Скифопедия
Введе́нский
Александр Иванович (1904–1941)
.По-англ. Vvedensky, Alexander Ivanovich
Скифопедия
– замечательный русский поэт и драматург, входивший в группу ОБЭРИУ и погибший в заключении. Он не имел возможности публиковать свои произведения, поражающие неповторимой интонацией и философской глубиной. Творчество Введенского только в 1993 г. пришло к отечественному читателю. {Бол 
}
 1922
|  1923 |
|
1930-е.
|  |
.
по А.И. ВведенскомуПолное библиографическое описание того или пвого издания приводится только при его первом упоминании; все последующие даются сокращенно: опускаются подзаголовки, место и год издания, издательство и т. п. (при этом в скобках приводится номер Библиографии, где это издание давалось – с полным описанием – впервые).
С несколькими зарубежными изданиями ознакомиться de visa нам не удалось; эти издания указаны нам R. Giaquinta и J.-Ph. Jaccard (которым мы выражаем благодарность) и отмечены в Библиографии звездочками. О некоторых книгах, содержащих переводы произведений Введенского, мы не смогли получить никаких данных – эти книги (например: Antologia nowoczesnej poezji rosyjskej. Wroclaw, 1971. Т. II; Anlologija ruske poezije: XVII-XX vek. Beograd, 1977. Knj. 2; Bam en ander prosa. Amsterdam, 1978; Ruska avangarda. Zagreb, 1984) в Библиографию не включены.
1. Битва // Время и мы. № 29. – Нью-Йорк, 1978. С. 201-203.
2. То же/Публ. А. Герасимовой // Памир. – Душанбе, 1989. № 1. С. 131-133.
3. Больной который стал волной ЦК. Vvedenskij. Izbrannoe (далее – Избранное; см. № 71). С. 82-86.
4. Всё/ Публ. А. Герасимовой // Дружба пародов. 1988. № 7. С. 177-178.
5. Где. Когда/ Публ. Л. Друскииой // Аврора. – Л., 1989. № 6. С. 119-120.
6. То же/Публ. М. Мейлаха // Литератор. – Л., 1991. № 20 (74). Май. С. 5.
7. Гость на коне // Избранное. С. 101-103.
8. То жe // Mihail Chemiakin. St. Petersbourg. Paris: Galena Aitmann Carpentier, 1976. P. 88.
9. To же // Аполлонъ-77. Париж, 1977. С. 31.
10. То же / Публ. Е. Радова и А. Никитаева // В мире книг. 1987. № 6. С. 68.
11. То же / Публ. Л. Друскинои // Аврора. 1989. № 6. С. 117-118.
12. Две птичка, горе, лев и ночь // Избранное. С. 86-90.
13. Дело Козлова и Ослова: (Из пьесы Ёлка у Ивановых: [Отрывок]) / Публ. А. Александрова и М. Максимова // Смена. 19У0. 14 апр.
14. 10 стихов александравведенского / Публ. Вл. Эрля // Wiener Slawistischer Almanach. Bd. 27. – Wieo, .1991. S. 224-228.
15. Ёлка у Ивановых / Публ. М. Аридта // Грани. № 81. им»* С. 84-108.
16. То же // Избранное. С. 50-74.
17. То же / Публ. Е. Радова // Полярная звезда. – Якутск, 1990. № 3. С. 66-77.
18. То же / Публ. М. Мейлаха // Ново-Басманная, 19. 1990. М.: Худож. лит., 1990. С. 365-385.
19. Зеркало и музыкант // Время и мы. № 29. 1978. С. 192-197.
20. То же/Публ. А. Герасимовой // Юность. 1988. № 9. С. 91.
21. Значенье моря / Публ. А. Александрова и М. Мейлаха // Материалы XXII научной студенческой конференции: Поэтика. История литературы. Лингвистика. Тарту: ТГУ, 1967. С. 109-112.
22. То же // Избранное. С. 91-94.
23. И я в моём тёплом теле... / Публ. Е. Радова и А. Никитаева // В мире книг. 1987. № 6. С. 65.
24. Кончина моря // Избранное. С. 23-26.
25. Кругом возможно Бог / Публ. М. Мейлаха // Эхо. – Париж 1978. № 2. С. 114-137.
26. То же/Публ. М. Мейлаха // Лабиринт/Эксцентр. № 3. 1991. С. 179–205.
27. Куприянов и Наташа // Аполлонъ-77. С. 28-30.
28. То же / Публ. М. Мейлаха // Slavica Hierosolymitana. Vol. III. 1978. P. 258-262.
29. To же /Публ. M. Мейлаха // Искусство Ленинграда. 1990. № 5. С. 64-68.
30. Минин и Пожарский // Aleksandr Vvedenskij. Minin i Požarskij / Hrsg. F. Ph. Ingold. München: Otto Sagner, 1978. – (Arbeiten und Texte zur Slavistik. 15).
31. Мир / I Избранное. С. 20-22.
32. To же / Публ. А. Александрова // День поэзии, 1988. Л : Сов. писатель, 1988. С. 233-234.
33. То же/Публ. А. Александрова и М. Максимова // Смена. – Л., 1990. 14 апр.
34. Мне жалко что я не зверь... // Избранное. С. 98-100
35. То же / Публ. Е. Радова и А. Никитаева // В мире книг.
36. То же / Публ. Л. Друскинои // Аврора. 1989. № 6. С. 116-117. – Под загл. «Ковер гортензия».
37. То же/публ. А. Александрова и М. Максимова // Смена. 1990. 14 апр.
38. Начало поэмы // Собрание стихотворений. – Л.: Л/о В.С.П., 1926. С. 14-15. – (Ленинградский Союз поэтов).
39. То же: [Отрывки] // Избранное. С. 76 и 94.
40. То же/Публ. А. Герасимовой // Памир. 1989. № 1. С. 130-
41. Некоторое количество разговоров: 1. Разговор о сумасшедшем доме // Аполлонъ-77. С. 27.
42. Некоторое количество разговоров (или начисто переделанный темник) / Публ. М. Мейлаха // Эхо. 1978. № 1. С. 92-106.
43. То же/Публ. М. Мейлаха // Лит. обозрение. 1992 (В печати).
44. Но вопли трудных англичан...: [Минин и Пожарский: Отрывок] // Костер. Л., 1927. С. 23-25. – (Ленинградский Союз поэтов).
45. То же // Избранное. С. 77-78.
46. Ответ богов / Публ. Л. Герасимовой // Дружба народов. 1988.
47. Очевидец и крыса // Избранное. С. 44-49 и 41-43,
48. Потец / Публ. М. Мейлаха // Russian Literature Triquarter-ly. N. 11. 1975. P. 481-487.
49. To же // Аполлонъ-77. С. 23-26.
50. To же / Публ. А. Александрова // Звезда. 1989. № 10. С. 181-183.
51. То же / Публ. М. Мейлаха // Даугава.-Рига, 1990. № 1 С. 107-111.
52. Приглашение меня подумать // Избранное. С. 104-106.
53. То же / Публ. Е. Радова и А. Никитаева // В мире книг. 1987. № 6. С. 67-68.
54. То же / Публ. Л. Друскиной // Аврора. 1989. № 6. С. 118-119.
55. То же / Публ. А. Александрова и М. Максимова // Смена 1990. 14 апр.
56. Разговор об отсутствии поэзии; [Некоторое количество разговоров, 2]/Публ. А. Александрова и М. Максимова // Там же.
57. Снег лежит... // Время и мы. № 29. 1978. С. 204-206.
58. Стихи из цикла «Дивертисменту / Публ. А. Кобринского и М. Мейлаха // БЛОКОВСКИЙ сборник. X (Учен. зап. Тарт. гос. ун-та. Вып. 881). Тарту, 1990 (1991). С. 75-78.
59. Суд ушел /Публ. А. Герасимовой // Памир. 1989. № 1 С. 133-136.
60. Сутки // Избранное. С. 37-40.
61. Человек весёлый Франц... // Там же. С. 79-81.
62. То же // Время и мы. № 29. 1978. С. 198-200.
63. Четыре описания II Избранное. С. 27–36.
64. То же/Публ. А. Герасимовой // Радуга.–Таллинн, 198" № 9. С. 29-40.
65. То же / Публ. М. Мейлаха // Вестник новой литературы № 4. 1991. (В печати).
66. Элегия / Публ. А. Александрова и М. Мейлаха // Материалы XXII научной студенческой конференции. С. 113-115.
67. То же // Slavonic and East European Review. 1970 Vol. XLVIII. N. 112. P. 425-426.
68. To же // Избранное. С. 95-97.
69. To же / Публ. Н.И. Харджиева и С. Сигея // Транспонан" № 27 – [Ейск], 1985. С. 122-125.
70. То же / Публ. Вл. Глоцера // Новый мир. 1987. № 5. C. 213-214. – Сл. также М 155 (рец.).
71. Aleksandr Vvedenskij. Izbrannoe / Hrsg. und eingel. W. Kasack. – München: Otto Sagner, 1974. – (Arbeiten und Texte zur Slavistik. 5). – См. также № 236 (рец.).
72. Введенский А. Полное собрание сочинений / Вступит, ст., подг. текста и примеч. М. Мейлаха. Анн Арбор: Ардис, 1980. Т. 1. (С. I-XL; 1-178); 1984. Т. 2. (С. 179-381).
• Введенский А.И. Полное собрание произведений: В 2-х т. – М.: Гилея, 1993. – Пер. 10.000 экз.
Т. 1. Произведения 1926–1937. – 288 с.; Т. 2. Произведения 1938–1941; Приложения. – 272 с.
Дополнения к библиографии
За время, прошедшее со времени сдачи этой книги в производство, продолжалась перепечатка в отечественной прессе текстов Введенского из первого издания настоящего собрания, иногда с исправлениями по рукописям, иногда с повторением наших погрешностей (например, при перепечатке поэмы Кругом возможно Бог [283] А. Герасимова воспроизводит пашу ошибку: Стрикобреев вместо Стиркобреев; в комментарии приводится фантастическое рассуждонпе публикатора, с параллелями в творчестве других обернутой, о вариациях этих форм в рукописи, где, однако, встречается лишь единственная форма: Стиркобреев).
Совершенно неудовлетворителен во всех отношениях, как, впрочем, и прежние труды этого автора, новый сборник обэриутов, в том числе Введенского, выпущенный А. Александровым, – «Ван-па Архимеда» [281].
Событием в обэриутоведении можно, напротив, считать диссертацию Ж.-Ф. Жаккара, посвященную Д. Хармсу, однако содержащую обширнейший материал по истории ОБЭРИУ и сопутствующих литературных движений [336].
278. Больной который стал волной /Публ. А. Герасимовой // осковский вестник: Журнал моек, писателей. 1990. № 7. G. 207– )8.
279. Валя, Валя, Валентина... / Публ. А. Устинова // Минувшее: Истор. альманах. 11. Paris: Atheneum, 1991. С. 562.
280. Галушка / Подг. текста и примеч. А. Герасимовой // Московский наблюдатель. 1991. № 5. С. 48-51.
281. Елка у Ивановых // Ванна Архимеда / Сост., подг. текста, вступ. ст., примеч. А. А. Александрова. Л.: Худож. лит., 1991. С. 389-410.
282. Значенье моря // Rosyjska poezia radziecka: Antologia. Warszawa, 1986. С. 165.
283. Кругом возможно Bos / Подг. текста А. Герасимовой а Д. Силявченко; примеч. А. Герасимовой // Театр. 1991. № 11. С. 102-113.
284. То же // Ванна Архимеда (М 281), С. 332-362. – Под вагл. «Священный полет цветов». – См. также М 323 (рец.).
285. Некоторое количество разговоров... / Подг. текста и примеч. А. Герасимовой // Московский наблюдатель. 1991. № 5. С. 59-64.
286. То же // Ванна Архимеда (М 281). С. 371-388.
287. Парша на отмели / Подг. текста и примеч. А. Герасимовой // Московский наблюдатель. 1991. № 5. С. 48.
288. ПоЛоТЁРам или ОНАНистАм /Публ. и примеч. А. Г. Герасимовой и А, Т, Никитаева // Русский литературный авангард: Материалы и исследования. Тренто, 1990. С. 247-250.
289. Потец // Ванна Архимеда (М 281). С. 363-370.
290. Приглашение меня подумать // Русская поэзия XX века: Антология. М.: Сов. Россия, 1991. Ч. I. С. 416-418.
291. Птицы / [Публ. И. С. Мальского] // Санкт-Потербургский Университет. 1991. № 32. 1 ноября. С. И.
292. Седьмое стихотворение / Подг. текста и примеч. А. Герасимовой // Московский наблюдатель. 1991. № 5. С. 51–52.
293. Стихи из цикла «Дивертисмент» // Северная Гилея: Лит.-худож. прпл. к газ. «Бумажник». Архангельск, 1991. № 12(14), С. 4-5.
294. Человек веселый Франц... / Публ. А. Герасимовой // Московский вестник. 1990. № 7. С. 208-209.
295. Элегия// Русская поэзия XX века (М 290). С. 414-416.
296. Я погибаю от разврата... // Театр. 1991. № 11. С. 97.
73. Бурчание в желудке во время объяснения в любви / Пер. P. Urban // Aleksandr Vvedenskij. Kuprijanov und Natasa. Berlin: Friedenauer Presse, 1986. S. 14.
74. Где. Когда / Пер. R. R. Milner-Gulland // London Magazine. 1972/1973. Vol. XII. N. 5. P. 108-111.
75. To же // Russian Poetry: The Modern period/J. Glad and D. Weissbort, eds.– Univ. of Iowa press, 1978. P. 125-128.
76. To же /Пер. P. Urban // Aleksandr Vvedenskij. Eine gewisse Anzahl Gesprache und zwei Gedichte. Berlin: Friedenauer Presse, 1987. S. 21-24.
77. Ёлка у Ивановых / Пер. G. Gibian // Russia’s Lost Literature of the Absurd: A Literary Discovery: Selected Works Of Daniil Kharms And Alexander Vvedensky / Ed. and transl. G. Gibian. – Ithaca; London: Cornell Univ. press, 1971.
– Idem /2nd ed.-New York: Norton, 1974. P. 161-189. См. также MM 234, 240, 249, 257 (рец.).
78. To же /Пер. N. i W. Woroszylcy // Dialog.-Warszawa, 1984. R. XXIX. N. 2. S. 81-95.
79. Куприянов и Наташа // Aleksandr Vvedeskij. Kuprijanov und Natasa/Aus Russ. ubers. und hrsg. P. Urban.-S. 3-12.
80. Некоторое количество разговоров: 2. Разговор об отсутствии поэзии. 3. Разговор о воспоминании событий / Пер. V. Danek // Svetova literature.– Praha, 1968. R. XIII. N. 6. S. 165-167.
81. Некоторое количество разговоров / Пер. A. S. Nakhimovs-ky // Ulbandus Review.-New York, 1977. Vol. I. N. 1. P. 112-137.
82. To же /Пер. P. Urban // Aleksandr Vvedenskij. Eine gewisse Anzahl Gesprache... (N. 76). S. 3-20.
83. Очевидец и крыса: Отрывок / Пер. A. Mandalian // Poezja.-Warszawa, 1971. R. VII. N. 5 (66). S. 56-57.
84. Потец /Пер. V. Danek // Svetova literatura. 1968. R. XIII. N. 6. S. 168-173.
85. Элегия /Пер. V. Danek // Ibid. S. 174.
86. To же/Пер. Z. Fedecki // TworczoSc.– Warszawa, 1987. R. XLIII. N. 9 (502). S. 5-6.
Дополнения
297. Гость на коне // L’avauguardia russa/A. Mondadori, ed. Mi-lano, 1979. P. 330-332.
298. Елка у Ивановых // Ibid. P. 309-328.
299. Куприянов и Наташа /Пер. G. Alleraan // De Groeoe Bijene-ter.-Amsterdam, 1990. N. 1. P. 14-18.
300. Но вопли трудных англичан...: [Минин и Пожарский: Отрывок]//L’avanguardia russa (Л’. 297). Р. 329-330.
301. Сцена на шестом этаже: [Очевидец и крыса: Отрывок] / Пер. G. Alleman // De Groene Bijeneter. 1990. № 1. P. 12-13.
Настоящая библиография не претендует на исчерпывающую полноту: но приводятся, например, многочисленный (несколько десятков) переиздания пересказов сказок братьев Гримм, – приводятся только прижизненные их издания и лишь некоторые из послевоенных.
Цифра в скобках означает, что данное издание воспроизводит указанное под этпм номером сочинение; помета «ср.» перед помором в скобках означает, что указанное сочинение помещено здесь в переработанном виде или стало частью нового.
В приложении помещены названия сказок братьев Гримм, пересказанные Введенским. Они имеют свою отдельную нумерацию, к которой отсылает помета «сказки».
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ В НАЗВАНИЯХ ЛЕНИНГРАДСКИХ ЖУРНАЛОВ:
ВС – Большевистская смена: Журнал-учебник для четвертой группы школы I ступени. 1931/32 учебный год.
ВВ – Ванька Встанька: Веселые странички для маленьких ребят. 1936. Вышло 5 номеров.
Муд – Маленькие ударники: Журнал-учебник для второй группы школы I ступени. 1931/32 учебный год.
Окг – Октябрята: Журнал-учебник для первой группы школы I ступени. 1931/32 учебный год.
Св – Сверчок: Веселые картинки для маленьких ребят. 1937. Вышло 5 номеров.
Юуд – Юпые ударнике: Журнал-учебник для третьей группы школы I ступени. 1930/31 и 1931/32 учебные годы.
1928
1. Железная дорога: Стихи // Еж. № 3. С. 12.
2. На реке: Стихи /Рис. Е. Эвенбах. М.: ГИЗ.
3. Много зверей: Стихи/Рис. В. Ермолаевой. М.: ГИЗ.
4. Мяу: Рассказ/Рис. П. Митурпча. М.; Л.: ГИЗ.
5. Кто?: Стихи // Еж. № 3. С. 30.
6. Рыбаки: СТИХИ // Ёж. № 4. С. 11.
7. Фонарь: Рассказ // Еж. № 6. С. 6.
8. Лошадка: СТИХИ // Еж. № 8. С. 30.
9. Коля Кочин: Стихи // Еж. № 9. С. 29.
10. Железная дорога: Стихи/Рис. А. Порэт. М.: ГИЗ (1).
11. Авдей-Ротозей: Рассказ. М.: ГИЗ.
12. Летняя книжка: Стихи/Рис. А. Порэт. М.: ГИЗ.
13. Путешествие в Крым: СТИХИ / Рис. Е. Сафоновой. М.: ГИЗ.
14. На реке. 2-е изд. И.; Л.: ГИЗ (2).
1930
15. Зима кругом: Стихи // Еж. № 5. С. 18.
16. Художники и писатели: Рассказ // Чиж. № 3. С. 2.
17. Турксиб: Стихи // Еж. № 7. С. 23.
18. 1-е Мая: Стихи // Еж. № 8. С. 15.
19. Веселые картинки: Стихи // Чиж. Ка 5. С. 12.
20. Туристы: СТИХИ // Еж. № 12. С. 1.
21. Подвиг пионера Мочина: Стихи // Ёж. № 14. С. 7.
22. Мы на слет: Стихи // Чиж. № 7/8. С. 1.
23. Октябрь: Стихи // Еж. № 19/20. С. 8.
24. Октябрь: СтхшИЮуд. № 2(6). С. 3(23).
25. Враги и друзья пионерского слета: Стихи // Песня-молния: Сборник. М.; Л.: ГИЗ. С. 28.
26. Октябрь: СТИХИ/Рис. Н. Свпненко. М.: ГИЗ. (Ср. 23).
27. Зима кругом: Стихи /Рис. Л. Вольштейпа. М.: ГИЗ (15),
28. Рабочий праздник: Стихи /Рис. О. Пчельннковой. М.; Л.: ГИЗ. (Ср. 18 и 25).
29. В дорогу: Стихи/Рис. В. Конашевича. М.; Л.: ГИЗ.
30. Ветер: Стихи/Рис. А. Фонвизина. М.; Л.: ГИЗ.
31. Коля Кочин: Стихи/Рис. 10. Сырнева. М.: ГИЗ (9).
32. Бегать. Прыгать: Рассказ / Рис. В. Ермолаевой. М.: ГИЗ,
33. Мед: Стихп/Рпс. Е. Эвенбах. М.; Л.: ГИЗ.
34. Рыбаки: Стихи / Рис. В. Ермолаевой. М.; Л.: ГИЗ (6).
35. Кто?: Стихи/Рис. Л. Юдина. М.: ГИЗ (5).
1931
36. Охота: Стихи // Чиж. № 2. С. 10.
37. Первое Мая за решеткой: Очерк // Юуд. Ns 8 (12). С. 9. Подписано: А. В.
38. Письмо Густава Мейера: Стихи // Еж. № 15/16. С. 5.
39. Отдыхаем в ясный день: Стихи // Окг. № 1. С. 11.
40. Сегодня МЮД. Всюду МЮД: Стихи // Там же. С. 13.
41. День урожая: Стихи // Там же. С. 25.
42. Привет новичкам: Стихи // Муд. № 1. С. 4.
43. Все ребята – в октябрята!: Стихи // Там же. С. 10. Подписано: А. В.
44. Заем: Стихи // Там же. С. 16.
45. Ты отвечаешь за урожай!: Стихи // ВС. № 1. С. 39.
46. Наши посты: Стихи ЦОкт. J\s 3. С. 13.
47. Генри Смит: Очерк // Муд. № 3. С. 1.
48. Не путай: Стихи // Там же. С. 31.
49. Бригада рабкоров: ОтвхмЦЮуд. № 3(17). С. 12.
50. Почта будет работать лучше: СтихиIIВС. № 3. С. 36.
51. Не дадим леса губить: СТИХИ // Окг. № 4. С. 15.
52. Выходите поголовно: Стихи // Там же. С. 24.
53. Два друга: Стихи // Муд. № 4. С. 19.
54. В разведку: Стихи // Там же. С. 25.
55. Где межи?: Стихи // Юуд. № 4 (18). С. 3.
56. Не позволим: Стихи // Чиж. № 12. С. 6.
57. Письмо Густава Мейера: Стихи / Рис. И. Шабанова. М.; Л.:! ОГИЗ (38).
58. Бегать. Прыгать/2-е изд. / Рис. Л. Вольпин. Л.: ОГИЗ; Мол. гвардия.
59. Октябрь/2-е изд. М.; Л.: ОГИЗ; Мол. гвардия (26).
60. Путешествие в Батуми: Стихи/Рис. Т. Глебовой. М.: ОГИЗ; Мол. гвардия.
61. Ковеая Буденного: Стихи / Рис. В. Курдова. М.: ОГИЗ; Мол. гвардия.
62. Подвиг пионера Мочпна: Стихи / Рис. В. Ермолаевой. М.: ОГИЗ; Мол. гвардия (21).
63. Кто?/2-е изд. М.: ГИЗ (35).
64. Рыбаки /2-е изд. М.; Л.: ОГИЗ; Мол. гвардия (34).
65. Зима кругом / 2-е изд. / Рис. Л. Вольпин. Л.: ОГИЗ; Мол. гвардия (27).
1932
66. Кто был Ленин: Стихи // Опт. № 5. С. 1.
67. Октябрята-леппнцы: Стихи // Там же. С. 3.
68. На посту: Стихи // Муд. № 5. С. 6.
69. По ленинским заветам: Стихи ЦЮуд. № 5 (19). С. 1.
70. Что это вы строите?: Стихи // Чиж. № 9/10. С. 1. Подписано: А. В.
71. Умный Петя: Стихи // Чиж. № 11/12. С. 1. В оглавлении: «Ученый Петя».
72. П. В. О. К обороне будь готов!: Стихи /Рис. Т. Глебовой. Л.; М.: ОГИЗ; Мол. гвардия.
1933
73. Два класса учителя Басса: Стихи // Ёж. № 1. С. 46.
74. «Кушай, кошка...»: Стихи // Чиж. № 1. С. 4.
75. Мышка: Стихи // Там же. С. 4.
76. Что кому?: Рассказ // Там же. С. 5.
77. На лыжах: Стихи // Там же. С. 17.
78. 4 хвастуна: Стихи // Еж. № 2/3. С. 41.
79. Пограничник: Стихи // Чиж. № 2/3. С. 1.
80. Не отдавай сорняку урожай: Стихи // Ёж. № 4. С. 13.
81. Приезжайте к нам: Стихи // Чиж. № 4. С. 1.
82. «Конь – колхозу верный друг...»: Стихи // Там же. 2 с. обл.
83. Меркульева К. и Гернет Н. Гвоздики: Расска8. Стихи А. Введенского // Чиж. № 5. С. 14.
84. «Встав сегодня...»: Стихи // Чиж. № 6. 2 с. обл.
85. Лето: Стихи // Там же. С. 1.
86. Сережа: Стихи // Чиж. № 8. С. 6.
87. Где ты живешь?: Стихи // Чиж. № 9. С. 1.
88. Мой конь стальной: Стихи // Чиж. № 12. С. 6.
1934
89. «Триста семьдесят ребят...»: Стихи // Ёж. М 2. С. 27,
90. Черный кот: Стихи // Чиж. № 2. С. 7.
91. Стихи о ветре: Стихи // Там жо. С. 12. 92 Река: Стихи // Чиж. № 3. С. 6.
93. Птички: Стихи // Там же. С. 15.
94. Лагерная песня: Стихи // Ёж. № 8. С. 8.
95. Бр. Гримм. Храбрый портной // Чиж. № 8, С, 1. (Сказки. 46).
96. Сережа Титов: Рассказ // Чиж. № 9. С. 6.
97. Метель: Стихи // Заранек С. Метель: Музыкальная инсценировка. М.; Л.
98. Кто?/3-е изд. Л.: Детгиз (35).
1935
99. Силач: Рассказ // Ёж. № 1. С. 28.
100. Снежные звери: Рассказ // Ёж. № 1. С. 11.
101. Бр. Гримм. Красная Шапочка // Там же. С. 17. (Сказки: 23).
102. Галка: Рассказ // Там же. С. 26.
103. В. Гауф. Маленький Мук/Пересказал А. Введенский // Ёж. № 2. С. 1.
104. Бр. Гримм. Соломинка, уголь и боб // Ёж, № 3. С, 1, (Сказки: 38).
105. Сны: Стихи // Ёж. № 4. С. 1.
106. Бр. Гримм. Семеро храбрецов // Там же. С. 14. (Сказки: 33).
107. Маша на паровозе: Рассказ // Ёж. № 5. С. 1.
108. Бр. Гримм. Волк и семеро козлят // Там же. С. 23. (Сказки: 3).
109. Зяблик: Стихи // Ёж. № 6. С. 18.
110. Бр. Гримм. Вшестером всю землю обойдем // Ёж № 7 С. 23. (Сказки: 5).
111. Маша в гостях у пионеров: Рассказ // Чиж. № 7. О, 1,
112. Бр. Гримм. Горшок каши // Там же. С. 6. (Сказки: 10),
113. Про яблоко, грушу и сливу, про смородину п малину: Рассказ // Чиж. № 8. С. 1.
114. Как Маша училась в школе один день: Рассказ // Чиж № 9. С. 2.
115. Бр. Гримм. Муж и жена // Ёж. № 10. С. 26. (Сказки: 28),
116. Как и я пошел в школу: Стихи // Ёж. Kt И. С. 31.
117. Володя Ермаков: Стихи / Рис. К. Кузнецова, М.: Детиздат.
118. Лето и зима: Стихи. Рис. В. Кобелева. Л.: Лепдетиздат.
119. Зима кругом. 3-е изд. Л.: Гос. изд-во дет. лит.
120. Бр. Гримм. Сказки братьев Гримм / Переплет, форзац, титул и заставки В. Зенькович. Л.: Лендетиздат.
1936
121. Щенок и котенок: Стихи // Чиж. № 1. С. 16.
122. Зима пришла: Стихи // Чиж. № 2. С. 26.
123. Катина кукла: Рассказ // Чиж. № 6. С. 1.
124. Утро: Стихи // Чиж. № 7. С. 22.
125. Лошадка: Стихи // ВВ. № 1. С. 3. (Ср. 8).
126. Как Маша на дачу поехала: Рассказ // ВВ. № з, (j# 2
127. Бр. Гримм. Заяц и еж // ВВ. № 4. С. 2. (Сказки: 15).
128. Катина кукла / Фотографии Г. И. Грачева. М.; Л.: Детиздат. (Ср. 123).
129. Кто?/4-е изд. Л.: Детиздат (35).
130. Лето и зима/2-е изд. М.; Л.: Детиздат (118).
131. Бр. Гримм. Бремепскио музыканты / Рис. К. Рудакова. М.; Л.: Детиздат. (Сказки: 2).
132. Бр. Гримм. Храбрый портной / Рис. В. Васильевой. М.; Л.| Детиздат. (Сказки: 46).
133. J5/>. Гримм. Храбрый портной/2-е изд. М.; Л.: Детиздат (132).
134. Бр. Гримм. Сказки/Рис. Е. Сафоновой. М.; Л.: Детнздат.
135. Бр. Гримм. Сказки братьев Гримм/2-е изд. М.; Л.: Детиздат (120).
136. Бр. Гримм. Сказки братьев Гримм / Переплет и ил. Е. Сафоновой. М.; Л.: Детиздат.
137. В. Гауф. Маленький Мук/Рис. Л. Мюльгаупта. М.; Л.: Детиздат (103).
1937
138. Сон: Стихи // Св. № 4. С. 14.
139. Теплоход: Стихи // Чиж. № 4. С. 24.
140. Часы в коробочке: Рассказ // Чиж. № 5. С. 4.
141. Щепок и котенок: Стихи. Рис. Е. Чарушина. М.; Л.: Детиздат (121).
142. О девочке Маше, о собаке Петушке и о кошке Ниточке: Повесть/Рис. Е. Сафоновой. М.; Л.: Детиздат. (Ср. 7. 100, 107, 111, 114 и 126).
143. Бр. Гримм. Бремепские музыканты / 2-е изд. М.; Л.: Детиздат (131).
144. Бр. Гримм. Бременские музыканты. М.: Учпедгиз.
145. Бр. Гримм. Еж и заяц/Рис. Е. Сафоновой. М.: Детиздат. (Сказки: 15).
146. Бр. Гримм. Золотой гусь/Рис. Е. Редлих. М.; Л.: Детиздат. (Сказки: 17).
147. Бр. Гримм. Храбрый портной/2-е изд. / Рис. Б. Винокурова. М.; Л.: Детиздат. (Сказки: 46).
148. Бр. Гримм. Сказки братьев Гримм/2-е изд. И.; Л.: Детиздат (120).
149. Бр. Гримм. Сказки братьев Грнмм/2-с изд. М.; Л.: Детиздат (136).
1938
150. Забила Н. Ивасик-танкист: Стихи/Пер. с укр. А. Введенского // Чиж. № 4. С. 1.
151. Бр. Гримм. Малепыше человечки // Чиж. № 11. С. 23. (Сказки: 25).
152. Бр. Гримм. Соломинка, уюль и боб / Рис. Е. Ребиковой. М.: Детиздат. (Сказки: 38).
153. То жe/2-е изд. (152).
154. То же/3-е изд. (152).
155. Бр. Гримм. Сказки братьев Гримм. Пятигорск: Крайведиздат (136).
1939
156. Мама заболела: Рассказ // Чиж. № 3. С. 8 (Ср. 142).
157. Первое Мая и девочка Мая: Рассказ // Чиж. № 4. С. 10. (Ср. 142).
158. Осепь: Стихи // Чиж. № 9. С. 24.
159. Карусель: Стихи // Чиж. № 10. С. 7.
160. Забила Н. Ивасик-танкист // Забила И. Про всех; Стихи. М.: Детиздат. С. 11 (150).
161. Заячий домик: Сказка: Стихи // Якубович Г. С. Прятки. М. С. 3.
162. Самый счастливый день: Рассказ/Рис. П. Глухова. Одесса: Детиздат УССР.
163. Бр. Гримм. Сказки братьев Гримм. [Архангельск]: Арх-гиз (136).
164. Бр. Гримм. Сказкп братьев Грпмм. М.; Л.: Детиздат.
1940
165. «Если бы...»: Стихи // Чиж. № 2. С. 1.
166. Письмо бабушке: Стихи // Чиж. № 4. С. 5.
167. На дачу: Стихи // Чиж. № 5. С. 18.
168. Песенка машиниста: СТИХИ //Чиж. № 6. С. 4.
169. Рыбак: СТИЛИ // Чиж. № 7/8. С. 20.
170. СТИХИ про орла, про лису, про медведя: Стихи // Чиж. № 9. С. 16.
171. «Шел отряд октябрят...»: Стихи // Сборник материалов ко дню 1 Мая. М.: Центральный дом художественного воспитания детей.
172. Октябрята: Стихи // Там же.
173. Весва: Стихи // Сборник стихов, рассказов, сказок для детей исельпого возраста. Сталино. (См. 12).
174. «Кушай, кошка...» // Там же (74).
175. Черный кот: Стихи // Там же (90).
176. Люсипа книжка: Стпхп / Рис. В. Зеньковпч. М: Детиздат.
177. Наташа и Пуговка. Первое Мая и девочка Мая: Рассказы/Рис. И. Дайца. Киев: Детиздат УССР (157; ср. 142).
178. Стихи /Рис. В. Вакидина. ML; Л.: Детиздат.
179. Bp. Гримм. Горшок каши/Рис. Е. Ребиковой. М.: Детиздат. (Сказки: 10).
180. Бр. Гримм. Сказкп. М.; Л.: Детгиз. (Сказки: 2, 27, 33).
1941
181. А ты?: Стихи // Чиж. № 2. С. 7.
182. Кот, петух и лиса: Стихи // Книжка Театр: Сказки... М. С. 2.
183. Лиса, заяц и петух: Стихи // Там же. С. 8.
184. А ты?: Стихи/Рис. В. Коновалова. М.; Л.: Детиздат (181).
185. Лето: Рассказы и стихи/Рис. П. Кустова. М.; Л.: Детиздат.
186. Бр. Гримм. Бременские музыканты / Автолитографии А. Яроцкого. М.: Детиздат. (Сказки: 2).
187. Лето: Стихп // Детский калепдарь, 1943. М.: Изд. полиграф, фабрики Москворецкого райпромтреста (85).
188. А ты? Стихи //Там же (181).
1943
189. А ты?: Стихи // Родина зовет: Сборник для художественного чтепия на вечерах и утренниках школьной самодеятельности. М.: Центральный дом художественного воспитания детей.
190. А ты?/2-е изд. /Рис. И. Кулешова. М.: Изд. Москворецкого райпромтреста (Ср. 181).
1944
191. А ты? /3-е изд. Ил. А. Воровской. М.: Сов. график. (Ср. 181).
1945
192. Загадка: Стихи // Детям: Эстрадный сборник для детской художественной самодеятельности. М.; Л.: Искусство.
– Детям: Сборник литературно-художественных произведений для детской художественной самодеятельности / 2-е изд., дораб. М.; Л.: Искусство. (См. 185).
193. Зима кругом: Стихи // Там же (15).
194. А ты?: Стихи // Там же (181).
1947
195. А ты?: Стихи // В час досуга: Сборник для школьной самодеятельности. Омск: Омское гос. изд-во (181).
196. Бр. Гримм. Сказки // Ил. К. Рудакова. М.; Л.: Детгиз. Фамилия Введенского отсутствует.
1949
197. А ты?: Стихи // Пионерская эстрада: Сборник репертуара для детской самодеятельности. М.; Л.: Искусство (181).
198. А ты?: Стихи // Пионерская эстрада: Материалы для художественной самодеятельности. Рига: Латгосиздат (181).
1950
199. Бр. Гримм. Сказки. М.: Учпедгиз.– Издание для слепых.
1956
200. Кто?: Стихи/Рис. Л. Юдина. М.: Детгиз (35).
201. О девочке Маше, о собаке Петушке и о кошке Ниточке: Повесть/Рис. Н. Кнорринг. М.: Детгиз (142).
1958
202. Бр. Гримм. Пряничный домик/Рис. Б. Калаушина. Л.» Детгиз (Сказки: 32).
1959
203. Володя Ермаков: Стихи / Рис. И. Вру ни. М.: Детгиз (117).
1960
204. Володя Ермаков: Стихи // Веселый театр. М.: Детгиз (il7).
205. Когда я вырасту большой: Стихи/Рис. Н. Устинова. М.: Детгиз.
1961
206. Машина песенка: Стихи // Звездочка: Альманах для дошкольников. № 16. Л.: Детгиз. С. 2. (Ср. 142).
1962
207. Дождик! Дождик!: Стихи/Рис. И. Бруни. М.: Детский мир. (Ср. 185).
1964
208. Дождик! Дождик!: Стихи. М.: Малыш (207).
1966
209. Песня машиписта: Стиха/Худож. Г. Розинене. M.i Малыш (Ср. 168).
210. Сны: Стихи/Рис. Д. Хайкина. М.: Дет. лит. (105).
1968
211. Художники и писатели: Рассказ // Детская литература. № 9. С. 16 (16).
212. Сны: Стихи // Жуковская Р. И., Пеньевская Л. П. Хрестоматия для детей младшего школьного возраста. М.: Просвещение (105).
1975
213. О рыбаке и судаке: Стихи /Худож. Г. И. Яснинский, Л.1 Художник РСФСР. (Ср. 178).
1976
214. Щенок и котенок: Стихи / Рис. Е. Чарушина. Л,: Художник РСФСР (141).
1977
215. Река: Стихи/Рис. В. Бродского. Л.: Художник РСФСР (92).
216. Сны: Стихи/Рас И. Паховой. М.: Дет. лит. (105),
217. Бр. Гримм. Бременскиа музыканты / Худож. К. Рудаков. М.: Художник РСФСР (131).
218. Бр. Гримм. Сказки / Рис. Н. Гольц. М.: Дет. лит.
219. Бр. Гримм. Горшок каши / Рис. Т. Соловьевой. Л.: Дот, лит. (Сказки: 10).
220. Сказка о четырех котятах и четырех ребятах: Стихи // Мурзилка, Кг 5. С. 13.
Приложение 1
СКАЗКИ БРАТЬЕВ ГРИММ, ПЕРЕСКАЗАННЫЕ ВВЕДЕНСКИМ
|
1. Братец и сестрица 2. Бременские музыканты 3. Волк и семеро козлят 4. Всякий сброд 5. Вшестером всю землю обойдем 6. Выгодное дело 7. Ганс и счастье 8. Гензель и Гретель 9. Глупый Ганс 10. Горшок каши 11. Госпожа Метелица 12. Два странника 13. Догадливая Гретель 14. Доктор Всезнайка 15. Заяц и еж 16. Заячий домик 17. Золотой гусь 18. Золушка 19. Иорипда и Иорингель 20. Королек и медведь 21. Котомка, шляпенка и рожок 22. Кошка и мышка 23. Красная Шапочка 24. Лиса и гуси |
25. Маленькие человечки 26. Мальчик-с-пальчик 27. Молодой великан 28. Муж и жена 29. Найденыш 30. Одноглазка, Двуглазка и Триглазка 31. О человеке, который страха не знал 32. Пряничный домик 33. Семеро храбрецов 34. Семь воронов 35. Синяя свечка 36. Снегурочка 37. Сова 38. Соломинка, уголь и боб 39. Столик накройся, золотой осел и дубинка из мешка 40. Стоптанные башмаки 41. Три брата 42. Три пряхи 43. Три счастливчика 44. Три человечка в лесу 45. Умная Эльза 46. Храбрый портной 47. Чертов чумазый брат 48. Чорт с тремя волотыми волосками 49. Шиповничек |
Приложение 2
СОДЕРЖАНИЕ СБОРНИКОВ ВВЕДЕНСКОГО
12. Летняя книжка: Стихи.
Весна. – Зяблик (см. 109). – Дятел. – Рыбак (см. 169). – Осень (см. 158).
30. Ветер: Стихи.
Лодка. – Ветряная мельница. – Воздушный шар. – Ураган (ср. 91).
118. Лето и зима: Стихи.
Зяблик (см. 109). – Сны (105). – Ветряпая мельница (см. 30).– Воздушный шар (см. 30). – Река (92). – Зима кругом (15).
178. Стихи.
Кто? (5). – Зима кругом (15). – Щенок и котенок (121). – О рыбаке и судаке (ср. 205). – Загадка. – Воздушный шар (см. 30). – Сны (105). – Колыбельная (ср. 142). – Пошел я в школу первый раз: Из В. Бычко: Пер. с укр.
185. Лето: Рассказы и стихи.
О том, как Петя и Катя на дачу поехали, – Прощай, город! – Рассказ про поезд, – Песня машиниста (168). – Рассказ о том, как они приехали. – Стихи про орла, про лису, про медведя (170). – Рассказ про сад и город Ленинград. – Песня птиц. – Рассказ о том, как Петя чуть не утонул. – Когда я вырасту большой. – Рассказ о том, как они рыбу ловили. – Стихи о рыбаке. – Рассказ про сенокос и лошадь. – Песенка о лошадке. – Рассказ о паровозах. – Загадка (см. 178).–Рассказ о паре и пожаре. – Песенка о дожде. – Рассказ про гром, про молнию, про дождь.– Утренняя песенка. – Рассказ про их поездку в лес. – Стихи про их поездку в лес. – Рассказ про осень.– Последние стихи.
205. Когда я вырасту большой: Стихи.
Когда я вырасту большой (см. 185). – Песня машиниста (168). – Кто? (5). – Загадка (см. 178). – Весна (см. 12). – Река (92). – Лодка (см. 30). – Зяблик (109). – Стихи о рыбаке (см. 185). – Ураган (см. 30). – Сны (105). – О рыбаке и судаке (см. 178). – Коля Кочин (9). – Путешествие в Крым (см. 185). – Утренняя песенка (см. 185). – Рыбак (169). – Стихи про поездку в лес (ср. 185).– Осень (158). – Последние стихи (см. 185).
87. Александров А. «В широких шляпах, длинных пиджаках...»: Поэты ОБЭРИУ // День поэзии. 1988. Л., 1988. С. 229-231.
88. Александров А. Кто? и Лето Александра Введенского // Детская литература. 1968. № 9. С. 14-16.
89. Александров А. ОБЭРИУ: Предварительные заметки // Ceskoslovenska rusistica. 1968. N. 5. S. 296-303.
То же / R. Messina // Rassegna sovietica. 1971. N. 4. P. 188-
90. Александров А. Стихотворение Николая Заболоцкого «Восстание» // Русская литература. 1966. № 3. С. 190-193.
91. Александров А. Ученик Мельхиседека: О жизни и творчестве Александра Введенского // Звезда. 1989. № 10. С. 177-180.
92. Александров А., Максимов М. Александр Введенский // Смена. 1990. 14 апр.
93. Александров А., Мейлах М. Творчество Александра Введенского // Материалы XXII научной студенческой конференции (№ 21). С. 105-109.
То же / Пер. R. Messina // Rassegna sovietica. 1972. N 1/2. P. 223-225.
94. Арндт M. «ОБЭРИУ» // Грани. № 81. 1971. С. 45-64.
95. Асеев Н. Сегодняшний день советской поэзии // Красная новь. 1932. Кн. 2. С. 159-172.
96. Бахтерев И. В магазине старьевщика // Родник.– Рига 1987. № 12. С. 52.
97. Бахтерев И. Когда мы были молодыми: Невыдуманный рассказ // Воспоминания о Н. Заболоцком / Изд. 2-е, доп. М.: Сов. писатель, 1984. С. 57-100.
98. [Бахтин В., Лурье А.] Введенский... // Писатели Ленинграда: Биобиблиогр. справочник. 1934-1981 / Авторы-сост. B. Бахтин и А. Лурье. Л.: Лениздат, 1982. С. 60.– См. также М 175 (рец).
99. Блюмбаум А.Б., Морев Г.А. «Ванна Архимеда»: К истории несостоявшегося издания // Wiener Slawistischer Alrca– nach. Bd. 28. 1991. S. 263-269.
100. Ванталов Б. Море и тетрадь // Транспонанс. 1980. № 2 (6). С. 42-46.
101. Введенский... // Лит. энциклопедический словарь. – М.: Сов. энциклопедия, 1987. С. 569.
102. [Витман А.М., Оськпна Л.Г.] Введенский... // Советские детские писатели: Биобиблногр. словарь (1917-1957) / Сост. А. М. Витман и Л. Г. Оськина. М.: Гос. изд-во детской литературы, 1961. С. 73.
103. Герасимова А. [Вступит, заметка] // Юность. 1988. № 9. C. 90.
104. Герасимова А. Два стихотворения // Дружба народов. 1988. № 7. С. 175.
105. Герасимова А. ОБЭРИУ: Проблема смешного // Вопр. литературы. 1988. № 4. С. 48-79.
106. Герасимова А. Примечания // Радуга. – Таллинн, 1988. № 9. С. 40-48.
107. Герасимова А. Проблема смешного в творчестве обэриутов: Автореф. канд. филолог, наук. – М.: Изд-во МГУ, 1988.
108. Герасимова А. Суд ушел // Памир. 1989. № 1. С. 128-129.
109. Гильдебрандт О.Н. М.А. Кузмин/Предисл. и коммент. Г. А. Морева; Публ. и подг. текста М. В. Толмачева // Лица: Биограф.-альманах. Вып. 1. М.; СПб., 1992. (В печати).
110. Глоцер Вл. [Вступит, слово] // Новый мир. 1987. № 5. С. 212.
111. Глоцер Вл. ОБЭРИУ // Лит. энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1987. С. 257-258.
112. Грибанов А. Стэнфордские исследования по славистике // Русская мысль. 1988. 24 июня (Лит. прил. № 6). С. IV-V. – См. № 160.
113. Друскин Я. Вблизи вестников / Сост., ред. и предисл. Г. Орлова. Washington: Н.A. Frager, 1988.
114. Друскин Я.С. Звезда бессмыслицы. (Готовится к изд.).
115. Друскин Я.С. Стадии понимания // Wiener Slawistischer Almanach. Bd. 15. – Wien, 1985. S. 405-413.
116. Друскин Я.С. Чинари // Ibid. S. 381-403.
117. Друскин Я.С. То же / Публ. Л. Друскиной // Аврора. 1989. № 6. С. 103-115.
118. Друскина Л. Было такое содружество // Там же. С. 100-102.
119. Дымшиц А. С Маяковским // Дымшиц А. Звенья памяти: Портреты и зарисовки / Изд. 2-е, доп. М.: Сов. писатель, 1975. С. 11-29.
120. Елагин И. Память / Подг. текста Е. Витковского // Ново-Басмаппая, 19. 1990 (М 18). С. 721.
121. Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс: Театр абсурда – реальный театр: Прочтение пьесы «Елизавета Бам» // Kussian Literature. 1990. Vol. XXVII. N. 1. P. 21-40.
122. Жукова Л. Эпилоги. Кн. 1. New York: Chalidze Publ, 1983. С. 162, 184, 222-227, 264.
123. Заболоцкий H. История моего заключения. М.. 1991. С. 8.– (Б-ка «Огопёк». N° 18).
124. 3 а б о л о ц к и й II. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 1. М.: Худож. лит., 1983-С. 249, 383-385, 455, 521-524, 625, 635-636, 641.
125. Иоффе И., Железное Л. Дела литературные: (О чи-парях) // Смена.-Л., 1927. 3 анр.
126. Й о в а н о в и ч М. А. Введенский – пародист: К разбору Елки у Ивановых // Wiener Slawistischer Almanach. Bd. 12.-Wien, 1983. S. 71-86.
127. Каверин В. В старом доме // Звезда. 1971. № 10. С. 143-144.
128. Казак В. Введенский... // Казак В. Энциклопедический словарь русской литературы с 1917 года /Пер. с нем. Е. Варгаф-тпк и И. Бурихина. Лондон: Overseas Publ. Interchange, 1988. С. 154-156.
129. Казак В. Обэриу // Там же. С. 543-545.
130. К о б р и н с к и й А. А. Некоторые проблемы поэтики Александра Введенского // Поэзия русского и украинского авангарда: История, поэтика, традиции (1910-1990 г..): Тез. докл. Всесоюзн. пауч. конф. Херсон: Херсонский гос. пед. ин-т, 1990. С. 94–96.
131. Кобринский А. А., Мейлах М. Б. Введенский и Блок: Материалы к поэтической предыстории ОБЭРИУ // Блоковский сборник. X. (Учен. зап. Тарт. гос. ун-та. Вып. 881).-Тарту. 199.1 (1991). С. 72-81.
132. Констриктор Б. Открытие Летербурга // Михаил Кузмин и русская культура XX века: Тез. и материалы конф. 15-17 мая 1990 г. Л.: Музей Анны Ахматовой в Фонтаппом Доме. 1990. С. 108-109
133. Констриктор В. Открытие Летербурга: Историческая тема у обэриутов // Сумерки. № 9.-Л., 1990. С. 100-106.
134. Констриктор Б. Эра ментальных путешествий // Поэзия русского и украинского авангарда (М 130). С. 3.
135. Констриктор Б. То же // Транспонанс. 1982. № 2 (12).
136. К о н с т р и к т о р Б. То же // Авангардисты в Херсоне. Ч. II. Приложение к газ. «Трибуна». Херсон, 1990.
137. К[р ы ж и ц к и й] Г. Футуризм // Жизнь искусства. 1923. № 27. С. 14-15.
138. Кузьминский К. К. Vermidea. Червеобразные. В поисках червя // У голубой лагуны: Антология новейшей русской поэзии: В 5 т. /Кузьмипский К. К. и Ковалев Гт Л. (сост.).-Ньютон-вилл: Ориентал Резерч. 1983. Т. 4А. С. 30-35.
139. Левин И. Мир вымышленный и мир созданный // Континент. № 24. – Париж, 1980. С. 271-275.
140. Левинтон Г.А., Смирнов И.П. «На поле Куликовом» Блока и памятники Куликовского цикла // Куликовская битва и подъем национального самосозпапия. Л.: Наука, 1979.-(Тр. Отд. древнерус. лит. Т. XXXIV). С. 72-95.
141. Лесная Л. Ытуеребо // Красная газета: Веч. вып. 1928. 25 янв.
142. Л и п а в с к а я Т. Встречи с Николаем Алексеевичем и его друзьями // Воспоминания о Заболоцком (№ 97). С. 47-56.
143. Л и п а в с к и й Л. Из разговоров «Чинарей» / Публ. Л. Друскиной // Аврора. 1989. № 6. С. 123-131.
144. Л ип а в с к и й Л. Разговоры. (Готовится к изданию).
145. Лихачев Д.С. Из комментария к стихотворению А. Блока «Ночь, улица, фонарь, аптека» // Русская литература. 1978. № 1. С. 186-188.
146. Малевич К. О поэзии // Изобразительное искусство: Журн. Отд. изобр. искусств КНП. № 1. – Пб., 1919. С. 31-35.
147. Малевич К.С. Письма к М.В. Матюшину / Публ. Е.Ф. Ковтуна // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1974 год. Л.: Наука, 1976. С. 177-195.
148. Маршак С. Письмо Л.К. Чуковской. 14 августа <1928> // Маршак С. Собр. соч.: В 8 т. М.: Худож. лит., 1972. Т.8. С. 108.
149. М а ц у е в Н. Введенский... // Мацуев Н. Русские советские писатели: Материалы для биогр. словаря. 1917–1967. M.i Сов. писатель, 1981. С. 47.
150. Мейлах М. Александр Введенский // Russian Literature Triquarterly. N 11. 1975. P. 479-480.
151. Мейлах М. Возвращение обэриутов // Красное впамя.-Даугавпилс, 1988. 27 дек. С. 6.
152. Мейлах М. Даниил Хармс: Anecdote posthuma // Учебный материал по теории литературы: Жанры словесного текста: ; Анекдот.– Таллинн: Таллиннский пед. ин-т, 1989. С. 53-58.
153. Мейлах М. Даниил Хармс: Anecdota posthuma: (Посмертные анекдоты Даниила Хармс а) // Русская мысль. 1989. |23 июня (Лит. прил. № 8). С. X-XI.
154. Мейлах М. Заметки о театре обэриутов // Театр. 1991. № 11. С. 173-179.
155. Мейлах М. К публикации Элегии Александра Введенского в «Новом мире» // Русская мысль (Лит. прил. № 8). С XVI,-См. М 70.
156. Мейлах М. Малевич и обэриуты // (В печати).
157. Мейлах М. Некоторое количество разговоров Александра Введенского // Лит. обозрение. 1992. (В печати).
158. Мейлах М. Несколько слов о Куприянове и Наташе Александра Введенского // Slavica Hierosolymitana. Vol. III. 1978. P. 252-257.
159. Мейлах М. To же // Искусство Ленинграда. 1990. № 5. С. 68-70.
160. Мейлах М. О «Елизавете Вам» Даниила Хармса: Предыстория, история постановки, пьеса, текст // Stanford Slavic Studies. Vol. 1. 1987. P. 163-246. – См. также № 112 (рец.).
161. Мейлах М. О поэме Александра Введенского Кругом возможно Бог // Эхо. 1978. № 2. С. 137-141.
162. Мейлах М. То же // Лабиринт/Экспентр. № 3. 1991. С. 174-177.
163. Мейлах М. Последнее произведение Александра Введенского // Литератор. 1991. № 20 (74). С. 5.
164. Мейлах М. Потец Александра Введенского // Даугава, 1990. № 10. С. 106-107.
165. Мейлах М. Предисловие // Введевский А. Полное собрание сочинений {№ 72). Т. 1. С. IX-XXXIII.
166. Мейлах М. Примечания // Там же. Т. 2. С. 261-362.
167. Мейлах М. Русский довоенный театр абсурда: К пятидесятилетию пьесы Александра Введенского Ёлка у Ивановых // Ново-Басманная, 19. 1990. С. 356-365.
168. Мейлах М. Сематический эксперимент в поэтической речи // Russian Linguistics. 1974. Vol. I. N 3/4. P. 271-276.
169. Мейлах М. To же // Russian Literature. 1978. Vol. VI. N 4. P. 389-395.
170. Мейлах М. Четыре описания Александра Введенского: Заметки к построению обэриутской онтологии // Вестник новой литературы. № 4. 1991. (В печати).
171. Мейлах М. Шкап и колпак: Фрагмент обэриутской поэтики // Тыняновский сборник: Четвертые тыняновские чтения. Рига: Зинатне, 1990. С. 181-193.
172. Мейлах М. Mythopoesis oberiutiana: Заметки к построению обэриутской (мифо)почтики // Пятые тыняновские чтения: Тез. докл. и материалы для обсуждения. Рига: Зинатне, 1990. С. 36-38.
173. Назаров В., Чубукин С. Последний из ОБЭРИУ // Родник. – Рига, 1987. № 12. С. 39, 54.
174. Неслухов П. Черповики к Введенскому // Часы. № 5. – Л., 1977. С. 177-215.
175. Нехотин В. Летопись ленинградской литературы // Вопросы литературы. 1984. № 1. С. 213-219. – См. № 98.
176. Никольская Т. Введенский... // Краткая литературная энциклопедия. М.: Сов. энциклопедия 1978. Т. 9. Ст. 181.
177. Никольская Т. [Введенский] // Памятные книжные даты, 1984. М.: Книга, 1984. С. 198-199.
178. [Никольская Т.] Орден Заумников // Russian Literature. 1987. Vol. XXII. N 1. P. 85-96. – Статья ошибочно подписана: С. Сигов.
179. Нильвич Л. Реакционное жонглерство: (об одной вылазке литературных хулиганов) // Смена. – Л., 1930. 9 апр.
180. Нутрихин А. Звучат рассказы Александра Введенского // Телевидение. Радио: Ленинград / Программы передач. 1988. № 25. 18 июня.
181. ОБЭРИУ // Афиша Дома Печати. Л., 1928. № 2. С. 11-13. – Перепечатано М. Арндтом (Грани. № 81) и R.R. Milner-Gulland (“Left Art” in Leningrad. P. 65-70). – См. № 260.
To же / Пер. R. Messina // Rassegna sovietica. 1971. N 4. P. 181-187.
182. Олейников H. Пучина страстей: Стихотворения и поэмы / Вступит. ст. Л.Я. Гинзбург и А.Н. Олейникова; Сост., подг. текста и примеч. А.Н. Олейникова. Л.: Сов. писатель, 1991.
183. Олейников Н.М. Стихотворения / Вступит. ст. Л. Флейшмана. – Bremen: K-Presse, 1975.
184. Пазухин Е. Покаяние Художника // Митин журнал. № 7. – Л., 1986. С. 195-207.
185. Пантелеев Л. Из старых записных книжек (1924-1947) // Пантелеев Л. Приоткрытая дверь...: Рассказы. Очерки. Разговор с читателем. Из старых записных книжек. Л.: Сов. писатель, 1980. С. 443.
186. Пантелеев Л. Маршак в Ленинграде // Пантелеев. Л. Избранное. Л.: Худож. лит., 1967. С. 466-523.
187. Петров В. В мире гость // Аполлонъ-77 (№ 9). С. 21.
188. Полякова С. В. Аптисравнеиня и сравнения Введенского // Wiener Slawistischer Almanach. Bd. 24.– Wien, 1989. S. 87-89.
189. Полякова С. В. Творчество Олейникова // Russian Literature Triquarterly. N 23. 1990. P. 327-355.
190. Порет А. Воспоминания о Данииле Хармсе // Панорама искусств. М.: Сов. художник, 1980. Вып. 3. С. 345-359.
191. Порет А. Рассказы о Данииле Хармсе // Там же. (В печати).
192. Радов Е. «...Я вижу искаженный мир» // Полярная звезда. 1990. № 3. С. 65-66.
193. Радов Е., Никитаев А. Поэзия и судьба: Творческий путь Александра Введенского // В мире книг. 1987. № 6. С. 65 -67.
194. Рахтанов И. «Ёж» и «Чиж» // Рахтанов И. Па широтах времени: Рассказы и очерки. М.: Сов. писатель 1973. С. 389-423.
195. Ревзина О.Г. Качественная и функциональная характеристика времени в поэзии А.И. Введенского // Russian Literature. 1978. Vol. VI. N. 4. P. 397-401.
196. Ревзина О.Г., Ревзин И.И. Семиотический эксперимент на сцене: Нарушение постулата нормального общения как драматургический прием // Труды по знаковым системам. Т. V.-Тарту, 1971. (Учен. зап. Тарт. гос. уп-та. Вып. 284).-С. 232-254.-
197. Рыклин М. Тела террора: Тезисы к логике насилия // Бахтинский сборник. Вып. I.– М.: Прометей, 1990.– С. 63. 76.
198. Сажин В.Н. «...сборище друзей, оставленных судьбою» // Тыняновский сборник: Четвертые тыняновские чтения. Рига: Зинатне, 1990. С. 194-201.
199. Сажин В.Н. «Чинари» – литературное объединение 1920–1930-х годов: Источники для изучения // Четвертые тыняновские чтения: Тез. докл. и материалы для обсуждения. Рига: Зинатне, 1988. С. 23-24.
200. Семенов Б. Далёкое – рядом // Нева. 1979. № 9. С. 180-185.
201. Семенов Б. Поэт Александр Введенский // Семенов В. Время моих друзей: Воспоминания. Л.: Лениздат, 1982. С. 278-289.
202. Сигей С. Обэриуты // Транспонанс. № 17.– [Ейск], 1983!
203. Сигов С. Истоки поэтики «Обэриу» // Russian Literature. 1986. Vol. XX. N. 1. P. 87-96.
204. Синельников И. Молодой Заболоцкий // Воспоминания о Н. Заболоцком (№ 97). С. 101-120.
205. Слепнев Н. На переломе // Ленинград. 1930. № 1 (май). С. 1-4.
206. Степанов Н. Из воспоминаний о Н. Заболоцком // Воспоминания о Н. Заболоцком (№ 97). С. 157-178.
207. Сурис Б. Неизвестное об известном // Творчество. 1990. № 12. С. 8-11.
208. Таршис Н., Констриктор Б. Историческая тема у обэриутов // В спорах о театре: Сб. науч. трудов. СПб.: Российский ип-т истории искусств. 1992. С. 103-117.
209. Терентьев И. Письмо И.М. Зданевичу. 5 февраля 1924 // Терентьев Игорь. Собр. соч. / Сост., подг. текста, биогр. справка, вступ. статьи и коммент. М. Марцадури и Г. Никольской. – Bologna: S. Francesco, 1988. – С. 404.
210. Терентьев И. Письмо А.Е. Крученых. 23 декабря 1923 // Там же. С. 400.
211. Толмачев Д. Дадаисты в Ленинграде // Жизнь искусства. 1927. № 44 (1 ноября). С. 14.
212. ТРИ ЛЕВЫХ ЧАСА // Красная газета: Веч. вып. 1928. 22 янв. – См. также № 181.
213. То же // Там же. 1928. 24 янв.
214. Туфанов А. Заумный Орден // Туфанов Л. Ушкуйники / Сост. Ж.-Ф. Жаккар и Т. Никольская. – Berkeley Slavic Specialties, 1991. (Modern Russian Literature And Culture: Studies And Texts. Vol. 27). C. 176-180. – См. также с. 25 и 38-40.
215. Улановская Б.Ю. Достоевский и творчество поэтов Объединения реального искусства. – Доклад, прочитанный на I конференции «Достоевский и мировая культура». Ленинград, Музей-квартира Ф.М. Достоевского, 1974. – См. также № 216.
216. Улановская Б. «Может ли солнце рассердиться на инфузорию?» // Часы. № 44. Л., 1983. С. 183-200.
217. Устинов А. Б. Дело Детского сектора Госиздата 1932 г.: Предварительная справка // Михаил Кузмин и русская культура XX века (.№ 132). С. 125-136.
218. Утро ленинградских поэтов левого фланга // Театры и зрелища. № 1 (Жизнь искусства. 1927. № 1. Приложение). С. 2, 13-14.
219. Филиппов Г.В. О традициях Достоевского в советской поэзии 20-30-х годов: (Капитан Лобядкпп и обэриуты) // Научная конференция, посвященная 150-летию со дня рождения Ф. М. Достоевского и Н. А. Некрасова: Кратк. содержание докладов. Новгород, 1971. С. 20-22.
220. Флейшман Л.С. Маргиналии к истории русского авангарда: (Олейников, обэриуты) // Олейников Н.М. Стихотворения (№ 183). С. 3-18.
221. Флейшман Л.С. Об одном загадочном стихотворении Хармса // Stanford Slavic Studies. Vol. I. 1987. P. 247-258.
222. Хармс Д. Письма А.И. Пантелееву / Публ. и примеч. Е. Прицкера // Русская мысль. 1990. 6 июля (Лит. прил. № 10). С. XIII.
223. Хармс Д. То же / Публ. и примеч. А.Б. Устинова // Михаил Кузмин и русская культура XX века (Л? 132). С. 131-134.
224. Хармс Д. Письма к друзьям / Публ. А. Александрова // Вопросы литературы. 1973. № 11. С. 302-304.
225. Хармс Д. Собрание произведений / Под ред. М. Мейлаха и Вл. Эрля. Bremen: Kafka-Presse, 1978. Кн. 1-2; 1980. Кн. 3; 1988. Кн. 4; Кн. 5-6. (В печати). Кн. 7-9 (Готовятся к изданию).
226. Хармс Д. «Мы жили в двух комнатах...»; «Я один...» / Публ. Ж.-Ф. Жаккара // Русская мысль. 1988. 24 июня (Лит. прил. № 6). С. XI.
227. Чертков Л. Н. Обэриуты // Краткая лнтературная энциклопедия. М., 1968. Т. 5. Ст. 375.
228. Чубах а II. Поэзия не манпая кагаа... // Наш дом: Вестник МЖК. – Л., 1991. № 17 (84). С. 4.
229. Чуковская Л.К. В лаборатории редактора / Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Искусство, 1963. С. 219-334.
230. Шварц Е. Живу беспокойно: Из дневников / Сост., подг. текста и примеч. К. Н. Кириленко. Л.: Сов. писатель, 1990. С. 244, 367, 512.
231. Юдина М.В. Создание сборника песен Шуберта // Мария Вениаминовна Юдина: Статьи. Воспоминания. Материалы/ Сост. подг. текста и примеч. А. М. Кузнецова. М.: Сов. композитор. 1978. С. 269-271.
232. Alexandrov A. Ignavia // Svetova literalura. Prana, 1968. R. XIII. N 6. S. 170-173.
233 Baran H. Oberiuty // Handbook of Russian Literature/ V. Terras, ed. – Yale Univ. Press, 1985. P. 312.
234. Brown С. Russia’s Lost Literature of the Absurd: A Review // Slavic and East European Journal. 1973. Vol. XVII. N. 3. P. 338-339. – CM. № 77.
235. Cheron G. Mixail Kuzmin and the Oberiuty: An Overview // Wiener Slawistischer Almanach. Bd. 12. – Wien, 1983.-S. 87-101.
236. Drawicz A. Aleksandr Vvedenskij. Izbrannoe...: [A Review] // Zeitschrift für slavische Philologie. 1977. Bd. XXXIX. N. 2. S. 429-431. – См. № 71.
237. Drawicz A. Gra: Poezja «Oberiut6w» i wczesnego Zabo-lockiego // Drawicz A. Zaproszenie do podr6zy. Krak6w, 1974. S. 118-140.
238. Drawicz A. «U» dla zabawy // Wsp61czesno§6. Warszawa, 1964. R. IX. Nr. 173. S. 5.
239. E г о n z B. Das nfirrische Treiben des Todes // Die Zeit. 1988. N. 30. 22. Juli. S. 37.
240. Feldman G. Revolutionist Experiments: [Russia’s Lo Literature of the Absurd: A Review] // New Leader. New Yor 1972. Vol. LV. N. 4. P. 18-20.– См. M 77.
241. Giaquinta R. I poemi drammatici di Aleksandr Vveden skij Mlnin i Poiarsktf e Krugom vozmoino Bog // ADV.зН dell facolta’di lingue e letterature stranniere di Ca’Foscari. 1983. Vo XXII. N. 1/2. P. 67-81.
242. Giaq"uinta R. Su alcuni aspetti del teatro OBERIU/ Ibid. 1982. Vol. XXI. N. 1/2. P. 85-97.
243. Gib i an G. Daniil Kharras and Alexander Vvedensky/ Russia’s Lost Literature of the Absurd (A7. 77). P. 3-38.
244. Ivanov V. V. La zaum’ e il teatro dell’assurdo di Chle" nikov e deqli Oberiuty // II Verri: Rivista di letteratura. 1983. N 2 /30. P. 28-49.
245. Jaccard J.-Ph. Daniil Harms: Bibliographie // Cahiers du monde russe et soviétique. 1985. Vol. XXVI. N 3/4. P. 493-552.
246*. Kasack W. Absurder Samizdat // Neue Ziiricher Zeitung. 1974. 14. Aug.
247. Kasack W. Aleksandr Vvedenskij // Aleksandr Vvedenskij. Izbrannoe (N. 71). S. 9-16.
248. Kasack W. Erganzungen zu A. Vvedenskij «Izbrannue», 1974 // Vvedenskij A. Minln i Poiarskij (N. 30). S. 45-47.
249. Kasack W. G. Gibian. Russia’s Lost Literature of th Absurd: [A Review] // Zeitschrift fiir slavische Philologie. 197 Bd. XXXVII. N. 2. S. 399-401,– См. № 77.
250. Kasack W. Oberiu // Kasack W. Lexikon der russischen Literatur ab 1917. Stuttgart, 1967. S. 267-268.
251. Kasack W. Oberiu – Eine fast vergessone literarische Vereinigung // Forschung und Lehre: Abschiedsschrift zu Johann Schbpfers Emeritierung und FestgruB zu seinera 65. Geburgstag. Hamburg: Slavisches Seminar, 1975. S. 292-296.
252. Kasack W. Vorwort // Alektandr Vvedenskij. Izbrannoe (N. 71). S. 5-6.
253. Kasack W. Vvedenskij // Kasack W. Lexikon der russischen Literatur... (N. 250). S. 438-439.
254. Law ton A. Vvedensky // Handbook of Russian Literature (N. 233). – P. 515.
255. Levin I. The Fifth Meaning of the Motor-Саг: Malevich and the Oberiuty // Soviet Union / Union Soviétique. 1978. Vol. V. Pt. 2 (Spec. iss.: Kazimir Malevich, 1878–1935–1978). P. 287-300.
256. Messina R. Gli Oberiuty // Rassegna sovietica. 1971. N 4. P. 176-180.
257. Meylakh M. An Unsuccessful Show / [Russia’s Lost Literature of the Absurd: A Review] // (Forthcoming). – См. № 77.
258. Milner-Gulland R.R. About Aleksandr Vvedensky // London Magazine. 1972/1973. Vol. XII. N. 5. P. 105-107.
259*. Milner-Gulland R.R. Kovarnye stichi: Notes on D. Charms and A. Vvedensky / [Nakhimovsky A. S. Laughter In the Void: A Review] // Essays In Poetics: Journal of the British New-Formalist School. 1981 Vol. IX. N. 1. P. 16-37. См. M 265.
260. Milner-Gulland R.R. “Left Art” in Leningrad: The OBERIU declaration // Oxford Slavonic Papers: New ser. 1970. Vol. III. P. 64-75.
261. Milner-Gulland R.R. Vvedensky’s Elegy // Slavonic and East European Review. 1970. Vol. XLVIII. N. 112. P. 424-425.
262. Müller B. Absurde Literatur in RuBland: Entstohung und Entwicklung. Miinchen: Otto Sagner, 1978. S. 95-117.– (Arbei-ten und Texte zur Slavistik. 19).
263. Müller B. Aleksandr Vvedenskij und sein tiofsinniger Unsinn // Vvedenskij A. Minin I Poiarski) (N. 29). S. 5-13.
264. Nakhimovsky A.S. About Vvedensky’s Conversations // Ulbandus Review. 1977. Vol. I. N. 1. P. 107-111.
265. Nakhimovsky A.S. Laughter In the Void: An Intro duction to the Writings of Daniil Charms and Alexander Vvedenskij. Wien, 1982.– (Wiener Slawistischer Almanach. S.-Bd. Ъ).-См. M 259 (a Review).
266. Pa со v ska I. Oberiu a detskd literalura // Zlaty maj: Casopis о detske literature. Praha, 1970. N. 3. S. 192-197.
267. Pollak S. Niepokoje poet6w: О poezji rosyjskiej XX wie-ku. Krakow, 1972. S. 164-172.
268*. Rakitin V. Malevich and Iukhuk // Malevich. Koln: Gale-rie Gmurzynska, 1978. P. 284-298.
269. Rausch B. (oder Urban P.?). KIcines biographisches Alphabet // Charms D. Falle / Hrsg. und iibers. von P. Urban. Zurich: Haffmans Verlag. 1984. S. 255-256.
270. Srairnov I. L’OBERIOU // Histoire de la litterature russe / Ouvrage dirig6 par E. Etkind et alt.– Le XXе sidcle: La Revolution et les ann6es vingt.– Paris: Fayard, 1989. P. 697-709.
271. S trad a V. Nota // Vaginov K. Bambocciata. Torino: Einaudi, 1972. P. 169-177.
272. Le tramway égaré: Art et poésie russes, 1900–1930: Textes choisis. Paris: Centre G. Pompidou, 1979.
273. Urban P. Nachwort // Vvedenskij A. Kuprianov and A’alaSa (N 73). S. 15-16.
274. V i s he v s к у A. Tradition in the topsy-tupsy world of parody: Analysis of two oberiu plays // Slavis and East European Journal. 1986. Vol. XXX. N. 3. P. 355-366.
275. Vvedenskij // Lexikon der Weltliteratur: Biographisch-bibliographisches Handworterbuch nach Autoren und anonymen Wer-ken/Hrsg. G. v. Wilpert/2. erw. Aufl. v. Stuttgart, 1975. Bd. 1. S. 1703.
276. Wolodźко A. Poeci z «Oberiu» // Slavia Orientalis. Warszawa, 1967. R. XVJ. N 3. S. 219-227.
277. Zaleska T. «Oberiu»: Gene/a koncepeji esztuki realnej // Proglad humanistyczny. Warszawa, 1988. R. XXXII. N. 10(277). S. 135-146.
Дополнения
302. Александров А. «Судеб сплетенье»: К 50-летию содпя смерти Даниила Хармса // Смена. – СПб., 1992. 1 февр. С. 3.
303. Александров А. Эврика обэриутов//Ванна Архимеда (М 281). С. 3-34.
304. Пахтерев И. В магазине старьевщика//Там же. С. 412-417. -Ср. № 96.
305. Бахтерев И. Встречи//Там же. С. 441-454.
308. Богомолов II. А. «Мы – два грозой зажженные ствола»: Эротика в русской поэзии – от символистов до обэриутов //Лит. обозрение. 1991. № 11. С. 63-65.
307. Вишневецкий И. О «Комедии города Петербурга»// Театр. 1991. № 11. С. 58-62.
308. [Вступ. заметка]//Северная Гилея (М 293). 1991. ’№ 12(14). С. 3.
309. Герасимова А. В эту рань в эту рань//Московский наблюдатель. 1991. № 5. С. 46-47.
310. Герасимова А. Уравнение со многими неизвестными: (личный язык Введенского как система знаков)//Московский вестник. 1990. № 7. С. 192-206.
311. Герасимова А. Г., Никитаев А. Т. Еще один текст Терентьеиа?//Русский литературный авангард (М 288). G. 245-247.
312. [Г рицина Е. И.] Елизавета Ивановна Грицина вспоминает/Лит. запись М. Вишневецкой и А. Герасимовой // Театр. 1991. № 11. С. 38-45.
313. Дело № 4246-32: Из истории 8аумной литературы/ [Предисл. и публ. И. С. Мальского]//Санкт-Петербургский Университет. 1991. № 32. 1 ноября-Сл. также № 325 и 333 (рец.).
314. (Друскин Я. С] [Записка Я. С. Друскина]//Русский литературный авангард (.№ 288). С. 250-252.
315. Друскин Я. Коммуникативность в творчестве Александра Введенского/ [Вступ. заметка и публ. Л. С. Друскиной]// Театр. 1991. № 11. С. 80-94.
316. Жукова Л. Обэриуты//Театр. 1991. № 11. С. 8-9.-Ср. Л? 122.
317. [Ивантер А. С] Анна Семеновна Ивантер вспоминает/Лит. запись А. Герасимовой//Театр. 1991. № 11. С. 116-119.
318. Пованович М. А. Введенский пародист: К разбору Ёлки у Ивановых //Там же. С. 114-122.– Ср. М 126.
319. Каждый человек – художник//Там же. С. 123.
320. К о б р и н с к и й А. Система организации пространства в поэме Александра Введенского Кругом возможно Вог //Там же. С. 94-101.
321. [Коваленкова (Фохт) Е. С] Елизавета Сергеевна Коваленкова вспоминает/Лит. запись А. Герасимовой//Там же. С. 96-99.
322. Конст. Вагинов и А. Введенский в Союзе Поэтов /Публ. Вл. Эрля // Wiener Slawistischer Almanach. Bd. 27. – Wien, 1991. S. 219-228.
323. Мальскпй И. Кругом, конечно, Бог, или Капля дегтя в «Ванне Архимеда» // Литератор. – СПб., 1991. № 50(104). Дек. С. 2. – См. Л? 284.
324. Ma ВС уф О в П. Из писем Е. Ковтупу / Публ. и примеч. Е.Ф. Контуиа // Искусство Ленинграда. 1991. № 6. С. 92.
325. Медведев А. Поэт и мещаиин: О диссидентской этике // Независимая газета. 1992. 30 япв. С. 7. – См. М 313.
326. Медведев А. Сколько часов в миске супа?: Модернизм и реальное искусство // Театр. 1991. № 11. С. 128-138.
327. Мей Л а х М. Девять посмертных анекдотов Даниила Хармса // Там же. С. 76-79.– Ср. М 152, 153.
328. [Михалков С. B.J Сергей Владимирович Михалков вспоминает / Записала FO. Гирба // Там же. С. 101.
329. Н и к и т ае в А. Обориуты и футуристическая традиция // Там же. С. 4-7.
330. Хармс Д. «Боже, какая ужасная жизнь в какое ужасное у меня состояние»: Записные книжки. Письма. Дневники/ Публ., вступ. слово и примеч. В. Глоцера // Новый мир. 1992. № 2. С. 192-224.
331. [Хармс Д.] Дневниковые записи Даниила Хармса/ Публ. и примеч. А. Устинова и А. Кобрпнского // Минувшее. 11 (Л8 279). С. 417-583.
332. Хармс Д. [Рецензия] / Подг. текста и примеч. А. Герасимовой // Московский наблюдатель. 1991. № 5. С. 55-57.
333. Шамборант О. Поэт, диссидент и мещанин на фоно добра и зла // Независимая газета. 1992. 11 февр. С. Т.-См. М 313.
334. Ш u ш м а н С. Несколько веселых и грустных историй о Данииле Хармсе и его друзьях. Л., 1991.
335. Jасеard J.-Ph. Чинари: Предварительная справка // Russian Literature {Forthcoming).
336. Jaccard J.-Ph. Daniil Harms et la fin do l’avant-gardo russe. Bern: Peter Lang, 1991. – (Slavica Helvetica. Vol. 39).
337. Jaccard J.-Ph., Устинов А. Заумник Даниил Хармс: Начало пути // Wiener Slawistischer Almanach. Bd. 27. – Wien, 1991. S. 159-183.
338. Kasack W. Halbe «Glastnost»: Erstveroffentlichung eines ernsthaften Gedichts von A. Wwedenskij // Neue Ziiricher Zeitung. 1987. 22. Juli. – См. M 70.
339. Oberioe // De Groene Bijeneter. 1990. N 1. P. 10-11.
340*. Pratt S., Nakhiraovsky A. S. Laughter In the Void: A Review // Russian Review: An American Quarterly Devoted to Russia Past and Present. 1984. Vol. 43. N. l.-См. M 265.
341. Vitale S. Introduzione // L’avanguardia russa (N 297), P. IX-LXXXVI.
В Интернете до сих пор были представлены только завершенные поэтические произведения Введенского, но отсутствовали неоконченные сочинения, фрагменты его несохранившихся произведений, большинство документов, относящихся к его поэтике, литературной судьбе, арестам и гибели, а также научный комментарий ко всем вышеперечисленным материалам. На данной веб-странице мною предпринята попытка устранить этот досадный пробел, представив, впервые в Сети, полный текст полиграфического 2-томника Б. Тексты и датировки произведений выверяются мною по этому изданию (в Библиографии и Примечаниях работа по исправлению множества ошибок распознавания еще продолжается), графика строф сделана максимально идентичной бумажному оригиналу.
Две фотографии Введенского, помещенные в 2-томнике (1930-х гг. в т. 1 и 1923 г. в т. 2) перенесены в Галерею, которая содержит и другие фотографии, не вошедшие в 2-томник.
Дополнительно к 2-томнику данная веб-страница содержит новые материалы:
1) Протоколы допросов А.И. Введенского (в Приложении X);
2) составленный мною Хронологический указатель произведений Введенского;
3) портрет М. Мейлаха, внесшего огромный вклад в «введенсковедение».
В Алфавитном указателе произведений я исправил несколько опечаток в номерах страниц и восполнил имеющиеся лакуны:
1) добавил колонку (вторую) с номерами произведений;
2) дополнил перечень произведений отсутствующими в полиграфическом варианте указателя заглавиями, главным образом, из Приложения III;
3) вслед за «Произведениями Введенского» включил в указатель второй, новый раздел: «Произведения других авторов»;
4) указал в четвертой колонке для произведений, занимающих в 2-томнике более одной страницы, не только начальную страницу (как в бумажном издании), а весь интервал.
К началу шестидесятых годов поэзия Александра Введенского, довольно мало известная и при его жизни, казалась прочно забытой.
Успевшая потускнеть за два послевоенных десятилетия память о нескольких странных ленинградских писателях, за которыми не вполне оправданно закрепилось выразительное название «обэриуты», поддерживалась главным образом несколькими разрозненными страницами из «Случаев» Даниила Хармса и десятком стихотворений Николая Олейникова (который, кстати, членом ОБЭРИУ никогда не был). Эти вещи еще можно было встретить в нескольких ленинградских домах, но и они скорее считались курьезами домашних поэтов, пробами пера надумавших порезвиться детских писателей. Ни стихи, ни проза Введенского среди них не попадались, да и «детские» его сочинения, которыми он зарабатывал себе на хлеб, помнили в шестидесятые годы только те, у кого были дети или кто сами были детьми в тридцатые.
О «взрослых» произведениях Введенского все же кое-кто знал: Ахматова, которой Н.И. Харджиев накануне войны восторженно читал Элегию; Асеев, в начале 30-х годов публично осудивший обэриутов, а в 1938 году подаривший поэту свои «Высокогорные стихи» с надписью: «Александру Введенскому, детскому и недетскому»; В. Каверин, запомнивший впечатление от чтения Введенским своего романа Убийцы вы дураки в своем семинаре в Институте истории искусств, и, конечно, несколько уцелевших друзей. Едва ли, однако, даже те, кто помнили это имя, могли предполагать, что оно связано с одной из ярких страниц русской поэзии двадцатого века, несколько десятилетий дожидавшейся своего часа.
Казалось, этот час пробил в середине шестидесятых годов, когда Г.А. Орлов (ныне живущий в Новой Англии) и автор этих строк впервые стали перепечатывать на машинке произведения Введенского с его рукописей, сохраненных его близким другом – Я.С. Друскиным (1902–1980).
Зимой 1966 г. мы посетили в Харькове вдову Введенского, у которой были найдены еще несколько важных рукописей, в том числе последней пьесы Где. Когда. Вскоре после того, по инициативе Г. Суперфина, в изданные на ротапринте материалы состоявшейся в 1967 г. в Тарту студенческой конференции включена была публикация двух стихотворений и небольших заметок о Введенском и Хармсе1 (эти заметки, в течение нескольких лет остававшиеся едва ли не единственным печатным источником по Введенскому, пользовались на Западе, особенно в Англии и Италии, вниманием, явно превосходящим их значение). Предложенная нами довольно обширная публикация стихотворений Введенского включена была позднее в состав двухтомной антологии русской поэзии 1920–1930-х годов, которую готовила «Библиотека поэта». Дело дошло до корректуры, однако в последний момент набор был рассыпан. После этого ограничения на распространение произведений Введенского, исходившие от его друзей, надеявшихся на их издание хотя бы спустя четверть века после его гибели, были сняты, и тексты мгновенно разошлись во множестве копий (часто, увы, дефектных). В Ленинграде стихами Введенского особенно заинтересовались поэты и художники, близкие кругу Анри Волохонского и А. Хвостенко (особенно более молодые поэты, входившие в группу Хеленуктов); в Москве энтузиасты выпустили целую серию самиздатских публикаций под общим названием «ОБЭРИУ».
С конца 1960-х годов мы исподволь занимались подготовкой Полного собрания сочинений Введенского, изредка печатая отдельные его тексты в журналах. Тем временем интерес к имени Введенского стал возрастать и на Западе – несколько научных журналов перепечатали доступные материалы2. К сожалению, выпущенные под сенсационным заголовком переводы обэриутов Г. Гибиана, который воспользовался весьма неточными и не всегда правильно им понимаемыми текстами «бродячих» списков (среди них – Елки у Ивановых, дефектная русская публикация которой появилась в 1971 г.), оставляют желать
В основу настоящего издания положено первое полное и текстологически обоснованное собрание всех дошедших до нас произведений Введенского, выпущенное нами в издательстве «Ардис» в 1980–1984 гг.5 Прошедшие с тех пор годы, если и не принесли каких-то сенсационных находок, позволили нам дополнить собрание ранними стихотворениями Введенского, посланными Блоку, а также тремя шуточными текстами. В новом издании мы несколько изменили структуру Приложений, некоторые из них дополнив. Так, в разделе «Документы, относящиеся к поэтике и литературной судьбе Введенского» мы публикуем анкеты, заполненные им при вступлении в Союз поэтов (1924), а также воспроизводим материалы о выступлениях поэтов «Левого фланга» и текст статьи «Дадаисты в Ленинграде». Раздел «Материалы, относящиеся к арестам, ссылке и гибели Введенского» дополнен документами, предоставленными семьей поэта, а также интервью с покойным художником С.М. Гершовым. Стихотворение, принадлежность которого Введенскому прежде считалась сомнительной, перенесено нами в раздел ранних произведений основного корпуса. Впервые публикуется заявление участников театра «Радикс» Малевичу и протокол заседания Правления ГИНХУКа, его рассмотревшего. Отдельное Приложение составили заметки Я.С. Друскина, посвященные поэтике Введенского. Уточнены некоторые чтения, коррективы внесены в аппарат издания, учтена новейшая библиография.
Несомненно, что число дошедших до нас произведений Введенского намного меньше всего им написанного – многое
В 1926 г. Введенский и Хармс приложили свои стихи к письму, которое они написали Б. ПастернакуПрил. VII, 5,– письмо сохранилось, а стихи нет. Известно, что рукописи середины тридцатых годов погибли у А.С. Ивантер, в то время жены поэта, которая их сожгла, когда узнала о его аресте. Не дошла до нас имевшая, казалось бы, много шансов сохраниться, поскольку была переписана для актеров во многих экземплярах, рукопись пьесы «Моя мама вся в часах»Прил. VI. Не менее прискорбно исчезновение рукописи романа
Из всего сказанного совершенно очевидно, что в полном виде до нас дошло не больше четверти всех так или иначе известных сочинений Введенского, около восьмидесяти известны только названиями или отдельными строками,– а о достаточно большом числе его произведений вообще ничего не известно. В силу этого, дорожа любой доступной информацией касательно тех произведений, о каких она может быть собрана, мы, пользуясь методами «два ли не классической филологии и руководствуясь принципом omnia quae supersunt, включили в настоящее издание не только все фрагменты, но также и сведения о тех сочинениях, от которых не осталось ни строчки. Таким образом, помимо законченных сочинений, оно включает выделенные в отдельные Приложения произведения незаконченные (Приложение I), все дошедшие до нас фрагменты несохранившихся произведений (Приложение II), а также известные на сегодня материалы о произведениях, которые до нас не дошли (Приложение III). Собрание открывается первым изданным (и написанным в год издания) стихотворением Введенского. Более ранние стихи выделены нами в Приложение IV. Приложение V состоит из коллективных сочинений с участием Введенского и «стихов на случай». Обширные Приложения VI и VII содержат письма Введенского Блоку и Пастернаку и материалы, относящиеся к поэтике и литературной судьбе Введенского, его контактам в искусстве, в том числе с представителями левых течений двадцатых годов – И. Терентьевым, К. Малевичем и другими, участию в литературных движениях и группировках, его оценке критикой. Материалы эти включают, наряду с документами, публиковавшимися в редких изданиях и отрывками из мемуаров, никогда не издававшиеся выдержки из записных книжек Даниила Хармса. В последнем Приложении (X) публикуются документы, относящиеся к репрессиям, гибели и «посмертной реабилитации» Введенского.
Во вступительной статье к предлежащему тому мы не ставим целью интерпретировать творчество Введенского, развивавшееся от ранней более или менее интересной зауми к ма́стерской самобытности поэта во всеоружии языкового совершенства последних лет его творчества. Наши наблюдения над некоторыми постоянными мотивами и компонентами его поэтического универсума, элементами его поэтики содержатся во вступительной статье ко
Александр Иванович Введенский родился (да простит он нам этот тон академического биографизма) в Петербурге 23 ноября (6 декабря нов. ст.) 1904 г., в день благоверного великого кн. Александра Невского, именем которого был назван. Отец его, Иван Викторович, оставлявший, по словам близких, впечатление «странное и мрачное», был экономистом; мать, Евгения Ивановна, происходившая из дворянской семьи (урожденная Поволоцкая),– известным врачом-гинекологом. В семье было еще трое детей – более любимый отцом брат Владимир, ставший адвокатом (до воины был репрессирован, однако довольно скоро вернулся домой и умер в начале семидесятых годов), и сестры – Евлалия, писавшая стихи, и Евгения,– обе умершие от туберкулеза, одна а детстве, другая – взрослой, в конце второй мировой войны. Семья жила на Съезжинской улице Петербургской (Петроградской) стороны, с которой связана и вся дальнейшая жизнь Введенского. Учился он в гимназии, потом в школе им. Л.Д. Левтовской на углу Большого проспекта и Плуталовой улицы, которую окончил в 1921 г., не сдав экзамена по русской литературе (!); там же учились старшие его на год и на два Л.С. Липавский и Я.С. Друскин, впоследствии составившие вместе с Д.И. Хармсом и Н.М. Олейниковым его ближайшее окружение. Преподавание литературы вел в гимназии Л.В. Георг1, университетский соученик Б.М. Эйхенбаума, человек, по воспоминаниям всех его учеников, весьма примечательный,– он, в частности, интересовался фольклором, в том числе заговорами, нескладицами
В стихотворении И я в моем теплом теле... – первом из сохранившихся поэтических текстов Введенского, хотя и отмеченном довольно смелой метафорикой, некоторой музыкальностью и настойчивой звукозаписью,– ничто еще не предвещает поразительной самобытности будущего поэта, и только подчеркнутые мотивы времени перекликаются с важнейшей темой его зрелого творчества. Любимым поэтом Введенского был тогда Блок, которому он еще успел послать свои стихи вместе с ЛипавскимПрил. VII, 1. К футуризму он в это время относился скорое иронически – вместе с тем же В. Алексеевым он принимал участие в коллективном сочинении поэмы Бык Будды – пародии на футуризм. В двадцатые годы он, однако, испытывает сильнейшее влияние футуризма – в анкете, заполненной им в 1924 г. при вступлении в Союз поэтов, он причисляет себя к футуристамПрил. VII, 3.
Именно в связи с футуризмом имя Введенского впервые упоминается в печати в 1923 г.,– но не с классическим русским футуризмом Хлебникова, обоих Бурлюков, Маяковского, Крученыха, который автор статьи объявил «иродовыми муками еще не родившегося искусства», а неким таинственным футуризмом будущего, и в качестве его иллюстрации автор приводит несколько прозаических примеров «из произведений футуриста – Александра Введенского»Прил. VII, 2.
После гимназии Введенский поступает сначала на юридический факультет университета, потом, вслед за Т.А. Мейер (впоследствии Липавской), в которую был влюблен и на которой спустя некоторое время женился, на китайское отделение Восточного факультета. Вскоре Т.А. Мейер «вычищают» из университета, оставляет его и Введенский. Он где-то работает письмоводителем, а в 1921–1922 гг. на электростанции «Красный Октябрь»Прил. VII, 3-а, но подлинные его интересы лежат за пределами академических занятий и, конечно, службы. В эти годы расширяется круг поэтических, литературных связей Введенского, его контакты в мире искусства. Он часто бывает у Клюева2, посещает Кузмина, который считает его эпохальным поэтом,– имя Введенского постоянно упоминается в кузминских дневниках двадцатых годов3, он запечатлен на фотографии, снятой на праздновании в 1925 г. пятидесятилетия Кузмина4, в 1927 г. Хармс в своих записных книжках упоминает о чтении Введенским
Несколько позже Введенский знакомится с другими левыми художниками – по устному свидетельству ученицы Филонова Т.Н. Глебовой – с Филоновым и его учениками.
С Хармсом, который очень скоро становится его ближайшим другом и литературным сотоварищем, Введенский и Я.С. Друскин впервые встречаются летом 1925 г. у поэта-заумника Е.И. Вигилянского. Введенский и Друскин вводят его в свой круг, куда, кроме них, входил Л.С. Липавский. Этот небольшой круг единомышленников, о котором надо сказать подробнее, существовал с начала 1922 г., хотя трое его участников были связаны, как сказано выше, с гимназических лет, а дружба Друскина с Липавским восходит к 1918 г.9 Оба они учились после гимназии на философском факультете; по окончании университетского курса им было предложено остаться при университете при условии, что они осудят своего учителя Н.О. Лосского, к тому времени высланного (что они, разумеется, сделать отказались). Я.С. Друскин, занимавшийся, кроме того, музыкой и математикой, много лет преподавал математику в вечерней школе. В 20–30-е годы он пишет серию сочинений, среди них – «Разговоры вестников», «Исследование об этом и том», «Формулу бытия», в которых, пользуясь, в противовес традиционной философской терминологии, совершенно своеобразным языком, создаст свою оригинальную философию, оказавшую несомненное влияние на мироощущение и Введенского, и Хармса. В позднейшие годы он работает над логико-философским «Исследованием о критерии», переводит и издает книгу А. Швейцера о Бахе10 (ему принадлежит также оригинальное исследование баховской музыки11) и, наконец, пишет значительное число богословских произведений, в которых прослеживается связь с протестантской школой диалектической теологии12. Я.С. Друскину, сохранившему после гибели Введенского и Хармса их архивы, принадлежат сочинения «Чинари», «Стадии понимания» и «Звезда бессмыслицы», где анализируется «Некоторое количество разговоров» Введенского, и множество заметок о его творчестве, выдержки из которых мы приводим в Приложении VIII и постоянно цитируем в нашем комментарии. Автор этих строк, пишущий их уже после кончины Я.С. Друскина, хотел бы выразить всю свою бесконечную
Л.С. Липавского, погибшего в 1941 г., в ополчении, мы, к сожалению, знаем лишь по немногим его сохранившимся произведениям, среди которых назовем «Трактат о воде», «Исследование ужаса», оригинальный лингвистический трактат «Теория слов», фрагменты «О страхе», философские заметки и весьма ценные по своему материалу «Разговоры» с друзьями13. Его вдова, ныне покойная Т.А. Липавская, до 1931 г. бывшая женой Введенского, писала, что Л.С. Липавский «умел создать вокруг себя как бы магнитное поле... Взаимоотношения в нашем кругу строились на взаимодействии, а не на влиянии. На этом и держались наши (Введенский, Друскин, Хармс, Олейников, Липавский – и я, между прочим) встречи. Они не прерывались до 1941 года, когда оборвались по независящим от нас причинам». Т.А. Липавской – которая, в сущности, тоже была членом этого кружка и которую мы здесь многократно упоминаем и цитируем – мы также глубоко благодарны за помощь в подготовке этого издания (ею, при участии Я.С. Друскина, была, в частности, составлена картотека «Словаря языка Введенского»).
