкви и государства, вельможи той эпохи были главными заказчиками художников. Художники жили, как правило, в богатстве и почете, случалось, сильные мира сего заискивали перед ними. Известный эпизод, когда испанский король Карл I поднял кисть, которую уронил Тициан, обычно приводят в доказательство того, что художников Возрождения удостаивали наивысшей чести. Папа Юлиан II угадал в молодом художнике, чья роль в росписи Ватиканского дворца была, нужно думать, достаточно скромной, великого Рафаэля и велел все «станцы» (залы) поручить ему.

Художники, разумеется, не могли не считаться с пожеланиями своих высокопоставленных заказчиков. И действительно, на рафаэлевских фресках Ватиканских станц фигурирует и папа Лев X и Юлий II, что не мешает лучшим из этих творений живописца принадлежать к величайшим произведениям Возрождения.

Далее. Никаких конюшен Рафаэль не расписывал, хотя бы это и были конюшни банкира. Он расписывал лоджии и залы виллы «Фарнезина», принадлежавшей его другу, банкиру Агостино Киджи, и опять-таки эти фрески, хотя и не столь прославленные, как ватиканские, стали одними из самых поэтических его созданий.

Мастерская у Рафаэля, как почти у всех выдающихся художников того времени, разумеется, была, и многое делали по его эскизам его ученики – Джулио Романо и Франческо Пенни. Вполне естественно: одному человеку не под силу справиться с таким объемом работ, а Рафаэль к тому же был главным архитектором собора св. Петра и осуществлял наблюдение за всеми археологическими раскопками в Риме и его окрестностях.

И, пожалуй, самое страшное обвинение: для грядущего искусства, утверждает Мережковский, была пагубна «легкая гармония Санти, академически мертвое, лживое примирение... за этими двумя вершинами, за Микеланджело и Рафаэлем, нет путей к будущему – далее обрыв, пустота».

С этим утверждением Мережковского трудно согласиться. Нет надобности рассказывать, сколь почитаемы Микеланджело и Рафаэль во всем мире. Но были у Рафаэля и эпигоны, а впоследствии – приверженцы из академической школы, что дало повод считать Рафаэля виновником возникновения академизма.

В романе «Петр и Алексей» Мережковский снова использует излюбленную схему: противоборство двух начал – Христа и Антихриста. Но если в душе Леонардо Антихрист только пытался бороться с Христом (поражает всяческое подчеркивание Мережковским нравственного безразличия великого художника, от природы доброго человека), то в душе Петра Антихрист торжествует. Петр Великий отходит далеко на задний план и на авансцену выходит Петр-Антихрист, губитель русской церкви, палач, собственноручно рубящий головы стрельцам, замучивший почти до смерти родного сына, потехи ради издевающийся над людьми, распутник, пьяница и сквернослов.

Взгляд Мережковского на Петра грешит односторонностью. Можно ли согласиться с таким взглядом?

Заслуги Петра перед Россией велики и неисчислимы. Благодаря его деятельности духовные силы русской нации достигли небывалого размаха. Он, «чтобы цивилизовать свой народ, работал над ним как... над железом, был законодателем, основателем обширной империи; он создал людей, солдат, министров, основал Петербург, завел значительный флот и заставил всю Европу уважать свой народ и свои удивительные таланты»3.

«Какой нынче день? 1 января 1841 года – Петр Великий велел считать годы от Рождения Христова...

Пора одеваться – наше платье сшито по фасону, данному Петром Первым, мундир по его форме. Сукно выткано на фабрике, которую завел и шерсть настрижена с овец, которых развел он.

Попадается на глаза книга – Петр Великий ввел в употребление этот шрифт и сам вырезал буквы. Вы начинаете читать ее – этот язык при Петре Первом сделался письменным, литературным...

Приносят газеты – Петр Великий их начал...

За обедом, от соленых сельдей и картофелю, который указал он сеять, до виноградного вина, им разведенного, все блюда будут говорить нам о Петре Великом.

После обеда вы едете в гости – это ассамблея Петра Великого. Встречаете там дам – допущенных до мужской компании по требованию Петра Великого...»4.

Указ Петра Великого переславльским воеводам называют первым российским законом об охране памятников истории.