Впоследствии в этот круг, куда в 1925 г. вошел Даниил Хармс, вступает и поэт Николай Олейников, чье творчество во многом созвучно творчеству Введенского и Хармса14. На сегодняшний день Хармс и Олейников пользуются,
С начала 1926 года оба поэта начинают выступать под именами чинарей, Хармс – «чинарь-взиральник», Введенский – «чинарь-авторитет бессмыслицы». По мысли Я.С. Друскина, эти имена обозначают их участие в интимном поэтическом союзе, шире – в небольшом сообществе единомышленников-друзей, в предельном значении указывают на некоторый «божественный чин»16. Как явствует из записных книжек Хармса, заполненных строчками из стихов его друга, в 1929 г. он считает Введенского своим учителемПрил. VII, 32. См. также 36. Оба они буквально с момента знакомства участвуют в разнообразных организациях и группах, в детской литературе17, в литературных сборниках. В 1925 г. Введенский,
В эти и последующие годы Введенский вместе с Хармсом принимает участие в нескольких левых группировках. Создаётся впечатление, что, примыкая к ним, Введенский в какой-то мере следовал за Хармсом, у которого был сильно развит организаторский талант и который много сил отдавал попыткам объединения усилий в формах левого движения. Так или иначе, оба они принимают деятельное участие в нескольких левых объединениях, первым из которых была возглавлявшаяся Александром Туфановым группа поэтов-заумников19. Туфанов, в десятые годы вполне традиционный поэт, в начале двадцатых увлекается фонологией зауми, именуемой им «непосредственным», в отличие от «прикладного», лиризмом. В области зауми он пытается найти фонические универсалии и воплотить их в собственном творчестве. Плодом этих усилий явились две книги, – первая из них, в которой обосновывается его теория зауми и частично представлены её практические образцы, носит название «К зауми. Стихи и исследование согласных фонем» (Пг., 1924). Она содержит трактат «Заумие», где изучаются «фонические и музыкальные функции согласных», которые «размещаются по радуге,
|
...Я вижу искаженный мир, Я слышу шепот заглушенных лир |
в позднейшем стихотворении Введенского№ 26, которое он сам приравнивал к «философскому трактату»прим. к № 26.
Участие в группе заумников Введенского и Хармса, объединенных к тому времени собственным «чинарским» союзом, не было ни плодотворным, ни долгим. По воспоминаниям И. Бахтерева, оба чинаря выступают за переориентацию «Ордена заумников» в группу «Левый фланг» – инициатива, окончившаяся неудачей вследствие, несомненно, малоперспективности ее состава23. Характерно, что еще поддерживая связь с заумниками, оба они в апреле 1926 г. обращаются с письмом к Борису Пастернаку относительно возможности напечатания своих стихов в альманахе издательства «Узел», именуя себя в этом письме «единственными левыми поэтами Петрограда»Прил. VII, 5. Между тем, Туфанов все еще пытается возродить на новых началах эксперименты Терентьева, к этому времени уже всецело занятого режиссурой. 24 апреля 1926 г. он обращается в ГИНХУК к Малевичу с заявлением о зачислении его «сотрудником института с предоставлением права организовать при институте Фоническую секцию»(ЛГАЛИ. Ф. 4340; ГИНХУК. Оп. 1. Ед. хр. 68. Л. 26). Он отмечает, что «среди ленинградских поэтов левых течений уже можно выделить группу в 4 человека, могущих вести работу в области заумного языка» – среди них он указывает Введенского и Хармса. Заявление, однако, было отклонено «ввиду того, что институт утвержден со всеми существующими в нем отделами, а новые отделы могут быть открыты только с разрешения Главнауки»(Ф. 4340; Оп. 1. Ед. хр. 52). За этим решением стоят, несомненно, изменившиеся обстоятельства – в 1926 г. ГИНХУКу было не до открытия новых отделов.
Более продуктивное объединение сил происходит осенью 1926 г. в ходе работы над постановкой на театре «Радикс» пьесы «Моя мама вся в часах», составленной из произведений Хармса и Введенского и получившей название по одной из недошедших вещей последнего№ 60. Хотя пьеса и была написана и даже «снесена в цензуру», многое, однако, доделывалось, дописывалось и импровизировалось
На основе «Радикса» происходит сближение его инициаторов с Казимиром Малевичем26, начинающееся с того, что он предоставляет им для репетиций помещение (Белый зал) в ГИНХУКе, с которым, как сказано, был связан Введенский. О первом посещении Малевича членами «Радикса» красочно рассказывают в специально данных нам интервью и Бахтерев, и КацманПрил. VI, 1 и 2. Зачинатели «Радикса» подали Малевичу необычное заявление, украшенное супрематическим коллажем, которое было удовлетворено на заседании правления ГИНХУКаПрил. VI, 3 и 4.
Хармс, мечтавший о создании союза, который объединил бы все левые силы Ленинграда, не мог недооценивать значение участия Малевича в таком союзе. Вместе со своими товарищами по «Радиксу» он ведет с Малевичем переговоры и в конце декабря 1926 г. получает у него, как сказано в его записных книжках, «абсолютное согласие на вступление в нашу организацию»Прил. VII, 10. Союз не рассматривается здесь как простое объединение «Радикса» с ГИНХУКом – в записях Хармса вопрос о «связи с ГИНХУКом» выделен в отдельный пункт. Чинари – участники «Радикса» намеревались составить «основной стержень» объединенного союза с «верховной властью» в лице Малевича, Введенского, Бахтерева и Хармса. Союз предполагался иерархичным с тремя разрядами членов. При обсуждении наименования организации фигурировало старое название основанного Малевичем в 1920 г. в Витебске «Уновиса» («Утвердители нового искусства»), ставшее символом супрематизма, но по сумме причин было отвергнуто. Стороны, принимавшие участие в переговорах, обменялись заумными фразами («сколько очков под Зайцем» – «граммофон плавает некрасиво»), однако с закрытием ГИНХУКа, неизбежным после статьи «Монастырь на госснабжении», назвавшей деятельность его «юродивых обитателей» «контрреволюционной проповедью»27, и отъездом Малевича в Польшу и Германию, ситуация никак не способствовала «консолидации левых сил в искусстве»28. Не вдаваясь в сопоставительный анализ поэтических установок членов ОБЭРИУ (различных у разных поэтов в разные
Стремление к объединению «всех левых сил» прослеживается и в зафиксированном Хармсом в марте 1927 г. проекте «первого сборника Радикса»Прил. VI, 10. Если «творческий», т.е. поэтический, раздел сборника включает имена тех же чинарей – участников «Радикса», т.е. Введенского, Хармса, а также Заболоцкого, Вагинова и Туфанова (сюда же включено имя Хлебникова!), то отдел «теоретический» – конгломерат представителей различных течений. Здесь опять-таки должны были быть сообщения Л. Липавского о чинарях и В. Клюйкова о «Радиксе», которому, кроме того, посвящались сообщения его режиссера Кох-Боота (псевдоним Г. Кацмана) и С.Л. Цимбала. Наряду с этими материалами отдел должен был включить информацию о московском ЛЕФе А. Островского, а также статьи формалистов во главе со Шкловским (о Хлебникове), Б.Я. Бухштаба (о Вагинове), Л.Я. Гинзбург, В.Л. Гофмана и Н.Л. Степанова. Позже, в 1929 г., уже обэриуты приглашают формалистов участвовать в сборнике «Ванна Архимеда» (см. ниже). Проект сборника включает, наконец, материалы о живописи (в том числе учеников Малевича из ГИНХУКа) и графике, которая должна была быть представлена Филоновым и учившимся у него немного Заболоцким, а рубрика «Об искусстве» – «западные корреспонденции Малевича». Тем временем Малевич пишет К.И. Рождественскому из Варшавы (приводим с его любезного согласия): «Дорогой Рождественский, необходимо Вам найти чинарей и сказать им, чтобы они собрали свои стихотворения. Я хочу связать их с польскими поэтами...»
Реальное объединение кристаллизуется, однако, в более узком составе. В декабре 1926 г., еще до беседы с Малевичем, в записных книжках Хармса появляется название «будущего Фланга левых», среди предполагаемых членов которого, кроме обоих чинарей, названы Бахтерев и Заболоцкий,
Попытки найти название для союза, состав которого к этому времена можно считать более или менее уже установившимся30, прослеживаются, как некая навязчивая идея, по записным книжкам Хармса и его черновикам. «“Академия левых классиков” – так назвались мы с пятницы 25 марта 1927 года,– записывает Хармс.– Название
Т е т е р н и к (входя и здороваясь): Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте!
К а м у ш к о в: Вы, однако, не очень точны. Мы ждем вас уже порядочно.
Г р е к: Да, да, да. Мы вас поджидаем.
Л а м п о в: Ну говори, чего опоздал?
Т е т е р н и к (смотря на часы): Да разве я опоздал? Да, вообще-то есть... Ну ладно!
К а м у ш к о в: Хорошо. Я продолжаю.
Г р е к : Да, да, да. Давайте, правда.
К а м у ш к о в: Не говоря по нескольку раз об одном и том же, скажу: мы должны выдумать название.
Г р е к и Л а м п о в: Слышали!
К а м у ш к о в (передразнивая): Смышали! Вот и нужно название выдумать. Грек!
К а м у ш к о в: Какое ты выдумал название?
Г р е к: «Ныпырсытет».
К а м у ш к о в: Не годится. Ну подумай сам, что же это за название такое? Не звучит, ничего не значит, глупое. – Да встань ты как следует! Ну, теперь говори: почему ты предложил это глупое название?
Г р е к : Да, да, да. Название, верно, не годится.
К а м у ш к о в: Сам понимаешь. Садись. – Люди, надо выдумать хорошее название. Лампов!
– Какое название ты предлагаешь?
Л а м п о в : Предлагаю: «Краковяк», или «Студень», или «Мой совок». Что? Не нравится? Ну тогда: «Вершина всего», «Глицериновый отец», «Мортира и свеча».
К а м у ш к о в (махая руками): Садись! Садись!32
В последний раз проблема «названия» возникает осенью 1927 г., когда симпатизировавший левому искусству директор Дома печати Н.П. Баскаков предложил группе принять статус одной из творческих секций Дома печати и согласился на проведение в ее рамках большого вечера-выступления33. В 1927 г. слово «левый» звучало, однако,
Деятельность членов ОБЭРИУ протекала в русле традиций «Радикса» и в большой мере заключалась в проведении театрализованных выступлений-концертов, не прекращавшихся, впрочем, ни в эпоху «Левого фланга», ни «Академии левых классиков». В зале развешивались плакаты со знаменитыми надписями «Искусство – это шкап», «Мы не пироги» и т.п., в концертах продолжали участвовать актеры «Радикса» – фокусник Алексей Пастухов, балерина Милица Попова и другие, а также режиссер «Радикса» Кох-Боот (Г. Кацман). Наиболее эпатирующими оказывались стихи всегда ждавшего скандала Введенского, который, однако, прекрасно умел вести диспуты. Подобные выступления группы, проходившие в самых разнообразных местах – в «Кружке друзей камерной музыки»35, в воинской части, где служил Заболоцкий, в клубах и театрах, частично описаны в мемуарах36.
В записных книжках Хармса переписана программа «вечера в трех покусах» под названием «Василий Обэриутов», который должен был состояться в Институте истории искусств «12 Деркаребаря 1928 года». Наряду с непременным «центральным шкапом», «антрактом – катарактом» и «разными пуговицами» после диспута, программа вечера включала следующие номера:
...Дойвбер Левин – эвкалическая проза37.
Даниил Хармс – предметы и фигуры38.
Алексей Пастухов – то же39.
Игорь Бахтерев – вилки и стихи40.
Александр Введенский – самонаблюдение над стеной41.
Однако обозначение даты эпатировало дирекцию, и вечер был отменен.
Апофеозом театрализованных выступлений группы явились, несомненно, «Три левых часа», состоявшиеся 24 января 1928 г. на сцене Дома печати. Программа вечера была дважды (из них один раз «вверх ногами») объявлена в вечерней «Красной газете» и включена в «Афиши Дома печати»Прил. VII, 25 и примеч.. Выпущен был также отдельный анонс для расклейки, набранный, в футуристической традиции, различными шрифтами. Наконец, «впечатляющий плакат, сделанный по просьбе Заболоцкого художниками ГИНХУКа Ермолаевой и Юдиным, был установлен на Аничковом мосту»42.
Описание первого – поэтического – часа, на котором обэриуты читали стихи возле знаменитого обэриутского шкафа, служившего манифестацией их скандально известного лозунга, восходящего, возможно, к чеховскому «глубокоуважаемому шкафу», «искусство – это шкап», содержится в уже цитировавшихся воспоминаниях Б. Семенова, а также в мемуарах Н. Степанова и, конечно, И. Бахтерева43. Гвоздем программы «Три левых часа» была, однако, великолепная постановка пьесы Хармса «Елизавета Бам»44 осуществленная Бехтеревым, Левиным и самим Хармсом (Г. Кацман и апреле 1927 г. был арестован); Введенский здесь играл маленькую роль слугиПрил. VII, 23. Сохранившийся у Н.И. Харджиева постановочный сценарий пьесы с пометами Хармса, отсылающими к различным вариантам «Радикса» (например, «Ритмический Радикс», «Торжественная мелодрама, подчеркнутая Радиксом», и др.), указывает на прямую преемственность этого спектакля по отношению к «Радиксу».
Заключительная часть вечера, посвященная кино, проводилась А.В. Разумовским45. Его совместный с К. Минцем
Несмотря на отрицательный, хотя и выдержанный еще в сравнительно беззлобных тонах отзыв о вечере официальной критики (поэзия Введенского противопоставляется здесь «очень понятным» стихам Заболоцкого как «жуткая заумь, отзывающая белибердой»)46, обэриуты продолжали устраивать театрализованные вечера в течение еще двух лет. Давались вечера для студентов – в ноябре 1927 г. Хармс записывает, что Клюев пригласил его и Введенского «читать стихи у каких-то студентов, не в пример прочим, довольно культурных»Прил. VII, 22. К «прочим» Хармс имел все основания причислить участников литературного кружка Высших курсов искусствоведения, принявших «чинарей» настолько неучтиво, что Хармсу пришлось заявить, прежде чем он покинул собрание: «Товарищи, имейте в виду, что я в конюшнях и бардаках не выступаю». За скандалом последовал доносительский фельетон в газете «Смена» с требованием исключить Хармса из Союза поэтов, утверждая, что «в легальной советской организации не место тем, кто на многолюдном собрании осмеливается сравнить советский ВУЗ с публичным домом и конюшнями». Введенский и Хармс отозвались заявлением в Союз поэтов от имени Академии левых классиков, в котором, в свою очередь, назвали поведение публики хулиганским, а сакраментальную фразу Хармса – весьма меткойПрил. VII, 16 и 17. Из Союза поэтов они были исключены лишь двумя годами позже – в марте 1929 г. «за неуплату членских взносов» (кстати, одновременно с О. Мандельштамом и Г. Петниковым).
Гораздо худший, приведший к разгрому ОБЭРИУ скандал – на этот раз в общежитии студентов университета – произошел весной 1930 года. Об этом вечере дает некоторое впечатление помещенная в той же «Смене» погромная статья со зловещим названием «Реакционное жонглерство. Об одной вылазке литературных хулиганов»Прил. VII, 34.
Доносительской статьей по поводу описанного вечера в «Смене» был положен конец концертной деятельности обэриутов. По этой статье – прекрасному образцу проработочной критики, утвердившейся в печати на последующую четверть века,– можно судить, насколько изменилась общественная обстановка за эти два года.
Если в статье «Ытуеребо» обэриуты трактуются хотя и без какого бы то ни было понимания, но все же с известной терпимостью, то статья «Реакционное жонглерство» содержит полный набор роковых формул – от обвинения «группки» обэриутов в «литературном хулиганстве» и «заумном словоблудии» до объявления их поэзии контрреволюционной, а их самих – классовыми врагами.
Примерно в то же время в журнале «Ленинград» появилась статья Н. Слепнева «На переломе», в которой об обэриутах говорилось как о «явно враждебном нашему социалистическому строительству и нашей советской революционной литературе течении»Прил. VII, 34-а.
Однако «шатания в партии» (если воспользоваться тем же языком) еще раньше наметились внутри самого ОБЭРИУ. Помимо мемуарных свидетельств, об этом говорит красноречивая запись Хармса в октябре 1928 г., ограничивающая число «действительных членов ОБЭРИУ» до четырех участников, с замечанием: «Лучше три человека, вполне связанных между собой, нежели больше, да постоянно несогласных»Прил. VII, 29. Однако в записных книжках отражена и противоположная линия – расширительная, идущая со времен «Радикса», когда еще казалось возможным объединение всех левых сил в искусстве. Весной 1929 г. задумывается сборник, обширное оглавление которого, зафиксированное в записных книжках Хармса, включает вместе с именами обэриутов и имена формалистов (Шкловский, Тынянов, Эйхенбаум, Бухштаб, Гинзбург и другие), а также прозаиков Каверина, Добычина, Олеши, снова Тынянова и Шкловского; в этом сборнике Введенский является ответственным «по стихам»Прил. VII, 31. См. примеч. к № 106. Из поэтов здесь названы Заболоцкий, Введенский, Хармс, Тихонов и Хлебников; Введенский и Хармс представлены также прозой, а Хармс – еще и пьесой «Елизавета Бам». Дальше в записных книжках упоминается слегка отличающийся перечень поэтов – участников «Ванны Архимеда», по поводу которого В.А. Каверин писал Л.Я. Гинзбург в Москву 1 мая 1929 г.: «Сборник, о котором вы знаете (с участием
Спустя примерно полтора года после появления статьи «Реакционное жонглерство» на Заболоцкого, Введенского и Хармса в своем докладе на поэтической дискуссии в Союзе писателей нападает Н. Асеев. При соблюдении внешне академического стиля в этой программной речи, прочитанной 16 декабря 1931 года и вскоре опубликованной в («Красной нови» под названием «Сегодняшний день советской поэзии», он упрекает нашу группу поэтов в том, что ее «поэтическая практика далека от проблем соцстроительства»Прил. VII, 35. К этому времени почти все поэты обэриуты были уже арестованы (Введенский был 10 декабря снят с поезда, на котором ехал в Москву,– говорили, что его местонахождение указал властям тогдашний директор Госиздата). Одновременно у себя дома арестован был Хармс, а также И.В. Бахтерев и И.Л. Андроников; А. Туфанов, потом, после пяти лет лагерей, сосланный в Новгород, где он стал заведовать историческим кабинетом в педагогическом институте; Н.М. Воронич, художник и далекий знакомый Хармса; преподаватель П.П. Калашников, буддист по убеждениям, у которого был найден дневник (видимо, относящийся к послереволюционным годам), содержащий критические высказывания по поводу советской власти и личности Ленина (см. подробнее: Устинов А.Б. Дело Детского сектора Госиздата 1932 г. // Михаил Кузьмин и русская культура XX века. Л., 1990. С. 125-136). Тогда же арестованы были детская художница Е.В. Сафонова48, художники Б.М. Эрбштейн49 и С.М. Гершов, первый – ученик Петрова-Водкина, второй – Шагала. Отвлекаясь от академического тона, заметим, что поразительным образом, основным источником наших сведений о «деле детских писателей» является выписка, приобщенная к нашему собственному делу, когда
Следствием было установлено, что группа, в которую входили Ювачев-Хармс Д.И. и Введенский А.И., организовалась в 1921 году на основе контрреволюционных монархических убеждений ее участников и вступила на путь активной контрреволюционной деятельности. Первоначально она оформилась в нелегальный орден «ДСО» или «Самовщина». В 1928 году из состава «ордена» выделилась группа литераторов в составе Ювачева-Хармса Д.И., Введенского А.И. и других, активизировавшая свою подрывную работу путем использования советской литературы в контрреволюционной деятельности среди гуманитарной интеллигенции (преимущественно литераторов и художников).
В справке же, приложенной к делу Введенского 1941 года при его пересмотре в 1964 году, содержится пересказ обвинительного заключения, согласно которому поэт, «будучи монархистом по убеждению и являясь членом руководящего ядра антисоветской группы литераторов, сочинял и протаскивал в детскую литературу политически враждебные идеи и установки, культивировал и распространял поэтическую форму “зауми” как способ зашифровки антисоветской агитации, сочинял и нелегально распространял антисоветские литературные произведения». Аналогичные действия инкриминировались и другим участникам «группы».
Как видим, нить тянется к 1925 году, когда Введенский и Хармс принимали участие в туфановском «Ордене заумников DSO». Квалификация же зауми как способа зашифровки антисоветской агитации может быть связана с показаниями Терентьева, арестованного в Днепропетровске 24 января 1931 г. Согласно этим показаниям, «беспредметничество», которое лежало в основе всех этих групп, начиная от группы Малевича, Мансурова, Филонова, Матюшина и кончая обэриутами во главе с Введенским и Хармсом, представляло собой, «с одной стороны, способ шифрованной передачи заграницу сведений о Советском Союзе...; с другой стороны, то же беспредметничество представляло собой идеологическую и техническую базу для контрреволюционной
21 марта 1932 года выездная сессия Коллегии ОГПУ «постановила... Введенского А.И. – из-под стражи освободить, лишив права проживания в 16 пунктах СССР в погранокругах сроком на три года»; Хармс же оставался под стражей еще три месяца. Обвинение по их делу было подписано В.Р. Домбровским – мужем той самой Г.Д. Левитиной, к которой обращено стихотворение Олейникова «Я влюблен в Генриетту Давыдовну...» и в чьем доме, не ведая, кто ее супруг, бывали обэриуты. В полной мере ознакомиться с делами Хармса и Введенского КГБ не предоставил нам возможности и по сей день.
Следователь по фамилии Коган (который сам был впоследствии репрессирован и расстрелян), не знавший, очевидно, значения этого слова, обвинил Введенского в том, что его стихи – это «литературная литургия» (не тематика ли «время, смерть и Бог», приверженцем которой Введенский провозгласил себя еще в начале двадцатых годов, вызвала в его сознании смутные ассоциации с церковью и ее словарем?). Высказывалось, кроме того, мнение, что акция эта одной из своих сторон была репетицией той чистки в области детской литературы, которая завершилась в 1937 году травлей Маршака и разгромом его редакции51. Так ли это, установить невозможно, однако Введенский как будто видел на столе у следователя фотографию Маршака. По одной из версий причиной ареста Введенского был сказанный им у Е.В. Сафоновой тост за покойного императора Николая II. Впрочем, всем известный монархизм Введенского был довольно своеобразным,– он говорил, что при наследственной власти у ее кормила случайно может оказаться и порядочный человек.
Пребывание в тюрьме52, где у Введенского на второй же день начались слуховые галлюцинации, отражено в его
После возвращения из ссылки Введенский еще несколько лет живет в Ленинграде. В эти годы он не перестает писать для детей, в мае 1934 г. вступает в Союз писателей. В 1933–1934 гг. написаны некоторые его лучшие стихотворения – такие, как Мне жалко что я не зверь... и Приглашение меня подумать. В те же годы Липавский пишет «Разговоры» – род дневника, в котором сделана попытка зафиксировать беседы четырех поэтов и двух философов, составивших, как мы уже говорили, тесный круг единомышленников – Введенского, Хармса, Заболоцкого, Николая Олейникова, Я.С. Друскина и Л. Липавского53.
Несмотря на некоторое охлаждение в отношениях между Введенским и Хармсом после совместной их жизни в курской ссылке и на небольшие расхождения внутри круга (старые претензии Заболоцкого к Введенскому вспыхивают с новой силой, и он ссорится о ним окончательно),
Сохранившиеся письма к жене из этих поездок свидетельствуют о материальных затруднениях, усугубившихся с рождением осенью 1937 г. любимого сына Пети. Помимо работы в детской литературе Введенский зарабатывает на жизнь сочинением клоунских цирковых реприз, куплетов, миниатюр; Б. Семенов вспоминает «густо исчирканный черновик комической драмы «“Прощальное танго”, в которой всё было не так просто,– одним из ее персонажей был претерпевший таинственные превращения “мужичок с козой по имени Эсмеральда”». Незадолго до начала войны
В 1938 г. Введенский жаловался Т. Липавской, что лишен какого бы то ни было круга общения в Харькове, где единственным его другом был художник Д.Л. Шавыкин, впоследствии написавший прекрасный портрет вдовы поэта. По ее словам, жизнь Введенского в Харькове была замкнута семьей, к которой он был очень привязан, а за ее пределами ограничена несколькими знакомыми жены и кругом преферансистов, с которыми он играл по вечерам.
Семья жила в одноэтажном и довольно странном доме на Совнаркомовской улице – в центре его была большая тёмная, без окон, зала, когда-то, очевидно, освещавшаяся сверху через увенчивающий дом пирамидальный стеклянный купол. Введенский был необычайно привязан к сыну,– колыбельная, которую он ему пел каждый вечер, попала в сохранившийся у его вдовы отрывок ...вдоль берега шумного моря шел солдат Аз Буки Веди...№ 39 По необычной для провинции петербургской привычке в течение всех пяти лет жизни в Харькове он продолжал оставаться со всеми на «вы» и не выносил матерщины. В театр Введенский не выезжал никогда, никогда не выступал на собраниях в Союзе писателей, а о литературе и стихах не говорил ни с кем и за его пределами. Кроме Шавыкина никто в Харькове его поэзии но знал, читал он мало, писал только ночью. В Харькове создана вереница его замечательных поздних произведений – начиная с пьесы Потец и кончая его последней вещью «Где. Когда», которую он уже военным летом 1941 г. читал в Москве Е.В. Сафоновой. Та же Е.В. Сафонова рассказала нам, что после выхода в 1940 г. сборника Ахматовой «Из шести книг» Введенский заново открыл для себя этого поэта и в один из своих последних приездов в Москву с увлечением читал этот сборник у нее на Плющихе. Он проницательно заметил, что включенное в эту книгу стихотворение «И упало каменное слово...», составляющее часть «Реквиема», куда оно входит под названием «Приговор»,– отнюдь не любовное. Парафразируя его строки, он говорил Е.В. Сафоновой: «У меня сегодня много дела; пойти в прокуратуру, отнести передачу...». Ахматова, конечно, ошибалась, когда в одном из писем
В конце сентября 1941 г. немцы приближались к Харькову, и семья должна была эвакуироваться. Введенский же оставался, т.к. был оставлен с несколькими другими писателями, чтобы делать какие-то «окна». Вагон для семей писателей был набит так, что уже после того, как детей как-то передали насилу протиснувшейся жене Введенского и ехавшей с ней матери, решено было остаться, чтобы через три дня следующим поездом уехать всем вместе. Детей возвратили обратно на платформу Введенскому, дамам пришлось вылезти через окно уборной (какой-то толстый украинский писатель, пытавшийся сделать то же самое, не пролез-застрял). Но дальше никакой эвакуации уже не было. Через несколько дней за Введенским пришли военные, сказавшие, что они по эвакуационный делам, и, не застав его, приказали быть назавтра дома. Наутро 27 сентября они вернулись, сделали обыск и арестовали поэта. Это был, как видно, так называемый «превентивный арест», произведенный с целью принудительной эвакуации, практиковавшийся перед приходом немцев в отношении людей, которые, как Введенский, были уже однажды репрессированы, или же просто так или иначе подозрительных. Вдова Введенского, Г.Б. Викторова, предполагала, что арест и эвакуация могли быть спровоцированы тем, что семья сошла с поезда и осталась в Харькове, но в Ленинграде месяцем раньше с подобным же обвинением-за пораженческую агитацию – был арестован Даниил Хармс, а Введенский и раньше боялся нового ареста – он очень беспокоился, когда незадолго до того его вызвали в детский сад: пасынок сказал по поводу убранного красными кумачами портрета, что Сталин похож на петуха (Где он это слышал? – Введенский
В деле Введенского, с которым нам удалось познакомиться, имеются показания некоего Дворчика, который с чужих слов свидетельствовал, что поэт якобы говорил некоей Соколовской, что в случае угрозы занятия противником Харькова он никуда уезжать не собирается, так как он по происхождению дворянин и поэтому не опасается каких-либо репрессий со стороны немцев. Он также якобы рекомендовал ей добыть какие-либо документы, удостоверяющие ее буржуазное происхождение, и также не эвакуироваться из Харькова. Несколько позже было получено еще одно лжесвидетельство о том, что Введенский якобы не собирался уезжать, поскольку взял с собой мало вещей, а потом вместе с семьей вышел из поезда. В результате ему было предъявлено обвинение по «контрреволюционной» статье 54-10 – «в проведении антисоветских разговоров о якобы хорошем обращении немцев с населением на занятых ими территориях, в отказе эвакуироваться вместе с семьей и побуждений к этому других лиц».
7 октября жена поэта обращается и приемную НКВД с просьбой принять «вещевую и пищевую передачу» – резолюция начальника внутренней тюрьмы допускает только вещевую. После итого «и связи с обстановкой военного времени» Введенского вместе с другими заключенными этапируют вглубь страны, однако жена и дети смогли подойти к поезду, в котором его увозили, а он – перебросить ей через окно записочкуПрил. X, 4.
И дальше мы не знаем почти ничего. Дата смерти, 20 декабря, указанная в реабилитационных «ксивах», хотя и выглядит достаточно реалистичной по срокам, на самом деле может быть совершенно фиктивной. Из людей, ехавших вместе с Введенским, двое вернулись после войны, но один очень скоро застрелился, а другой на все расспросы вдовы отвечал очень уклончиво и только через год ей сказал, что Введенский умер на этапе от дизентерии. Зимой 1966 г. мы встретились и Харькове с этим человеком и просили его рассказать все, что он знает о смерти Введенского. Его рассказ, чрезвычайно путаный и невнятный, содержал несколько противоречивых версий. Вопреки словам вдовы, присутствовавшей при том, как мужа увозили из Харькова, он рассказал, что их этап, около шестисот человек, сначала долго гнали до какого-то маленького городка и только там посадили в вагоны. Во время
|
Прощай, тетрадь, Неприятно и нелегко умирать. |
Спустя четверть века хлопотами Сергея Михалкова Введенский был посмертно реабилитирован «за отсутствием состава преступления» и восстановлен в правах члена Союза писателей СССР, а его наследникам выплачено «единовременное пособие в сумме 600 рублей», которые, конечно, не были лишними в семье, с приходом немцев едва не угнанной в Германию и со времени ареста Введенского не перестававшей нуждаться.
Остается сказать, что память о Введенском умерла бы вместе с его немногими уцелевшими друзьями, если бы Я.С. Друскин, будучи уже в состоянии дистрофии, не отправился через весь блокадный город на квартиру Хармса, чтобы спасти его бумаги. Здесь он встретился с женой Хармса М. В. Малич, которая жила в другом месте – в дом попала бомба, стекла были выбиты, да и оставаться в квартире после ареста мужа было небезопасно. М.В. Малич дала Я.С. Друскину чемодан, в котором он унес рукописи и с которым не расставался даже в эвакуации. Благодаря этому оказались спасены бумаги по только Хармса, но и Введенского, имевшиеся в архиве Хармса. В течение 15 лет Я.С. Друскин, все еще надеясь на возвращение своих друзей, не прикасался к архиву, и только
Нам осталось выразить нашу глубокую признательность всем, кто так или иначе помог нам осуществить это издание. Бесконечна наша благодарность Я.С. Друскину, который счел возможным и 1963 г., когда Введенский был почти никому не известен, познакомить нас с его наследием и вскоре после того вверить нам заботу о его издании. Мы благодарим семью поэта – его покойную вдову Г.К. Викторову и сына, П.Л. Введенского, предоставивших сохранившиеся бумаги и фотографии, и Т.Л. Липавскую, завещавшую нам свой архив, а при жизни познакомившую со своими интерпретациями. И.И. Харджиеву мы признательны за его постоянную помощь; покойные ныне Т.П. Глебова, В.В. Стерлигов, Л.Я. Гинзбург, Е.В. Сафонова, Б.К. Черный, Л.Г. Шпет, Вс.Н. Петров предоставили нам имевшиеся у них документы. Все они, а также Л.К. Чуковская, И.В. Бахтерев, Г.Н. Кацман, И.Л. Андроников, О.Н. Арбенина-Гильдебрандт, Г.С. Гор, В.А. Каверин, А. Чернявский, И.А. Рахтанов и А.В. Разумовский делились с нами воспоминаниями.
В разное время весьма полезные предложения и указания дали нам Ю.М. Лотман и 3.Г. Минц, А.Г. Левинтон, В.И. Ракитин, В.Н. Сажин, Л.Н. Чертков и И.И. Ревзин. Со своими неопубликованными работами нас познакомили Б. Ванталов, П. Неслухов и Б.Ю. Улановская. Наша совершенно особая благодарность Вл. Эрлю, чье одно лишь бесконечное терпение позволило довести это издание до конца.
Не будет преувеличением сказать, что поэтика Введенского, чьи произведения начали издаваться четверть века тому назад, а спустя меньше пятнадцати лет вышли Полным собранием, остается практически неизученной. Именно этот упрек делает в своей статье, содержащей проницательный реальный комментарий к одному таинственному стихотворению Хармса, Л. Флейшман, говоря о «неприложимости выработанных в последние годы (даже на базе авангардистской поэтики) научных средств для описания определенной части обэриутского творчества»1. Однако содержание самого понятия «обэриутское творчество» представляется весьма расплывчатым. Помимо глубоких различий между поэзией, с одной стороны, Хармса и Введенского, с другой – Заболоцкого, не говоря уже о Вагинове, надо заметить, что собственно обэриутский период (1927–1930) всего их творчества никак не исчерпывает. Если свои лучшие стихи Заболоцкий действительно написал будучи обэриутом, то наиболее значительные произведения Введенского и Хармса относятся к тридцатым годам – годам наиболее тесного общения с Я.С. Друскиным, Н.М. Олейниковым и Л.С. Липавским2, каждый из которых оставил литературное наследие, еще подлежащее осмыслению. Вместе с тем, термин «поэзия обэриутов» не является бессодержательным: общие черты поэтики Введенского, Хармса и Заболоцкого, в дальнейшем разрабатывавших собственные пути в искусстве, формировались именно в обэриутский период, и, кроме того, сам термин настолько к ним «прирос», что оторвать их от него, кажется, уже невозможно.
Поэзия и Введенского, и Хармса в силу известной своей эзотеричности пользовалась до сих пор несравненно меньшим вниманием исследователей, чем хармсовская проза, которой посвящено несколько диссертаций, сборник статей и множество отдельных работ. Немногие монографические исследования творчества Введенского – «Звезда бессмыслицы» Я.С. Друскина и книга автора этих строк, из которой опубликованы лишь фрагменты3, многочисленные комментарии Я.С. Друскина и Т.А. Липавской, статьи Б. Улановской, Б. Ванталова, П. Неслухова – в основном остаются неизданными.
Заметим, наконец, что принадлежащие Заболоцкому характеристики поэтики Введенского обэриутского времени – одна в декларации «ОБЭРИУ»Прил. VII, 24, другая, более ранняя, в полемическом «Открытом письме...»Прил. IX, 1,– хотя и говорят о «столкновении словесных смыслов» как об основной черте его поэтики, тем не менее чересчур импрессионистичны и субъективны, чтобы служить каким-либо ориентиром в этой весьма сложной области.
В данной статье мы не претендуем на системное описание поэтики Введенского, предлагая взамен очерк его творчества, в котором мы, однако, делимся нашими наблюдениями над особенностями его поэтического метода. Мы надеемся, что наблюдения эти помогут читателю, по выражению самого Введенского, «приоткрыть дверь в его поэзию».
Минуя ранние, гимназические стихотворения, о которых уже шла речь во вступительной статье к первому тому, и стихи, посланные Блоку (№ 117–121), первые сохранившиеся «авангардные» произведения Введенского – 10 стихотворений..., Парша на отмели, ПоЛоТЕРам... (№№ 122–132, все они вынесены нами в Приложение IV) – могут быть определены как эксперименты в русле, условно говоря, некоего постфутуризма. Они характеризуются бессюжетностью, известной семантической неупорядоченностью, умеренным обращением к зауми, восходящим к футуристической традиции, с которой Введенский, напомним, непосредственно соприкасался, сотрудничая с Игорем Терентьевым и косвенно – с поэтом-заумником Туфановым,
В следующей группе стихотворений 1925–1926 гг. и поэме 1926 г. Минин и Пожарский (№№ 133–136 и 2), подписанных Чинарь-авторитет бессмыслицы, указанные-элементы зауми и графики постепенно уступают место более четкой ориентации на семантический эксперимент (декларация «ОБЭРИУ», в своей поэтической части, как уже говорилось, составленная Заболоцким в конце 1927 г., от зауми резко отмежевывается Прил. VII, 24). Один из опытов в этом направления – употребление словесных рядов, организованных в плане выражения, члены которых переходят в процессе порождения от некоторой первоначальной осмысленности к бессмыслице. Этот прием, имеющий большое значение в позднейшем творчестве Введенского, возникает у него именно в этот период и идет от низших языковых уровней и вне четкой дифференциации, как в случае заумных рядов (например, зубр арбр урбр хлрпр крпр трпр), не выходя за пределы согласованных форм слов типа КУМА ФОМА петрА попА, туман тимпан веспасиан. Роль порождающей матрицы в эволюции подобных рядов к бессмыслице может играть аллитерация, рифма, параллелизм любого рода и т.п. В наших примечаниях к текстам Введенского мы выделили довольно большое число таких моделей, иллюстрацией которых в позднейшем его творчестве
|
Я сидел в своей гостиной, я сидел в своей пустынной, я сидел в своей картинной, я сидел в своей старинной, я сидел в своей недлинной за столом. |
Чаще всего первые члены таких рядов являются осмысленными, последующие же падают в абсурд. Такие модели, в предельных случаях приводящие, собственно, к семантическому распаду, имеют в поэзии Введенского концептуальное значение, дискредитируя устойчивые ме= ханизмы языка и обусловленного им сознания.
В стихотворениях этого периода, который Я.С. Друскин условно называет атематическим, он выделяет некую «абстрактную схему» или «скелет темы». Первое из них – Галушка (№ 133), где выявляются мотивы, определяющие все дальнейшее творчество Введенского, формулированные самим поэтом как «время, смерть и Бог». Стихотворение открывается своеобразным причитанием, вводящим тему смерти, «окончательности» времени (не спит последний час) и неизбежности эсхатологической катастрофы (далекий чеха склеп / теперь плывет на нас / спасайся Арзамас... хрипит наш мир...). Впервые в этом же стихотворении появляется, опять же в эсхатологическом контексте, слово Бог. Мотивы и образность этого круга текстов довольно постоянны и в остраненном виде включают разного рода национальные, социальные и исторические реалии. Функции этих реалий, предстающих в обессмысленном контекстами виде, смыкаются с основной функцией собственно бессмыслицы у Введенского, которая может быть определена как разрушение устойчивых представлений о мире и обусловленных моделей сознания. В этих стихотворениях Введенский продолжает развивать намеченные ранее семантические поиски, преимущественно в области столкновения элементов, несовместимых по смыслу – составляющих оппозиции (брюхатая девушка, молча гаркнул) либо, что интереснее, категориально разнородных (мох и ботичелли, пасекой икает, можжевеловый карман, пениеголовый).
В этих стихах Введенский тяготеет к созданию особого» смыслового мира, приобретающего некоторую самостоятельность в его поэзии. Эффект бессмыслицы, как правило, порождается в этом и позднейших текстах благодаря
Собственно, важнейшим объектом критики Введенского являются самые свойства языка, его универсальное сомнение переходит на форму высказывания как таковую. Характерно в этой связи появление в стихотворении ОСТРИЖЕН скопом Ростислав (№ 135) имеющей сама по себе глубокие архаические корни вопросно-ответной формы, повышающей мерность поэтического пространства и также оказавшейся перспективной в дальнейшем творчестве Введенского (ср. хотя бы Сутки, № 27). Подобно тому, как бессмысленное объяснение – например, день – это ночь в мыле (т. 1, № 19) – ставит под сомнение возможность какого-либо объяснения вообще, так и бессмысленные ответы на осмысленные (либо тоже бессмысленные)
Часто ответ делает невозможным самая форма вопроса, особенно при обсуждении ключевых вопросов жизни, смерти или времени, например, куда умрешь? и что сожрешь? (№ 14). Эти же особенности обнаруживаются на примере серий тавтологических вопросов, какие задают друг другу участники позднейших Некоторого количества разговоров (№ 29.1): Я видел сумасшедший дом.– Что ты говоришь? Я ничего не знаю. Как он выглядит? – Выглядит ли он? Кто видел сумасшедший дом? <...> Такой ли он именно? и т.д. Сходное значение имеют такие внутренне противоречивые или тавтологические высказывания, как человек, который жил в собственном ногте (№ 34); скажи себе на ухо (№ 30) и т.п., или же усечение придаточного предложения при сохранении синтаксических структур – Задумался о том (№ 29.10) или Она прощалась так, что. Вот так в последней пьесе Введенского «Где. Когда» (№ 32). Актуализация грамматических категорий, вообще характерная для поэтического языка, доходит у Введенского до нарушения их грамматической правильности. Примеры в этой группе текстов весьма многочисленны. Заслуживает внимания настойчивое подчеркивание синтаксической структуры бессмысленного предложения, особенно в тавтологических (снова) высказываниях типа: Если я и родился́, то я тоже родился; если я и голова то я тоже голова и т.д. (№ 8). Когда он приотворил распухшие свои глаза, он глаза свои приоткрыл («Где. Когда», № 32) или же в таком предложении, как: А перед ним утес, / который чем овес спасет, / тем был и титулован (№ 2). Подчеркнутая грамматическая правильность таких предложений тем более выявляет их семантическую неправильность и логическую абсурдность. Представляется, что, дискредитируя механизмы языка, Введенский ставит опыт, призванный исследовать возможности детерминированного сознания, и стремится не
«У меня создалось впечатление, что Введенский – интуитивно или сознательно – отталкивался от следующего комплекса идей: язык и то, что создается с помощью языка, не должен повторять информацию, поступающую к нам от любезно предоставленных нам природой органов чувств: зрения, слуха, осязания и т.д. Искусство, воспроизводящее в языковой форме те же комплексы ощущений и представлений, которые мы получаем через другие каналы информации, не есть настоящее искусство. Вспомним, что такой же подход в живописи был свойственен В. Кандинскому, который специально подчеркивал, что живопись, воспроизводящая то, что мы видим, мертва, она лишена смысла и не затрагивает души людей, на нее взирающих. Таким образом, Введенский очень высоко ценил роль языка как особого средства коммуникации. Что же дает нам это средство? В нем самом, в человеческом языке скрыто не только тривиальное отображение форм жизни, заданных нашим восприятием ее, но в нем скрыты и новые формы, которых мы не знаем и не представляем их, и они-то, эти новые формы, и есть истинное искусство, дающее возможность полноценно использовать язык как средство познания, воздействия и общения. Чтобы эти новые формы обнаружить, мы должны выявить те правила, которые управляют тривиальной поэзией, отказаться ог них и открыть таким образом пространство для нового миросозна-ния. Надо перестроить, например, правила отрицания. В нашем привычном языковом механизме почти не существует отрицательных сущностей. Не читать, не говорить, не понять – это лишь указания на несуществование соответствующих действий. Для Введенского же «не понять» – это положительное понятие, смысл которого должен быть раскрыт. Мы должны отказаться от тех сочетаемостей живого и неживого, действий и объектов, которые заданы нам формами обыденного сознания. Лишь тогда – вне привычных глагольных управлений, вне заданного для каждого объекта способа действий и состояний – мы сможем частично проникнуть в иной, созданный самим языком и отвечающий, возможно, внутренним потребностям души человека, новый мир»5.
Эти замечания, как нам кажется, отчасти объясняют направление эволюции творчества Введенского в отношении бессмыслицы: если в его ранних произведениях бессмыслица
Некоторый свет на поэтическую функцию таких связей бросают некоторые высказывания Введенского в «Разговорах» Липавского о том, что он «посягнул на понятия», на исходные обобщения: «Я усумнился, что, например, дом, дача и башня связываются и объединяются понятием здание. Может быть, плечо надо связывать с четыре... И я убедился в ложности прежних связей, но не могу сказать, какие должны быть новые». Подобным образом в письме Хармсу из курской ссылки Введенский пишет: «Получил твое умное, в том смысле, что глупое, письмо. Потом вот еще какой ты неграмотный – разве слово “непременно” пишется так, как ты его пишешь? Ты его пишешь так: “вчера я гулял”,– ну что в этом общего со словом “непременно”. Слово “непременно” пишется так: однажды; потом семерка, потом река...»
В произведениях 1927–1928 гг. – Седьмое стихотворение и На смерть теософки (№№ 3 и 4) появляются особенности, наиболее полно развитые в последующие годы. Период 1929–1930 гг., в отличие от предыдущих хорошо представленный, можно считать началом зрелого творчества Введенского. В стихотворениях этого времени (№ 5–18, 1929–1930) происходит оформление поэтического универсума Введенского. Этот универсум, имеющий космическую протяженность в звездах и небесах, заключает всю землю с ее морями, реками, горами, покрытую-травами, кустарниками и деревьями и населенную животными (среди них, в частности, значимые и у других поэтов круга Введенского – Заболоцкого с его «Школой жуков», Олейникова с его знаменитым «Тараканом» – насекомые; прослеживаются связи этих мотивов с поэзией капитана Лебядкина у Достоевского – см. № 7 (т. 1) и примеч.), Все участники этого собранья мирового (№ 22), одушевленные и неодушевленные, воспринимаются Введенским, так сказать, sub specie temporis. Речь не идет, однако, попросту о том, что они существуют, как и всё,
|
нету крова нету дна и вселенная одна (снег лежит..., № 12)
мир немного поредел (Зеркало и музыкант, № 10) |
Такое состояние мира определяется его богооставленностью, безраздельно предающей его во власть времени:
|
Деревья с глазами святых качаются Богом забытые (Кругом возможно Бог, № 19)
Бог Бог где же ты (Суд ушел, № 18) |
Проблема значения мира, любого его феномена6 и понимания их постоянно ставится в поэзии Введенского. Мотивы установления значения, выяснения смысла, понимания-непонимания, пронизывающие такие стихотворения этого периода, как Две птички... (№ 9) или Значенье моря (№ 16), в позднейшем произведении Потец (№ 28) приобретают сюжетообразующую роль – оно целиком строится на выяснении значения этого слова.
Человек
|
...ищет мысли в голове чтоб всё понять и объяснить (Зеркало и музыкант, № 10) |
Но мир, который существует во времени, и сам есть время, непостижим с помощью мысли, ибо, как утверждает
Постижение мира через мысль вносит в него категории измерения (№ 3), численности (№ 8), числа (особенно в стихотворении Пять или шесть, № 8 и passim). Так, море, само являющееся временем (№ 16), при попытке установить его значение (Значенье (!) моря, ниже – и море ничего не значит), наполняется числами (и море тоже круглый нуль... оно покорно тем же числам – № 17) и категориями:
|
и вижу сотни категорий как рыбы плавают в воде |
Человек веселый Франц меряет звезды (№ 11). Народы меряют землю (№ 19, т. 1, с. 147), неумный человек заносит результаты измерений в таблицы (Там же), или человек находит части он качается от счастья (№ 18). Частица, часть – еще одно ключевое слово Введенского – мир рассыпается, начинает мерцать (№ 19), рассекается (№ 24) и дробится:
|
Не разглядеть нам мир подробно, ничтожно все и дробно. Печаль меня от этого всего берет (№ 23) |
Человеческие мысли, будучи не в состоянии охватить мир, выходят из головы и начинают вести самостоятельное, независимое от человека существование: мысли крадутся
Тема кризиса, неадекватности и вообще необходимости пресечения дискурсивного мышления реализуется в одном из сквозных мотивов поэзии Введенского – мотиве безголовости: Нам больше думать нечем – у него отваливается голова (№ 24, см. ниже).
Категории понимания, установления значения через мысль противостоит загадочное понятие превращения слова – орудия мысли – в предмет:
|
и слово племя тяжелеет и превращается в предмет (Две птички..., № 9) |
– что таинственным образом связывается с категорией окончательного превращения предметов – эсхатологического конца мира, в котором происходит его воссоединение с Богом. В этом взгляде проясняется значение для Введенского смерти, как наиболее окончательного (и потому единственно реального) из всех событий:
|
здесь окончательно Бог наступил хмуро и тщательно всех потопил (№ 14) |
Эсхатологические концовки определяют большинство произведений этого периода, причем они начинают связываться уже не непосредственно с самой смертью, а с неким засмертным существованием (Человек веселый Франц..., № 11). Такая «двуступенчатая эсхатологическая ситуация» четко оформляется в следующей по времени за этой группой произведений поэмой Кругом возможно Бог (№ 19), о которой надо сказать подробнее.
Поэма, написанная в 1931 г., знаменует, вместе с пьесой Куприянов и Наташа, новый этап творчества Введенского. Более ранней поэтике нанизывания повторяющихся мотивов здесь противопоставляется поэтика сюжетообразующая. Меняется самое оформление текста – Введенский обращается с этого момента к нормативной пунктуации, более соответствующей этой новой поэтике.
Поэма открывается таинственной сценой «вознесения цветов» (примыкающей к мировой традиции «Пролога на небесах»). Сюжет ее – посмертное странствие героя (в данном случае – казненного) – обнаруживает отдаленную
|
Спустите мне, спустите сходни, Пойду искать пути Господни. |
«Тот свет», вопреки ожиданиям Фомина, сам по себе мало отличается от этого (– Не затем умирал, чтобы опять все сначала). Его смерть – это еще только первая ступенька на путях Господних, хотя она уже и обнаруживает настоящее имя Фомина, до того обозначавшееся буквой Эф. В своем посмертном странствии он попадает то на собрание мировых пошляков у Стиркобреева, то к ненасытным стареющим красавицам (эротическая тема специально разрабатывается Введенским в Куприянове и Наташе). Все это говорит о характерной для поэтического универсума Введенского, уже знакомой нам определенно двуступенчатой эсхатологической модели, реконструируемой также из других его произведений. Согласно этой модели, естественная смерть еще не вырывает человека из царства обусловленности и времени (– Неужели время сильнее смерти? – Куприянов и Наташа). Словами Фомина:
|
...в нашем посмертном вращении спасенье одно в превращении. |
Настоящее огненное преображение этого мира (превращение предметов), которое составляет также тему таинственного более позднего стихотворения Гость на коне (№ 22) и предсказано еще в начальном диалоге Эф с летающей Девушкой, наступает только с вмешательством Бога:
|
Тема этого событья Бог посетивший предметы. Понятно. |
Огненное преобразование мира, накаляемого Богом, есть новое царство, особый рубикон,– это хуже чем сама смерть, перед этим все игрушки. Состояние же мира до Божественного вмешательства, когда Бог отсутствовал или молчал – Богиня Венера мычит. / А Бог на небе молчит (ср.:
|
Деревья с глазами святых качаются Богом забытые. Весь провалился мир. Дормир Носов, дормир), |
– мира, который понемногу проваливается или рассыпается, и есть настоящее царство смерти, на троне которого
|
Господа, господа, а вот перед вами течет вода, она рисует сама по себе. |
Подобно Иову, Фомин прозревает окончательно лишь после преобразившего мир Божественного посещения, оставившего от гордых научных представлений народов только кончики идей в клюве воробья, и его последпяя молитва есть признание абсолютного монизма: Бы́ть может только Бог.
Поэтику Введенского здесь по-прежнему определяет отношение к формам мышления, выражающим себя в языковых моделях детерминированного сознания. Неукладываемость дейстшгтельностн в рамки таких моделей порождает знаменитый эффект бессмыслицы, одна из функций которой у Введенского состоит в дискредитации и разрушении этих моделей. Так, какое-нибудь объяснение смерти через тавтологическую фигуру смерть это смерти еж лишь обнаруживает невозможность самого ее объяснения в рамках дискурсивного мышления. Генезис бессмыслицы хорошо прослеживается во фрагментах поэмы, связанных с трактовкой времени – начиная от первого на эту тему диалога Эф с Девушкой (Да знаешь ли ты, что значит время?). Даже часы, которые пытается отравлять Фомин, отвечают ему волшебными разговорами, один из смыслов которых заключается именно в их «непонятности». «Поэтика бессмыслицы» Введенского реально обнаруживает «неукладываемость мира» в рамки обусловленного сознания, и в этом, наряду с ее деструктивной функцией, ее главное содержание:
|
Горит бессмыслицы звезда, она одна без дна. Вбегает мертвый господин и молча удаляет время, |
– такими строками завершается поэма.
Кругом возможно Бог – это своего рода путеводитель по моделям бессмыслицы в поэтике Введенского. Как и
Одновременно с поэмой Кругом возможно Бог Введенский пишет пьесу Куприянов и Наташа (№ 20), в которой наиболее последовательно и полно обнаруживается намеченная в поэме аитиэротическая тема8. Мы уже приводили ключевое высказывание Введенского о том, что его интересуют в искусстве три темы – время, смерть и Бог. В Куприянове и Наташе эти сквозные темы его творчества предстают как бы sub specie cupiditatis.
В Куприянове..., при сохранении установки на поэтическое исследование языкового выражения, Введенский, может быть, обращает критику непосредственно на механизмы сознания, выражающие себя не исключительно через язык. Одним из таких устойчивых механизмов является эрос, составляющий главную тему произведения. Слепой эрос, как наиболее сильная форма стремления к обладанию, хотя и обращен на другую личность, при этом не только внеличен,– Куприянов путает в начале имена своей дорогой женщины Наташи, называя ее Соней и Марусей (ср.: любовь камней не состоялась – Наташа),– но возвращает героев назад в царство природы, уподобляя их, словами Куприянова,– судакам и в конце концов превращая Наташу, в соответствии с известной фольклорной трансформацией, в дерево, его же полностью растворяя в одиноком наслаждении природы.
Отождествляя себя с желанием, сознание полностью себя им обусловливает, порождая время, от которого становится в зависимость. Тема времени не только эксплицирована в произведении – его сюжетные (постепенный strip-tease и столь же монотонное обратное ему одевание героев) и языковые (выдержанность в формах несовершенного вида) особенности подчеркивают концентрированность на разворачивании во времени, вплоть до опять-таки неокончательной (сейчас для них наступит долгий сон) – трансформации Наташи:
|
Гляди, идиот, гляди на окончания моей груди. Они исчезают, они уходят, они уплывают... |
В этом адском (Куприянов дважды: возможно, что мы черти) состоянии дурной бесконечности ничто не окончательно – даже смерть. – Неужели время сильнее смерти? – спрашивает Куприяпов. Это заставляет нас снова вспомнить о двуступенчатой эсхатологии Введенского, для которого конец времени наступает только с вмешательством Бога. Подобное крайне интересное сочетание эротических (по существу – антиэротических) мотивов со сложной эсхатологической иерархией встречается в любовных сценах поэмы Введенского Кругом возможно Бог, где Эф в своем посмертном странствии, предшествующем окончательному превращению предметов вместе с концом мира, накаляемого Богом, последовательно встречается с Софьей Михайловной, Венерой, которая сидит в своей разбитой спальне и стрижет последние ногти, а затем с Женщиной и Девушкой. Аналогичное соединение тех и других мотивов (еще один пример – речи Кумира из Четырех описаний, № 23) в какой-то мере представлено уже в одном из первых значительных произведений Введенского – Минин и Пожарский (№ 2,– Греков, Варварова).
Заключенные в Куприянове и Наташе религиозные импликации многоступенчаты и многообразны. Это, в наиболее общем плане, самое отождествление через эрос героев с противопоставленным Царству Благодати (мы здесь одни да на иконе Спас) царством природы, в которой они растворяются с восходом солнца. С темой природы сближен один из существенных мотивов произведения – Стояла ночь. Была природа. / Зевает полумертвый червь,– представляющий собой восходящую к последнему стиху книги пророка Исайи евангельскую реминисценцию (Марк, 9. 46–48); выше: И шевелился полумертвый червь (дважды); дремлет полумертвый червь; зевает полумертвый
Но миру эроса как эготического обладания (в этом плане закономерно заключительное сведение эротики в Куприянове и Наташе к раздельному самоудовлетворению героев) противостоит, по крайней мере косвенно, еще одна таинственная категория, о которой говорит Куприянов:
|
О природоведение, о логика, о математика, о искусство, не виноват же я, что верил в силу последнего чувства. |
Включение искусства в один ряд с точными и естественными науками согласуется, как кажется, с очевидной установкой поэтов круга Введенского на искусство антиэмоциональное. Противопоставление искусства чувству у Введенского с большей, однако, последовательностью выражено в его более раннем Ответе богов (№ 5):
|
выньте душу из груди прибежал конец для чувства начинается искусство. |
Переоценка такого противоположения начинается, как представляется, именно в Куприянове и Наташе. С загадочной категорией последнего чувства в более позднем творчестве Введенского мы встречаемся постоянно. Так, в короткой пьесе Потец (№ 28, 1936–1937), по существу, воспроизводящей ту же «двойную эсхатологическую ситуацию», читаем: И пока она (т.е. нянька. – М.М.) пела, играла чудная, превосходная, всё и вся покоряющая музыка. И казалось, что разным чувствам есть еще место на земле. Подобную же ситуацию встречаем мы и в последнем произведении Введенского, известном под условным названием «Где. Когда» (№ 32, 1941), где после смерти героя происходит прощание всех с одним. Рыбы и дубы подарили ему виноградную кисть и небольшое количество последней р а д о с т и. Наконец, в вариантах Элегии: в пустом смущенье ч у в с т в а прячем... (№ 31, 1940). Можно только заметить, что всякий раз эта загадочная категория вводится с какими-либо ограничениями (...не виноват же я, что верил... и казалось, что... есть еще место на земле... небольшое количество ... прячем); ср. в этой связи анафорическое повторение Мне ж а лк о что я не... в одноименном стихотворении (№ 26, 1934).
В Куприянове и Наташе категория последнего чувства может быть противопоставлена по крайней мере тем чувствам отвращения, тошноты и скуки, которые на протяжении всего произведения непрестанно высказываются героями
В примечаниях к пьесе приводятся материалы, из которых явствует, что пьеса была написана Введенским очень скоро после того, как он разошелся с Т.А. Липавской. Представляется, что эти биографические обстоятельства чрезвычайно значительны, в частности, в том отношении, что корректируют высказанные выше соображения о категории «чувства» у Введенского, о пересмотре им прежних резко антпэмоциональных установок. Я. С. Друскин указал в этой связи на возможную аналогию с некоторыми эстетическими высказываниями Хармса, в частности, выраженными им в формуле «арбуз–дыня–арбуз» (т.е. дыня лучше, чем арбуз, но самый лучший арбуз снова лучше дыни). Этой формулой Хармс пользовался для выражения идеи о том, что неэмоциональное искусство выше, чем эмоциональное, но самое высшее искусство – снова эмоционально, хоть это уже и «эмоции» иного порядка.
Стихотворения, написанные в период между 1930 и 1934 гг. (а скорее всего, между возвращением из ссылки в 1932 г. и 1934 г.), принадлежат к жемчужинам лирики Введенского. Это прежде всего полилогический Мир (№ 21) со знаменитым абсурдирующим эпилогом:
|
На обоях человек, а на блюдечке четверг |
– и, по-видимому, следующий за ним магический Гость на коне (№ 22) с его таинственным образом апокалиптического всадника, появляющегося во многих произведениях Введенского – от Ровесника из Ответа богов (№ 5, где в это слово заложено значение «вестника») и Человека на коне из Святого и его подчиненных (№ 13), где оба выступают в связи с мотивом окна, в поэзии Введенского
|
Иноходец с того света Дожидается рассвета. |
В этом стихотворении, пронизанном мотивами «перевернутости», «обратности», «зеркальности», образ всадника, с его традиционной семантикой посредника между двумя мирами и т.п., выглядит, помимо прочего, необъяснимым предвосхищением физических гипотез позднейшего времени – зеркальной симметрии микромира, существования антимиров. Мотивы зеркальности, в метафизическом осмыслении разрабатывавшиеся в новом искусстве от Льюиса Кэрролла до Кокто, положены в основу Зеркала и музыканта (№ 10) Введенского, а также представлены в нескольких других произведениях,– например, Врач, целящийся в зеркало в Ёлке у Ивановых (№ 30, картина 5), купцы, глядящие на женщину как в зеркало в Разговорах (№ 29, 8); тема зеркальности, в ее сочетании с мотивом обратности, встречается в эсхатологической концовке поэмы Кругом возможно Бог (№ 19): Мы бедняк, мы бедняк! в зеркало глядим и, особенно, грохочет зеркало на обороте (т. 1, с. 150). Мотивы обратности, имеющие глубокие корни в чинарско-обэриутском мироощущении, а в поэзии Введенского – концептуальные следствия, подключают тему времени – главную тему его творчества – к мифологеме «вечного возвращения». Мотивы эти вербально выражены в нескольких более ранних или того же времени произведениях:
|
я вижу ночь идет обратно (Факт, теория и Бог, № 14);
чтобы было всё понятно, (Значенье моря, № 16)10;
мы видим лес шагающий обратно (Приглашение меня подумать. № 25). |
|
Он обратною рукою показал мне – над рекою рыба бегала во мгле, отражаясь как в стекле. ........... Ко мне вернулся день вчерашний (№ 22) |
Чрезвычайно интересно, что на уровне «поэзии грамматики» мотив обратности вводится здесь фразой: Боль мою пронзила / кость – с инверсией при морфологически невыраженном дополнении. В более широком плане мотивы перевернутости, обратности, инвертированности представлены у Введенского на самых разнообразных уровнях. Упомянем такие образы, как орел из «Ковра-Гортензии» (№ 26):
|
которому на ум взбрёл человек, наблюдающий аршины, |
«старшие» дети из Ёлки у Ивановых (№ 30), ведущие себя как младшие (Дуня Шустрова, девочка 82 лет, с ее репликой: Я буду прыгать вокруг. Я буду хохотать; Володя Комаров, мальчик 25 лет просится в уборную,– карт. 9), и наоборот (годовалый резонер Петя Перов, в частности,говорит: Я самый младший – я просыпаюсь раньше всех – карт. 7). На уровне порождения текста мотив обратности реализуется в характерных для многих произведений, окаймляющих повторах (например, Мне жалко, что я не зверь – № 26; Сутки – № 27; Потец – № 28; «Урок зверей» из Ёлки у Ивановых – № 30, карт. 2),– этот прием эксплицирован в строющемся таким образом Последнем разговоре (№ 29, 10) в повторяющемся, опять-таки, мотиве окруженности, обсаженности (цветами и т.д.). Упомянем также характерный архетииический мотив оглядки, приуроченный Введенским к теме времени: Но тут мы взяли все и обернулись на спину то есть назад, и мы увидели тебя дорога, мы осмотрели тебя путь... («Серая тетрадь», № 34); сходный мотив в Четырех описаниях (№ 24), где по поводу неких таинственных ни пауков и ни ворон говорится:
|
в секунду данную оне лежат как мухи на спине. В другую боком повернутся, поди поймай их, они смеются (Т. 1, с. 165) |
|
...слово племя тяжелеет и превращается в предмет |
– причем происходит это в связи с появлением в стакане ночи,– т.е. в связи с категорией времени,– вводящей завершающую стихотворение эсхатологическую мотивировку. В менее эксплицированной форме категория превращения слова в предмет присутствует в стихотворении 1934 г. Мне жалко что я не зверь... (№ 26), о котором Введенский говорил, что это стихотворение – философский трактат:
|
и тут за кончик буквы взяв, я поднимаю слово шкаф, теперь я ставлю шкаф на место, он вещества крутое тесто. (Т. 1, с. 184) |
Надо отметить среди прочего особое метапоэтическое значение этого отрывка: слово шкаф – ключевое слово обэриутских
|
Я услышал, дверь и шкап сказали ясно: конский храп. |
Однако в этом тексте, с его доминирующим мотивом зеркальной отраженности, в обратном отражении выступает и мотив превращения слова в предмет – как опыт
|
превращения предмета из железа в слово, в ропот, в сон, в несчастье, в каплю света, |
– т.е. последовательной и радикальной дематериализации предмета, вписывающейся в общую эсхатологическую установку произведения.
В связи с трансформациями, постигающими слово шкаф, нам хотелось бы коснуться еще одного «чинарского» слова с его фонетической и этимологической отмеченностью как тюркоязычного заимствования, а именно слова колпак, которое дважды встречается у Введенского: в одном из наиболее заумных отрывков пьесы Потец (№ 28):
|
Куклы все туша колпак, Я челнок челнок челнак, |
и в окончании Разговора купцов с баньщиком (№ 29.8):
Баньщик. Одурачили вы меня, купцы.
Два купца. Чем?
Баньщик. Да тем что пришли в колпаках.
Два купца. Ну и что ж из этого. Мы же это не нарочно сделали.
Баньщи. Оказывается, вы хищники.
Два купца. Какие?
Баньщик. Львы или тапиры или аисты. А вдруг да и коршуны.
Два купца. Ты баньщик догадлив.
Баньщик. Я догадлив.
Просвечивающей здесь мотивировке колпака как дурацкого (Одурачили вы меня) противостоит мотив догадливости
|
Но со мной чинарь Введенский ехал тоже как дурак видя деву снял я шляпу и Введенский снял колпак (Приложение IX, 5) |
Существенна его метапоэтическая коннотация, просматривающаяся уже и в приведенной строфе (Введенский для Хармса поэт par exellence, в записных книжках он называет его, наряду с Хлебниковым, одним из своих учителей), однако эксплицированная в строках «эй душа колпак стихов» и «вижу я стихов колпак» из стихотворения «Разговоры за самоваром» (1930)13 и в еще большей степени в романе близкого к чинарям, впоследствии обэриута, К. Вагинова «Козлиная песнь», где «неизвестпый поэт» говорит о заумниках (несомненно, членах туфановской
Возвращаясь к мотиву трансформации слова в предмет, можно заметить, что различные «словесные» операции, описания которых встречаются у Введенского16, разделяются на две группы. Это, во-первых, ни к чему не приводящее механическое их соединение, каким занимается в Зеркале и музыканте (№ 10) сидящий на дереве Томилин,–
– что умеет делать и другой персонаж – Иван Иванович (иногда, впрочем, немеющий); весь этот отрывок читается в контексте описания сугубо рационалистических, дискурсивных моделей сознания, ср. там же речи зверей-атеистов. Мотив неизменности слов содержится в концовке Четырёх описаний (№ 23) – и все слова – паук, беседка, человек – одни и те же (см. выше); в более широком плане упомянем валяющиеся по краям дороги разговоры в поэме Кругом возможно Бог (№ 19), как бы застывшее в
|
я пытался поймать словесную лодку. Я испытывал слово на огне и на стуже |
– или категорию слова восхожденья в черновике Элегии (№ 31). Это таинственное понятие, имеющее, как сказано, прямое отношение в универсуме Введенского к эсхатологической категории превращения предметов и преображения мира, как-то связано с самым воплощением Слова, на что указывают слова: Христос Воскрес – последняя надежда, следующие в «Серой тетради» вскоре за только что приведенным «алхимическим» метаописанием, или же отрывок из поэмы Кругом возможно Бог о царе мира Иисусе Христе, который преобразил мир. Интимное отношение между миром и поэтическим словом просвечивает и за строками из Приглашения меня подумать (№ 25):
|
от слова разумеется до слова цветок большое ли расстояние пробежит поток |
– оно же ясно просматривается за примером из Гостя на коне (№ 22), где оно не только выражено в рассматривавшемся отрывке о превращении слова, но и стоит за произнесенной героем стихотворения заумно-магической фразой:
|
я сказал смешную фразу – чудо любит пятки греть, |
– имеющей креационный эффект в отношении света и слова, а в отношении мира – парадоксальным образом, эсхатологический:
|
Свет возник, слова возникли, мир поник, орлы притихли... (Т. 1, с. 162-163) |
Следующая за Гостем на коне стихотворная пьеса Четыре описания (№ 23) отличается некоторой особой заостренностью онтологической проблематики. Произведение состоит из четырех потусторонних повествований, насыщенными реалиями общественной жизни предреформенной России, России предвоенной и России эпохи первой мировой и гражданской войн – например, в 38 строках, посвященных
Ситуация Четырех описаний замкнута как бы первой фазой «двуступенчатой эсхатологической ситуации», а именно естественной смертью персонажей, за которой в других произведениях Введенского, имеющих сюжетом посмертное бытие героев, следует эсхатологически окончательное превращение предметов в апокалиптическом конце мира. В Четырех описаниях посмертное существование во вневременном акте смерти ведут четыре потусторонних действующих лица (они недаром названы 1-ым, 2-ым и т.д. умир.(ающими)), повествующие о ней всем людям, зверям, животным и народу, а также четырем другим таинственным персонажам – своим ангелам-хранителям или «вестникам» (Я.С. Друскин),– обозначения тех и других связаны фонетическим сходством: Зумир, Кумир, Чумир, Тумир (имена 3умира и Чумира могут быть иконически связаны с обозначениями 3-го и 4-го умир.(ающих)).
За фонетическим сходством имен персонажей обеих групп скрыто, впрочем, сродство более глубокое – все они предстают в поэме не вполне разграниченными друг от друга. Речи всех этих персонажей перетекают одна в другую, совершенно сходным образом они друг друга прерывают и т.п. Зумир, открывая повествование, говорит о своем желании рассказать о смерти как о нашей смерти, в конце он уже занимает позицию стороннего наблюдателя:
|
Мы выслушали смерти описанья, мы обозрели эти сообщенья от умирающих умов... |
Подобная недискретность персонажей, иногда даже не
Онтологическая проблематика в высшей степени характерна для позднейших произведений Введенского, где герои, среди прочего, зачастую выражают сомнение даже в существовании друг друга. Вопрос Существовал ли кто? ставится в первом же, вступительном монологе Зумира, который, отвечая на него скептически –
|
Быть может птицы или офицеры, и то мы в этом не уверены, |
при этом не впадает, однако, в солипсизм, с настойчивостью (подчеркнутой троекратным употреблением нельзя... забыть) апеллируя к каким-то примерам, каковые, очевидно, и составляют четыре описания смерти. От более прямого ответа на им же поставленный вопрос Зумир, однако, уклоняется с помощью грамматически неправильной и семантически бессмысленной фразы, в которой снова звучит мотив существования и вводится мотив времени:
|
...у птиц не существуют локти, кем их секунды смерены. |
Здесь же, во вступительном полилоге таинственных персонажей, оба мотива – существования (Тумир. Что в мире есть? Ничего в мире нет, всё только может быть? – Кумир. Что ты говоришь? А енот есть. А бобёр есть. А море есть,– ср. последующий монолог Тумира) и времени (наблюдения следящего за временем Чумира, эсхатологическая эротика монолога Кумира) – выступают в переплетении, вплоть до опять-таки уклончиво-скептического резюме устами Тумира:
|
Так значит нет уверенности в часе, и час не есть подробность места. Час есть судьба |
– (с обессмысливающим добавлением – О, дай мне синьку). Пафос этих строк – в отрицании обыденного восприятия «пространственно-временной коробки» как пространства, существующего во времени, или времени, как четвертого измерения трехмерного пространства. Взаимопересечение тех и других категорий мы находим и в конце обсуждаемого стихотворения (Теперь для нашего сознанья / нет больше разницы годов. / Пространство стало реже...).
Реплика 4-го умир.(ающего), следующая немедленно за первым же повествованием о смерти на поле боя, фиксирует внимание на проблеме времени в связи с проблемой
|
Теперь для нашего сознанья нет больше разницы годов. Пространство стало реже, и все слова – паук, беседка, человек – одни и те же. |
Выпадение из обусловленного сознанием пространственно-временного континуума – распадение времени, разреженность пространства при сохраненном тождестве слова, ни во что не превращающегося и не преображающегося,– таковы условия (не) существования «усвоивших час смерти» четырех умир.(ающих), в котором с ними отчасти сливаются четыре родственных им потусторонних существа.
Первое слово абсурдирующего в совокупности своих частей названия следующего стихотворения – Очевидец и крыса обозначает наблюдателя, выступающего в начале, середине и в конце произведепия с «монологическим диалогом» или «диалогическим монологом». На правах своего рода «ведущего» он высказывает универсальное сомнение в категориях жизни и смерти; невозможность их понимания с помощью рассудка знаменуется тем, что у него,
Главный женский персонаж – Лиза или Маргарита – носит сразу два «романтических» имени (те же имена у героинь двух «классицизирующих» произведений Хармса того же времени: «Месть» и «Гвидон»). В сниженной Сцене на шестом этаже, она, снова став курсисткой, меняет романтическое имя на бытовое и становится Катей, подобно тому как Он предстает в облике Фонтанова. Ее самоубийству предшествует убийство дворецким Грудецким некоего Степанова-Пескова, приобретающее космическую значимость. Смерть, по Введенскому,– это единственно реальное событие, прерывающее время, и вместе с ним – постижение мира в категориях обусловленного временем сознания.
Больше, чем какое-либо произведение Введенского, Очевидец и крыса насыщено фигурами остранения, которые играют роль авторской отсылки к некоему тексту, по отношению к которому само произведение предстает как метаописание: Тут нигде не сказано, что она прыгнула в окно, но она прыгнула в окно. – Перед ним вставали его будущие слова, которые он тем временем произносил. Такова же материализация метафоры картина в сцене убийства: Все вбежали в постороннюю комнату и увидели следующую картину. Поперек третьего стола стояла следующая картина. Представьте себе стол и на нем следующую картину:
|
Воззрясь на картину Грудецкий держал в руке как картину кровавый кинжал. |
Подобные приемы остранения – Введенский пользуется ими с великим искусством – создают дополнительное поэтическое измерение, открывают дверь в поэзию, о которой говорит ее центральный персонаж.
В группе стихотворений, примыкающих к этим крупным вещам, та же поэтическая проблематика исследуется средствами достигающего здесь своего апогея лиризма. Это – насыщенное темами музыки, взаимопересекающимися
|
Мы выйдем с собой погулять в лес для рассмотрения ничтожных листьев, мне жалко что на этих листьях я не увижу незаметных слов, называющихся случай, называющихся бессмертие, называющихся вид основ. |
В контексте стихотворения, с его основной темой, определяемой нами как критика неадекватности восприятия, обусловленного категориями рефлексирующего сознания (Я вижу искажённый мир), «названия» слов, отождествляющие их с абстрактными понятиями, через которые мир познан быть не может,– должны интерпретироваться как уводящие еще дальше от непосредственного взгляда на реальность, обозначаемую ничтожными листьями. Это как бы путь вырождения слова, противопоставленный его превращению в предмет, хотя познание мира через такие вырожденные понятия и составляет наиболее привычный, здесь критикуемый метод. В том же смысле надо, по-видимому, понимать реплику персонажа Предпоследнего разговора под названием Один человек и война (№ 29.9): среди полного распада суровой обстановки... военной обстановки (которую, слегка лишь парафразируя первое его же замечание Я один человек и земля, можно определить как ситуацию голого человека на голой земле) герой этот, выглядывая в окно, имеющее вид буквы А, замечает: Нигде я не вижу надписи, связанной с каким бы то ни было понятием (вопрос о значении письмён задает также герой раннего стихотворения, № 135). Интереснейшим образом эта образность стихотворения Мне жалко что я не зверь... в какой-то мере воспроизводится в следующем за ним стихотворении Сутки. В этом тексте, с его вопросно-ответной
|
Деревья есть частица ночи, дубы есть звезды, птицы влага, листья ответ. |
На примере этого отрывка можно, кстати, заметить, как меняется функция устанавливаемых Введенским тождеств, от более ранних примеров типа Смерть это смерти ёж (№ 19, т. 1, с. 144), День это ночь в мыле (Там же, с. 129), в первую очередь ориентированных на дискредитацию моделей сознания, категорий объяснения и т.п.,– к тождествам содержательно суггестивным, как в Сутках, где за приведенными строками стоит обширная мифопоэтическая образность с преимущественно временной семантикой.
Сугубая архитектоничность Суток, вообще характерная для произведений Введенского этого периода, приобретающих все более выраженную структурированность, все большую прозрачность построения, дополпяется здесь введением двухголосной полифонии в системе Вопросов и Ответов, располагающихся, опять-таки, по принципу окаймляющих повторов (см. приводимые в Примечаниях наблюдения Я.С. Друскина). Предельной, кажется, становится здесь концентрация внимания автора на проблеме времени, введенная самим заглавием произведения, ограничивающим его классицистическим едипством времени (позже оно будет соблюдено в пьесе Ёлка у Ивановых (№ 30), действие которой подчеркнуто ограничено сутками). Тема времени, остраненная переосмысленным признанием ласточки себя часовщиком, эксплицируется в описании чередования ночи, утра, дня, снова ночи, а также в дважды повторяющихся «вопросах»-«ответах» – Проходит час времени. – Проходит час времени, точно так же, как в словах зимой, года́, миг, менее явно – в глаголах движения и становления (Вбегает ласточка, Сбегает ночь..., Звезда нисходит..., упавшую звезду..., Стал небосклон пустым... и т.п.). Она, наконец, имплицирована глубинной временно́й семантикой воды (собственно вода,
|
Шипит брошенная в ручей свеча, из неё выходит душа. .............. И рыбак сидящий там где река, незаметно превращается в старика. ............... Меркнет море... Плывет потушенная рыба. (Т. 1, с. 188) |
Однако в медитативной лирике Введенского этого времени картина угасания мира лишена той огненной катастрофичности, какая свойственна эсхатологическим описаниям его более ранних произведений. Угасание это представлено скорее как некоторое опустошение (ср.: Стал небосклон пустым и чистым... Пустые числа... Смотри с пустынного моста) с возможными далеко идущими параллелями в восточной и западной метафизике, которое в Сутках завершается молитвой:
|
Ещё раз на бранном месте где происходила битва вновь опускается молитва (Т. 1, с. 188) |
Мотив опустошения, уже вполне выраженный в Четырех описаниях, наиболее определенно представлен в последпем произведении Введенского – «Где. Когда» (№ 32). Но пока обратим внимание на настойчивое подчеркивание здесь (словами еще раз, вновь, приемом окаймляющих повторов) другого продуктивного мотива,– мотива повторения, которого мы уже касались выше.
Категория повторения многообразно определяет и структуру первого из трех драматпзованных произведений «харьковского периода» – пьесу Потец (№ 28) – от трёхчастного ее построения со сквозными репризами в каждой части и до вербального выражения этой темы в
Само слово потец – созданный Введенским неологизм, оно не зафиксировано ни в одном словаре. В этом слове, вынесенном в название, заложено парадоксальное несоответствие между глубинным содержанием произведения и снижающим суффиксом (-ец). С помощью этого парадокса, а также организации бессмысленных поэтических рядов, как включающих это слово (Потец... отец... свинец... венец... и т.п.), так и существующих по аналогии (Я челнок челнок челнак), Введенский дискредитирует самую возможность определения слова потец с его выявляющимся «запредельным» значением (холодный пот, выступающий на лбу умершего...).
Между тем на свой незавидный и дикий, внушительный вопрос сыновья хотят получить словесный ответ (обнародуй, скажи-ка, расскажите, ответь, отвечай, давай ответ, объяснит ли...), однако ответ они получают практически – в форме отцовской смерти, составляющей, очевидно, тот самый непрямой ответ, который они уже знали заранее.
Некоторое количество разговоров (№ 29) принадлежит к числу произведений, в которых совершенство поэтического языка само по себе уже открывает некие метафизические горизонты. Произведение это, с его прозрачной архитектоникой, открывает бесконечные возможности для поэтической интерпретации, исследования текста и метатекста, коммуникативных, «вертикальных» и «горизонтальных» связей, изученных Я.С. Друскиным в книге «Звезда бессмыслицы».
Диалогическая структура произведения, при широких аналогиях с архаическими моделями сознания и их отражением в литературной традиции, более непосредственно восходит, быть может, к традиции сократического диалога с его ориентацией на выяснение истины. Бо́льшая часть Разговоров представляет собой связный текст, в распределении которого между голосами наблюдается известная пульсация,– на протяжении одного Разговора они, подобно умир.(ающим) и их потусторонним собеседникам
Интересно название произведения, в котором слова некоторое количество могут быть осмыслены в свете отношения Введенского к мерам, числам и т.п.; роль неопределенно-местоименного слова некоторое может быть поставлена в связь с функцией многочисленных у Введенского разного рода служебных элементов, особенно местоименных и адвербальных детерминативов, создающих, с одной стороны, ощущение неопределенности, с другой – видимость несуществующих связей (ср. в первом Разговоре повторяемые на все лады слова никаких (изменений), именно такой, такой именно, немного, недолго и т.п.). Не менее интересен подзаголовок Начисто переделанный темник, связывающий универсум Разговоров с категорией сна и снов и, в обратной проекции,– бодрствования (ср.: Побегать в комнате со снами в пятом Разговоре).
Если первые два Разговора можно условно назвать, словами Я.С. Друскина, «разговорами о неразговоре» (первый – о «невозможности коммуникации», второй – о «невозможности поэзии»), то третий – о невозможности вспомнить (установить истинность) события, а четвертый – о невозможности начать действие. В пятом Разговоре действие, наконец, совершившееся, реализуется в смерти персонажей, как единственном, по Введенскому, реальном событии. Пятый, шестой и седьмой Разговоры представляют собой некоторое единство: в шестом исследуется диалектика покоя и действия, в седьмом – слова и действия, а также «тождества личности самой себе и абсолютная субъективность смерти». Основным мотивом седьмого и восьмого Разговоров является, по определению опять же Я.С. Друскина, «анонимность засмертного существования». Последний, десятый, Разговор, с обозначенными
Пьеса Ёлка у Ивановых (№ 30) может считаться предвосхищением западного послевоенного театра абсурда, который она опередила на десятилетие. Бессмыслица начинается с названия пьесы: ни одно пз действующих лиц не носит фамилии Ивановы (прием, встречающийся и у современных западных абсурдистов: например, названия пьес Ионеско «Лысая певица» или «Десять минут до Буффало» Гюитера Грасса не имеют отношения к их содержанию). Действие происходит в ожидании рождественской елки в многодетном семействе Пузыреиых. Их дети, в возрасте от одного до восьмидесяти двух лет (тогда как все говорит о том, что сами родители еще молоды), носят разные фамилии, впрочем, не случайные,– фамилии образуют две последовательности: на -ров(а) и -стров(а): Петя Петров, Нина Серова и т.д., Соня Острова и т.д. Гробовщик, помянутый в перечне действующих лиц, на сцене, однако, как и Ивановы, не появляется вовсе (хотя гроб есть), зато в пьесе участвуют персонажи, в перечне не указанные, если только они не входят в число горничных, поваров, солдат, учителей латинского и греческого языка,– упоминание последних связано, вероятно, с развитием в конце века классического образования: действие пьесы отнесено автором к 90-м годам, точнее, к 1898 году. Здесь, как и в Четырех описаниях, присутствует историческая перспектива, муссируются исторические детали, более того, есть все признаки эпохи, нет только самой эпохи, сама эпоха ирреальна. Все эти черты, признаки времени носят или иронический, или остраненный до абсурда, или случайный характер. Так пресловутые учителя латинского и греческого языка вовсе не преподают, а волокут в одной из сцен вместе с солдатами, слугами и поварами няньку, убившую Соню Острову, в участок. Сюда же относится семейно-обрядовая сторона пьесы – прочность дома Пузыревых, которую не поколебала даже первая смерть – смерть их дочери. Характерны мысли, приходящие на ум Пузыреву-отцу в балете, когда он глядит на танцовщицу: одна из них прыгая, и сияя улыбнулась мне, но я подумал на что ты мне нужна, у меня есть дети, есть жена, есть деньги. И я так радовался, так радовался... Все эти реалии служат одной цели – цели
Ту же функцию, что и историческая деталь, несет в пьесе речевая характеристика, например профессиональная, действующих лиц: Сонька, если ты будешь ругаться, я скажу отцу-матери, я зарублю тебя топором; Федя-Федор спаси меня,– реплики няньки окрашены псевдонародным колоритом, который вовсе не должен быть ей свойственен: на суде выясняется, что ее зовут Аделина Францевна Шметтерлинг. Слова врача сумасшедшего дома: Это она говорит – мы этого не говорим (т.е. что нянька психически больна). Мы зря этого не скажем,– стандартный ответ эксперта-психиатра. Сама же экспертиза опровергает его слова: вместо няньки на вопросы врача стоящий рядом санитар дает ответы, якобы нормальные; когда нянька протестует, врач указывает ей, что минуту спустя уже трудно установить, что было на самом деле. Подобная речевая характеристика имеет, однако, и другое применение в пьесе. Следует обратить внимание на ту нелепую форму, в какой персонажи выражают сильные чувства – горе, тяжесть, отчаянье. Сонечка, знаешь, когда мы поднимались по лестнице,– говорит Пузырева-мать над гробом убитой дочери,– надо мной все время летала черная ворона, и я нравственно чувствовала, как мое сердце сжимается от тоски ...Не закричала беспросветным голосом. Так стало мне страшно. Так страшно. Так нелегко (последнее добавление особенно обессмысливает отрывок). – Я говорю с отчаяньем; Я приговариваю просто так от большого горя (Нянька, Лесоруб). Все это, однако, нимало не обесценивает реальную тяжесть, боль бытия, столь ощутимые в пьесе. Можно сказать, что активной действующей силой и является сама тяжесть, сама боль,– носители ее, низведенные до роли
Сохранившееся наследие Введенского замыкается ставшей хрестоматийной Элегией (№ 31), о которой поэт говорил, что она отличается от всех прежних его вещей, и которая вместе с тем реминисцирует огромные пласты его традиционной образности, и пьесой «Где. Когда» (№ 32). Память о несравненной Элегии – первом из изданных в шестидесятые годы стихотворении Введенского – жила и в послевоенные годы, когда его поэзия была практически никому не известна. Как и в следующем – последнем – произведении, написанном в предвидении надвигающейся гибели, здесь более, чем где-либо в остраненном творчестве поэта, ощущается личная нота:
|
На смерть, на смерть держи равненье, певец и всадник бедный. |
Пьесу «Где. Когда» (№ 32) Я.С. Друскин, пользуясь термином Л. Липавского, называет «свидетельским показанием» последних месяцев, может быть, даже дней его жизни в ожидании момента смерти, когда, по словам самого Введенского, возможно чудо,– оно возможно, потому что смерть есть остановка времени. Биографический фон произведения заставляет осмысливать названия его частей – Где и Когда – не столько в знаковом значении разрываемого смертью детерминированного пространственно-временного континуума, сколько в связи с абсолютной конкретностью экзистенциально переживаемого здесь и сейчас, в котором смерти нет. Близкий, несомненно, «чинарскому» мироощущению (отразившемуся, в частности, в философских произведениях того времени Я.С. Друскина) дух опустошения, выключения себя, воздержания от суждения, наметившийся в Сутках (№ 27) и предшествующей лирике и в большой мере выразившийся в Разговоре об отсутствии поэзии (№ 29.2), сюжет которого, как во многих произведениях искусства XX в., составляет именно «невозможность создать произведение»,– дух этот в последних вещах Введенского совершенно особым
|
Спи. Прощай. Пришёл конец. За тобой пришёл гонец. Он пришёл последний час. Господи помилуй нас. Господи помилуй нас. Господи помилуй нас. |
Этой чистой и ясной нотой завершается творчество Введенского, о котором мы смогли сказать здесь не так много, хотя предпочли бы вместе с персонажем предпоследнего Разговора (№ 29, 9) предоставить читателю знакомиться с этой книгой без всяких предисловий.
|
верьте верьте ватошной смерти 1 верьте папским парусам дни и ночи холод пастбищ голос шашек птичий срам ходит в гости тьма коленей летний штык тягучий ад гром гляди каспийский пашет хоры резвые посмешищ небо грозное кидает взоры птичьи на Кронштадт 2 гордой дудкой мчатся волны мел играет мёртвой стенкой в даль кидает как водичку спит пунцовая соломка на спине сверкает «три» полк английский ерусланский шепчет важное ура торг ведёт монах с василием где часовня жабой русою улыбается густой каймой на штыки на третье рождество – дым и пень котёл и паучок скоро сядет на холму воробышек голубой как утка пиротехничек ты сова копилка птица глупая тень диван татары лунь павлин уж летят степные галки уж горячей пеной по небу в шесть мечей сверкают башни и блестят латинским маслом волосами щит лазурный вмиг покрылся как гусёныш кипите кости в жиже бурной варенье чёрное в стаканах уста тяжёлого медведя 3 горели свечкою в берлоге они открылись и сказали «на гуслях смерть играет в рясе она пропахшему подружка» чу сухорукие костры (свиная тихая колхида) горели мясом. Рысь женилась <1926> |
ПЕТРОВ В ШТАТСКОМ ПЛАТЬЕП и р о ж н и к. Придушим их.
В е е ч к а (мужской человек. Лениво-лениво). Как же
ужели женщины штанов не носят? П и - П и р о ж н и к. Где же шляпа? Г о л у б е н ч и к о в где вы тучные ребята
К н я з ь М е н ь ш и к о в. Пойду пройдусь мне моя Князь Меньшиков подходит.
К н я з ь М е н ь ш и к о в (к нему). Вот хотел бы я
К н я з ь М е н ь ш и к о в (к нему). Хотел бы я знать: К н я з ь М е н ь ш и к о в (к нему). Ужели я не знатный! К н я з ь М е н ь ш и к о в. И знали впредь. Входит Ненцов светает и я с сигарой.
М о н а ш к и. Как чуден Днепр при тихой погоде,3 так Н е н ц о в. Уж не я ли зачем? Монашки молчат и ушли. Г р е к о в. итак я был убит 4
К н я з ь М е н ь ш и к о в. Да город путевой и будто
П и р о ж н и к. Давай рыбку ловить. Вот вижу я и на глазах урок прочёл П о ж а р с к и й (задумчиво, как бубен): что шашка лысая моя Поезд отходит.В6 Г р е к о в. Где же мой башлык. О Пушкин, Пушкин.5 М а ш и н и с т о т п а р о в о з а глядел и я на твой башлык
Д е д (из столовой, разбитый барин, цыган). Отойди М и н и н (заросший в снегах): я бестелесный Ф а к е л ь щ и к. Я принужден её забыть. В с е. Будь здоров губернатор.
Г у б е р н а т о р (опрокинувши платок). Будь здорова (Указав кием на два лежащих камешка): В8 погубили их собратья
Ч и н о в н и к е г о о с о б ы х п о р у ч е н и й (на кому китаец или мних
В а р в а р о в а (болтая из колыбели голыми ногами, мне дайте мальчикак тому же и пораженцы. Пингвинчики цып, цып, где ваш кролик. П и н г в и н ы. Мы неизвестно чьи. Д е д Варварова взирал я на тебя Г р е к о вВ9 но вопли трудных англичан ПЕТРОВ В ВОЕННОМ ПЛАТЬЕУральская местность. Ад.
Г о л о с н а к р ы л ы ш к а х. Что ты ласточка как
П л е б е й к и н. Хорошо Варварова я тебя полюблю. Робеспьер Робеспьер
Г р е к о в. Замёрзала крепость наша вся как есть О н и (дуэтом). Иди иди и пр.
В а р в а р о в а (отодвигаясь на скамейке). Плебейкин П л е б е й к и н. Правда не мышь.
В а р в а р о в а. Что ты опять ближе садишься – ведь
П л е б е й к и н. Правда не гусь. Я тебя люблю, дай я Погодя пришёл и Ненцов. Все они очень рано ушли. Черти кашу из кружек варят Песня пока каша варитсяГригоров стоял М и н и н (в платах). Готова ли каша?