То академик, то герой,
То мореплаватель, то плотник,
Он всеобъемлющей душой
На троне вечный был работник,–

писал о нем Пушкин. Это пушкинское определение необходимо иметь в виду, если мы хотим правильно понять семейную трагедию Петра.

Когда отец и сын являют собой диаметрально противоположные друг другу натуры, в обычной семье это приводит к ссорам и столкновениям; в семье самодержца, где от характера и склонностей наследника престола зависит судьба страны, это подчас приводит к трагической развязке.

Царевич Алексей был человеком, по-видимому, не злым и отнюдь не глупым («Бог разума тебя не лишил»,– писал ему сам Петр). Но, по меткому определению Соловьева, он «был образованным, передовым человеком XVII века, был представителем старого направления; Петр был передовой русский человек XVIII века, представитель иного направления: отец опередил сына!»5

Петр был герой – на его шляпе, седле и на нательном кресте остались следы пуль: чудом уцелел он в Полтавском бою; Алексей не отличался ни отвагой в битве, ни мужеством в жизни.

Петр был мореплаватель, обладавший профессиональными познаниями в навигации и кораблестроении; Алексей не желал заниматься ни тем, ни другим.

Петр «на троне вечный был работник», он знал в совершенстве до 14 ремесел (В.О. Ключевский); Алексей упорно отлынивал от всякого дела, где нужно было проявить сколько-нибудь энергии или усидчивости.

Петр вел Россию по пути преобразований, благодаря которым она становилась одной из самых могущественных держав Европы и мира: необходим был тяжкий и неустанный труд, чтобы страна, только что родившаяся великой державой, не остановилась на этом пути и не повернула вспять; Алексей не желал идти этим путем.

По-разному представляли себе отец и сын будущее России, по-разному представляли они себе и роль монарха в стране.

Петр с полным правом говорил о себе, что для отечества он «живота своего не жалел»; Алексей, так жаждавший взойти на престол, отнюдь не стремился при этом обременять себя ни трудом, ни подвигами.

Все это, в конце концов, и завело Алексея в гибельные дебри предательства и вины: он не мог не понимать, что может превратиться в орудие шантажа в руках иностранных держав.

Петр мог быть истинно великодушен, как и весьма жесток (не забудем, однако, что попытки и казни были повсеместно достаточно заурядным явлением до последних десятилетий XVIII века, не забудем и о том, что личное участие Петра в стрелецких казнях достоверно не доказано, а в пытке Алексея, пожалуй, и вовсе непредсказуемо). Он, по-видимому, искренно обещал Алексею, что, если тот добровольно вернется в Россию, «никакого наказания ему не будет». Но уже в первый день следствия царевич был честно предупрежден: «А ежели что утаено будет, лишен будешь живота». В ходе следствия выяснилось стремление Алексея скрыть главную и самую страшную цель его бегства: намерение взойти на российский престол с помощью внешних врагов России и внутренних противников деятельности Петра.

Как видим, «история» Петра и Алексея, созданная Мережковским в последнем романе трилогии «Христос и Антихрист», при всей своей оригинальности, далека от истинного смысла этой трагедии. Ещё раз напомним: нельзя забывать, что Мережковский был человеком увлекающимся и в своих увлечениях далеко не беспристрастным.

Опубликовано: Мережковский Д.С. Собрание сочинений: В 4-х т. Т. 2. – М.: Правда, 1990. – С. 760-764.

Сноски

1 Д.С. Мережковский. Полн. собр. соч., т. 1, М., 1914, стр. VIII.

2 М.В. Алпатов. Художественные проблемы Итальянского Возрождения. М., «Искусство», 1976, стр. 119-121.

3 С.М. Соловьев. История России с древнейших времен. Книга пятая. Т. XXI, гл. I, кол. 55. Третье издание.

4 М.П. Погодин. Историко-критические отрывки. Книга I. М., 1946, стр. 341-342.

5 С.М. Соловьев. История России с древнейших времен. Книга четвертая. Т. XVII, гл. II, кол. 406. Третье издание.


Обсудить

Веб-страница создана М.Н. Белгородским 11 сентября 2011 г.
и последний раз обновлена 25 декабря 2011 г.
This web-page was created by M.N. Belgorodskiy on September 11, 2011
and last updated on December 25, 2011.

Рейтинг@Mail.ru Ramblers Top100






































.