П о ж а р с к и й (оттуда). Собачка собачка, поди-ка Г р е к о в. Ты ли спал? Н е н ц о в. Я в общем спал. Песня пока каша варится,
|
|
однажды человек приходит в сей трёхлистный свет словно птичка в поле бродит или как могучий ветр озирает скалы долы деревянные гондолы смотрит на приятный Рим и с монашкой говорим3.1 ты монашка я пятнашка но услыша пули звук он упал холодной шашкой весь рыдая на траву что за гореон с горы сидит впотьмах он ласкает росомах побеги́ идёт в вокзал в безоглядную тюрьму где качается лоза где создания умрут быстро падал детский снегкогда бы жить начать сначала он молвит в свой сюртук я б всё печатала рычала3.3 как бы лесной барсук уже казаки убежали в углу сияет ангел хилый3.4 и мысли глупые жужжали3.5 над этой ветхою могилой поспешные минуты как речи потекли и звёзды отдалённо как тучи расцвели тогда ребёнок молодой молиться сочиняет болтает сонной головой в подушку медную скучает он плача покидает лес и южные бананы колотит точно мутный бес в сухие жизни барабаны но скоро вечер наступил видна пустыня ада покуда свечкой3.6 на пути не установят сада что же это стрекоза нет восток отличный словно баба егоза или ветер хищный и с дворянских сих кустов нету сумрачных мостов и в богатой этой печке всё наклонно всё как в спячке о похожие столы мы сказали ветрено выбегая из толпы по дощечке ветреной сквозь холодное стекло выставляя лица замечает рассвело умерла столица и ложася на сундук и сложивши руки он как утренний бамбук умер для науки грохочи отец и мать светит зябкий уголок и торопится поймать однодневный потолок выходил поспешно дух огорошенный петух и на елях на сосне как дитя лежал во сне в неслышном оперении в тоске и измерении3.7 Умерший уж я на статуе сижубезбрежною листвой углы прохожие слежу любезной головой на это отвечал судья в кафтане в простыне в постель посмертную идя и думал лёжа на спине что всё-таки она уныла и на подушке спит бескрылый над всем проносится поток <1927> |
какое утро ночь темница в траве лежала заграница стояла полночь а над нею вился туман земли темнее летали птицы чоботы и поднимали солёные хоботы тогда на ветке в русских сапогах стоит сердечнейший монах в пяти шагах я видел временный поток где травы думают вдвоём я видел сумасбродку Соню она платку благодаря дала мне сон богатыря и я лежал немой как соня и я глядел в окно смешное и в трёх шагах гулял один иеромонах я думаю вот добрый вечер кафтан пустой кому перечить лишь полки пальмами висят да в уголках бобы свистят они себе ломают шляпу они стучат в больные лапы медведи волки тигры звери еноты бабушки и двери наставница скажу я тихо обои потеревши лихо обедают псалмы по-шведски а в окнах разные челны благовонный воздух светский станет родственник волны тогда ко мне бегут сажают на скрипке песням ужасают а он смеюсь а он боюсь мамаша с ним колечком бьюсь прошли два года как листва да в уголках бобы свистят тогда одевшись кораблём он рассуждает королём и неподвижный яблок ест на седалище прежних мест как скворец мы поём нивы хижины всё поймём а если зря лежишь в горячке как бы коран как бы коран блюдите детство на карачках так в кипятке шипит кора я поднял свой голос сонный он сказал это всё сионы иерусалимы хижины франции где циклопы и померанцы я хотел вступить с ней в брак но пришлось поехать в барак в боку завёлся червяк оказалось он был мертвяк на шляпе выросло перо друзья вон поезд выбегает на перрон осыпан снежною судьбой заняться хочет молотьбой поля прелестные кругом наставница читала каблуком и поднимая ввысь глаза ей с неба падала лоза она уже читалась вся лишь полки пальмами висят я спал как Боже мой уха я видел день течёт затейливо во сне носилась чепуха и всё кругом насмешливо пред смертью улыбалось вежливо доставши бабушкин цилиндр и кофту бумазейну молил я Бога исцели трещотками брели музеи ему давали скипидар горчишники с тремасом и он как бы поэт Пиндар давился пышным квасом улыбались ночи расам бабкою на сундуке с незабудкою в руке что за ночи просто ночь не улыбки бестолочь он тогда опять заснул и в париж прилетел но проснулся на столе между прочих блюд и дел и доставши воротник отвинтил бумажку чтоб монах стоявший вник и прочёл ромашку а в бумажке написал это деньги я сказал 28 июня <1927 или 1928?> |
5. Ответ боговстоит сердечнейший монахв пяти шагах
стали девкины рубахи
но ответило светло |
|
Н.А. Заболоцкому я выхожу из кабакатам мёртвый труп везут пока то труп жены моей родной вон там за гробовой стеной я горько плачу страшно злюсь о гроб главою колочусь и вынимаю потроха чтоб показать что в них уха в слезах свидетели идут и благодетели поют змеёю песенка несётся собачка на углу трясётся стоит слепой городовой над позлащённой мостовой и подслащённая толпа лениво ходит у столба выходит рыжий генерал глядит в очках на потроха когда я скажет умирал во мне была одна труха одно колечко два сморчка извозчик поглядел с торчка и усмехнувшись произнёс возьмём покойницу за нос давайте выколем ей лоб и по щекам её хлоп хлоп махнув хлыстом сказал кобыла андреевна меня любила восходит светлый комиссар как яблок над людьми как мирновременный корсар имея вид семи а я стою и наблюдаю тяжко страшно голодаю берёт покойника за грудки кричит забудьте эти шутки когда здесь девушка лежит во всех рыданье дребезжит а вы хохочите лентяй однако кто-то был слюнтяй священник вышел на помосттут начал драться генерал с извозчиком больным извозчик плакал и играл и слал привет родным взошёл на дерево буржуйя выхожу из кабака там мёртвый труп везут пока интересуюсь я спросить кто приказал нам долго жить кто именно лежит в коробке подобно гвоздику иль кнопке и слышу голос с небеси мона… монашенку спроси монашка ясная скажитев своём вертепе и легко и славно жила княгиня Марья Николавна она лицо имела как виденье имела в жизни не одно рожденье. Отец и мать. Отца зовут Тарас. её рождали сорок тысяч раз она жила она любила моду она любила тучные цветы вот как-то скушав много мёду она легла на край тахты и говорит скорей мамаша скорей придите мне помочь в моём желудке простокваша мне плохо, плохо. Мать и дочь. Дрожала мать крутя фуражкой над бедной дочкою своей а дочка скрючившись барашком кричала будто соловей: мне больно мама я одна а в животе моём Двина её животик был как холм высок и очень туп ко лбу её прилип хохол она сказала: скоро труп меня заменит здесь и труп холодный и большой уж не попросит есть затем что он сплошной икнула тихо. Вышла пена и стала твёрдой как полено» монашка всхлипнула немного и ускакала как минога я погружаюсь в благодушную дремоту скрываю непослушную зевоту я подавляю наступившую икоту покуда все не вышли петухи поесть немного может быть ухи в ней много косточек янтарных жирных сочных мы не забудем благодарны пуховиков песочных где посреди больших земель лежит красивая мамзель тут кончил драться генерал с извозчиком нахальным извозчик руки потирал извозчик был пасхальным буржуй во Францию бежал как злое решето француз французку ублажал в своём большом шато вдова поехала к себе на кладбище опять кому-то вновь не по себе а кто-то хочет спать и вдруг покойница как снегСтолыпин дети все кричат в испуге молодом а няньки хитрые ворчат гоморра и содом священник вышел на погост и мумией завыл вращая деревянный хвост он человеком был княгиня Маня Щепина в гробу лежала как спина и из тропической земли слоны цветочков принесли цветочек тюль 5 апреля 1929 |
увы стоял плачевный стул на стуле том сидел аул на нём сидел большой больной сидел к живущему спиной он видел речку и леса где мчится стёртая лиса где водит курицу червяк венок звонок и краковяк сидит больной скребёт усы желает соли колбасы желает щёток и ковров он кисел хмур и нездоров смотри смотри бежит луна смотри смотри смотри смотри на бесталанного лгуна который моет волдыри увы он был большой больной увы он был большой волной он видит здание шумит и в нём собрание трещит и в нём создание на кафедре как бы на паперти стоит и руки тщетные трясёт весьма предметное растёт и все смешливо озираясь лепечут это мира аист он одинок и членист он ог он сена стог он бог но он был просто муравей в шершавой ползал мураве искал таинственных жучков кусал за тётки мужичков увы он был большой больной мясной и кожаный но не стальной он брал худую пирамиду и прославлял Семирамиду и говорил: я бледен, беден я будто крыса тощ и вреден во мне остались пустяки четыре печени да костяки но врач ему сказал граждане я думаю что вы не правы и ваше злое ожидание плевок в зелёные дубравы плевок в зелёные растенья добавлю: в мира сотворенье вот вам моё стихотворенье: "ну что зелёные, зелёные какие ж могут быть растенья и тучи бегают солёные и куры спят как сновиденья" ну что вы мне твердите право про паука и честь и травы вы покажите мне стакан в котором бегает полкан который лает гав гав гав скажу пред смертью не солгав я болен болен как дитя на мне платочков триста штук давай лечебного питья по предписанию наук так молвил больной усмехаясь на север и запад чихаясь но доктор как тихая сабля скрутился в углу как доска и только казённая шашка спокойно сказала: тоска мне слышать врачебные речи воды постепенный язык пять лет продолжается вечер 3 болит бессловесный кадык и ухо сверлит понемногу и нос начинает болеть в ноге наблюдаю миногу в затылке колючки и плеть ну прямо иголки иголки клещи муравьеды и пчёлки вот что странно он стал похожим на барана он стал валяться на кровати воображать что он на вате что всюду ходят грёзы феи и Тицианы и Орфеи синицы тёщи и мартышки играют в тусклые картишки но этого ничего не было ему всё это показалось оно воды великой не пило всё быстро в мире развязалось: стекло стоявшее доселе в связи с железною дорогой теперь кивает еле еле и стало долгой недотрогой корова бывшая женою четвероногого быка теперь качает сединою под белым сводом кабака и видит как полкан залез в большой стакан звезда казавшаяся ране одною точкою в грязи теперь сверкает на овце на котелке на торговце и всё вообще переменилось о Бог смени же гнев на милость так на войне рубила шашка солдаты и рыжих и седых как поразительная сабля колола толстых и худых сбирались в кучу командиры шипели вот она резня текли желудочные жиры всю зелень быстро упраздня ну хорошо ревёт чеченец ну ладно плакает младенец а там хихикает испанец и чирикает воробей ты не робей ты знай что ты покойник и всё равно что рукомойник так говорил больному врач держа ручные кисти над водой во фраке чёрном будто грач не в позументах – с бородой и с продолжительной тоской вот он какой увы стоял в зверинце стул увы увы там был аул там собиралися казаки и собиралися кусаки и грациозный разговор вели с утра до этих пор был слышен шум тяжёлых шпор увы увы он был мертвец ты не носи ему овец5 ты не ходи к нему с посудой и не зови его Иудой где стул где поле где аул он поплясал и он уснул и снова увидал аул. Как же так? 3 мая 1929 |
ЧАСТЬ ПЕРВАЯФиогуров если я и родился́то я тоже родился́ 1 если я и голова то я тоже голова С1 если я и человек то я тоже человек если я и есть поляк я полковник и поляк В1 если ты как день блестишь как ромашка улетишь то ты тоже тоже блеск то ты тоже тоже треск Горский (адвокат) странно странночто же это за мораль мне хотелось бы спросить впереди гляди сераль мужики идут косить что косить но что просить мне хотелось бы скосить наши лошади бежали как колёса по пыли воробьи кругом жужжали райски птички топали что же они топали может время штопали тут локони вдруг бежали тут локони вдруг стоят Соня (летя им навстречу в странном виде) 2 вся роскошь кудрейне мудрей Изотов (спешившись) тут локони им стригутскоро кони побегут 3 Фиогуров (кладя руку на седло) но чего чего мудрейроскошь кудрей если роскошь мудрей то наверно не кудрей если ветренных теней то умней как, Крестов, это ты? здравствуй, милый, ты откуда? есть у всех у нас хребты что? куда? мы все оттуда от горы да от стола чудаки как пастила пастила или пастилка стыдно нам но мы подстилка это дело было так я вам правду расскажу я хожу и не хожу я не это и не то 4 я пальто Парень Влас очень умные словаразумно слезла голова 5 сначала в пояс поклонилась потом внезапно удалилась потом внезапно воротилась потом как папка удалилась потом как шапка воротилась вот что от этих слов случилось однако может быть и не от них у нас в деревне так идёт сначала лето настаёт мужик в стекло себе плюёт стекло морщинится не хочет а он стекло представь щекочет и сам хохочет а жена сажает хлеб а мужик уже ослеп вот он к доктору спешит о послушай шепчет он перед ним рублём шуршит о послушай сердца тон правильный ли это он побренчи мои подмышки там разбухли злые шишки доктор доктор говорит страшно я сошёл с ума ну меня зовут Давид 6 но у вас-то ведь чума добрый врач помрачнел и мужик побледнел как чума а вдруг холера или тиф или тиф по реке прошла галера эти споры прекратив не сердитесь дон Ринальдо молвил доктор мужику странно как мне не ворчать вы бы врали бы жуку жук совсем не постигает что время может быть течёт он жук сидит он жук икает на солнце голову печёт а да ладно что плести врачу осталось уползти 7 а мужик глядел свирепо на поля да на леса да на свёклу да на репу будто курочка слеза потом с него упала и в чернозём пропала Горский (адвокат) браво браво браво Власты родимый ловелас Соня (возвращаясь) как странно тело женское 8ужасно не Введенское Изотов да да да я это знаюправда люди это так вот я с лошади слезаю а земля черна как фрак в ней наверно есть червяк червячёчек червячишко как мой родственник сынишка у него была интрижка так, пустяк. Почти отрыжка. Иль икотка. В общем страсть вообразите, красть и красть он куда ни попадёт всё моментально украдёт увидит мопса украдёт букву тоже украдёт вообще всё время крал на конец себя украл вы Изотов тиран человек довели ребёнка до этого вы секли его каждый четверг молодого ещё не одетого вы Изотов мошенник и жулик 9 вы копейка вы штопор вы нулик Изотов (отходя в сторону и сморкаясь) но Соня я его любили не его ковры я бил я был секретно нездоров и много покупал ковров сижу однажды взаперти на мне сюртук из либерти на голове флажок и шляпка в руках коровушкина лапка вдруг колокольчик зазвонил нелепым звяканьем своим во мне он много изменил но молча мы сидим свистим тут открывается калитка и входит польский господин противный скользкий как улитка я говорю вы что ж один он говорит нет я одно желаю вам сейчас открыть везде везде я вижу дно ну мы смеёмся во всю прыть скажи какой весёлый пан Парень Влас он резедаФиогуров нет нет нетничего подобного не любит просто дробного человек целый изъясняется понятно. Видит где конец. Очень разумно очень очень. Я голову дам на отвлеченье. Горский (Семён Семёнович). Коллега безусловно прав. Что собственно мы имеем пять или шесть лошадей Парень Влас у нас в деревне так идёттри месяца как день пройдут и мигом осень настаёт а надо вам сказать что там стоит редут а там живут военные они обыкновенные но только не в чем их винить да и что их обвинять выйду на поле звонить комаров пойду гонять а у нас какая жара вся жара на полкомара кроме того был у меня конец которого звали купец он был мой отец 10 он жил в доме называемом хата он по морям большим летал он жил безбедно безбогато и разны овощи глотал вот как-то я к нему примчался кричу папаша сокол свет а он как сумрачный качался кончая третий пуд конфет мать говорит мне съешь конфетку не дай погибнуть ты отцу я будто ветер вырвал ветку и молча подскочил к купцу и говорю отвесьте мне кило четыре часа и говорю бунтует наша раса но тут мой конец умирает в свинцовое поле несётся последний момент озирает последним смехом смеётся но тут вбегает Франц капитан мы говорим это что за страна он отвечает либо Туркестан ли Выборгская сторона 11 Фиогуров вот оно то что не тоГорский (адвокат) скажите куда попалиСоня нас всех закопалиАрабский мальчик. Милостивые государыни войдите в наш сераль соглашаться или нетесли да то или нет удивляться или нет или да то если нет я не знаю если я или знаю если я начнём пожалуй 12 Входят. Потом дерутся. Потом их выносят. Потом больше ничего нет. 13 ЧАСТЬ ВТОРАЯжили были шесть людейФиогуров и Изотов Горский Соня парень Влас вот без горя без заботы речка жизни их лилась Фиогуров был учитель значит физику учил Горский адвокат мучитель буквоед и князь чернил а Изотов был концом ну как будто был отцом воришку сына он имел молчит Изотов онемел стыдится верно или лицемерно а Соня девушкой была и тихой девушкой плыла в роскошных платьях расписных в московской шляпке золотой в средине гордых гор лесных она казалась молодой её жених был парень Влас без туфелек и без числа он не сводил далёко глаз с румяного лица и долго долго ждал кольца однажды все они толпой заснули. Ночь была конечно в железной ванне водопой шуршал водичкою беспечной очень много было часов шёл час ночной тридцать пятый 14 и спали все без голосов и каждый был богатый имел мундир и сто рублей и много веток и стеблей вот спят они и смотрят сны одни из них противны другие как стакан ясны четвёртые крапивны то видит пуговицу он и думает ужели это сон пускает она имеет вид орешка мы скажем мы скажем этот сон насмешка то видит форточку она и в форточке цветок отличный краснеет от такого сна затем что это неприлично 15 то видят численность они 16 , C3 простую как весло и численность лежит как дни от страха ноги им свело то видят хвостики вещей то может быть события что будто лев рукой своей пришёл сюда убить её убить родить бедняжку ничтожную бумажку уже они устали спать и мигом все проснулись пошли на речку утопать17 едва воды коснулись вода прозрачная текла от горки к морю вниз сначала Соня вниз пошла как яблочко анис за нею влезли остальные и утонули как стальные на берегу остались брюки да платья пышные её немного ног большие руки дыханье память вот моё В2 8-9 июня <1929> |
|
Посвящается Н.А. Заболоцкому В комнате темно. Перед зеркалом музыкант М у з ы к а н т П р о к о ф ь е в Иван Иванович ты хмурИ в а н И в а н о в и ч (осваиваясь) река или божок? 2 М у з ы к а н т П р о к о ф ь е в ты бог конечно. Посмотри И в а н И в а н о в и ч а ты их посетил? М у з ы к а н т П р о к о ф ь е в а как же? посещал не раз И в а н И в а н о в и ч и что же? М у з ы к а н т П р о к о ф ь е в да там всё то же И в а н И в а н о в и ч и какова была картина? М у з ы к а н т П р о к о ф ь е в весьма печальна и темна И в а н И в а н о в и ч скажи скажи какой несчастный В б е г а ю щ а я м а т ь Иван Иванович ты божок М у з ы к а н т П р о к о ф ь е в однако подойдя к окошку И в а н И в а н о в и ч да это я умею В х о д я щ а я б а б у ш к а собранье этих атеистов И в а н И в а н о в и ч странно это всё у вас М у з ы к а н т П р о к о ф ь е в неужели так всесильны? И в а н И в а н о в и ч Да по чести вам скажу М у з ы к а н т П р о к о ф ь е в чем же думать?И в а н И в а н о в и ч кушай польку Ноябрь 1929 |
|
человек весёлый Франц сохранял протуберанц от начала до конца не спускался он с крыльца мерял звёзды звал цветы думал он что я есть ты вечно время измеряя вечно песни повторяя он и умер и погиб как двустволка и полип он пугаясь видел юбку фантазируя во сне и садясь в большую шлюпку плыл к задумчивой сосне где жуков ходили роты совершали повороты показав богам усы говорили мы часы боги выли невпопад и валились в водопад там в развесистой траве созидался муравей и светляк 3 недобрый царь зажигал большой фонарь молча молнии сверкали звери фыркали в тоске и медлительно рычали волны лёжа на песке где же? где всё это было где вращалась эта местность солнце скажет: я забыло опускаясь в неизвестность только видно нам у Франца появляется из ранца человеческий ровесник и психолог божества объявляет нам кудесник вмиг начало торжества звёзды праздные толпятся люди скучные дымятся мысли бегают отдельно всё печально и бесцельно Боже что за торжество прямо смерти рождество по заливам ходят куры в зале прыгают амуры а железный паровоз созерцает весь навоз Франц проснулся сон зловещий для чего здесь эти вещи? тут как пальма стал слуга сзади вечности луга невысокий как тростник спит на стуле воротник керосиновая ветвь озаряет полумрак ты кудесник мне ответь сон ли это? я дурак но однако где кудесник где психолог божества он во сне считает песни осыпаясь как листва он сюда придти не может где реальный мир стоит он спокойно тени множит и на небе не блестит дайте турки мне карету Франц весёлый возгласил дайте Обера ракету лошадиных дайте сил я поеду по вселенной на прекрасной этой конке я земли военнопленный со звездой устрою гонки с потолка взгляну на мох я синица я … … … между тем из острой ночи из пучины злого сна появляется веночек и ветвистая коса ты сердитая змея смерть бездетная моя здрасте скажет Франц в тоске в каждом вашем волоске больше мысли чем в горшке больше сна чем в порошке вы достаньте вашу шашку и разрежьте мне рубашку а потом разрежьте кожу и меня приклейте к ложу всё равно жива наука я хрипя проговорю и себе на смену внука в виде лампы сотворю будет внук стоять сиять сочинения писать смерть сказала ты цветок и сбежала на восток 8 одинок остался Франц созерцать протуберанц мерить звёзды звать цветы составляя я и ты лёжа в полной тишине на небесной высоте <1929 или 1930> |
|
снег лежит земля бежит кувыркаются светила ночь пигменты посетила ночь лежит в ковре небес ночь ли это? или бес? 1 как свинцовая рука спит бездумная река В и не думает она что вокруг неё луна 2 звери лязгают зубами в клетках чёрных золотых звери стукаются лбами звери коршуны святых мир летает по вселенной возле белых жарких звёзд вьётся птицею нетленной ищет крова ищет гнёзд нету крова нету дна и вселенная одна C может изредка пройдёт время бледное как ночь или сонная умрёт во своей постели дочь и придёт толпа родных станет руки завивать в обиталищах стальных станет громко завывать умерла она – исчезла в рай пузатая залезла Боже Боже пожалей Боже правый на скале но ответил Бог играй и вошла девица в рай там вертелось вкось и вкривь числа домы и моря в несущественном открыв существующее зря там томился в клетке Бог без очей без рук без ног 3 так девица вся в слезах видит это в небесах видит разные орлы появляются из мглы 4 и тоскливые летят и беззвучные блестят о как мрачно это всё скажет хмурая девица Бог спокойно удивится спросит мёртвую её что же мрачно дева? Что мрачно Боже – бытиё что ты дева говоришь что ты полдень понимаешь ты веселье и Париж дико к сердцу прижимаешь ты под музыку паришь ты со статуей блистаешь в это время лес взревел окончательно тоскуя он среди земных плевел видит ленточку косую эта ленточка столбы это Леночка судьбы и на небе был Меркурий 5 и вертелся как волчок 6 и медведь в пушистой шкуре грел под кустиком бочок а кругом ходили люди и носили рыб на блюде и носили на руках десять пальцев на крюках и пока всё это было та девица отдохнула и воскресла и забыла и воскресшая зевнула я спала сказала братцы надо в этом разобраться сон ведь хуже макарон сон потеха для ворон я совсем не умирала 7 я лежала и зияла извивалась и орала я пугала это зало летаргический припадок был со мною между кадок лучше будем веселиться и пойдём в кино скакать и помчалась как ослица всем желаньям потакать тут сияние небес ночь ли это или бес <Январь 1930> |
С в я т о й надо дети водку пить надо дети сон купить вот лежит бесшумный сад скажем ляжем свят свят свят и у неба у дорожки свесив пристальные рожки и забыв свои забавы возле города Либавы дети нюхайте эфир 1 дети кушайте кефир пусть летят к вам с потолка три стакана молока дует ветер с облаков а усы у каблуков Л ю д и что за странность что такое сей эфир сей фефир отчего же он с тоскою этот мир и этот мир было очень далеко тех явлений молоко С в я т о й дети люди люди дети все покорствуйте диете и ложась на постель вызывайте коростель пусть она поёт и свищет пусть она дрожит птица вашим становищем всё равно не дорожит птица птица ты глупа я не буду торопиться или съела ты клопа Боже дайте мне напиться это зяблик он не птица это просто муравей кувыркался в мураве кувыркался и брыкался и смеялся и ругался и среди земных плевел как зарезанный ревел муравей мой что ревёшь муравей кого зовёшь М у р а в е й я реву я зову бабочку из бездны 2 С в я т о й твой вой не живой твой вой сторожевой он пустой и бесполезный эта бабочка мертва как дорога и трава посмотрите смех и камень спят в ночи под бамбуками Л ю д и значит здесь мы купим сон значит он сюда снесён значит здесь его владенье значит здесь его костёл ей ночное сновиденье полезай же к нам в котёл но взошла кругом луна как лисица у слона и кругом в пустой беседке вдруг заспорили соседки о еде о беде о себе и лебеде П е р в а я с о с е д к а ты знаешь Маня я вся вниманье когда по крыше скачет вождь я думаю что это трус я думаю что это дождь я плачу и руками трусь я думаю что это Русь я думаю что это ветчина и посторонняя картошка и мне тарелка вручена 3 а в ней пустынная дорожка В т о р а я с о с е д к а беда, беда сказала Лена глядит на нас из-под полена кончается народ людской накрывшись гробовой доской глядит на тощую пальбу и выстрел ставит он ко лбу и выстрел падает как мяч и попадает в лоб тот выстрел чёрен как палач он наш смертельный клоп П е р в а я с о с е д к а ещё скажу я о себе я пышная звезда в моём тебе 4 в моей судьбе бессонная вода куда журчишь ручей воды о ком ворчишь огонь звезды в пространствах мира много лет я дочь эмира хочу галет В т о р а я с о с е д к а лежат пески и лепестки С в я т о й хорошо скажу я мысль ты взлети и поднимись 5 над балканами небес где лишь Бог живёт да бес как ты сможешь это сделать если ты в плену и поднявшись до предела сядешь на луну в этом светлая душа нам поможет анаша Ч е л о в е к н а к о н е человек на коне появляется в окне 6 я сижу на седле ты глядишь на метле он поёт он в петле мы живём на числе вы несётесь на осле они тоскуют на весле В о п р о с о чём тоскуете останавливаясь в небо дуете приноравливаясь О н и дамы дворяне в нашем ресторане божественно и мило там бегает Людмила тут носится Андрей кричит бодрей бодрей а этот заспанный зефир спокойно нюхает эфир и музыка гремит и лает и человеки танцы пляшут то построений пожелает а кто в гостях на воздух ляжет наш мир завитой уходи домой святой здесь огонь и весна здесь одни кусочки сна Л ю д и о Боже, Боже С в я т о й о рожи, рожи вы скелеты вы крупы от долгой дрожи вы стали трупы я один я терплю я спокойно сон куплю 1 г е н ер а л восстав от сраженья я видел лесок я видел рожденье туман колесо я знал что туман это обман я знал что война это двойня 2 г е н е р а л я знаю что сон сидит за решёткой что сторож Ниссон гуляет с трещоткой я знаю что ныне материи власть мне хочется дыни мне хочется всласть 1 г е н ер а л где наши погоны где наши полки где пушек вагоны небес потолки мы оба у гроба как люди сидим и дым от орудий и груди едим С в я т о й сидят генералы и гложут штыки сидят адмиралы и пьют океан о море, о море назад потеки 7 о горе, о горе собачка Полкан Л ю д и но где наконец карета и молча с тёмного портрета оно упало на скамью 8 на почерневшую семью и молвил брат аристократ конец конца концу и подошёл к отцу 9 и пятачком глаза закрыв лежал как пальма был красив С в я т о й ну ещё одна минута без борьбы и без уюта ну ещё одно усилье вон вдали видна Севилья Л ю д и ура, ура видна гора мы пришли это Бог Б о г (громко) исчезни С в я т о й (исчезая) слава Богу Б о г исчезните В с е (исчезая) слава Богу <Март 1930> |
|
и в этот день меня манил магнит малюток и могил я утром встал я сел на ленту цвела листва я поклонился монументу и тихо вышел за дрова был сон приятным шло число 1 я вижу ночь идёт обратно 2 , С1 я вижу люди понесло моря монеты и могилу мычанье лебедя и силу я вижу всё и говорю и ничего не говорю я всё узнал. Я понимаю 3 я мысль из тела вынимаю кладу на стол сию змею её ровесницу мою я бегаю пустой по Польше крича то Господи то больше то лакомка то только дольше вообще я был как сумасшедший за мной виднелся только рай и каждый голубь, лев прошедший кричал скачи и помирай куда умрёшь? и что сожрёшь? С2 Вопрос это поле людиполе боевое еду на верблюде 4 еду я и вою вою боги о звезде где убогие? Ответ везде что мы знаем о Богедети, люди, друзья? мы с тобою на небе – это ты, это я Бог летит Всемогущий через райские кущи сквозь пустые вершины сквозь моря и машины Теория я сегодня скончалсяты скончался вчера кто из нас причащался? Ответ три пераБегущий волк смешно: о чём тут разговор?я мимо шёл. Я вижу лес я долго спал. Я вижу двор, покойник поле. – Я залез я подошёл в тоске, дыша какая скука – не меня под потолком сидит душа как тетерев себя маня Душа иди сюда яиди ко мне я тяжело без тебя как самому без себя скажи мне я который час? скажи мне я кто я из нас? 5 Факт ты сидишь в беседке миразвёздам и планетам брат по дороге два кумира шли из Луги в Петроград 6 , В шли кумиры и виднелись ордена на них блестят а пришли оцепенели стали песней не летят мы есть мы мы из тьмы вы есть вы где же львы? мы рабы сидим и плачем и в гробы грозою скачем и открытые как печь верно значим лечь иль жечь? Факт однако ужасен таинственный фактгде это горы и где тот антракт что знаем мы дети о Боге и сне где горы эти? Ответ на той соснев конце отвечало торчание скал вот смерти начало а я вас искал да очевидно скажу не крестясь что ночь грушевидна вскричал воротясь с того постороннего света 7 и мигом увидев всё это я был там. Я буду я тут и я там 8 малютку и будду кому-то отдам индийские черти речка течёт два часа смерти 9 а Богу почёт 10 Факт значительной не знал эпохиконец и смерть родные блохи осталось что лежать и зреть и на себя в кулак смотреть осталось что сидеть и гнить из смерти чудом вырвать нить которые мёртвые которые нет идите четвёртые в тот кабинет
здесь окончательно Бог (подымаясь) садитесьвы нынче мои гости мы где? Ответ мы кости?конец 16 апреля 1930 |
|
мы двое воюем в свирепую ночь и воем и дуем и думаем дочь и эта война как таинственный ствол малютка вина я думаю темя проносится час с минутами теми на яблоке мчась 1, В я тучу поймаю другая спешит я небо снимаю и демон пищит летают болтают большие орлы 2 мурлычут глотают добычу ослы но с кем ты воюешь смешной человек и стоя тоскуешь стучишь в голове? воюю со свечкой 3 в ночной тесноте и памяти речка стучит в темноте человек ровесник миру в то же время с ним рождён ходит с палкой по Памиру удручён и поражён где же, где же? он бормочет где найду я сон и дом или дождь меня замочит кем я создан? кем ведом? наконец-то я родился наконец-то я в миру наконец я удавился наконец-то я умру Малютка вина умираемумираем за возвышенным сараем на дворе или на стуле на ковре или от пули на полу иль под полом иль в кафтане долгополом забавляясь на балу в пыльной шапке в пыльной тряпке будь богатый будь убогий одинаково везде мы уносимся как боги к окончательной звезде 4 человек лежит унылый он уж больше не жилец он теперь клиент могилы и богов загробных жрец на груди сияет свечка и едва открыт глазок из ушей гнилая речка вяло мочит образок а над ним рыдает мама и визжит его птенец Боже что за панорама скажет мёртвый наконец 5 вижу туловище Бога вижу грозные глаза но могила как берлога над могилою лоза умираю умираю и скучаю и скорблю дней тарелку озираю 6 боль зловещую терплю Ангел это что грозди?Малютка вина два бойцадва конца посредине гвоздик 7 Неизвестно кто мы двоевоем лежим и тлеем слегка жужжим бежим и млеем летит над нами бог зимы но кто же мы? <1930> |
|
чтобы было всё понятно надо жить начать обратно и ходить гулять в леса обрывая волоса а когда огонь узнаешь или в лампе или в печке то скажи чего зияешь ты огонь владыка свечки что ты значишь или нет где котёл где кабинет вьются демоны как мухи над кусочком пирога показали эти духи руки ноги и рога звери сочные воюют лампы корчатся во сне дети молча в трубку дуют бабы плачут на сосне и стоит универсальный бог на кладбище небес конь шагает идеальный наконец приходит лес мы испуганно глядим думая что это дым лес рычит поднявши руки лес волнуется от скуки шепчет вяло я фантом буду может быть потом и стоят поля у горки на подносе держат страх люди звери черногорки веселятся на пирах бурно музыка играет и зыряне веселятся пастухи пастушки лают на столах челны крутятся а в челнах и там и тут видны венчики минут здесь всеобщее веселье это сразу я сказал то рождение ущелья или свадьба этих скал это мы увидим пир на скамье присядем трубной между тем вертясь как мир по рукам гремели бубны будет небо будет бой или будем мы собой по усам ходили чаши на часах росли цветы и взлетали мысли наши меж растений завитых наши мысли наши лодки наши боги наши тётки наша души наша твердь наши чашки в чашках смерть но сказали мы однако смысла нет в таком дожде мы как соли просим знака знак играет на воде холмы мудрые бросают всех пирующих в ручей в речке рюмки вырастают в речке родина ночей мы подумав будто трупы показали небу крупы море время сон одно скажем падая на дно захватили инструменты души ноги порошки и расставив монументы засветив свои горшки мы на дне глубоком моря мы утопленников рать мы с числом пятнадцать споря будем бегать и сгорать но однако шли года шёл туман и ерунда кто упал на дно морское корабельною доскою тот наполнился тоскою зубом мудрости стучит кто на водоросли тусклой постирать повесил мускул и мигает как луна когда колышется волна кто сказал морское дно и моя нога одно в общем все тут недовольны молча вышли из воды позади гудели волны принимаясь за труды корабли ходили вскачь кони мчались по полям и была пальба и плач сон и смерть по облакам все утопленники вышли 12 почесались на закат и поехали на дышле кто был беден кто богат я сказал я вижу сразу всё равно придёт конец нам несут большую вазу там цветок и бубенец 13 это ваза это ловко это свечка это снег это соль и мышеловка для веселья и для нег здравствуй бог универсальный я стою немного сальный волю память и весло слава небу унесло <1930> |
|
и море ничего не значит С1 и море тоже круглый нуль 1 , С1 и человек напрасно скачет в пучину от ножа и пуль и в море так же ходят рыбки собаки бегают играют скрипки и водоросли спят как тётки и будто блохи скачут лодки и в море так же мало смысла оно покорно тем же числам 2 , С1 оно пустынно и темно быть может море ты окно? быть может море ты одно? я сам ходил в леса по пояс я изучал зверей науку бывало крепкой водкой моясь испытывал я смерть и скуку В1 передо мной вращались звери разнообразные сырые но я закрыл лесные двери чтобы найти миры вторые 3 вот я стою на этих скалах 4 и слышу мёртвых волн рычанье и на руках моих усталых написаны слова прощанья 5 прощайте горы и леса прощай барсук прощай лиса Я откуда-то идёт сановникв его руке пищит шиповник на всё глядит великосветски икает редко по-немецки и величаво горделиво остановившись он стоит шумит сосна болтает слива волна безумная блестит мечтает лодка и пучина вдруг говорит ему: мужчина и ты устав от государства и службы испытав коварство узнав ненужность эполет ужель тебе постыл балет и жизнь предстала кровопийцей и ты стоишь самоубийцей Сановник вот перед вами япучина милая моя я вижу здесь ещё людишки хотят купить на дне домишки чтоб в этих домиках морских с русалками обедать чтобы в трактирах водяных морской коньяк отведать мы верим в то что не умрём что жизнь имеет продолженье 6 мерцает рыба серебром мы любим пиво любим ром играем с бабкой в размноженье моя невеста дурдина мои любила ордена но целый год весну и лето не выходила из клозета и я отчаялся потух сказал себе я не петух не пищевод она же утка и продолжение желудка она рабыня живота тут появилась пустота и понял я что всё роскошно но пакостно тоскливо тошно и я к тебе склоняюсь море на документах слово горе гляди написано везде и вижу сотни категорий 7 как рыбы плавают в воде С1 на диване люди птицы 8 мысли мыши и кусты и у всех печальны лица и у всех глаза пусты птицы ходят по траве будто сны на голове люди жёлтые лежат лодки светят дребезжат мысли крадутся в могилу 9 , С2 через дождь и через силу мыши ходят вдоль домов с видом греческих умов 10 и прозрачны и чисты спят под знаменем кусты 11 Голос все сюда явитесь В2и зажгите ваши свечи демон овощ дождь и витязь нынче к нам идут на вечер море берег и звезда мы устроим пир огромный вылетает ангел тёмный 12 из пучины из гнезда Ангел все ли все лиздесь собрались все ли сели на полу музыканты собирались как пингвины на скалу выходило море в гости с ним под руку шла звезда и сказало море бросьте думать бегать ерунда думай думай думай думай бегай прыгай и ворчи смерть возьмёт рукой угрюмой поздно выскочат врачи будто лебеди, родные соберутся вкруг постели и труды придут иные залетают мухи в теле но чему могу помочь дети люди в эту ночь Охотник море море госпожа 13на тебя одна надежда мы к тебе идём дрожа Сановник замолчи невежда!мы море море дорогое понять не можем ничего 14 прими нас милое второе и водяное божество как звери бегаем во мраке откинув шпаги мысли фраки в руке дымится банка света взгляни могущее на это на голове стучит венец приходит нам – пришёл конец 15 Море я не могуМорской демон а что я говорилОхотник я думаю я плачу я так же ничего не значу 16<1930> |
Солнце светит в беспорядке, (расписывается в своём отчаянном положении и с трудом Д е в у ш к а.Фомин ведь ты же убежал,Ф о м и н. П ё т р И в а н о в и ч
С т и р к о б р е е в19.28 один в своей Скоро юноши придут, Ф о м и н. Вы меня одобряете. Это превосходно. Вот С о ф. М и х.Сергей, Иван и Владислав и Митя Ф о м и н. Нет в туфлю. Нет в туфлю. Большего не С о ф. М и х. Рази я так божественна. Нос у меня Ф о м и н. Что вы, любящему человеку, как мне, всё И ваши пышные штанишкиС о ф. М и х. Фомин золотой. Лейка моя. Фомин её целует и берёт. Она ему конечно отдаётся. С о ф. М и х. Ах по-моему мы что-то наделали. Ф о м и н. Это только кошки и собаки могут наделать. С о ф. М и х. Я бы хотела ещё разик. Ф о м и н. Мало ли что. Как я тебя люблю. Скучно С о ф. М и х. Ангел. Богатырь. Ты уходишь. Когда же Ф о м и н. Я когда-нибудь приду. (Они обнялись и заплакали). Фомин пошёл на улицу, а Софья Михайловна подошла В е н е р а сидит в своей разбитой спальне19.44 и стрижёт Увидев одного постарела,Ф о м и н. Ф о м и н. Не будем об этом говорить. Мне неприятно. В е н е р а. Да уж ладно, лежи спи. Ф о м и н (просыпаясь). Это коровник какой-то, я Спустите мне, спустите сходни, В е н е р а. Тебе надо штаны спустить и отрезать то, Вбегает мёртвый господин. Ф о м и н.Я вижу женщина цветокЖ е н щ и н а (просыпаясь с блестящими слезами). (Уходит). Н о с о в. Фомина надо лечить. Он сумасшедший, как Ж е н щ и н а. Женщина спит. Ф о м и н (возвращаясь). Я сразу сказал:
у земли Н о с о в. Ты бедняга не в своём уме. После этого Фомин пошёл в тёмную комнату, где Ф о м и н.Остроносов ты здесь?О с т р о н о с о в.Я весь.Ф о м и н.Что ты думаешь, о чём?О с т р о н о с о в.Я прислонясь плечом к стенеФ о м и н. |
|
Куприянов и его дорогая женщина Наташа проводив тех свиных гостей укладываются спать. К у п р и я н о в снимая важный галстук сказал: Пугая мглу горит свеча, у ней серебряные кости. Наташа, что ты гуляешь трепеща, ушли давно должно быть гости. Я даже позабыл, Маруся, Соня, давай ложиться дорогая спать, тебя хочу я покопать и поискать в тебе различные вещи, недаром говорят ты сложена не так как я. Н а т а ш а (снимая кофту). Куприянов мало проку с этой свечки, она не осветила бы боюсь овечки, а нас тут двое, боюсь я скоро взвою от тоски, от чувства, от мысли, от страха, боюсь тебя владычица рубаха, скрывающая меня в себе, я в тебе как муха. К у п р и я н о в (снимая пиджак). Скоро скоро мы с тобой Наташа предадимся смешным наслаждениям. Ты будешь со мной, я буду с тобой Заниматься деторождением. И будем мы подобны судакам. Н а т а ш а (снимая юбку). О Боже, я остаюсь без юбки. Что мне делать в моих накрашенных штанах. На стульях между тем стояли весьма серебряные кубки, вино чернело как монах и шевелился полумёртвый червь. Я продолжаю. Я чувствую мне даже стало стыдно, себя я будто небо обнажаю: покуда ничего не видно, но скоро заблестит звезда. Ужасно всё погано. К у п р и я н о в (снимая брюки). Сейчас и я предстану пред тобой почти что голый как прибой. Я помню раньше в этот миг я чувствовал восторг священный, я видел женщины родник зелёный или синий, но он был красный. Я сходил с ума, я смеялся и гладил зад её атласный, мне было очень хорошо, и я считал что женщина есть дудка, она почти что человек, недосягаемая утка. Ну ладно, пока что торопись. Н а т а ш а (снимая штаны). Своё роняя оперенье, я думаю твой нос и зренье теперь наполнены мной, ты ешь мой вид земной. Уже ты предвкушаешь наслажденье стоять на мне как башня два часа, уже мои ты видишь сквозь рубашку волоса и чувствуешь моей волны биенье. Но что-то у меня мутится ум, я полусонная как скука. К у п р и я н о в (снимая нижние штаны). Я полагаю что сниму их тоже, чтоб на покойника не быть похожим, чтоб ближе были наши кожи. Однако посмотрим в зеркало на наши рожи. Довольно я усат. От страсти чуть-чуть красен. Глаза блестят, я сам дрожу. А ты красива и светла, И грудь твоя как два котла, возможно что мы черти. Н а т а ш а (снимая рубашку). Смотри-ка, вот я обнажилась до конца и вот что получилось, сплошное продолжение лица, я вся как будто в бане. Вот по бокам видны как свечи мои коричневые плечи, пониже сытных две груди, соски на них сияют впереди, под ними живот пустынный, и вход в меня пушистый и недлинный, и две значительных ноги, меж них не видно нам ни зги. Быть может тёмный от длины ты хочешь посмотреть пейзаж спины. Тут две приятные лопатки как бы солдаты и палатки, а дальше дивное сиденье, его небесное виденье должно бы тебя поразить И шевелился полумёртвый червь, кругом ничто не пело, когда она показывала хитрое тело. К у п р и я н о в (снимая рубашку). Как скучно всё кругом и как однообразно тошно. Гляди я голым пирогом здесь пред тобой стою роскошно. И поднята могущественно к небу моя четвёртая рука. Хотя бы кто пришёл и посмотрел на нас, а то мы здесь одни да на иконе Спас, интересно знать сколько времени мы раздевались. Пожалуй пол-часа, а? Как ты полагаешь? Меж тем они вдвоём обнялись, к постели тихой подошли. – Ты окончательно мне дорога Наташа,– ей Куприянов говорит. Она ложится и вздымает ноги, и бессловесная свеча горит. Н а т а ш а. Ну что же Куприянов, я легла, устрой чтоб наступила мгла, последнее колечко мира, которое ещё не распаялось, есть ты на мне. А чёрная квартира над ними издали мгновенно улыбалась. Ложись скорее Куприянов, Умрём мы скоро. К у п р и я н о в. Нет, не хочу. (Уходит). Н а т а ш а. Ужасно, я одна осталась, любовь ко мне не состоялась, лежу одна, лежу грущу, рукой в окрестности верчу. (Плачет). К у п р и я н о в (сидя на стуле в одиноком наслаждении). Я сам себя развлекаю. Ну вот всё кончилось. Одевайся. Дремлет полумёртвый червь. Н а т а ш а (надевая рубашку). Я затем тебя снимала, потому что мира мало, потому что мира нет, потому что он выше меня. Я осталась одинокой дурой. со своей безумною фигурой. К у п р и я н о в (надевая рубашку). Наташа, гляди светает. Н а т а ш а (надевая штаны). Уйдите я на вас смотреть не хочу, сама себя я щекочу и от этого прихожу в удивительное счастие. Я сама для себя источник. Я люблю другого. Я молча одеваюсь в сон. Из состояния нагого я перейду в огонь одежд. К у п р и я н о в (надевая нижние штаны). И нету для меня надежд. Мне кажется, что становлюсь я меньше и бездыханнее и злее. От глаз подобных жарких женщин бегут огни по тела моего аллее, я сам не свой. Зевает полумёртвый червь. Н а т а ш а (надевая юбку). Какой позор, какое бесстыдство. Я доверилась последнему негодяю. Это хам человеческого рода – и такие тоже будут бессмертными. Стояла ночь. Была природа. Зевает полумёртвый червь. К у п р и я н о в (надевая брюки). О природоведение, о логика, о математика, о искусство, не виноват же я что верил в силу последнего чувства. О как всё темнеет. Мир окончательно давится. Его тошнит от меня, меня тошнит от него. Достоинство спряталось за последние тучи. Я не верил в количество звёзд. Я верил в одну звезду. Оказалось что я одинокий ездок, и мы не были подобны судакам. Н а т а ш а (надевая кофту). Гляди идиот, гляди на окончания моей груди. Они исчезают, они уходят, они уплывают, потрогай их дурак. Сейчас для них наступит долгий сон. Я превращаюсь в лиственницу. я пухну. К у п р и я н о в (надевая пиджак). Я говорил, что женщина это почти что человек, она дерево. Что же теперь делать. Я закурю, я посижу, я подумаю. Мне всё чаще и чаще кажется странным, что время ещё движется, что оно ещё дышит. Неужели время сильнее смерти, возможно что мы черти. Прощай дорогая лиственница Наташа. Восходит солнце мощное как свет. Я больше ничего не понимаю. Он становится мал-мала меньше и исчезает. Природа предаётся одинокому наслаждению. <Сентябрь 1931> |
|
ДЕМОН. Няню демон вопросил –няня сколько в мире сил. Отвечала няня: две, обе силы в голове. 1 НЯНЯ. Человек сидит на веткеи воркует как сова, 2 а верблюд стоит в беседке и волнуется трава. ЧЕЛОВЕК. Человек сказал верблюдуты напомнил мне Иуду. ВЕРБЛЮД. Отчего спросил верблюд.Я не ем тяжёлых блюд. ДУРАК-ЛОГИК. Но верблюд сказал: дурак,ведь не в этом сходство тел, в речке тихо плавал рак, от воды он пропотел, но однако потный рак не похож на плотный фрак пропотевший после бала. 3 СМЕРТЬ. Смерть меня поколебала,я на землю упаду под землёй гулять пойду. УБИЙЦЫ. Появились кровопийцыпод названием убийцы, с ними нож и пистолет, жили двести триста лет. И построили фонтан и шкатулку и шантан, во шантане веселились, во фонтане дети мылись. НЯНЬКИ. Няньки бегали с ведёркомпо окружности земной. Всё казалось им тетёркой. ОН. Звери лазали за мной, В1я казался им герой, а приснился им горой. ЗВЕРИ ПЛАЧА. Звери плача: ты висел.Всё проходит без следа. Молча ели мы кисель, лёжа на кувшине льда. РОГАТЫЕ БАРАНЫ. Мы во льду видали страны.Мы рогатые бараны. ДЕМОН. Бросьте звери дребедень,настаёт последний день, новый кончился шильон, мир ложится утомлён, мир ложится почивать, Бог собрался ночевать. Он кончает все дела. ЛЯГУШКА. Я лягушку родила.Она взлетела со стола, как соловей и пастила, теперь живёт в кольце Сатурна, В2 бесшабашно, вольно, бурно, В3 существует квакает, так что кольца крякают. ВИСЯЩИЕ ЛЮДИ. Боже мы развешаны,Боже мы помешаны, мы на дереве висим, в дудку голоса свистим, шашкой машем вправо влево как сундук и королева. НЯНЬКА. Сила первая светло,и за ней идёт тепло, а за ней идёт движенье и животных размноженье. В4 ТАПИР. Как жуир спешит тапир 4 , В5на земли последний пир. МЕТЕОР. И сверкает как костёрв пылком небе метеор. ЭПИЛОГ. На обоях человек,а на блюдечке четверг. 5 <1931?> |
|
Конь степной бежит устало, пена каплет с конских губ. 1 Гость ночной тебя не стало, вдруг исчез ты на бегу. Вечер был. Не помню твердо, было все черно и гордо. Я забыл существованье слов, зверей, воды и звёзд. Вечер был на расстояньи от меня на много верст. 2 Я услышал конский топот и не понял этот шопот, я решил, что это опыт превращения предмета 3 из железа в слово, 4 в ропот, в сон, в несчастье, в каплю света. Дверь открылась, входит гость. Боль мою пронзила кость. 5 Человек из человека наклоняется ко мне, на меня глядит как эхо, он с медалью на спине. Он обратною рукою показал мне – над рекою рыба бегала во мгле, отражаясь как в стекле. Я услышал, дверь и шкап сказали ясно: конский храп. Я сидел и я пошёл как растение на стол, В1 как понятье неживое, как пушинка или жук, на собранье мировое насекомых и наук, 6 гор и леса, скал и беса, птиц и ночи, слов и дня. Гость я рад, я счастлив очень, я увидел край коня. Конь был гладок, без загадок, прост и ясен как ручей. Конь бил гривой торопливой, говорил – я съел бы щей. Я собранья председатель, я на сборище пришёл. – Научи меня Создатель. В2 Бог ответил: хорошо, Повернулся боком конь, и я взглянул в его ладонь. В3 Он был нестрашный. Я решил, я согрешил, значит, Бог меня лишил воли, тела и ума. Ко мне вернулся день вчерашний. В кипятке была зима, в ручейке была тюрьма, был в цветке болезней сбор, был в жуке ненужный спор. Ни в чём я не увидел смысла. Бог Ты может быть отсутствуешь? Несчастье. Нет я всё увидел сразу, поднял дня немую вазу, я сказал смешную фразу – чудо любит пятки греть. 7 Свет возник, слова возникли, мир поник, орлы притихли. Человек стал бес и покуда будто чудо через час исчез. 8 Я забыл существованье, я созерцал вновь расстоянье. <1931–1934> |
|
Зумир. 1 Желая сообщить всем людям,зверям, животным и народу о нашей смерти, птичьим голосом мы разговаривать сегодня будем, и одобрять лес, реки и природу спешим. Существовал ли кто? 2 Быть может птицы или офицеры, и то мы в этом не уверены, но всё же, нельзя, нельзя, нельзя забыть хотя бы те примеры, у птиц не существуют локти, кем их секунды смерены. 3 Кумир. 4 Прерву тебя.Зумир. Что?Кумир. Тебя прерву.Зумир. Прерви.Кумир. Прервал тебя.Зумир. Я продолжаю.Чумир. Весь в мыслях я лежал,обозревая разные вещи, предметы. Я желал. Горело всё кругом. Спешило всё бегом, бегом. Впрочем когда следишь за временем, то кажется что всё бежит, и кажется гора дрожит и море шевелится, песок с песчинкой говорит, и будто рыбы борются цветы и чай на блюдце. Луна с луной, звезда с звездой и снег с водой, и снег седой, и хлеб с едой, – везде как будто бы видны сраженья, все видим в площади движенье. Мы спим. Мы спим. Тумир. Что в мире есть? Ничего в мире нет,всё только может быть? Кумир. Что ты говоришь? А енот есть. А бобёр есть.А море есть. Тумир. Всего не счесть,что в мире есть. Стакан и песнь и жук и лесть, по лесу бегающие лисицы, стихи, глаза, журавль и синицы, и двигающаяся вода, медь, память, планета и звезда, одновременно не полны сидят на краешке волны. Со всех не видим мы сторон ни пауков и ни ворон, в секунду данную оне лежат как мухи на спине. В другую боком повернутся, поди поймай их, они смеются. Не разглядеть нам мир подробно, ничтожно всё и дробно. Печаль меня от этого всего берёт. Кумир. Ночь ужасная черна,жизнь отвратительна, страшна. Друг друга человек жалеет, слезами руки поливает, щеку к щеке он прижимает, он сон лелеет. Бессмертен сон. Лежит человек с девой на кровати, её обняв. На столике свеча дымится, в непостижимое стремится. Обои хладнокровны, стаканы дышат ровно. Как будто бы миролюбива ночь, блистают точные светила. Страсть человека посетила, и он лежит жену обняв. Он думает, какого чёрта, всё хорошо кругом, всё мёртво. Лишь эта девушка жена жива и дивно сложена. Растения берёт он в руки и украшает ей живот, цветами музыки её он украшает, слогами шумными он ей поёт. Но ночь предстанет вдруг оживлена. Свеча завянет, закричит жена. На берег выбежит кровати, туда где бьёт ночной прибой, и пену волн и перемену они увидят пред собой. Проснутся каменные предметы и деревянные столы. Взлетят над ними как планеты богоподобные орлы. Тумир. Так значит нет уверенности в часе,и час не есть подробность места. Час есть судьба. О, дай мне синьку. 3-й умир.(ающий). Хочу рассказать историю моей смерти.Шесть месяцев уж шла война. Я был в окопах. Я не пил вина. Не видел женской незабудки. Не видел сна. Не знал постели. Не слышал шутки. Пули сплошь свистели. Немецкие руки врагов не боялись наших штыков. Турецкие глаза врагов не пугались наших богов. Австрийская грудь врага стала врагу не дорога. Лишь бы ему нас разбить. Не знали мы все как нам тут быть. Мы взяли Перемышль и Осовец, был каждый весел, богач сибирский иль купец, иль генерал встать уж не могший с кресел. Все смеялись. Стало быть нам удалось врага разбить и победить и вдруг убить. Лежат враги без головы на бранном поле, и вдовы их кричат увы, их дочки плачут оли. Все находились мы в патриотическом угаре, но это было с общей точки зрения. Лес не заслуживает презрения, река течёт одновременно покорная своей судьбе. Что расскажу я о себе? 1-й умир.(ающий). Я тебя прерву.3-й умир.(ающий). Что?1-й умир.(ающий). Прерву тебя.3-й умир.(ающий). Прерви меня.1-й умир.(ающий). Прервал тебя.2-й умир.(ающий). Я продолжаю.3-й умир.(ающий). В окопе на кровати я лежали Мопассана для себя читал, и раздражался от желания приласкать какую-нибудь пышную Маланию. Хотелось мне какую-нибудь девушку помять в присутствии моей довольно близкой смерти. Мысли эти были плохи, и в наказанье мне живот, поверьте, кусали вши, чесали блохи. Вдруг выбегаетВся армия бежит, она бежит как раз. Оставлена Варшава Рига, Минск и Павел Павлович Кавказ. А вышел я на край реки, держа в руке пустые пузырьки, и с грустью озирал досадное поражение, как быстро кончилось несчастное сражение. И надо мной вертелся ангелок, он чью-то душу в рай волок, и мне шептал: и твой час близок, тебе не спать с твоей невестой Лизой. И выстрел вдруг раздался, и грудь моя поколебалась. Уж я лежал шатался, и надо мной берёза улыбалась. Я был и ранен и убит. 18 То было в тысячу девятьсот четырнадцатом году. 4-й умир.(ающий). Да это верно. О времени надо думать так жекак о своей душе. Это верно. 2-й умир.(ающий). Хочу рассказать вам историю своей смерти.Я сидел в своей гостиной, я сидел в своей пустынной, я сидел в своей картинной, я сидел в своей старинной, я сидел в своей недлинной за столом. Я сидел за столом, вовсе не махал веслом. Я не складывал частей, я сидел и ждал гостей без костей. Ко мне шли гости: Мария Павловна Смирнова, секретарь суда Грязнов, старый, хмурый, толстый, вдовый, и Зернов. Генерал и генеральши, юнкер Пальмов, гусар Борецкий, круглый, что орех твой грецкий. Дальше. Вечер славно протекал, как всегда в еде, в беседе. За освобождение крестьян вдруг разбушевался генерал, он был смутьян. – Крестьян освобождать не надо, им свобода хуже ада, им надо кашу, надо плеть. – Нет их надо пожалеть, сказал купец Вавилов, довольно их судьба давила. Вмиг завязался спор на час, и всех развлёк и занял нас. Вдруг на меня тоска напала, я беспокойство ощутил, с тоской взглянул на генерала и на Вавилова взглянул. Борецкий с дамами шутил, трещал под ним некрепкий стул. Я к зеркалу направился в досаде. Казалось мне, за мной шагает кто-то сзади, и в зеркало я увидал Скворцова, он умер восемь лет назад. Его глаза полуприкрыты, и щеки синие небриты, и мертвый и дурацкий взгляд манил меня выйти из столовой, он мне шептал: ты слаб и стар, тут меня хватил третий апоплексический удар. Я умер. Это было в тысячу восемьсот пятьдесят восьмом году. 1-й умир.(ающий). Да покойники, мы пьём из невесёлой чаши,нам не сладки воспоминанья наши. Я также был когда-то жив и Финский я любил залив. На состояние воды рябое глядел и слушал шум прибоя. Картины Репина про бурлаков мне очень были милы, и Айседору без чулков любил я поглядеть. Всё это было. Я Бальмонта читал стихи, я государственную думу любил как пуму, где депутаты ругались как петухи, и Блока дивные стишки как в море бурном гребешки нам иногда ласкали слух и возвышали наш дух. Мы храбро церковь презирали, мы ругали все Бога и попов. Мы авиаторов любили, давя без музыки клопов. Аэроплан мы одобряли. Тогда один среди лесов любил гулять теософ. Тогда писатель граф Толстой уж не ложился с дамой спать. В год тысяча девятьсот шестой, затем седьмой, восьмой, существенный бежал и прятался как день обещанный и всё не мог для нас настать. Мы жили все в неопределенном состоянии и часто находились в жёлтом здании. И многие из нас, взяв в руки пистолет, пред этим за обедом съев котлет, теперь пытались пистолет проглотить и с жизнью кончить все подсчёты, чтоб больше бы не жить. Кумир. Прерву тебя.1-й умир.(ающий). Прерви меня.И я подобною работой однажды тоже занялся. Мне стало ясно. Жизнь никчёмна, мне на земле широкой тёмной не находилось больше места, и я за ум взялся, сказал: прощай, прощай навек невеста и газированная вода. Меня не будет больше никогда. Сидел в своём я кабинете и горевал. На пистолете курок сверкал. И пистолет я в рот вложил, как бы вина бутылку, через секунду ощутил стук пули по затылку. И разорвался мой затылок на пять и шесть частей. 21 Это было в тысячу девятьсот одиннадцатом году. 4-й умир.(ающий). Был бой. Гражданская войнав Крыму, в Сибири и на севере. Днепр, Волга, Обь, Двина. На ржи, на лютиках, на клевере, везде лежали трупы. Был голод, не хватало супа. Концы ужасной этой битвы остры как лезвие у бритвы, я даже не успел прочесть молитвы, как от летящей пули наискось я пал подкошенный как гвоздь. Граждане, взмолился я, родные, ведь у меня ребята есть грудные, и эти молодые дети теперь одни останутся на свете. И две жены моих красавицы теперь развратничать начнут. О хоть бы, хоть бы мне поправиться, но командир сказал – капут. Подумай сам, ведь ты убит, тут доктор помощь оказать не сможет, и окровавленный твой вид в земле червяк довольно скоро сгложет. Я говорю ему – нет командир, червяк быть может сгложет мой мундир и может быть в теченье часа моё сожрет всё мясо. Но мысль мою и душу червяк не съест, и я его не трушу. Но я уже не говорил. Я думал. И я уже не думал, я был мёртв. Моё лицо смотрело на небо без шума, и признак жизни уходил из вен и из аорт. В моих зрачках число четыре отражалось, а битва, бой, сраженье продолжалось. То тысячу девятьсот двадцатый был год. Зумир. Мы выслушали смерти описанья,мы обозрели эти сообщенья от умирающих умов. Теперь для нашего сознанья нет больше разницы годов. Пространство стало реже, и все слова – паук, беседка, человек,– одни и те же. Кто дед, кто внук, кто маргаритка, а кто воин, мы все исчадия наук и нами смертный час усвоен. Чумир. Спят современники морей.Кумир. Куда же им.<1931–1934> |
|
Мне жалко что я не зверь,1 бегающий по синей дорожке, говорящий себе поверь, а другому себе подожди немножко, мы выйдем с собой 2 погулять в лес для рассмотрения ничтожных листьев. Мне жалко что я не звезда, бегающая по небосводу, в поисках точного гнезда она находит себя и пустую земную воду,3 никто не слыхал чтобы звезда издавала скрип, её назначение ободрять собственным молчанием рыб. Ещё есть у меня претензия, что я не ковёр, не гортензия.4 Мне жалко что я не крыша, распадающаяся постепенно, которую дождь размачивает, у которой смерть не мгновенна. Мне не нравится что я смертен, мне жалко что я неточен. Многим многим лучше, поверьте, частица дня единица ночи.5 Мне жалко что я не орёл, перелетающий вершины и вершины, которому на ум взбрёл человек, наблюдающий аршины.6 Мне жалко что я не орёл, перелетающий длинные вершины, которому на ум взбрёл человек, наблюдающий аршины. Мы сядем с тобою ветер на этот камушек смерти.7 Мне жалко что я не чаша, мне не нравится что я не жалость.8 Мне жалко что я не роща, которая листьями вооружалась. Мне трудно что я с минутами,9 меня они страшно запутали. Мне невероятно обидно что меня по-настоящему видно. Ещё есть у меня претензия, что я не ковёр, не гортензия. Мне страшно что я двигаюсь не так как жуки жуки,10 как бабочки и коляски и как жуки пауки. Мне страшно что я двигаюсь непохоже на червяка, червяк прорывает в земле норы, заводя с землёй разговоры.11 Земля где твои дела, говорит ей холодный червяк, а земля распоряжаясь покойниками, может быть в ответ молчит, она знает что всё не так 12 Мне трудно что я с минутами, они меня страшно запутали. Мне страшно что я не трава трава, мне страшно что я не свеча.13 Мне страшно что я не свеча трава, на это я отвечал, и мигом качаются дерева. Мне страшно что я при взгляде на две одинаковые вещи не замечаю что они различны, что каждая живёт однажды. Мне страшно что я при взгляде на две одинаковые вещи не вижу что они усердно стараются быть похожими. Я вижу искажённый мир,14 я слышу шёпот заглушённых лир,15 и тут за кончик буквы взяв, я поднимаю слово шкаф, теперь я ставлю шкаф на место,16 он вещества крутое тесто Мне не нравится что я смертен, мне жалко что я не точен, многим многим лучше, поверьте, частица дня единица ночи Ещё есть у меня претензия, что я не ковёр, не гортензия. Мы выйдем с собой погулять в лес для рассмотрения ничтожных листьев, мне жалко что на этих листьях я не увижу незаметных слов, называющихся случай, называющихся бессмертие, называющихся вид основ.17Мне жалко что я не орёл, перелетающий вершины и вершины, которому на ум взбрёл человек, наблюдающий аршины. Мне страшно что всё приходит в ветхость, и я по сравнению с этим не редкость. Мы сядем с тобою ветер на этот камушек смерти. Кругом как свеча возрастает трава, и мигом качаются дерева. Мне жалко что я не семя, мне страшно что я не тучность. Червяк ползёт за всеми, он несёт однозвучность. Мне страшно что я неизвестность, мне жалко что я не огонь. <1934> |
|
Ответ. Вбегает ласточка.27.2 Вопрос. Но кто ты ласточка небес, ты зверь или ты лес.Н е с у щ е с т в у ю щ и й о т в е т л а с т о ч к и. Я часовщик.Вопрос. Но кто тебя здесь повстречал в столичном этом мраке,О т в е т л а с т о ч к и. Я солдат.Вопрос. Не небосклон ли ты жалеешь, когда на нём как планета алеешь,О т в е т л а с т о ч к и. Стал небосклон пустым и чистымВопрос. Проходит час времени. О т в е т. Проходит час времени. Вопрос. Похож ли ветер на цветки, на маргаритки и тюльпаны.О т в е т. Сидел старик. Из рук он делает щиткиВопрос. Похож ли ветер на скамью? О т в е т. Понятное над нами всходит утро, за пищей хочется лететьВопрос. Скажи кто прав, яО т в е т. Мы чуем камни просыпаются, они заводят разговор,Вопрос. Ах ласточка ты коршун. Столица здесь.Л а с т о ч к а. Не есть ли море лучший мир.27.4С п р а ш и в а ю щ и й. Ласточка что нам делать?О т в е т. Снег был зимой числом. Он множествен.Вопрос. Проходит час времени. О т в е т. Проходит час времени. Вопрос. Не избегают ли нас. О т в е т. Проплыли тучи синие как краска. Жук пробежал. Трава подвинулась на точкуВопрос. Не обегают ли нас. Мы посторонние местаО т в е т. Безупречная вода.27.7 Она бежит бездонные года,27.8Вопрос. Шипит брошенная в ручей свеча, из неё выходит душа.27.9О т в е т. Чернеет всё, день кончился.Вопрос. Похож ли лес на ночь. Деревья есть частица ночи,27.11О т в е т. Сутки прошли. Сутки прошли. <1934?> |
|
3 части Сыны стояли у стенки сверкая ногами, обутыми в шпоры. Они обрадовались и сказали: Обнародуй нам отец Что такое есть Потец. Отец, сверкая очами, отвечал им: Вы не путайте сыны День конца и дочь весны. Страшен, синь и сед Потец. Я ваш ангел. Я отец. Я его жестокость знаю, Смерть моя уже близка. На главе моей зияют Плеши, лысины – тоска. И если жизнь протянется, То скоро не останется Ни сокола ни волоска. Знать смерть близка. Знать глядь тоска. Сыновья, позвенев в колокольчики, загремели в свои языки: Да мы тебя не о том спрашиваем, Мы наши мысли как чертог вынашиваем. Ты скажи-ка нам отец Что такое есть Потец. И воскликнул отец: Пролог, А в Прологе главное Бог. Усните сыны, Посмотрите сны. Сыновья легли спать. Спрятав в карман грибы. Казалось, что стены, и те были послушны. Ах, да мало ли что казалось. Но в общем немногое и нам как и им казалось. Но чу! Что это? Отец опять непрямо отвечал на вопрос. И вновь проснувшимся сыновьям он сказал вот что, восклицая и сверкая бровями: Пускай поёт и пляшет Седой народ. Пускай руками машет Как человек. В мирный день блаженства Ты истекаешь. Как скоро смерти совершенство Я сам постигну. Несутся лошади как волны, Стучат подковы. Лихие кони жаром полны Исчезнув скачут. Но где ж понять исчезновенье, И все ль мы смертны? Что сообщишь ты мне мгновенье, Тебя ль пойму я? Кровать стоит передо мною, Я тихо лягу. И уподоблюсь под стеною Цветам и флагу. Сыны, сыны. Мой час приходит. Я умираю. Я умираю. Не ездите на пароходе, Всему конец.
Сыновья, построясь в ряды, сверкая ногами, начинают
Что такое есть Потец Второй сын, или он же вторая пара:
Может быть Потец свинец Третий сын, или он же третья пара:
Не могу понять отец, Часть втораяОтец летает надписьменным столом. Но не думайте, он не дух. Я видел пожалуйте розу, Сей скучный земли лепесток. Последние мысли, казалось, Додумывал этот цветок. Он горы соседние гладил Последним дыханьем души. Над ним проплывали княгини И звёзды в небесной глуши. Мои сыновья удалились, И лошадь моя как волна Стояла и била копытом, А рядом желтела луна. Цветок убеждённый блаженства, Приблизился Божеский час. Весь мир как заря наступает, А я словно пламя погас. Отец перестаёт говорить стихами и закуривает свечу, держа её в зубах как флейту. При этом он подушкой опускается в кресло. Входит первый сын и говорит: Не ответил же он на вопросы. Поэтому он сразу обращается к подушке с вопросом: Подушка подушка Ответь наконец Что такое есть Потец. Подушка, она же отец: Я знаю. 3наю! Второй сын спрашивает второпях: Так отвечай же, Почто безмолвствуешь. Третий сын совершенно распалён: Напрасно вдовствуешь Уютная подушка. Давай ответ. Первый сын: Отвечай же. Второй сын: Огня сюда, огня! Третий сын: Я сейчас кого-нибудь повешу: Подушка, она же отец: Немного терпенья, Может быть я на всё и отвечу. Хотел бы послушать пенье, Тогда смогу разговаривать. Я очень устал. Искусство дало бы мне новые силы. Прощай пьедестал, Я хочу послушать ваши голоса под музыку. Тогда сыновья не смогли отказать этой потрясённой просьбе отца. Они стали гуртом как скот и спели всеобщую песню. Был брат брит Брут Римлянин чудесный. Все врут. Все мрут. Это был первый куплет. Второй куплет: Пел пил пробегал Один канатоходец. Он акробат. Он галл. Третий куплет: Иноходец С того света Дожидается рассвета. И пока они пели, играла чудная, превосходная, всё и вся покоряющая музыка. И казалось, что разным чувствам есть ещё место на земле. Как чудо стояли сыновья вокруг невзрачной подушки и ждали с бессмысленной надеждой ответа на свой незавидный и дикий, внушительный вопрос: что такое Потец? А подушка то порхала, то взвивалась свечкою в поднебесье, то как Днепр бежала по комнате. Отец сидел над письменным как Иван да Марья столом, а сыновья словно зонты стояли у стенки. Вот что такое Потец. Часть третьяОтец сидел на бронзовомконе, а сыновья стояли по его бокам. А третий сын то стоял у хвоста, то у лица лошади. Как видно и нам и ему, он не находил себе места. А лошадь была как волна. Никто не произносил ни слова. Все разговаривали мыслями. Тут отец сидя на коне и поглаживая милую утку, воскликнул мысленно и засверкал очами: Всё ждёте что скажет отец, Объяснит ли он слово Потец. Боже я безутешный вдовец, Я безгрешный певец. Первый сын, нагибаясь, поднял с полу пятачок и простонал мысленно и засверкал ногами: Батюшка наступает конец. Зрю на лбу у тебя венец. Зря звонишь в бубенец. Ты уже леденец. Второй сын был тоже очень омрачён, она нагнулся с другого бока и поднял дамский ридикюль. Он заплакал мыслями и засверкал ногами: Когда бы я был жрец Или мертвец игрец, Я Твой посетил бы дворец О всесильный Творец. А третий сын стоя у хвоста лошади и пощипывая свои усы мыслями, засверкал ногами: Где ключ от моего ума? Где солнца луч, Подаренный тобой зима? А переместясь к лицу лошади, которая была как волна, и поглаживая мыслями волосы, засверкал ногами: Бровей не видишь ты отец, Кровей каких пустых потец. Тогда отец вынул из карманов дуло одного оружия и показывая его детям, воскликнул громко и радостно, сверкая очами: Глядите: дуло, И до чего ж его раздуло. Первый сын: Где? покажи. Второй сын: Везде. Как чижи. Третий сын: Последний страх Намедни После обедни Рассыпался в прах. И вдруг открылись двери рая, И нянька вышла из сарая, И был на ней надет чепец. И это снова всем напомнило их вечный вопрос о том, Что такое есть Потец. Вмиг наступила страшная тишина. Словно конфеты лежали сыновья поперёк ночной комнаты, вращая белыми седыми затылками и сверкая ногами. Суеверие нашло на всех. На няньке был надет чепец, Она висела как купец. Нянька стала укладывать отца спать, превратившегося в детскую косточку. Она пела ему песню: Над твоею колыбелью По губам плывёт слюна И живет луна. Над могилою над елью Спи тоскуй, Не просыпайся, Лучше рассыпайся. Эй кузнец куй! куй! Мы в кузнице уснём. Мы все узники. И пока она пела, играла чудная, превосходная, всё и вся покоряющая музыка. И казалось, что разным чувствам есть ещё место на земле. Как чудо стоят сыновья возле тихо погасшей кровати отца. Им хочется всё повторить. Нам страшно поглядеть в его, что называется, лицо. А подушка то порхала, то взвивалась свечкой в поднебесье, то как Днепр бежала по комнате. Потец это холодный пот, выступающий на лбу умершего. Это роса смерти, вот что такое Потец. Господи, могли бы сказать сыновья, если бы они могли. Ведь это мы уже знали заранее. <1936-1937> |
Некоторое количество разговоров
|
Ёлка у Ивановых 30Действующие лица:
П у з ы р е в а-мать Действие происходит в 90-х годах. ДЕЙСТВИЕ I |
их бесконечные аршины, вином налитые кувшины, весь мир, как снег, прекрасный, я видел горные потоки, я видел бури взор жестокий, и ветер мирный и высокий, и смерти час напрасный. Вот воин, плавая навагой, Где лес глядит в полей просторы, в ночей неслышные уборы, а мы глядим в окно без шторы на свет звезды бездушной, в пустом сомненье сердце прячем, а в ночь не спим томимся плачем, мы ничего почти не значим, мы жизни ждем послушной. Нам восхищенье неизвестно, Я с завистью гляжу на зверя, ни мыслям, ни делам не веря, умов произошла потеря, бороться нет причины. Мы все воспримем как паденье, и день и тень и сновиденье, и даже музыки гуденье не избежит пучины. В морском прибое беспокойном, Летят божественные птицы, их развеваются косицы, халаты их блестят как спицы, в полете нет пощады. Они отсчитывают время, Они испытывают бремя, пускай бренчит пустое стремя – сходить с ума не надо. Пусть мчится в путь ручей хрустальный, Не плещут лебеди крылами над пиршественными столами, совместно с медными орлами в рог не трубят победный.2 Исчезнувшее вдохновенье теперь приходит на мгновенье, на смерть, на смерть держи равненье певец и всадник бедный. 1b 1940 |
|
Где Где он стоял опершись на статую.1 С лицом переполненным думами. Он стоял.Он сам обращался в статую.2 Он крови не имел. Зрите он вот что сказал: Прощайте темные деревья,3 Он должно быть вздумал куда-нибудь когда-нибудь уезжать.4 Прощайте скалы полевые,5 , 6 <Он> с тоской и с запоздалым раскаяньем начал рассматривать концы трав.7 Прощайте славные концы. <Он во>ображает и вспоминает как он бывало или небывало выходил Я приходил к тебе река. Но здесь он прикидывает в уме, что было бы если бы он увидал и море. Море 11 прощай. Прощай песок.О последнем что есть в природе он тоже вспомнил. Он вспомнил о пустыне.12 Прощайте и вы И так попрощавшись со всеми он аккуратно сложил оружие и вынув из кармана висок выстрелил себе в голову.13 <И ту>т состоялась часть вторая – прощание всех с одним.14 Деревья как крыльями взмахнули <с>воими руками. Они обдумали что Ты нас посещал. Зрите,Что же он сообщает теперь деревьям.16 – Ничего – он цепенеет. Скалы или камни не сдвинулись с места. Они молчанием и умолчанием и отсутствием звука 17 внушали и вам и нам и ему.18 Спи. Прощай. Пришел конец.Что же он возражает теперь камням. – Ничего – он леденеет. Рыбы и дубы подарили ему виноградную кисть и небольшое количество последней радости.19 Дубы сказали: – Мы растем. Что же он скажет рыбам и дубам: – Он не сумеет сказать спасибо. Река властно бежавшая по земле. Река властно текущая. Река властно несущая свои волны. Река как царь.21 Она прощалась так, что. Вот так.22 А он лежал как тетрадка на самом ее берегу. Прощай тетрадь.23 Что он сделает реке? – Ничего – он каменеет. И море ослабшее от своих долгих бурь с сожалением созерцало смерть. Имело ли это море слабый вид орла.24 – Нет оно его не имело. Взглянет ли он на море? – Нет он не может. Когда Когда он28 приотворил распухшие свои глаза, он глаза свои приоткрыл.29 Онприпоминал все как есть наизусть. Я забыл попрощаться с прочим, т.е. он забыл попрощаться с прочим. Тут он вспомнил, он припомнил весь миг своей смерти.30 Все эти шестерки, пятерки. Всю ту – суету. Всю рифму. Которая была ему верная подруга, как сказал до него Пушкин. Ах Пушкин, Пушкин,31 тот самый Пушкин, который жил до него. Тут тень всеобщего отвращения лежала на всем. Тут тень всеобщего лежала на всем. Тут тень лежала на всем.32 Он ничего не понял, но он воздержался.33 И дикари, а может и не дикари, с плачем похожим на шелест дубов, на жужжание пчел,34 на плеск волн, на молчание камней и на вид пустыни, держа тарелки над головами, вышли и неторопливо спустились с вершин на немногочисленную землю. Ах Пушкин. Пушкин. В с ё 35 <1941> |
|
Над морем темным благодатным носился воздух необъятный, он синим коршуном летал, он молча ночи яд глотал. И думал воздух: все проходит, едва висит прогнивший плод. Звезда как сон на небо всходит, пчела бессмертная поет. Пусть человек как смерть и камень безмолвно смотрит на песок. Цветок тоскует лепестками и мысль нисходит на цветок. (А воздух море подметал как будто море есть металл). Он понимает в этот час и лес и небо и алмаз. Цветок он сволочь, он дубрава, мы смотрим на него направо, покуда мы еще живем мы сострижем его ножом. (А воздух море подметал как будто море есть металл). Он человека стал мудрее, он просит имя дать ему. Цветок мы стали звать андреем, он нам ровесник по уму. Вокруг него жуки и пташки стонали как лесные чашки, вокруг него река бежала свое высовывая жало, и бабочки и муравьи над ним звенят колоколами, приятно плачут соловьи, летая нежно над полями. А воздух море подметал, как будто море есть металл. |
К о л о к о л о в.
Я бы выпил еще одну рюмку водичкиК у х а р с к и й. Хотел бы я потрогать небесное тело,С в и д е р с к и й. Кухарский может быть ты нанюхался эфиру?К у х а р с к и й. Я камень трогаю. Но твердость камняК о л о к о л о в. Что же мы тут сидим как дети,К у х а р с к и й. Давайте споем поверхность песни. Песня про тетрадьМоре ты море ты родина волн,С в и д е р с к и й. Однажды я шел по дороге отравленный ядом, |
Перед каждым словом я ставлю вопрос: что оно значит, и над каждым словом я
ставлю показатель его времени. Где дорогая душечка Маша и где ее убогие руки, глаза и
прочие части? Где она ходит убитая или живая? Мне невмоготу. Кому? мне. Что?
невмоготу. Я один как свеча. Я семь минут пятого один 8 минут пятого, как
девять минут пятого свеча 10 минут пятого. Мгновенья как не бывало. Четырех
часов тоже. Окна тоже. Но все то же самое.
|
Темнеет, светает, ни сна не видать, |
С в и д е р с к и й. Перед тобой стоит дорога. И позади тебя лежит тот же путь. Ты стал, ты остановился на быстрый миг, и ты, и мы все увидели дорогу впереди тебя. Но вот тут мы взяли все и обернулись на спину то есть назад, и мы увидели тебя дорога, мы осмотрели тебя путь, и все все как один подтвердили правильность ее. Это было ощущение – это был синий орган чувств. Теперь возьмем минуту назад, или примеряем минуту вперед, тут вертись или оглядывайся, нам не видно этих минут, одну из них прошедшую мы вспоминаем, другую будущую точку воображаем. Дерево лежит дерево висит, дерево летает. Я не могу установить этого. Мы не можем ни зачеркнуть, ни ощупать этого. Я не доверяю памяти, не верю воображению. Время единственное что вне нас не существует. Оно поглощает все существующее вне нас. Тут наступает ночь ума. Время всходит над нами как звезда. Закинем свои мысленные головы, то есть умы. Глядите оно стало видимым. Оно всходит над нами как ноль. Оно все превращает в ноль. (Последняя надежда – Христос Воскрес.)
Христос Воскрес – последняя надежда.
Все что я здесь пытаюсь написать о времени, является, строго говоря, неверным. Причин этому две. 1) Всякий человек, который хоть сколько-нибудь не понял время, а только не понявший хотя бы немного понял его, должен перестать понимать и все существующее. 2) Наша человеческая логика и наш язык не соответствуют времени ни в каком, ни в элементарном, ни в сложном его понимании. Наша логика и наш язык скользят по поверхности времени.
Тем не менее, может быть что-нибудь можно попробовать и написать если и не о времени, не по поводу непонимания времени, то хотя бы попробовать установить те некоторые положения нашего поверхностного ощущения времени, и на основании их нам может стать ясным путь в смерть и в широкое непонимание.
Если мы почувствуем дикое непонимание, то мы будем знать, что этому непониманию никто не сможет противопоставить ничего ясного. Горе нам, задумавшимся о времени. Но потом при разрастании этого непонимания тебе и мне станет ясно что нету ни горя, ни нам, ни задумавшимся, ни времени.
Не один раз я чувствовал и понимал или не понимал смерть. Вот три случая твердо во мне оставшихся.
1. Я нюхал эфир 18 в ванной комнате. Вдруг всё изменилось. На том месте, где была дверь, где был выход, стала четвертая стена, и на ней висела повешенная моя мать. Я вспомнил, что мне именно так была предсказана моя смерть. Никогда никто мне моей смерти не предсказывал. Чудо возможно в момент смерти. Оно возможно потому что смерть есть остановка времени.
2. В тюрьме я видел сон. Маленький двор, площадка, взвод солдат, собираются кого-то вешать, кажется, негра. Я испытываю сильный страх, ужас и отчаяние. Я бежал. И когда я бежал по дороге, то понял, что убежать мне некуда. Потому что время бежит вместе со мной и стоит вместе с приговоренным. И если представить его пространство, то это как бы один стул, на который и он и я сядем одновременно. Я потом встану и дальше пойду, а он нет. Но мы все-таки сидели на одном стуле.
3. Опять сон. Я шел со своим отцом, и не то он мне сказал, не то сам я вдруг понял: что меня сегодня через час и через 1½повесят. Я понял, я почувствовал остановку. И что-то по-настоящему наконец наступившее. По-настоящему совершившееся, это смерть. Все остальное не есть совершившееся. Оно не есть даже совершающееся. Оно пупок, оно тень листа, оно скольжение по поверхности.
Будем думать о простых вещах. Человек говорит: завтра, сегодня, вечер, четверг, месяц, год, в течение недели. Мы считаем часы в дне. Мы указываем на их прибавление. Раньше мы видели только половину суток, теперь заметили движение внутри целых суток. Но когда наступают следующие, то счет часов мы начинаем сначала. Правда, зато к числу суток прибавляем единицу. Но проходит 30 или 31 суток. И количество переходит в качество, оно перестает расти. Меняется название месяца. Правда, с годами мы поступаем как бы честно. Но сложение времени отличается от всякого другого сложения. Нельзя сравнить три прожитых месяца с тремя вновь выросшими деревьями.19 Деревья присутствуют и тускло сверкают листьями. О месяцах мы с уверенностью сказать того же не можем. Названия минут, секунд, часов, дней, недель и месяцев отвлекают нас даже от нашего поверхностного понимания времени. Все эти названия аналогичны либо предметам, либо понятиям и исчислениям пространства. Поэтому прожитая неделя лежит перед нами как убитый олень. Это было бы так, если бы время только помогало счету пространства, если бы это была двойная бухгалтерия. Если бы время было зеркальным изображением предметов. На самом деле предметы это слабое зеркальное изображение времени. Предметов нет. На, поди их возьми. Если с часов стереть цифры, если забыть ложные названии, то уже может быть время захочет показать нам свое тихое туловище, себя во весь рост. Пускай бегает мышь по камню. Считай только каждый ее шаг. Забудь только слово каждый, забудь только слово шаг. Тогда каждый ее шаг покажется новым движением. Потом, так как у тебя справедливо исчезло восприятие ряда движений как чего-то целого, что ты называл ошибочно шагом (ты путал движение и время с пространством, ты неверно накладывал их друг на друга), то движение у тебя начнет дробиться, оно придет почти к нулю. Начнется мерцание. Мышь начнет мерцать. Оглянись: мир мерцает (как мышь).
Глаголы в нашем понимании существуют как бы сами по себе. Это как бы сабли и винтовки сложенные в кучу. Когда идем куда-нибудь, мы берем в руки глагол идти. Глаголы у нас тройственны. Они имеют время. Они имеют прошедшее, настоящее и будущее. Они подвижны. Они текучи, они похожи на что-то подлинно существующее. Между тем нет ни одного действия которое бы имело вес, кроме убийства, самоубийства, повешения и отравления. Отмечу, что последние час или два перед смертью могут быть действительно названы часом. Это есть что-то целое, что-то остановившееся, это как бы пространство, мир, комната или сад, освободившиеся от времени. Их можно пощупать. Самоубийцы и убитые у вас была такая секунда, а не час? Да, секунда, ну две, ну три, а не час, говорят они. Но они были плотны и неизменны? – Да, да.
Глаголы на наших глазах доживают свой век. В искусстве сюжет и действие исчезают. Те действия, которые есть в моих стихах, нелогичны и бесполезны, их нельзя уже назвать действиями. Про человека, который раньше надевал шапку и выходил на улицу, мы говорили: он вышел на улицу. Это было бессмысленно. Слово вышел, непонятное слово. А теперь: он надел шапку, и начало светать, и (синее) небо взлетело как орел.
События не совпадают с временем. Время съело события. От них не осталось косточек.
Дом у нас не имеет времени. Лес у нас не имеет времени. Может быть человек инстинктивно чувствовал непрочность, хотя бы на одно мгновенье плотность вещественной оболочки предмета. Даже настоящего, того настоящего времени, о котором давно известно, что его нет, и того он не дал предмету. Выходит, что дома и неба и леса еще больше нет, чем настоящего.
Когда один человек жил в своем собственном ногте, то он огорчался и плакал и стонал. Но как-то он заметил, что нет вчера, нету завтра, а есть только сегодня. И прожив сегодняшний день он сказал: есть О чем говорить. Этого сегодняшнего дня нет у меня, нет у того, который живет в голове, который скачет, как безумный, который пьет и ест, у того, который плавает на ящике, и у того, который спит на могиле друга. У нас одинаковые дела. Есть о чем говорить.
И он стал обозревать мирные окрестности, и в стенках сосуда времени ему показался Бог.
Восходит скверная заря. Лес просыпается. И в лесу на дереве, на ветке, подымается птица и начинает ворчать о звездах, которые она видела во сне, и стучит клювом в головы своих серебряных птенцов. И лев, и волк и хорек недовольно и сонно лижут своих серебряных детенышей. Он, лес, он напоминает нам буфет, наполненный серебряными ложками и вилками. Или, или, или смотрим, течет синяя от своей непокорности река. В реке порхают рыбы со своими детьми. Они смотрят божескими глазами на сияющую воду и ловят надменных червяков. Подстерегает ли их ночь, подстерегает ли их день. Букашка думает о счастье. Водяной жук тоскует. Звери не употребляют алкоголя. Звери скучают без наркотических средств. Они предаются животному разврату. Звери время сидит над вами. Время думает о вас, и Бог.
Звери вы колокола. Звуковое лицо лисицы смотрит на свой лес. Деревья стоят уверенно как точки, как тихий мороз. Но мы оставим в покое лес, мы ничего не поймем в лесу. Природа вянет как ночь. Давайте ложиться спать. Мы очень омрачены.
Когда мы ложимся спать, мы думаем, мы говорим, мы пишем: день прошел. И назавтра мы не ищем прошедшего дня. Но пока мы не легли, мы относимся к дню так, как будто бы он еще не прошел, как будто бы он еще существует, как будто день это дорога по которой мы шли, дошли до конца и устали. Но при желании могли бы пойти обратно. Все наше деление времени, все наше искусство относится к времени так, как будто бы безразлично, когда это происходило, происходит или будет происходить. Я почувствовал и впервые не понял время в тюрьме. Я всегда считал, что по крайней мере дней пять вперед это то же что дней пять назад, это как комната, в которой стоишь посредине, где собака смотрит тебе в окно. Ты захотел повернуться, и увидел дверь, а нет – увидел окно. Но если в комнате четыре гладких стены, то самое большее что ты увидишь, это смерть на одной из стен. Я думал в тюрьме испытывать время. Я хотел предложить, и даже предложил соседу по камере попробовать точно повторять предыдущий день, в тюрьме все способствовало этому, там не было событий. Но там было время. Наказание я получил тоже временем. В мире летают точки, это точки времени. Они садятся на листья, они опускаются на лбы, они радуют жуков. Умирающий в восемьдесят лет, и умирающий в 10 лет, каждый имеет только секунду смерти. Ничего другого они не имеют. Бабочки однодневки перед нами столетние псы. Разница только в том, что у восьмидесятилетнего нет будущего, а у 10-летнего есть. Но и это неверно, потому что будущее дробится. Потому что прежде чем прибавится новая секунда, исчезнет старая, это можно было бы изобразить так:
Только нули должны быть не зачеркнуты, а стерты. А такое секундное мгновенное будущее есть у обоих, или у обоих его нет, не может и не могло быть, раз они умирают. Наш календарь устроен так, что мы не ощущаем новизны каждой секунды. А в тюрьме эта новизна каждой секунды, и в то же время ничтожность этой новизны стала мне ясной. Я не могу понять сейчас, если бы меня освободили двумя днями раньше или позже, была ли бы какая-нибудь разница. Становится непонятным, что значит раньше и позже, становится непонятным все. А между тем петухи кричат каждую ночь. Но воспоминания вещь ненадежная, свидетели путаются и ошибаются… В одну ночь не бывает два раза 3 часа, убитый лежащий сейчас – был ли убит минуту тому назад и будет ли убитым послезавтра. Воображение непрочно. Каждый час хотя бы, если не минута, должен получить свое число, с каждым следующим прибавляющееся или остающееся все тем же. Скажем, что у нас седьмой час и пусть он тянется. Надо для начала отменить хотя бы дни, недели и месяцы. Тогда петухи будут кричать в разное время, а равность промежутков не существует, потому что существующее не сравнить с уже несуществующим, а может быть и несуществовавшим. Почем мы знаем? Мы не видим точек времени, на все опускается седьмой час.
Все разлагается на последние смертные части. Время поедает мир. Я не по…
Меня интересует: когда я объясняюсь в любви
новой свежей женщине, то у меня почти всегда, или верней часто, бурчит в животе
или закладывает нос. Когда это происходит, я считаю, что наступил хороший
признак, Значит, все выйдет удачно. Тут важно, когда начинает бурчать, вовремя
закашлять. Вздыхать, кажется, не надо, иначе бурчание дойдет до ее слуха. От
закладываемого носа тоже, бывает, исходят характерные звуки. Наверное, это
происходит от волнения. В чем же здесь волнение? Половой акт, или что-либо
подобное, есть событие. Событие есть нечто новое для нас потустороннее. Оно
двухсветно. Входя в него, мы как бы входим в бесконечность. Но мы быстро
выбегаем из него. Мы ощущаем следовательно событие как жизнь. А его конец – как
смерть. После его окончания все опять в порядке, ни жизни нет ни смерти.
Волнение перед событием, и вследствие того бурчание и заложенный нос есть,
значит, волнение перед обещанной жизнью. Еще в чем тут в частности дело. Да,
Почему я так боюсь заболеть сифилисом, или вырвать зуб? Кроме боли и неприятностей, тут есть еще вот что. Во-первых, это вносит в жизнь числовой ряд. Отсюда начинается система отсчета. Она более страшная система отсчета, чем от начала рождения. Там не помнишь, то есть у всех, страшность того никто не ощущает, то все празднуют (день рождения и имянин). Тем же мне и страшно было пребывание в Д. П. 3. И во-вторых, тут еще плохо то, что это было что-то безусловно окончательное и единственное и состоявшееся и настоящее. И это в моем понимании тоже становится числом. Это можно покрыть числом один. А один, по-моему, это целая жизнь одного человека от начала до конца, и нормально это один .должны бы чувствовать только в последний миг. А тут вдруг это входит внутри жизни. Это ни чем не поправимая беда. Выдернутый зуб. Тут совпадение внешнего события с временем. Ты сел в кресло. И вот пока он варит щипцы, и потом достает их, на тебя начинает надвигаться время, время, время, и наступает слово вдруг и наступает наполненное посторонним содержанием событие. И зуб исчез.
Все это меня пугает. Тут входит слово никогда.
<1932–1933>
|
вот зреет абенд вздохнули плечи а пекарь двух печей семью калечит и тени хитрого Петра на плохо выбритом виднелись лбу Кутузова и донесли светило сна Урусову и без <нрзб.> в бархате <нрзб.> покажут на <нрзб.> но он терпением как причт спешил в похабство и париж <Манон?> мелькая полусветской повис от гибели на статуе как бабочка качал он латами здесь извините вышел кактус и здесь хохочут <нрзб.> пушки что за платочек худой опушки убранство бурного леса любителей слеза полезлa37.1 ........ <Август 1926> |
|
13 нояб.
раздражение, размножение, пробуждение 4.36.
Иван Иванович Фен-фен сели все за дождик Асасэ строит памятник и все время пищит гвоздика – на гвоздик дико
глава V 4 43. ___________ |
...ясно 3ий возница (закинув голову, глядит наверх). Тучи в небе тлеют
Входят Треухов, Троекуров и Трегуб: – Да, Все пляшут. Идет очень сильный дождь.
Генерал перестает говорить стихами. Генеральша Всё
Поэт кончил читать. Наступило незаметное молчание. этой вещи? для входа в поэзию. друзьям – эти стихи и другие стихи. Я ничего не придумал. если здесь есть нечто, что могло бы удивить. Самого же меня удивляет не очень приятным образом наличие национального в моих вещах38.2 <...> <1937?> |
<...> вдоль берега шумного моря шел солдат Аз Буки Веди.39.1 У него была основная руководящая мысль про орехи. Он шел и шептал песню. Был вечер. Солдат Аз Буки Веди, подходя к жалкому, не освещенному рыбаками, живущими в нем, рыбачьему домику, в котором жили рыбаки, в том случае, когда они не находились в плавании в шумном, черном, каспийском, по существу даже средиземном, или что то же самое, адриатическом море, а находились на берегу, то тогда они жили в нем. Их рыбаков было пять человек. Они пристально ели суп с рыбой. Их звали: Андрей, Бандрей, Бендрей, Гандрей и Кудедрей. У них у всех были дочери. Их звали: Ляля, Таля, Валя, Кяля39.2 и Саля.39.3 Они все вышли замуж. Был вечер. Солдат Аз Буки Веди не зашел в дом к этим огородникам. Он не постучал к ним в дом. Он шел погруженный в свою мысль, основную им руководящую мысль39.4 об орехах. Солдат Аз Буки Веди не заметил их рыбачьего дома. Ни их сетей, ни их снастей, ни их дочерей, ни их супа. Хотя он и продрог и всё равно надвигалась ночь, но он прошел мимо. Настолько он был охвачен своей основной руководящей мыслью об орехах. Был еще вечер. Аз Буки Веди шел, почти бежал и говорил ореховую песню.39.5 Представим себе, то есть мысленно услышим, эту песню. Следует ли из того, что песня названа ореховой, что в ней и должны рисоваться орехи. Да, в данном случае, следует.39.6 Далеко не всегда это бывает так, но в данном случае следует. Вот она эта песня. Солдат Аз Буки Веди пел о разнице скорлуп грецкого и американского ореха. Вот что он пел.
|
У грецкого ореха скорлупа имеет нежный вид. У американского ореха39.7 скорлупа имеет дикий вид. Первая скорлупа прочна, ясна, сочна, точна. Вторая скорлупа проста, она как лебедь без хвоста. Откуда эта разница берется, кто знает тот дерется. Мне грецкий нравится орех,39.8 ведь в нем есть смех. Его скорлупа прекрасна, шо мысль о ней напрасна. Есть у американского ореха цвет, может быть этот цвет ему брат. Но где начинается его рассвет, не сказать никому ни вперед ни назад. Откуда эта разница берется, кто знает, тот дерется. Вот и все что я мог и спел об их скорлупе кончающейся на эл.39.9 |
Тут, как бы в ответ на эту песню, вспыхнуло освещенное свечой, ранее не освещенное, окно потухшего совсем, навсегда рыбацкого домика. Рыбак Андрей, Бандрей, Бендрей и Гандрей постучал в окно и крикнул солдату Аз Вуки Веди: – Ротный командир, любишь ли мир? А рыбак Кудедрей самостоятельно варил и продолжал есть свой рыбацкий суп. Был вечер, хотя и надвигалась ночь. Но что мог ответить Аз Буки Веди, <когд>а он не слышал вопроса. Он был уже очень далеко от них. <И тогда> он внезапно, но не неожиданно, превратился в отца39.10 и <...> и сразу спел новую песню. Отец пел. Мать слушала. Отец пел, а мать слушала. Отец пел и мать слушала. Что же она слушала?
Солдат Аз Буки Веди, сильно вдохновленный, мужественно по<.. .>
<1937–1938?>
|
Я не верю в количество звезд я верю в одну звезду |
43. Д.С. Лихачев сообщил, что в 1922 году Введенский читал стихи на вечере в б. Лентовской гимназии, где он до того учился; стихи эти характеризовались нанизыванием синтаксически слабо связанных блоков. Из этих стихов Д.С. Лихачев запомнил только одно слово: воротнички.
|
яков лев весельчак съел солому натощак |
Без отношения в каменном мире, полет без смысла и это хорошо.
Первое солнце ударило над нашими письменными столами, второе и пятнадцатое над ковром и Атлантическим океаном. Об остальных неизвестно. Узнай только.
Слушая гортанный шёпот собак, учись слушать потолок лампочка.
48. Я.С. Друскин вспоминает, что
одновременно со стихотворением Парша на отмели Введенским сочинено было близкое по поэтике
стихотворение, записанное на склеенных листах бумаги величиной с газетный лист, с длинными не рифмующимися
строчками. Общее впечатление от чтения Введенским этой вещи Я.С. Друскин определяет как «ощущение
ритмической последовательности длинных волн».
|
а) и ухом вьются их уста он скажет пылкой бомбе вдругна темя мутное кроту
во во во веки а свежо
хохотали пауки
где умирает князь двухместный зима восходит на плоты
там ходят лишь Васи да Кости50.1 Фефёлечкой свистел коту50.2
под свист и пенье барабан
и скажет князь карету там ходят лишь Васи да Кости |
9 августа 1926 г. Введенский пишет Хармсу из Алупки: «я еще написал стихи... Интересная подробность, во втором стихотворении оказалось столько же строк, сколько и в первом... т.е. ровно 55 строчек». И 21 августа: «я здесь 18 числа написал еще стихи».
|
В пятницу 12 ноября... Шуре советую прочесть: |
|
(59) Даниил Хармс. (60) Моя мама вся в часах. (61) И я в шинели... (62) И он был добр к своим друзьям... (63) Обмакни дитя. (64) Испанцы милые.. (65) Зачем ты пакостишь, о дева... |
|
солдатский на часах стоит но раздается голос детский о роща ты ли торжествуешь садясь на пузатых стакан<ах> зевает часовой мажорный как много в трусах геометрий чик так чики драки из будки голос раздаётся солдатский стоит на часах
или он был шутник что ты круглый орел тоскуешь
солнечной <нрзб.>
лыжи любим продавать |
|
на разобранной руке любо с ним дружила в хлебных покрывалах плеч |
69. Г.Н. Кацман сообщил, что
Введенский читал ему свое произведение «о человеческих глазах» в комнате, которая была вся разрисована
человеческими глазами.
|
точные свечи сияли С Онегиным вообще же это был Урал |
|
едут люди на осле едет нимфа а не князь |
|
пустынное село и песенку сосет она сидит под лампой приятно хорошея спи я лежал как лепестки
он не заметит Вениамина и бегает сама с собой
поднимались над святыми безбожное их тело лежало впереди бобровы гагары
под горою под ракитой |
|
рос лес жил рязанский адвокат бродят сальные калмыки мухи Божии послушны
внук внук Павел |
|
хорунжий гробница дорогая бакен красноречивый вставала сквозь туманы
безбрежная луна |
|
боги в небе ай-дуду в лоб уставившись Христу там стряслась беда лихая |
|
мне ночью виден дом сквозь пса и потухала вдруг семья |
| 1 | (79). | Под лошадку, под лампадку журналист | 1 |
| 2 | (80). | Сказание не то о царьках . . . . . | 6 |
| 3 | (81). | Могила памятных драгун . . . . . | 12 |
| 4 | (82). | Ладонь киевлянина . . . . . . . | 17 |
| 5 | (1*). | Начало поэмы . . . . . . . . . | 29 |
| 6 | (83). | Сатира на женатых . . . . . . . | 33 |
| 7 | (84). | Он сказал, нянька ему
ответ<ила>, а <он> опять сказ<ал> . . . . . . . . . | 36 |
| 8 | (85). | Хрен, жабры, оселок . . . . . . . | 41 |
| 9 | (135*). | Острижен скопом Ростислав . . . . | 46 |
| 10 | (59). | Даниил Хармс . . . . . . . . . | 52 |
| 11 | (61). | И я в шинели . . . . . . . . . | 82 |
| 12 | (60). | Моя мама вся в часах . . . . . . | 86 |
| 13 | (62). | И он был добрым к своим друзьям . . | 121 |
| 14 | (86). | О . . . . . . . . . . . . . . | 127 |
| 15 | (2*). | Минин и Пожарский . . . . . . . | 132 |
| 16 | (63). | Обмакни дитя . . . . . . . . . | 170 |
| 17 | (87). | По небу смутному полночи . . . . | 173 |
| 18 | (88). | Пожар на пользу . . . . . . . . | 176 |
| 19 | (89*). | Вот зреет абенд вздохнули плечи . . | 181 |
| 20 | (64). | Испанцы милые . . . . . . . . | 185 |
| 21 | (52). | Буря и дядя . . . . . . . . . . | 188 |
| 22 | (58). | Ответ девы . . . . . . . . . . | 190 |
| 23 | (136*). | Воспитание души . . . . . . . | 191 |
| 24 | (51). | Русское чтение . . . . . . . . | 197 |
| 25 | (67*). | Беседа с рощей . . . . . . . . | 248 |
| 26 | (68*). | Самонаблюдение над стеной . . . | 259 |
| 27 | (70*). | Грецкая элегия . . . . . . . . | 265 |
| 28 | (72*). | Вторые тёмные поля . . . . . . | 269 |
| 29 | (73*). | Пиковая дама . . . . . . . . . | 278 |
| 30 | (90). | ([Состояние
двухперстного ощущения времени]) . . . . . . . . . . | 288 |
| 31 | (91). | Окончательные дела . . . . . . | 288 |
| 32 | (92). | Гробовое небесное видение . . . . | 293 |
| 33 | (76*). | Что мы об этом знаем . . . . . . | 299 |
| 34 | (93). | День и ночь | |
| 35 | (94). | Гимн водке | |
| 36 | (3*). | Седьмое стихотворение |
|
он был скукой поглощен мезонин червяка |
|
и в небе как очи летает петух дамы бегали в тоске |
|
все люди лягут вяло на правый бок |
|
и орешен
вот сейчас перед ним стол судорогой волосы взлетят торгуя как купец а ведь она поди переползет |
|
и так и сяк лежит покойник и полетела как тетрадь добудь из <нрзб.> керосин пред ней лежит сын
но лежит покойник гордый |
|
мотор-автомобиль
но понять ничего не мог конь
зангези |
105б. – В.А. Каверин сообщил, а в письме автору этих строк от 1 июня 1973 г. подтвердил, что главу из романа «Убийцы вы дураки» Введенский читал во время выступления обэриутов в Институте истории искусств (очевидно, другого), в присутствии участников руководимого В.А. Кавериным семинара по прозе. В.А. Каверин предполагает, что это могло быть в 1928 году, однако записи Д. Хармса (см. ниже) заставляют датировать это годом позже.
105в. А. Введенский (по Л. Липавскому):105.4
...Единственный правильный по своему принципу роман – это мой, но он плохо написан...
105г. Д. Хармс:105.5
8.57. Бернблик – Бернброк. План – путаный.
9 ч. 4 м.
Жили-были два врага. Э. Т. А. Гофман... традиция прошлого века. Да да Съезжинская. С одной стороны, невольно связывает сюжет и персонажи, а с другой стороны, слишком много отступлений и трудно понять. Гриша из умывальника и обратно. Прием, после которого ждешь подобных.
Драка ножей с ножами, вилок с вилками, ложек с ложками.
Враги погибали как снег. Тут Грише стало пять лет. Потом сгорела свеча.
9.18.
Разговор о зарытии покойника.
По тону слегка авантюрный. Похож на переводную беллетристику.
Свет слышался в окна как песок.
Превращение доктора. Замечательно подобраны все слова.
Тигры и офицеры.
Фамилию переменил да лицо перетасовал.
Мама была взволнована как море, папа был потрясен как мозг.
Время с честолюбием.
Не выспался и хотел нарисовать сон.
Червячки молниеносные и были они скоты.
<Пропуск.>
Похороны. Воспоминание. М.
Бледный как картошка.
В своем мундире – пл< охо >.
Чепуха и салат.
Предание об аэроплане. М.
Что не день, а ящик. Чай с гвоздикой. Механик.
Психологические штучки. Уже смеется уже издевается.
Си ре́чь.
Черные усатые собаки. Хор<ошо>.
Игра в карты.
Нездешняя комн<ата> со штанами и сиятельствами.
На лице есть рок как полагается.
10.7.
105д. Д. Хармс:105.6
А. Введенский. Роман. Бернблик.
Д-р Бернбокер. <В> 76 желудочном году. Медведь захохотал как человек. На тот белый свет.
Не естественно браслет сперли.
105е. Д. Хармс:105.7
Убийцы дураки.
Паровоз пошел. Умывальник был соткан из мрамора. Барбос человеческим голосом кричит на бактерии. Струпья покрывшие его легкие.
Адвокат Гомеров.
Пир. Французская речь похожа поначалу на восточную.
105ж. Д. Хармс:105.8
А. Введенский. Убийцы вы дураки.
Григорий Сергеевич Пунцов. Кисляков. Крундышев.
Души убитых взлетали как фонтан.
Маруси летали над ними. Сидели с настежь открытыми окнами. Довертывались в вальсе последние пары.
Сел на стул и стал представлять башню.
Думал – пойду.
|
в посуде толстую деву стоящую как свеча |
1 (108). Две смерти: человек умирает, это первая смерть.
Затем наступает вторая смерть.
2 (109). Раз я сказал В.: самый приятный возраст от пяти до семи лет. Хорошо, если бы после семи лет снова наступало пять лет и т.д. На эту тему В. написал вещь. Только периодическое возвращение назад происходило между тридцатью и сорока годами. Обе вещи были написаны в начале тридцатых годов.
|
Гениальному мужчине Гёте, Пушкин и Шекспир, Костомаров и Пуччини Собрались устроить пир. |
|
и сотню облаков над нами встревоженно и зыбко |
|
добродушные лягушки восклицательные знаки |
113. Я.С. Друскин:
Между 1935 и 1937 гг. В. рассказал тему вещи, которой он не написал: человек пишет дневник; время в мире этого человека идет как у нас, вперед, но дни идут назад, так что после сегодняшнего дня наступает вчерашний, позавчерашний и т.д. Дни в дневнике идут назад.
114. Т.А. Липавская сообщает об устном рассказе Введенского, который она от него слышала:
– Тринадцать человек организовали союз для борьбы с суевериями. Все дела они начинали в тяжелый день – понедельник, закуривали папиросу втроем и обязательно третий от той же спички. Собирались всегда все тринадцать вместе, не больше и не меньше. Однажды в понедельник они собрались для борьбы с суевериями, а тринадцатого нет. И тогда они прониклись суеверным ужасом.
|
И я в моем тёплом теле лелеял глухую лень. Сонно звенят недели, вечность проходит в тень. Месяца лысое темя прикрыто дымным плащом, музыкой сонного времени мой увенчаю дом. Ухо улицы глухо, кружится карусель. Звёзды злые старухи качают дней колыбель. Май 1920 года |
|
Играет на корнете-а-пистоне Мой друг, мой верный друг. На голубом балконе Из длинных синих рук. Моё подымет платьеЯ прохожу по улице В юбке до колен; Становишься распутницей: Так много перемен. Я в лавке продовольственнойИ плачу долгим вечером, И думаю о нём, Что ж – делать больше нечего. Вздыхаю пред огнём. |
|
Та-ра-ра-бумбия Сижу на тумбе я. Простерты рукиРука простёртая Ласкает звёздочки, А солнце мёртвое Лежит на жёрдочке. У неё узкая талияТа-ра-ра-бумбия Сижу на тумбе я. |
|
Ночь каменеет на мосту, Холодный снег и сух и прост. Послушайте, трактир мой пуст, Где звёзды лошадиный хвост. У загнанного неба малоА ночь горбатая взрастает до зари, И хмуро жмурятся от снега фонари. Надень меха!Чёрный Гарри крался по лестнице Держа в руке фонарь и отмычки; А уличные прелестницы Гостей ласкали по привычке. Чёрной ночью сладок мракО пустынный кабинет, Электрический фонарик! Чуть скрипит сухой паркет,– Осторожен тихий Гарри. А в трактире осталась та,Вот уж близок тёмный шкаф С милыми деньгами. Но предстал нежданно граф С грозными усами. И моментально в белый лобНе пойте черноглазых од над жертвою слепого рока. Пусть месяц скорбный идиот Целует руки у востока. |
|
Рвётся ночью ветер в окна, Отвори-ка! отвори! Я задумалась глубоко Но ждала вас до зари. Я любила вас, не зная,Ах зачем же тихо стонет Зимний день на Рождество. Вы сдуваете с ладоней Пепел сердца моего. Пусть мои закрыты двери, |
|
«В ночных шикарных ресторанах.» Из соврем. романса.
В ресторанах злых и сонных А на эстраде утомлённой,Пьянеет музыка печальных скрипок, Мерцанье ламп надменно и легко. И подают сверкающий напиток Нежнейших ног, обтянутых в трико. Но лживых песен танец весел,Кто в свирель кафешантанную Зимним вечером поёт: Об убийстве в ресторане На краснеющем диване, Где темнеет глаз кружок. К ней, танцующей в тумане, Он придёт – ревнивый Джо. Он пронзит её кинжалом, Платье тонкое распорет; На лице своём усталом Нарисует страсть и горе. Танцовщица <с> умершими руками 1920 г. Ноябрь – декабрь |
|
а вам вам ТАРАКАНАМ кричУ с БАЛКОНА ТЕПЕРЬ что иным детям безрассудно то вам КАСПИЙСКАЯ ГУБЕРНИЯ ЧЕРТИ |
|
три угла четыре колокольни три боба нестругана доска стало сердце ОТ ВЧЕРАШНЕЙ БРАНИ отчего нестругана доска оттого что сгнила |
|
ТАТАРИН МОЙ татарин у тебя хорошие усы ТЫ СЛАВНО ЗАБИВАЕШЬ ГВОЗДИ
прекрасный ты столяр |
|
ны моя ны моя маленькая грязная ны моя нечистоплотная ны моя милая хорошая ны КРЕПКАЯ КАК ОРЕШЕК моя добрая старушка ны славная обкуренная трубка А КОГДА КУПИЛ НЕ ПОМНЮ |
Нас немного карликов
старенькая наша дедушка127 в самом тёмном зеркале рожа мухомориная стала на пятки железные лапки бьёт барабан верблюжьим мясом СМЕртячка в БАНКЕ |
ВОКЗАЛЫ ЧЕРНЫЕ ВОКЗАЛЫ коней пустынных позабудешь зачем с тропинки не уходишь |
Вы были родом из Персии не все Исидоры кусы не все леса но ВСЕИз зеркальных кустарников бутоны мед
и столбы летели из широких штор |
пустынник130 дверцу отворил её войти он пригласил светила тусклая звезда
и деревянная большая дверь и стало как пустое о толстая шершавая скамейка твой платок стоит тёплый стены были в голых брёвнах твоя тёплая нога она босая как богиня горячая как утюг прелая потная башня падать начнёт с мохом здесь не будет ни одного
странника они из пены как венера и зачем им быть а твоя стеклянная копилка всё равно на слом пошла
вот сидел и щупала пальцы где орлы тяжёлые ворота необозримые ночные пряжи всё только мельницы да снова мельницы из кусочков бархата и кожи
холод лёг на почтовый ящик уток УТОК стонет тесная нищенка У пасмурных больших колыбелей ноготками. <1924> |
|
ветер был сильный и раздул огонь. Огонь начал лизаться и причмокивать и морщась торопливо обхватывать дровяной склад. Ветер ветер закричали жалобно дрова. Огонь огонь запищали доски. Ты ломаешь нам тазобедренные суставы сказали дрова и и коленные чашечки ДОБавили доски. Но огонь долизывая склад говорил: Не могу-с не хочу-с у меня жена РОДИЛА ей щипцы накладывали. ДВА фонаря стоят доска досочка дощечка дошка дощечкА дошка дашка доскаЧТО ЕСТЬ ДРОВА КОТОРЫЕ ГОРЯТ ТАКУШТО каК ШИНКИЛЬ в карнафейку «ЕСТЬ ЗОЛОТОБОРОДЫЕ ПУпсы»
в карнафейку
долгая тюремная подпись ВОДЯная волна при К.С.131.2
ГАННА твоя корзинка полнаЗДЕСЬ СТОНУТ ЗЯБЛИКИ каста каста каста каста
ЗДЕСЬ ПЛАЧУТ КУРОЧКИ стрекозЫ
её зовут супруг с супругоЮ в кроватИздесь дремлет старый рукомойник
сосед по ДАЧЕ генерала
ПУСТЕКИ пустеки как много пувуноф плывёт в ПОСЛЕОБед НЕ БЕДА лебеда что ты поперхнулась
три воробья сидели на ветке и клевали ЖИЖИЦУА они наХоХлившись УЛЕТЕли в
ХНОК131.7
<1924> |
животных желаний в мире многомы нищие как семь мы голые как верблюд маргаритки гиацинты и гвоздики оххо оххо оххо в садике как лилии кометами в те пугливые старушки в платках с мокрым зонтиком
ГИРЫ в ЧУЛКАХ гиры смакоми132.3 звезда в лебедях
ТУЛЬ ТУЛЬ ТУЛЬ на бети бай лягит на бети бай лягит в секундалах в часинных кистах у храмса и у хохока
на бети бай киты хранят во рту кусок шерсти |
|
Л. Липавскому133.2
да Бог с ним Бог с ним Кралинька чего поёшь ты маленька чего ты плачешь Фетинька коль наступило летинька нукдох нукдох за ящики стремятся трупы падчериц дрожит очей молчание петруша досвидание артикль уский суточный летит неглупый будочный я здравствуй плачет весело на сук жену повесила жена моя звезда133.3 рыдая умерла жена моя погасла печальной каплей масла кричат певуньи птичкистарушка в ванну сядет чулок развязать к ней подойдёт Евлалия133.4 чтоб петь шептать я ангел певчий ангелигрушкой прыгнул васисдас приветствую ребята вас о чем клест кнут пут здесь всё как пух и мыла пена пух звезда сияя вдруг исчезла соларка козырей монах пробка лук семя вестнику в течении лета изъяснилсяс тревогой гортань с трубой с тревогой гляжу с тобой ох / вздох упаду на синюю медь в аду и воздух остался немым Самум головы подперев от дум и птица летит в гантах пев пех пех пирх пирх пряная птица та пьяная о мученье какая старая сурво бстро отвечалв далёкий солнечный аул летит старушка панихида такая гнида Архелук прощальный птоломей утих проныра сна изящный колодец солёный водопад ТУПО ТУПО страница трупа любо любо зуба зуба Хаша Халушка пуд с мячиком 23 мая 1925 года |
|
Было дело под Полтавой нет не дело а медаль мы дрались тогда со шведкой чуть что вправо мы налево тсс видим побежала юбку синюю порвала я кричу остановись чуть что вправо мы налево за сосною под Полтавой голенький сидит Мазепа говорит был бы Федором было б веселей тут все войско моё зарыдает навзрыд закричит заговорит вот несчастный какой с той поры и здесь трактир <1925 год> |
|
Д. Хармсу Ребёнок что же стих? нет пасекой икает может он помер? нет ногой болтает и вид его хмур и лих он кожи сухари гложет но где же детский врач? – картуз на голове режет стоит себе в чадре пиликает и слезится в посмертный лазарет не торопи́тся .... а акушерочка?? она на животе своём рисует имена что значат ЭТИ ПИСЬМЕНА? колдовство или гордость мрачные ухабы её седой бахчи народы кипятки и бабы она стремится им рассказать про всякие фуфу апчхи с обручем в тазу стоит?? нет она с гнедыми поджАрками трудится косой шевелит куриной косточкой брату письмо пишет: ЗДРАВСТВУЙ фрер мой аркаша135.2 онкль бинокль это АКУШЕРКИН шаг? нет это верблюдов гамаши но где же где же врач уж отчаянный Мстислав трава растёт он держит кинжал не говорит лишних слов так вот ему повелось на охоту попасть он на штык зевнул сидит комар родной в луз он их власть???мох и ботичелли чиновники пришли к субботе их пришили они играют на лире они они хают нашу новую сумрачность оно они порхают нет это снег на росу начал нос пускать чего же наудил? – ерши да дули велик ли улов? – сюргуч и воля к падучей иду ли жадно иволга кричит врач сипит акушерочка сестра спит голубо-шерстяноглазая под жестом топора почему это не Азия? так здесь же святой тропарь Армия ворон прилетела на бронислава они чинят башмак шьют портки завязывают часы сидел грозный сыч снял капор кивал ли он на врагов? свистит шарабан в нем племянница пасхальным яйцом тянется в богатырские очки язык вложит? кто её жито разложил на пахабных стенках никто никто в жизни она сама венка сановники АДЖУРАЙТИС???! нет они иконописные мастера Японии
в Агони́и коля 13 февраля суббота 1926 г. |
Л. Липавскому Мы взошли на, Боже, этот тихий мост где сиянье любим православных мест и озираем озираем кругом идущий забор залаяла собачка в кафтане и чехле её все бабкою зовут и жизненным бочком ну чтобы ей дряхлеть снимает жирны сапоги ёлки жёлтые растут расцветают и расцветают все смеются погиб вот уж ...... лет бросают шапки тут здесь повара сидят в седле им музыка играла и увлечённо все болтали вольно францусскому коту не наш ли это лагерь цыгане гоготали а фрачница легла патронами сидят им словно кум кричит макар а он ей говорит и в можжевелевый карман обратный бой кладёт меж тем на снег садится куда же тут бежать но русские стреляют фролов егор свисток альфред кровать листают МОНАХИ ЭТО ЕСТЬ пушечна тяжба зачем же вам бежать молочных молний осязуем гром пустяком трясёт пускаючи слезу и мужиком горюет вот это непременно но в ту же осень провожает горсточку их было восемьдесят нет с петром кружит волгу ласточку лилейный патрон сосет лебяжью косточку на мутной тропинке встречает ясных ангелов и молча спит болото садятся на приступку порхая семеро вдвоём и видят. финкель окрест лежит орлом о чем ты кормишь плотно садятся на весы он качается он качается пред галантною толпою в которой публика часы и все мечтали перед этими людьми она на почки падает никто ничего не сознаёт стремится Бога умолить а дождик льёт и льёт и стенку это радует тогда францусские чины выходят из столовой давайте братцы начинать молвил пениеголовый и вышиб дверь плечом на мелочь все садятся и тыкнувшись ногой в штыки сижу кудрявый хвост горжусь о чем же плачешь ты их девушка была брюхата пятнашкой бреются они и шепчет душкой оближусь и в револьвер стреляет и вся страна теперь богата но выходил из чрева сын и ручкой бил в своё решето тогда щекотал часы и молча гаркнул: на здоровье! стали прочие вестись кого они желали снять печонка лопнула. смеются и все-таки теснятся гремя двоюродным рыдают тогда привстанет царь немецкий дотоль гуляющий под веткой поднявши нож великосветский его обратно вложит ваткой но будет это время – печь температурка и клистирь францусская царица стала петь обводит всё двояким взглядом голландцы дремлют молодцы вялый памятник влекомый летал двоякий насекомый очки сгустились затрещали ладошками уж повращали пора и спать ложиться и все опять садятся ОРЛАМИ РАССУЖДАЮТ и думаю что нету их васильев так вот и затих среда 27 октября <1926> |
и всё ж бегущего орла не удалось нам уследить из пушек темного жерла ворон свободных колотить пришлось нам пришлось нам на карточке сидеть и вытащенным глобусом пред зеркалом вертеть и где бы я ни думал и где бы я ни спал я ничего не думал я никого не спал летевшую синицу глухую как кровать на небе как ресницу пришлось нам оборвать утята шили задом казаки боком шли зима была им адом и Богом костыли мы сядем в злую банку мы поплывём к ветвям на няньку иностранку совпал прелестный свет она упала птицей как мокрый ураган ударилась косицей о каменный курган приходит кладбищенский внук как некий железный каблук и всё рассыпается в прах и всё рассыпается в трах пред нами пучина пред нами причина где корень <....> где аист вещей потом появился отец хотел он законы рожать и химии тусклый птенец начал над ними жужжать тогда приходит ягненок съедаемый без пеленок и проваренный осетром за что не зовут Петром он шепчет я русская баня окончил свое созданье я скупо лег и поблек вот бред речной помолился и будто скотина скучали здесь времени стало два года и дятел на дерево сел он был как ночная природа и бегал вол и цвел и будто время брел но не был он орел <1928> |
|
Мы с тобой по аллеям гуляем, <...> |
Странно: у кошки
|
цыплят по осени считают <...> |
|
Валя, Валя, Валентина, <...> |
|
Я погибаю от разврата – <...> |
|
Помните Елена, <...> |
|
Я, прекрасная Елена, <...> |
7. | ...Кацман Бахтерев Цимбал Введенский Хармс Аванс 10 р. Попова Чугунов 10 р. Ник. Кацман Изотов 3 | Герман Ратур Мальвина Бородина Солнцева
Плисецкая-Грек | ||
Вечер не состоялся | ||||
|
В кружок друзей камерной музыки <...> |
А.В.: Можно ли на это (проблему времени. – М. Мейлах.) ответить искусством? Увы, оно субъективно. Поэзия производит только словесное чудо, а не настоящее. Да и как реконструировать мир, неизвестно. Я посягнул на понятия, на исходные обобщения, что до меня никто не делал. Этим я как бы провёл поэтическую критику разума – более основательную, чем та, отвлечённая. Я усумнился, что, например, дом, дача и башня связываются и объединяются понятием здание. Может быть, плечо надо связывать с четыре. Я делал это на практике, в поэзии, и тем доказывал. И я убедился в ложности прежних связей, но не могу сказать, какие должны быть новые. Я даже не знаю, должна ли быть одна система связей или их много. И у меня основное ощущение бессвязности мира и раздробленности времени. А так как это противоречит разуму, то значит разум не понимает мира.
А.В.: В людях нашего времени должна быть естественная непримиримость. Они чужды всем представлениям, принятым прежде. Знакомясь даже с лучшими произведениями прошлого, они остаются холодны: пусть это хорошо, но малоинтересно. Не таков Д.Х. ему действительно может нравиться Гёте. В Д.Х. не чувствуешь стержня. Его вкусы необычайно определённы и вместе с тем они как бы случайны, каприз или индивидуальная особенность. Он, видите ли, любит гладкошерстных собак. Ни смерть, ни время его по-настоящему не интересуют.
Л.Л.: А Н.М. это разве как-нибудь интересует?
А.В.: Нет. Но Н.М. подобен женщине; женщина ближе к некоторым тайнам мира, она несёт их, но сама не сознаёт. Н.М. – человек новой эпохи, но это, как говорят про крестьян, тёмный человек.
Л.Л.: Он глядит назад...
А.В.: Это дурной театр. Странно, почему человек, которому грозит смерть, должен принимать участие в представлении. Очевидно, не только должен, но и хочет, иначе бы суд не удавался. Да, этот сидящий на скамье уважает суд. Но можно представить себе и такого, который перестал уважать суд. Тогда всё пойдёт очень странно. Толстый человек, на котором сосредоточено внимание, вместо того, чтобы выполнять свои обязанности по распорядку, не отвечает, потому что ему лень, говорит что и когда хочет, и хохочет невпопад.
А.В.: Какое это имеет значение, народы и их судьбы. Важно, что сейчас люди больше думают о времени и о смерти, чем прежде; остальное всё, что считается важным – безразлично.
...А.В. купил пол-литра водки; он отлил половину, так как хотел пойти ещё на вечер.
...А.В. пил, вопреки обычному, скромно: он хранил себя для дальнейших событий. «Пей,– уговаривал Л.Л.,– это пробуждает угаснувшие способности».
И вот А.В. ушёл на другой вечер, всё равно, что в другой мир. Я.С. и Л.Л. остались одни.
А.В. нашёл в себе сходство с Пушкиным.
А.В.: Пушкин тоже не имел чувства собственного достоинства и любил тереться среди людей выше его.
А.В.: Недавно Д.Х. вошёл в отсутствие Н.М. в его комнату и увидел на диване открытый том Пастернака. Пожалуй, Н.М. действительно читает тайком Пастернака.
А.В.: Д.Х. уже неделю питается супом, который варит себе, супом со снетками... А билеты на Реквием, которые он предлагал Н.А. и дал Н.М., были на самом деле не даровые; Д.Х. купил их.
А.В. и Л.Л. говорили о количестве денег, потребном человеку. А.В. считал что тут нет и не может быть границ; чем больше, тем лучше. Л.Л. говорил, что много денег нужно лишь при честолюбии, чтобы не отстать от других. А так достаточно и не слишком много.
Потом о вдохновении.
А.В.: Оно не предохраняет от ошибок, как это думают обычно; оно предохраняет от частных ошибок, а общая ошибка произведения при нём как раз не видна, поэтому оно и даёт возможность писать. Я всегда уже день спустя вижу, что написал не то и не так, как хотел. Да и можно ли вообще написать так, как хочешь? Д.Х. говорил когда-то, что искусство должно действовать так, чтобы проходить сквозь стены. А этого не может быть.
Затем о людях.
А.В.: Люди новой эпохи, а она наступает, не могут иметь твердых вкусов. Взять к примеру тебя (т.е. Л.Л. – прим. ред.), где твои вкусы? Можешь ли ты ответить на вопрос: ваш любимый писатель? Правда, у тебя на полке стоят книги, но какой случайный и шаблонный набор! Между тем прежде были люди, которые отвечали, не затрудняясь: Я люблю Плиния Старшего.
Затем поехали к Д.Д., там говорили об общности взглядов.
А.В.: Если некоторые слова у людей совпадают, это уже много; сейчас можно только так говорить.
Д.Д.: Я прочёл роман А.В.; по правде говоря, он мне в целом не понравился. Это касание всего и не всегда правильное.
Л.Л.: А.В. говорил, что проза для него таинственна; ему не нравится в его романе бытовой тон. Тон, пожалуй, биографически-протокольный; он во многом возбуждает брезгливость. Но конец романа замечателен.
Н.М.: Я считаю, что проза А.В. даже выше его стихов. Это основа всякой будущей прозы, открытие её. В этом и удивительность А.В., что он может писать, как графоман, а выходит всё прекрасно. Недостаток его другой, в том, что он не может себя реализовать.
Л.Л.: Что это значит?
Н.М.: Найти условный знак, вполне точный. Гоголь и Хлебников его, например, не нашли. Все вещи Гоголя, конечно, не то, что нужно было ему написать, они действуют только какой-то эманацией. О Хлебникове нечего говорить. Впрочем, я считаю А.В. выше Хлебникова, у него нет тщеты и беспокойного разнообразия Хлебникова. Но Пушкин, Чехов или Толстой реализовали себя. В этом, очевидно, и есть гениальность Толстого: реализовать себя до конца без гения невозможно.
Л.Л.: Я понимаю это так – поставить печать. У Гоголя, я знаю, вы с этим не согласны, такова должна была быть вторая часть «Мёртвых душ». Когда читаешь её, точно восходишь на высокую гору; понятно становится, почему Гоголю казались недостойными все его прошлые вещи.
А.В.: Д.Х. опять недавно выкинул штуку, без всякой причины был со мной груб. Объясняют, что это у него от нервности. Но почему эта нервность вдруг пропадает, когда он имеет дело с более важными людьми? Ты говорил когда-то: если бы тебе пришлось стать курьером или лакеем и я бы тебя встретил, я бы сделал вид, что с тобою незнаком, не подал руки. Я готов против этого всегда спорить. Но Д.Х. действительно расценивает людей по чинам. Правда, чины эти не общепринятые, а установленные им самим. Но это всё равно. А раз так, я могу спросить, не я ли по чину выше?
Л.Л.: Перемены отношений, действительно, происходят, но дело в другом. Связи, соединявшие нас, несколько человек, распадаются. Найдутся другие связи, но уже совсем не те, просто по сходству профессий или быта...
А.В. сейчас это не интересовало. Ему сейчас было важно только то, что касалось его самого. Он говорил обиженно, но, впрочем, без всякой злонамеренности. Просто припадок сентиментальности по отношению к самому себе. И он искал сочувствия. Под конец он смягчился.
А.В.: А знаешь, Д.Х. однажды при дамах начал вдруг снимать с себя брюки. Оказывается, он нарочно пришёл для этого в двух парах брюк, одни поверх других.
А.В. (прощаясь): И зубы у меня как клавиши, на какой ни нажмёшь, больно.
Это стихотворение, в отличие от других, я писал долго, три дня, обдумывал каждое слово. Тут всё имеет для меня значение, так что о нём можно было бы написать трактат. Началось так: мне пришло в голову об орле, это я и записал у тебя, помнишь, в прошлый раз. Потом явился другой вариант. Я подумал, почему выбирают всегда один, и включил оба. О гортензии мне самому неловко было писать, я сначала даже вычеркнул. Я хотел кончить вопросом: почему я не семя. Повторений здесь много, но, по-моему, лишнего нет, все они нужны, если внимательно присмотреться, они повторяются в другом виде, объясняя. И «свеча-трава», и «трава-трава» – всё это для меня лично важно...
А.В.: Новгород мне понравился. Компания, вопреки ожиданию, оказалась хорошей. Это привело меня к теории, что плохих людей вообще нет, бывают только обстоятельства, при которых люди неприятны.
Л.Л.: Удобная теория.
Затем: о Я.С.
А.В.: Он пишет теперь так, что трудно высказать об этом мнение. Нельзя возражать, так же, как о стихах или рассказах нельзя сказать, верны они или не верны.
Л.Л.: Просто мы слушаем друг друга без внимания. Искусство воспринимается на слух, а для оценки мысли нужно напряжение, для которого мы ленивы. Но даже и так о вещах Я.С. можно сказать, хороши они или нет, а это признак, правильны ли они.
А.В.: «Признак вечности» мне нравится. Но я не согласен, что время ощущается, когда есть неприятности. Важнее, когда человек избавлен от всего внешнего и остаётся один на один со временем. Тогда ясно, что каждая секунда дробится без конца и ничего нет.
Л.Л.: Когда нет событий, ожидания, тогда и времени нет; настаёт пауза, то, что Я.С. называет промежутком или вечностью,– пауза, несуществование. Это кажется странным: разве можно перестать существовать и потом вновь существовать? Но ведь тут много сторон, в одном существование прекращается, в другом отношении продолжается. Ожидание, это участие в токе событий. И только тогда есть время.
А.В.: Я.С. говорит – при ожидании неприятного... ...И несмотря на все рассуждения, время стоит несокрушимое, всё остаётся по-прежнему. Мы поняли, что время и мир по нашим представлениям невозможны. Но это только разрушительная работа. А как же на самом деле? Неизвестно. Да, меня давно интересует, как выразить обыденные взгляды на мир. По-моему, это самое трудное. Дело не только в том, что наши взгляды противоречивы. Они ещё и разнокачественны. Считается, что нельзя множить апельсины на стаканы. Но обыденные взгляды как раз таковы.
Л.Л.: Почему же теории о времени не убедительны, не могут поколебать ничего. Потому что время прежде всего, не мысль, а ощущение, основанное на реальном отношении вещей, нашего тела, в широком смысле, с миром. Оно коренится в том, что существует индивидуальность, и чтобы выяснить, что такое время, надо произвести реальные изменения, использовать разные его варианты. Это возможно, так как мы действительно по-разному воспринимаем время при разных физических состояниях. Но Я.С. предпочитает не делать этого, а удовлетворяться тем, что он заметил, намёками. Это импрессионизм.
А.В.: Это может дать результаты.
Затем: о мгновении.
А.В.: Расстояние измеряется временем. А время бесконечно дробимо. Значит, и расстояний нет. Ведь ничего и ничего нельзя сложить вместе.
Л.Л.: Почему ты решил, что мгновение бесконечно мало? Свобода дробления, это значит, что мгновение может быть любой величины. Они, верно, и бывают всякой величины, большие и малые, включённые друг в друга.
А.В.: Если это так, тогда понятно, почему как ни относиться ко времени, нельзя всё же отрицать смены дня и ночи, бодрствования и сна. День, это большое мгновение.
А.В.: Правда ли, что двое учёных доказали неверность закона причинности и получили за это нобелевскую премию?
Л.Л.: Не знаю, это связано верно с теорией квант... <...>
Затем: о музыке.
Л.Л.: Меня интересует, чем воздействует на человека музыка. Она самое демаскированное искусство, ничего не изображает. Остальные же как бы что-то представляют, сообщают. Но ясно, они действуют не этим, а так же, как музыка.
А.В.: Когда люди едут на лодке или сидят на берегу моря, они обычно поют. Очевидно, это уместно, музыка как бы голос самой природы.
Л.Л.: А в самой природе её совсем нет...
А.В.: Я читаю Вересаева о Пушкине. Интересно, как противоречивы свидетельские показания даже там, где не может быть места субъективности. Это не случайные ошибки. Сомнительность, неукладываемость в наши логические рамки есть в самой жизни. И мне непонятно, как могли возникнуть фантастические, имеющие точные законы миры, совсем не похожие на настоящую жизнь. Например, заседание. Или, скажем, роман. В романе описывается жизнь, там будто бы течёт время, но оно не имеет ничего общего с настоящим, там нет смены дня и ночи, вспоминают легко чуть ли не всю жизнь, тогда как на самом деле вряд ли можно вспомнить и вчерашний день. Да и всякое вообще описание неверно. «Человек сидит, у него корабль над головой» всё же наверное правильнее, чем «человек сидит и читает книгу». Единственный правильный по своему принципу роман, это мой, но он плохо написан.
Л.Л.: Но ведь это относится ко всему искусству вообще. Разве в музыке, например, не своё время? Разница лишь в том что музыку и не считают описанием жизни, а роман считают.
А.В.: Может быть, я оптимист, но я считаю теперь, что стихи надо писать редко. Я, например, ещё до сих пор живу всё тем же стихотворением о «гортензии»; чего же мне писать новое, пока старое, так сказать, приносит проценты.
Л.Л.: Все твои теории были всегда в высшей степени практичны: они оправдывают то, что ты в данный момент делаешь.
А.В.: Я понял, чем я отличаюсь от прошлых писателей, да и вообще людей. Те говорили: жизнь – мгновение в сравнении с вечностью. Я говорю: она вообще мгновенье, даже в сравнении с мгновением.
«Чинарь, авто-ритет бессмыслицы» – так подписывал Александр Введенский свои стихи в 1925–26 году. «Чинарь», по-видимому, происходит от слова «чин». Ясно, что чин надо понимать здесь не в обычном официальном смысле. Чинарём был и его друг Даниил Хармс, он называл себя в те годы чинарём-взиральником. В чинари посвятил Введенский ещё одного друга, не имевшего никакого отношения к Обэриу. Обэриу можно назвать экзотерической организацией – объединением поэтов, совместно выступавших, чинари – эзотерическое объединение, к которому принадлежали ещё Леонид Липавский и Николай Олейников.
Тема этих заметок – бессмыслица Введенского. Понять бессмыслицу нельзя: понятая бессмыслица уже не бессмыслица. Нельзя также искать смысл бессмыслицы: смысл бессмыслицы – такая же, если не большая бессмыслица, чем сама бессмыслица. Тогда что же можно сказать о бессмыслице и как определить тему этих заметок?
...Один из ключевых мотивов Введенского находит выражение в Последнем разговоре№ 29.10 в повторяющихся строках рефренах: Я сел...и задумался...Задумался о том...Ничего я не мог понять. У Введенского это сказано как оппозиция и подчёркнуто инверсией: Ничего я не мог понять вместо обычного «я ничего не мог понять». Это непонимание не теоретическое, а реальное, жизненное состояние: экзистенциальное и онтологическое непонимание. Для Фихте экзистенциальное понимание включало и понимание непонятного как непонятного. Введенский сказал: непонимание непонятного как непонятного. Это не скептицизм или нигилизм; непонимание, как и бессмыслица Введенского, не негативное, а позитивное понятие. Поэтому может быть оправдана аналогия с docta ignorantia Николая Кузанского – но только как аналогия. В разговоре с Л. Липавским он сказал: «...Я посягнул на понятия, на исходные обобщения, что до меня никто не делал. Этим я провёл как бы поэтическую критику разума, более основательную, чем та, отвлечённая» («Критика чистого разума» КантаСм. Прил. VII, 39.1. – М.М.). Не случайно сравнение с «Критикой чистого разума». Поэзия Введенского соприкасается с гносеологией – поэтическая гносеология. Он сам раз сказал: «о стихах надо говорить: не красиво или некрасиво, а правильно или ложно». То же самое через 20 лет скажет Шёнберг: «Во времена расцвета искусства его расценивают словами: истинно или ложно, во времена упадка: красиво или не красиво». В другом разговоре с Липавским Введенский сказал: «...Сомнительность, неукладываемость в наши логические рамки есть в самой жизни...»См. Прил. VII, 39.12. – М.М..
Здесь Введенский в своих высказываниях о поэзии выходит за пределы гносеологии, в онтологию. Как Стравинский, он мог бы сказать: искусство не выражает что-либо, а е с т ь единение с с у щ и м. Он хочет, чтобы поэзия производила не только словесное чудо, но чтобы она была н а с т о я щ и м чудом («Разговоры» Л. Липавского). Поэтому же он не считал создаваемый им поэтический мир фантастическим или заумным, наоборот, ему казался фантастическим или заумным обыденный «нормальный» взгляд на мир и жизнь. По поводу одной популярной статьи он сказал: «заумны не мои стихи, а эта статья».
Я так подробно остановился на названной оппозиции, потому что она сводится в конце концов к оппозиции, очень важной для Введенского: жизни – слова или: жизни – понимания этой жизни. Но эта оппозиция становится для него тождеством различного – coincidencia oppositorum (Николай Кузанский). «Слово стало плотью»; Кьеркегор назвал это парадоксом. Парадокс становится для него исходной точкой, началом его философствования. Введенский также верил в этот парадокс (Кьеркегора, как и Николая Кузанского, он не знал). Он говорит об этом в заключении вещи без названия, написанной в 1932 году: Христос Воскрес – последняя надежда№ 34. – М.М.. Но Введенский не философ, а поэт. Его слово поэтически облекалось в плоть, становилось плотью: члены оппозиции отождествлялись:
|
как видно появилась ночь и слово племя тяжелеет и превращается в предмет (Две птички, горе, лев и ночь.№ 9 1929). |
В подобных примерах отождествление различного Введенский называет превращением. О подобном же превращении Введенский говорит в своей большой поэме-драме «Кругом возможно Бог»№ 19 (1931):
|
И в нашем посмертном вращении спасенье одно в превращении. |
...В том же Последнем разговоре среди того, о чём задумался герой, сказано: О своём условно прочном существовании. Введенский и в жизни не ощущал условной прочности своего существования... Введенский, по словам Т. Липавской, был б е з б ы т н ы м в отличие от своего друга Даниила Хармса, необычайно сильно чувствовавшего в жизни быт. Объединяла их в искусстве звезда бессмыслицы,– у Введенского преимущественно семантическая бессмыслица, у Хармса – преимущественно ситуационная. Нам кажутся не случайными эти две пары оппозиций: безбытность – бытность; семантическая – ситуационная бессмыслица.
К Введенскому и к Хармсу применимы следующие два евангельских изречения: к Введенскому – «бодрствуйте; ибо не знаете, когда придет хозяин дома»; к Хармсу – «за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда». Поэтому из рукописей Хармса сохранилось много, может и бо́льшая часть написанного: он не уничтожал ничего записанного, сохранились даже стихи и рассказы, перечеркнутые синим карандашом, и к ним подпись: «плохо», к одному даже: «отвратительно». Почему же он не уничтожал их? Мне кажется, потому, что каждую из этих рукописей он считал «праздным словом», за которое он ответственен и сейчас, может через пять или десять лет, как оно написано, за которое он будет ответственен всегда. Наоборот, Введенский жил сейчас (по его собственному слову) последним написанным им стихотворением. Все предыдущие его стихи были для него тогда уже безразличны. Поэтому он их или терял или отдавал кому-нибудь, а потом забывал взять. Так пропали все его стихи 1934–35 г., находившиеся у А. С. И. С 1936 года оп перестал бывать у нее, а стихи оставил. Они лежали у нее несколько лет, а потом она сожгла их. Трудно сказать, какая часть его вещей сохранилась,– в самом лучшем случае, я думаю, не больше четверти...
...Чинарь, чинарное искусство. – Очевидно, слово чинарь происходит от слова чин,– имеется в виду некоторый Божественный чин, призванный заменить человеческую серию Божественной. Введенский сказал: «неправильно говорить об искусстве: красиво – некрасиво, надо говорить: правильно – неправильно». Чинарное искусство освобождает искусство от психологизма в Гуссерлевском смысле. Чинарное искусство можно исследовать и определять абсолютно, исторически и в определенном частном случае.
Абсолютно: как вообще Божественная серии вводится в реализуется в искусстве? При этом чинарное искусство, связывается с понятиями: «звезда Бессмыслицы» (Введенский), абсурд, парадокс (Кьеркегор), безумное Божие (ап. Павел).
Исторически: понятие «безумного Божиего» возникло в I веке, абсурда и парадокса – в XIX, бессмыслицы и аналогичного ей – беспредметности, атональности, атематичности и др. – в конце XIX и в начале XX. Существовало ли чинарное искусство до XX века? Что отличает старое «чинарное» искусство от современного чинарного?
Я не берусь сейчас отвечать на эти вопросы, ограничиваюсь частной темой: и Веберн и Шенберг, и Введенский и Хармс – «чинарное» искусство. Что отличает Веберна от Шенберга, Введенского от Хармса? Они мыслили в своем искусстве не в эмоциональных, эстетических (красиво- некрасиво) тональностях, вообще психологических категориях, а в чинарных,– для них существовала категория: правильно – неправильно. Поэтому их искусство неотделимо от философских, точнее философско-религиозных вопросов. И сами авторы не только в своих вещах, но и в своих высказываниях, устных и письменных, касались вопросов философских, философско-теософических, религиозных. Например, Введенский ещё в 20-е годы говорил: «меня интересуют три вещи: время, смерть, Бог». Хармс: «есть две высокие вещи: юмор и святость». Его же слова, которые он повторял последний месяц перед арестом: «зажечь беду вокруг себя». И у Введенского, и у Хармса много таких высказываний. Философско-религиозные высказывания Шёнберга известны.
Гарнак говорит, что легенды о каком-либо человеке очень часто дают более правильное и глубокое понимание его сущности, чем самые достоверные исторические сведения. Потому что легенды возникают из внутренней интуитивной симпатии, а исторические сведения сообщают только о внешней поверхности жизни. Анекдоты и легенды о Хармсе могут помочь пониманию творчества Д.И. Хармса. Анекдоты и воспоминания современников анекдотических случаев из жизни Введенского ничего не значат для понимания его «сокровенного сердца человека». Потому что творчество Введенского полностью отделено от его жизни. Парадоксальная случайность: у Введенского было много знакомых, он встречался с очень многими людьми, самыми разными людьми. У Хармса-круг людей, с которыми он обычно встречался, был сравнительно небольшой. И в то же время творчество Хармса невозможно отделить от его жизни, творчество Введенского – почти независимо от жизни. Из биографических фактов для творчества Введенского характерны очень немногие. Так, комната, в которой он жил, когда кончал школу, была почти пустой: стояла простая железная кровать, одна или две табуретки, небольшой, кажется, кухонный стол. Форма комнаты – это конечно случайность, но характерная – неправильная: удлиненная трапеция; три стены были оклеены обоями, четвертая – побелена известкой; обоев не хватило (эту стену разрисовали Введенский и Липавский, один рисунок был снабжен подписью: яков лев весельчак / съел солому натощак). К Введенскому друзья только заходили, но никогда не собирались у него... Он не имел где преклонить голову,– странник в долине плача, словами псалма. Многочисленные анекдоты о Введенском не противоречат этому: надо различать внешнего и сокровенного сердца человека. У Хармса оба человека были соединены, у Введенского – вполне разделены.
...У Шёнберга – некоторое смятение души. Оно было и у Веберна, но Веберн но допускал его до границы искусства. Смятение души не всегда красиво, иногда же и безобразно. Так же Хармс и Введенский. У Введенского была граница между жизнью и искусством, у Хармса не было. То, что у Введенского было неприятного в его поведении в жизни, у Хармса не было, но перешло в искусство, и Введенский не допустил итого в искусство. Это не хуже и не лучше, но два способа жизни-искусства. Поэтому у Введенского (и у Веберна) уже по одной вещи, даже ранней, можно составить некоторое представление о его искусстве, а у Хармса (и у Шёнберга) – нельзя.
Этим же объясняется и игра Хармса, которая могла иногда казаться недостаточно серьезной, неискренней, светскостью, а у Введенского – искренность, иногда неприятная. И первое и второе переходило иногда в то, что могло казаться цинизмом: у Хармса – скорее теоретический, у Введенского – практический. Но это было только другой стороной ноуменального бесстыдства, т. е. именно не цинического: а король-то ведь гол,– вот что говорили и Хармс и Введенский...
...В стихах Введенского почти в каждой фразе главное направление мысли и погрешность к ней – слово, нарушающее главный смысл. Его стихи – двумерны, а часто и многомерны. Это и есть духовность, т.е. освобождённая от душевности или беспредметная или косвенная речь, как говорил Кьеркегор. В этом его атональность и, точнее, додекафоничность, т. к. есть и тоникализация в главном направлении.
...Введенский вышел не из Хлебникова (Крученых был ему ближе, чем Хлебников), а из Блока, которого (приблизительно до 1920 года) любил больше всех. Ещё в 1924–25 г., когда на концерте в центральном музыкальном техникуме исполнялся какой-то романс на стихи Блока, Введенский очень удивился, что не помнил стихи романса, т.к. хорошо знал Блока. В 1920 или 1921 году Введенский и Липавский послали свои стихи Блоку и Гумилеву. Оба ответили. Тогда же они часто бывали в Цехе поэтов; в третьем выпуске «Цеха поэтов» (1922) напечатаны были стихи Липавского. У Введенского и Липавского были дружеские отношения с Пястом и Нельдихеном, знакомство с Кузминым произошло позже, должно быть, в середине 20-х годов...
В 20-е годы Введенский сказал: «в поэзии я как Иоанн Креститель, только предтеча». – Т.е. предшественник нового взгляда на жизнь и на искусство.
Введенский говорил: время (и жизнь) иррациональны и непонятны. Поэтому понять время (и жизнь) это и значит не понимать их. В этом смысл его бессмыслицы. Это не скептицизм и не нигилизм, и не невесомое состояние (битничество), а скорее апофатическая теология (Дионисий Ареопагит) – богословие в отрицательных понятиях. Поэтому большинство вещей Введенского – эсхатологические, и почти в каждой – Бог. Это связано с ощущением непрочности своего положения и места в мире и природе. Эта непрочность не политическая или социальная, а онтологическая: на всеобщих развалинах и обломках. Но мы не делали поверхностных нигилистических выводов. Каждый из нас по-своему искал и знал, что есть трансцендентное – Бог. Полная радикальная десубстанциализация мира возможна только для верующего. У неверующего остается ещё последний идол или фетиш: я сам, мой ум. Отсюда понятны слова Введенского о том, что он произвел критику разума, более радикальную, чем Кант.
Но подобное понимание в непонимании – практическое: ноуменальное понимание в логическом непонимании в философии практически требует какого-то внутреннего переустройства от слушателя и читателя, также религиозного порядка.
Божественное безумие посрамило человеческую мудрость. Введенский десубстанциализирует созданные человеческой мудростью гипостазированные условности, выдаваемые за экзистенционализм жизни...
...Можно выбрать одну вещь писателя, например, стихотворение Введенского,
прочесть ее, подумать, изучить, написать о ней одной, даже не зная других вещей автора,
целый трактат. Потому что каждая вещь большого писателя – новый мир,
созданный им, до некоторой степени автономный. Таким новым автономным миром будет, например, Элегия
Введенского, и о ней можно написать целый трактат. Но тот, кто знает только Элегию
Введенского, еще не знает самого Введенского, не знает и творчества
Введенского, он знает только одно стихотворение Введенского, причем
наименее характерное для него: в нем нет звезды бессмыслицы, характерной для Введенского, во
всяком случае, нет абсолютной неосмысляемой бессмыслицы – крайне
усложненная метафора еще не бессмыслица. Но кто знает все сохранившиеся
вещи Введенского, кроме Элегии, тот тоже еще не знает Введенского. Элегия – исключение,
но характерное для Введенского исключение. Об этом будет дальше.Возьмем другое стихотворение Введенского – «Ковер-Гортензия» (Мне жалко что я не зверь...). Здесь есть и бессмыслицы, иногда осмысляемые. Но и это стихотворение – исключение в творчестве Введенского: из всех его вещей оно наиболее лирично, в каком-то отношении наиболее личное. И написано оно почти без рифмы, белыми стихами, чего у Введенского тоже не бывает. Введенский назвал «Ковер-Гортензию» философским трактатом. Это не противоречит лиричности: «Ковер-Гортензия» – лирический философский трактат. Но почему философский? Введенского интересует здесь то, что интересовало всех нас, то, что Липавский и я назвали соседним существованием, соседними мирами – «Ковер-Гортензия» пересекается с рассуждениями Липавского о соседних мирах (я называю их просто Л-мирами), с моими «Вестниками». Может, поэтому Введенский и сказал мне: «“Ковер-Гортензия” – философский трактат, его должен был написать ты». Это не значит, что я мог бы написать его. Это значит, что там есть темы, которых касался и я. В этом смысле «Ковер-Гортензию» мог бы написать и Липавский. И также и Хармс, и Олейников.
Лиричность и свободный стих отличают «Ковер-Гортензию» от всех других его вещей. «Ковер-Гортензия» снова новый автономный мир, созданный поэтом. Но тоже исключение в творчество Введенского. Это исключение характерное для Введенского. Но кто знает только «Ковер-Гортензию», еще не знает самого Введенского.
Возьмем другое стихотворение Введенского: Сутки. Оно написано в диалогической форме. Диалог вообще характерен и для Введенского, и для Хармса, но эта вещь написана в строго диалогической форме: вопрос – ответ. Может, все вещи Введенского полифоничны, но Сутки – наиболее полифоничны, это строгий двухголосный контрапункт: один голос – вопросы, другой – ответы. Когда я говорю «двухголосный контрапункт» – это не метафора. Во-первых, необходимо и возможно точно определить применение музыкального термина полифония к литературе и особенно к стихам Введенского. Во-вторых, двухголосный контрапункт Суток я могу точно определить и доказать. Но это отдельная тема, пока же я советую просто прочесть подряд вопросы без ответов и так же ответы без вопросов.
Еще одна особенность отличает Сутки от всех других вещей Введенского: в них чувствуется покой, удовлетворенность, которых обычно в вещах Введенского нет. И это стихотворение – исключение и снова характерное исключение. Кто знает Сутки Введенского – еще не знает Введенского. Но кто не знает Суток – тоже еще не знает Введенского.
Возьмем еще одну вещь Введенского: Потец. Это одна из наиболее совершенных пещей Введенского, Липавский считал Потец вообще лучшей вещью Введенского. Здесь уже полностью царствует звезда бессмыслицы; такого совершенного, ясного и в семантическом или морфологическом, и в архитектурном отношении построения звезды бессмыслицы, такой строго логичной алогичности и полной неосмысляемой бессмыслицы у Введенского, может быть, нигде нет. В этом отношении и Потец является исключением в творчестве Введенского, правда, не таким принципиальным исключением, как Элегия или хотя бы «Ковер-Гортензия» и Сутки, но все же характерным. И еще в другом смысле. Многие вещи Введенского могут быть названы мистериями-действами. Это не подражания, не стилизации, а вполне современные мистерии, абстрактные драмы, абстрактный театр, созданный Введенским за 20–30 лет до Ионеско и Беккета. Правда, в некоторых (немногих) вещах Введенский как бы отталкивается или пародирует русские действа, например, речь Царя в Кругом возможно Бог или в Ёлке сцена суда (Шемякин суд). Но большей частью его мистерии-действа вполне оригинальны, самостоятельны и современны. И, может быть, в наибольшей степени это относится к вещи Потец. Потец – мистерия-пантомима с краткими монологами и диалогами действующих лиц. Я уже сказал: вещи Введенского полифоничны. Я добавлю: они музыкальны, Введенский и сам считал, что его вещи можно положить на музыку. На Потец можно написать музыку. Тогда это будет пантомима-балет с чтецом и певцами. В этом отношении и Потец является некоторым исключением. На этом я и остановлюсь: если я буду продолжать и дальше такое же перечисление вещей Введенского, то каждая его вещь окажется исключением в его творчестве, исключением характерным и необходимым для понимания Введенского. Отношение к каждой вещи автора, как к новому, самостоятельному автономному миру, я назову первой стадией понимания. Но для полного понимания автора и его творчества она недостаточна. Понимание и исследование начинаться может даже с формального структурного анализа отдельной вещи, как автономного мира. Но затем я должен перейти к другой вещи, к другому автономному миру. Тогда я ищу мир более широкого диапазона или радиуса: автономный мир многих автономных миров. Это уже вторая стадия понимания.
На второй стадии тоже есть несколько ступеней.
а). Я могу разделить творчество автора, например, Введенского, по жанрам...
б). Можно объединить близкие по жанру и характеру вещи, например, Приглашение меня подумать и Гость на коне...
...Найти связь алогичности с тем, что он говорил уже в 20-е годы: «меня интересуют три темы: время, смерть, Бог».
Изучение алогичности Введенского начинается уже на первой ступени, на чтении, понимании и изучения одного стихотворения. Но одно стихотворение еще не может дать полного понимания алогичности Введенского.
Но Введенский был не один. Нас было пятеро. Для более полного и глубокого чувствования и понимания Введенского надо обратиться еще к четырем авторам.
Это уже третья стадия понимания...
Евангелие реально задает этот вопрос каждому человеку: ты говорить, что веришь в Бога. Действительно ли ты веришь в Бога?
...Творчество Введенского, как и нас пятерых, поэтически-философско-религиозное. Значит, и к Введенскому применим неприличный вопрос. Глупые, тупые и злые люди убили Введенского, значит, мы не можем уже задавать ему этот вопрос. Да он и не задаётся так просто и прямо...
Введенский был человек, т.е. ел, пил, спал, зарабатывал деньги писанием большей частью ненужных ему детских стихотворений, ухаживал за женщинами, играл в карты. И тот же самый Александр Иванович Введенский вдруг отрешался от всех практических и интересных дел, усаживался в углу на стуле, подложив на колени книгу, на книгу бумагу-потому что своего письменного стола у него никогда не было – и писал стихи, за которые ему не только не платили денег, наоборот, за которые тупые и злые люди убили его. Но ведь это тот же самый Александр Иванович Введенский. Правда, еще Пушкин сказал: «Пока не требует поэта...» Но сейчас наступили времена, когда для нас особенно живо экзистенциально встал «неприличный» вопрос: веришь ли ты в то, во что ты утверждаешь, что веришь? Введенский в своих вещах и, я думаю, все мы все время задаем этот неприличный вопрос и прежде всего себе самим. Я уже сказал: этот вопрос не задается прямо, он задается косвенно. Как я могу задать его Введенскому?...
Это тайна, данная каждому человеку, и как тайну ее можно открыть только скрывая и скрыть открывая. Но я уже давно перешел к четвертой стадии понимания...
Я слышал самые неожиданные и глупые толкования вещи Введенского Куприянов и Наташа. Я хорошо знаю и люблю эту вещь и всегда понимал ее как философско-теологический трактат, изложенный в поэтической форме. Т. Липавская, первая жена Введенского, с 1920 по 1931 гг., дала мне ключ к более глубокому пониманию этой вещи,– она сказала: Введенский был безбытным, эта вещь – прощание с бытом и с чувством. Теперь я иду дальше в этом же направлении. В личной жизни до 1931 года Введенский не отказывался от эмоций, от чувства. В то же время и тогда у него уже было некоторое расхождение с жизнью, с бытом. Он никогда, кажется, не имел своего письменного стола. Он сам говорил, что любит жить в гостиницах, т.е. не дома. Он не имел дома, он «не имел где преклонить голову»,– по существу, он и тогда уже в жизни был путником – viator. И все же в интимной жизни он был и нежен, и ревнив, у него было чувство. В стихах же того времени отношение к чувству ироническое: остранение и отстранение. Только после 1931 года, т. е. после разрыва с первой женой, у него начинает появляться поэтический интерес к чувству. В Куприянове и Наташе, написанном и 1931 году, он прощается с чувством, но это прощание с чувством в жизни было одновременно пробуждением поэтического интереса к чувству, сказавшегося в его позднейших вещах,– Очевидец и крыса, Четыре описания, «Ковёр-гортензия»…
|
В смешную ванну падал друг <...> |
|
Я в трамвае видел деву <...> |
1931 года Декабря мес. 12 дня я, уполномоченный СПО Бузников А. В.,
допрашивал в качестве обвиняемого гражданина Введенский Александр Иванович
и на первоначально предложенные вопросы он показал:
1. Фамилия ВВЕДЕНСКИЙ
2. Имя, отчество Александр Иванович
3. Возраст (год рождения) 1904
4. Происхождение (откуда родом, кто родители, национальность,
гражданство или подданство) Ленинград, отец из духовного звания, мать
дворянка
5. Местожительство (постоянное и последнее) Съезжинская 37, кв. 14
6. Род занятий (последнее место службы и должность) литератор
7. Семейное положение (близкие родственники, их имена, фамилии,
адреса, род занятий до революции и последнее время) разведен, брат – Владимир
Иванович, отец – Иван Викторович, Евгения Ивановна Поволоцкая-Введенская –
мать, сестра Евгения Ивановна
8. Имущественное положение (до и после революции допрашиваемого и
его родственников) заработок
9. Образовательный ценз (первоначальное образование, средняя школа,
высшая, специальн., где, когда и т. п.) среднее
10. Партийность и политические убеждения б/п
11. Сведения об общественной и революционной работе -
12. Сведения о прежней судимости (до Октябрьской революции, после
нее) не судился
13. Служба у белых -
Показания по существу дела
Показания свои начинаю со следующей страницы.
А. Введенский <подпись>
Арест мой органами ГПУ, происшедший на ст. Любань по пути моего следования в Новый Афон, не явился для меня неожиданностью в силу следующих обстоятельств, которые я постараюсь изложить со всей искренностью и правдивостью. Я входил, совместно с писателями Хармсом, Бахтеревым, ранее Заболоцким и др., в антисоветскую литературную группу, которая сочиняла и распространяла объективно контрреволюционные стихи.
Большинство членов группы работает в области советской детской литературы, что даёт материальную основу для нашего существования.
Большая часть наших литературных произведений, которая носит объективно контрреволюционный характер и которую мы считали лучшей и гораздо более ценной, чем легальное наше творчество, ходит по рукам в рукописных списках и в отпечатанных на машинке экземплярах, в том числе распространяется среди учащихся университета. Кроме того, группа искала случая – и находила эти случаи – выступать перед широкой аудиторией с пропагандой в литературной форме своих объективно контрреволюционных политических и идеалистически-мистических идей. Например, припоминаю случай антисоветского выступления группы в университете, происшедшего около года тому назад,– выступали тогда Хармс и Бахтерев,– вызвавший резкий отпор со стороны большинства присутствующих студентов, часть из которых, на основании прослушанного ими требовала немедленной высылки группы в Соловки.
Естественным выводом из сказанного явилась та тревожная обстановка, которая имела место внутри группы и вокруг нее. Опасения предстоящего ареста нашей группы ГПУ обострились в наших разговорах и предположениях на сей счет в последнее время, особенно в связи с последней дискуссией о путях детской литературы, на которой представители пролетарской литературы и советской общественности Серебряков, Чумандрин и др., дали не расходящееся с действительностью определение нашему творчеству как контрреволюционного.
Наша группа смыкалась с антисоветски настроенными лицами из среды гуманитарной интеллигенции: художники, научные сотрудники, в различных салонах, в частности на квартире у научного сотрудника Калашникова П.П., где происходили систематические сборища.
Записано с моих слов правильно
А. Введенский
12 дек. 1931 г.
Допросил:А. Бузников <подпись>
В нашу группу, существо и деятельность которой я определил в предыдущем показании, входили кроме меня Хармс Даниил, Бахтерев, Разумовский Александр Владимирович, Заболоцкий, который в последнее время отошел от нас. К нашей группе, как к активному в антисоветском плане ядру примыкали различные лица из среды гуманитарной интеллигенции, политически близкие нам по своим антисоветским и мистическим настроениям. Из названных лиц могу назвать следующих: Калашникова Петра Петровича, на квартире которого происходили систематические сборища, сопровождаемые развратными оргиями, Бруни Георгий Юльевич, художник Эйснер Алексей Петрович, проживающий по Октябрьскому проспекту, Воронич, Лорис-Меликов, художницы Порэт и Глебова, работающие в области детской литературы и определяемые как приспособленцы в своем художественном творчестве, х-ца Сафонова Елена Васильевна, на квартире которой происходят сборища антисоветских лиц, Лихачёв Иван Алексеевич и др. На сборищах у Калашникова и у других лиц велись антисоветского характера разговоры, рассказывались антисоветские контрреволюционные анекдоты, напр., анекдот «пламенный привет», а также имели место чисто монархические высказывания, в частности, Калашников кричал: «да здравствует императорский штандарт», а Хармс заявлял, что он «принципиальный сторонник и приверженец старого строя».
Для меня лично также одно время были характерны монархические настроения, и я определял свое политическое кредо тремя словами: «бог, царь и религия». Различные наши сборища сопровождались также литературными читками, причем читались и контрреволюционные произведения, принадлежащие творчеству членов группы, и литераторам, близким к нашей группе. Одно из таких собраний с литературным чтением происходило в конце сентября мес. на квартире Калашникова, и на этом сборище присутствовали Хармс, я, Глебова, Порэт, Браудо Ал-р Моисеевич, писатель-прозаик Конст. Вагинов и сам Калашников. В этот день я читал свою контрреволюционную поэму «Кругом возможно бог». К. Вагинов читал стихи «Негр» и др. И Хармс прочел некоторые свои стихи. Вокруг прочитанного развернулась беседа, причем К. Вагинов выразил желанье, чтобы моя поэма была бы отпечатана хотя бы в незначительном количестве экземпляров.
Останавливаясь на творчестве нашей группы и подтверждая то определение, которое дано мною в предыдущем протоколе, изменяю его в том смысле, что оно носило не только объективно контрреволюционный характер, но и выражало наши контрреволюционные настроения и в силу этого являлось и субъективно контрреволюционным, что я хочу подчеркнуть здесь, желая оставаться до конца правдивым и искренним.
Наше литературное творчество распадалось на две части. С одной стороны, это была заумь, это были вещи, предназначенные для взрослых, насыщенные мистикой, смысловое содержание коих было чрезвычайно затемнено. К наиболее показательным следует из этих вещей отнести: «Кругом возможно бог», «Наташа и Куприянов», роман «Убийцы – вы дураки» и др., принадлежащие моему перу, затем вещи Хармса: «Бессмысленные стихи», «Елизавета Бам», мелкие произведения Бахтерева и т.д. Все эти вещи контрреволюционны по своему существу и мистически-идеалистической направленности.
С другой стороны, мы работали в области детской литературы. Эту область литературы наша группа избрала совершенно сознательно и намеренно, так как здесь царствовал полнейший аполитизм, позволивший нам развернуться и, не входя в конфликт со своими политическими и философскими убеждениями, развивать свою литературную деятельность в этой области ради получения средств к существованию. Я признаю, что в области детской литературы при попустительстве людей, руководящих и направляющих ее, мы протаскивали политически враждебные целям советского воспитания детей идеи. В этом смысле наше заумное, не предназначенное к печати, творчество смыкалось с нашей работой в области детской литературы. Безусловно, например, заумные детские книжки Хармса – «Иван Иванович Самовар», «Врешь врешь» и др. Моя детская книжка «Кто» и т.д. С этой точки зрения я признаю, что наша деятельность в области детской литературы являлась политически вредной, являлась сознательным актом нашей борьбы с Советской властью на идеологическом фронте.
А. Введенский
Допросил:
А. Бузников
13 декабря 1931 г. <подпись>
В детский отдел Ленотгиза наша группа, о которой я показывал в предыдущих протоколах, пришла в 1928-м году. Идейное и художественное руководство в отделе принадлежало С.Я. Маршаку – известному детскому писателю, для которого до последнего времени характерна была так называемая аполитичность в творчестве. К Маршаку мы пришли с нашими вещами для взрослых, которые мы называли настоящими своими произведениями,– в противовес детским книжкам, считающимся нами как ненастоящие, написанными для получения материальных средств к существованию. Наше творчество в целом было одобрено Маршаком, и он предложил нам работать в детском отделе. Большинство вещей, вышедших из-под пера нашей группы и вышедших в Ленотгизе по разряду детской книги, которые в предыдущем своем протоколе я определил как политически враждебные современности, прошли через тщательную формальную редакцию Маршака. Все наши заумные детские книжки, которые находились в глубочайшем противоречии с задачами советского воспитания подрастающего поколения, целиком одобрялись и поддерживались Маршаком. Напротив, когда в самое последнее время я лично попытался выступить с подлинно советской тематикой, я встретил отпор со стороны Маршака. По поводу моей книжки «Густав Мейер», написанной ко дню МЮДа, Маршак в личном разговоре со мной высказался весьма отрицательно и предложил, придравшись к якобы имеющимся формальным недостаткам книжки, кардинально переделать ее, что вызвало во мне такую реакцию, что я было совсем отказался от этой своей книжки, если бы не безоговорочное признание ее зав. детским сектором Мол. гв. Тисиным, после чего Маршак в очень неловкой форме пытался выкрутиться перед руководством. Внимание и поддержка Маршака, оказываемые им нашей группе, распространялись настолько далеко, что наша группа пользовалась особыми привилегиями в детском отделе Ленотгиза: нас принимали вне очереди, Маршак работал с нами у себя на дому и т.д. В этой своей политике, направленной к культивированию нашей антисоветской группы в детском отделе, Маршак встречал полную поддержку со стороны работающих в отделе на руководящих постах партийцев, в особенности Дитрих, и главным образом Олейникова. Олейников – редактор «Ежа», относился чрезвычайно положительно ко всему нашему творчеству в целом, в том числе и к прямо контрреволюционным заумным нашим произведениям для взрослых. Эти произведения встречали с его стороны полную поддержку и одобрение, причем он поддерживал нас в наших устремлениях продолжать в указанном направлении творческую работу. Я слышал, что Олейников проявлял повышенный интерес к Троцкому, и в нашей группе много говорилось о странном поведении Олейникова на семинаре по диамату в Комакадемии, где Олейников задавал вопросы мистико- идеалистического свойства.
Одновременно происходило сращивание нашей антисоветской группы с аппаратом детского сектора на бытовой основе. Устраивались вечеринки, на которых, помимо меня, Хармса и др., присутствовали Олейников, Дитрих, а также беспартийные специалисты детской книги Е. Шварц, Маршак и т.д.
Устраивались также совместные попойки. В этих попойках последнее время стал принимать участие новый секретарь детского сектора И.Л. Андроников, о котором в нашей группе говорилось, что он князь по происхождению, и которого, как человека более близкого нам, я счел возможным повести на квартиру к Калашникову (о Калашникове смотреть мои показания выше).
Я признаю, что детский сектор Ленотгиза, в силу изложенных выше обстоятельств, являлся превосходным плацдармом для антисоветской деятельности нашей группы и что со стороны подавляющего большинства работников детского сектора мы встретили сознательную поддержку этой деятельности.
15 декабря 1931 г.
Допросил:
А. Бузников <подпись>
Наша поэтическая заумь, т.е. особая форма стихотворного творчества, принятая в нашей антисоветской группе детских писателей, является контрреволюционной в силу того, что она целиком исходит из мистико-идеалистической философии и активно противопоставлялась нами засилию материализма в СССР. Однако, придерживаясь заумной формы поэтического творчества, мы считали, что хотя она противоречит смысловому значению слова и внешне непонятна, но она обладает большой силой воздействия на читателя, достигаемой определенным сочетанием слов, примерно так же, как огромной силой воздействия обладает православная церковь, молитвы и каноны которой написаны на церковнославянском языке, абсолютно непонятном современной массе молящихся. Эта аналогия, возникшая в наших групповых беседах по поводу зауми, отнюдь не случайна: и церковные службы, происходящие на церковнославянском языке, и наша заумь имеют одинаковую цель: отвлечение определенно настроенных кругов от конкретной советской действительности, от современного строительства, дают им возможность замкнуться на своих враждебных современному строю позициях. Необходимо заявить, что большинство наших заумных произведений содержат в себе ведущие идеи или темы. Если, например, мое заумное контрреволюционное произведение «Птицы» в отдельных своих строчках – хотя бы в таких: «и все ж бегущего орла не удалось нам уследить из пушек темного жерла ворон свободных колотить» – при всей их внешней монархической определенности нельзя переложить понятным языком, то о ведущей идее этого стихотворения следует сказать прямо: эта ведущая идея заключена в оплакивании прошлого строя, и в таком выражении она и понималась окружающими. То же самое следует сказать о произведении Хармса «Землю, говорят, изобрели конюхи» и о других его произведениях.
Мы часто вели в группе и, в частности, с Хармсом политические разговоры. Как человека, который принципиально не читает газет, я информировал Хармса о политических событиях. Моя информация и хармсовское восприятие этой информации носили глубоко антисоветский характер, причем основным лейтмотивом наших политических бесед была наша обреченность в современных советских условиях. Мы хорошо понимали, что ненавистные нам советские порядки нелегко сломать, что они развиваются и укрепляются помимо нашей и иной, враждебной им, воли, что мы представляем собой людей обреченных. Этот мотив обреченности, имеющий под собой в основе определенную систему политических, враждебных современности, взглядов, пропитывал наши заумные произведения. Например, в моем произведении «Кругом возможно бог» ведущей идеей является идея смерти, но эта смерть не физическая, а смерть политическая, и мрачность, густо разлитая по всем строчкам этого произведения, целиком идет от сознания своей обреченности в условиях современной мне и враждебной мне действительности. Больше того, поэтическая форма зауми абсолютно не допускает введения в нее современных художественных образов. Например, слово «ударничество», или слово «соцсоревнование», или еще какой-либо советский образ абсолютно нетерпимы в заумном стихотворении. Эти слова диссонируют поэтической зауми, они глубоко враждебны зауми. Напротив, художественные образы и прямые понятия старого строя весьма близки и созвучны форме поэтической зауми. В подавляющем большинстве наших заумных поэтических и прозаических произведений («Кругом возможно бог», «Птицы», «Месть», «Убийцы – вы дураки» и пр. пр.) сплошь и рядом встречаются слова, оставшиеся теперь лишь в белоэмигрантском обиходе и чрезвычайно чуждые современности. Это – «генерал», «полковник», «князь», «бог», «монастырь», «казаки», «рай» и т.д. и т.п. Таким образом, ведущие наших заумных произведений, обычно идущие от наших политических настроений, которые были одно время прямо монархическими, облекаясь различными художественными образами и словами, взятыми нами из лексикона старого режима, принимали непосредственно контрреволюционный антисоветский характер.
Вот это, указанное мною, наличие ведущей идеи и ведущей настроенности в любом из наших заумных произведений, подтверждается некоторыми последними нашими заумными произведениями, в частности, вещами моими и Заболоцкого, которые гораздо более понятны, нежели ранние наши произведения.
Поэма «Торжество земледелия» Заболоцкого носит, например, понятный характер, и ведущая его идея, четко и ясно выраженная, апологетирует деревню и кулачество. В моей последней поэме «Кругом возможно бог» имеются также совершенно ясные места, вроде: «и князь, и граф, и комиссар, и красной армии боец», или «глуп, как Карл Маркс», носят совершенно четкий антисоветский характер.
Резюмируя свои показания по этому вопросу, признаю, что форма поэтической зауми, культивируемая нашей антисоветской группой, являлась контрреволюционной, как по своей сущности, так и по содержанию.
20 декабря 1931 г.
Допросил:
А. Бузников <подпись>
По вопросу о деятельности нашей группы, охарактеризованной мною выше, в области детской литературы, признаю, что эта деятельность являлась антисоветской, что наша группа протаскивала в детскую литературу политически враждебные идеи и приносила очевидный вред делу воспитания подрастающего советского поколения. Как образцы политически враждебной литературы могу назвать все книги идеолога и организатора нашей группы Д.И. Хармса, в том числе «Иван Иванович Самовар», «Как старушка чернила покупала», «Миллион», «Заготовки на зиму» и др., свои книжки «Авдей-Ротозей», «Много зверей», «Летняя книжка», «Мяу», «На реке», «Бегать-прыгать», «Кто» и т.д., а также Заболоцкого – «Хорошие сапоги» и др.
Останавливаясь на ряде названных книжек, могу об отдельных из них в подтверждение своей вышеприведенной общей формулировки, заявить следующее: Книжка Хармса «Иван Иванович Самовар» является политически враждебной современному строю потому, что она прививает ребенку мещанские идеалы старого режима и, кроме того, содержит в себе элементы мистики, поскольку самовар фетишируется. Также следует особо остановиться на книжке «Во-первых и во-вторых», которая привносит в детскую литературу очевидные элементы бессмыслицы, прививающие ребенку буржуазную идеологию. Книжки Хармса «Миллион» и «Заготовки на зиму», относящиеся к самому последнему периоду деятельности группы, сознательно, в политических целях, подменяют общественно-политическую тематику тематикой внешне аполитичной, естествоведческого характера. Пионеров и пионерского движения, на тему о которых Хармс должен был писать, в этих книгах нет, и, таким образом, читатель, который по плану издательства должен был узнать об этих моментах советской жизни, знакомится в первом случае (книжка «Миллион») всего лишь с четырьмя правилами арифметики, а во втором (книжка «Заготовки на зиму») вообще не получает никаких полезных сведений. Необходимо отметить здесь же, что в «Миллионе» пионеры могут быть заменены бойскаутами, например, без всякой существенной переделки книжки.
Мое произведение для детей «Авдей-Ротозей» содержит в себе очевидное восхваление зажиточного кулака, как единственно трудолюбивого и общественно- полезного крестьянина, беднота же представлена мною в карикатурном образе «Авдея-Ротозея», лежебоки и пьяницы. Этот образ советской бедноты заимствован был мною из антисоветских воззрений на политику партии в деревне, которых придерживалась наша группа в целом. В ряд с этой названной антисоветской книжки должна быть поставлена моя «Летняя книжка» для детей, в которой советская деревня показывается детям, как помещичья деревня. Прочие из названных мною выше книжек содержат в себе те или иные, более или менее ясно выраженные, враждебные современному строю идеи, и, кроме того, по форме изложения они тождественны буржуазной детской литературе (в частности, английской), воспитывающей детей ради отрыва их от конкретной действительности, на художественных образах-бессмыслицах. Ввиду предъявляемых редакцией требований я сделал попытку подойти к революционной тематике. Однако в силу своего антисоветского прошлого, в силу давления на меня антисоветской группы, в которую я входил, я не в силах был освоить тему и создал ряд политически вредных книг, к которым следует отнести такие, как «Письмо Густава Мейера», «Подвиг пионера Мочина». В «Письме Густава Мейера» я исказил соотношение сил, убеждая ребенка-читателя в слабости и ничтожности немецкой буржуазии.
Как правило, детские произведения членов группы зачитывались до сдачи в печать в кругу членов группы, обсуждались и в отдельных случаях дорабатывались.
Подытоживая вышесказанное, должен заявить, что группа избрала для своей творческой деятельности область детской литературы потому, что в этой области наиболее бесконтрольно можно было протаскивать политически идеи, что наше творчество для детей смыкалось с антисоветскими политическими взглядами группы, с одной стороны, а во-вторых, с контрреволюционным заумным творчеством группы, предназначенным ею для взрослых читателей.
26 декабря 1931 г.
Допросил:
А. Бузников <подпись>
Наше политическое кредо – в данном случае я говорю о себе, а во-вторых, о Хармсе, с которым, как мне кажется, составлял совершенно слитное, единое целое даже по самым незначительным моментам,– складывалось следующим образом:
Совершенно очевидно, что мы, т.е. я и Хармс, в данном случае, в момент деятельности нашей антисоветской группы были настроены резко враждебно к существующему в стране политическому строю. Политические формы этой враждебности принимали у нас крайне обостренный характер, доходя до крайне монархических устремлений. Мы желали установления в стране монархии в ее старорежимном оформлении. Причем верховного правителя страны – монарха мы рассматривали как некую мистическую фигуру, буквально как помазанника божия. Царь мог быть дураком, человеком, не способным управлять страной, монархия, т.е. единодержавное правление этого человека, не приспособленного к власти, могла быть бессмысленной для страны, но именно это и привлекало нас к монархическому образу правления страной, поскольку здесь в наиболее яркой форме выражена созвучная нашему творческому интеллекту мистическая сущность власти. В наших заумных, бессмысленных произведениях мы ведь тоже искали высший, мистический смысл, складывающийся из кажущегося внешне бессмысленного сочетания слов.
Была и другая линия притяжения меня и Хармса к старому строю, к монархии. Наше заумное, крайне декадентское творчество для взрослых глубоко враждебно переживаемому нами времени, выраженному в диктатуре пролетариата. Если в начале НЭПа в период сравнительной идеологической свободы мы имели возможность организовать публичные выступления наших заумных поэтов, могли рассчитывать на издание наших произведений, могли – и это главное – собрать вокруг себя нэпманскую аудиторию, которой наше творчество щекотало нервы и которая из классовых соображений могла поднять нас на щит, то по мере того, как диктатура становилась все крепче, упорнее, увереннее,– в том числе и на идеологическом секторе,– эти надежды становились все более слабыми, превращались в дым, как мы хорошо это понимали. Мы брали тогда исторические примеры, анализировали старый монархический строй, вспоминали, что самые отъявленные футуристы имели возможность выступать перед широкими аудиториями, пользовались успехом, печатались и приходили к выводу, что и мы в условиях старого строя, поелику мы отнюдь не стали бы выступать с пропагандой революционных идей, абсолютно чуждых нам, могли свободно творить и делиться своим творчеством с широкой читающей публикой. Вот отсюда также рождались наши горячие симпатии к старому монархическому <...>
Одним из тех работников, которые содействовали укреплению в детском секторе из<дательст>ва нашей антисоветской группы, является Сам<уил> Яковл<евич> Маршак – известный детский писатель, работающий в качестве консультанта сектора. В значительной степени заботы и внимание, оказываемые Маршаком нашей группе, объясняются близостью формы и содержания произведений самого Маршака нашим произведениям: Маршак, как, между прочим, и Чуковский, идут в своем творчестве от английской детской литературы, которая, как известно, превыше всего ставит выдумку, фантазию, способную поразить ребенка. Это было очень близко основному нашему творчеству – зауми, и именно этот элемент поддерживался Маршаком в творчестве для детей нашей группы. Все, или почти все наши детские книги проходили глубокую редактуру Маршака, а на некоторых из них Маршак с полным правом мог бы поставить свое соавторство. Внешний аполитизм, а по существу, буржуазная направленность наших книг для детей, поддерживался всегда Маршаком. Когда партийная часть редакции поставила ребром вопрос о переключении детской литературы на советскую тематику, Маршак до известной степени встал в оппозицию к этому решению. Это видно хотя бы из отношения его к моей книжке «Густав Мейер», в которой я пытался приспособиться к советской тематике. Маршак в разговоре со мной чрезвычайно охаял эту книжку, что редко случалось по отношению к произведениям членов нашей группы, носящим антисоветский характер.
А. Введенский
17 января 1932 г.
Допросил:А. Бузников <подпись>
Наша группа детских литераторов познакомилась с ответственным работником Детского сектора Леногиза Олейниковым Николаем Макаровичем в 1927-м году летом через Липавского-Савельева. С тех пор Олейников не переставал всячески протежировать нашей группе в детском секторе, заведующим коего он одно время являлся до своего назначения на должность ответственного редактора ж. ж. «Еж» и «Чиж». Помимо этого Олейников с большим вниманием относился ко второй – основной – части нашего творчества – к заумным контрреволюционным произведениям нашим для взрослых. Он собирал эти наши произведения, тщательно хранил их у себя на квартире. В беседах с нами он неоднократно подчеркивал всю важность этой стороны нашего творчества, одобряя наше стремление к культивированию и распространению контрреволюционной зауми. Льстя нашему авторскому самолюбию, он хвалил наши заумные стихи, находя в них большую художественность. Все это, а также и то, что в беседах с членами нашей группы Олейников выявлял себя, как человека оппозиционно-настроенного к существующему партийному и советскому режиму, убеждало нас в том, что Олейникова нам не следует ни пугаться и ни стесняться, несмотря на его партийную принадлежность. В последнем отношении весьма характерно, например, обстоятельство, что Олейников весьма неохотно, как нам было известно, пошел в семинар, организованный при Ком. Академии, для редакторов из<дательст>ва. Делясь с Хармсом впечатлениями об одном из докладов одного из руководителей семинара по диалектическому материализму, Олейников зло иронизировал над этим докладом, говоря, что, с точки зрения сталинской философии, понятие «пространства» приравнивается к жилплощади, а понятие «времени» к повышению производительности труда через соцсоревнование и ударничество. В контексте с указанным следует поставить известный интерес Олейникова к Троцкому и его трудам.
27 января 1932 г.
А. Введенский
Допросил:А. Бузников <подпись>
<написано рукой А. Введенского>:
Продолжая свои показания о моих политических убеждениях я хочу остановиться на той перестройке и переломе в моих взглядах, которые наступили за последние два года. Должен сразу же сказать, что несмотря на такой довольно продолжительный срок, я в момент ареста находился еще только в самом начале того большого пути, который мне предстояло проделать, чтобы стать настоящим, подлинным борцом за социализм на идеологическом, в частности, литературном фронте.
Насколько мне кажется, причин этой перестройки две: одна – это процессы внутри меня, внутри моего творчества и философских взглядов, и другая – революция и советская действительность, которые воздействовали на меня и не могли не воздействовать, сколько бы я от них ни прятался. Касаясь моего творчества, я должен еще раз сказать, что оно по сути было глубоко враждебно советскому строю, точнее, мне казалось, что советский строй глубоко враждебен ему. Все мои произведения, оторванные от советской действительности, бессмысленные по форме, мистические по существу, все мои философские взгляды, крайний эгоцентризм, все мое мироощущение человека богемы – все это находилось в явном противоречии с окружающей меня жизнью. Но во мне самом, как мне это теперь стало ясным, во всей совокупности тех идей и ощущений, которые жили во мне, назревала та идеологическая катастрофа, которая произошла со мной в последнее время. Таким путем крайнего индивидуализма человек долго идти не может. Банкротство этого пути неизбежно. Всякие и всяческие пути мистицизма или аполитизма всегда все равно столкнутся и вступят в противоречие с жизнью, с действительностью. И тем сильнее, и тем больнее будет это столкновение, чем эта действительность жизнеспособнее и органичнее. Живи я за границей, среди разложившейся эмиграции, м. б. и до сих пор я писал бы, и думал, и чувствовал так же.
Но в наших условиях, где рабочий класс, под руководством коммунистической партии решительно и бодро преодолевая всякие трудности, строит социализм, где людям даже непонятны и по существу неинтересны даже всякого рода пессимистические и мистические настроения, тут это столкновение и происходит быстрее, тут оно бьет больней.
Стихи же мои, и мои ощущения, и мои взгляды уткнулись в смерть. С этого момента началась у меня критическая переоценка самого себя и своего творчества. Проходила она очень нелегко. Я понял, что дальше по этому пути идти некуда, что тут дорога либо в сумасшедший дом, либо в самоубийство, либо, наконец, в отчаянную и безнадежную борьбу с Сов. властью. Характерно, что когда я последнее время писал свои стихи, то они у самого меня вызывали чувство отвращения и даже страха. Я психически заболел. Но я понял, что всей этой мистике, всему этому эгоцентризму грош цена, что это ведет к полному психическому маразму.
С другой стороны, надо сказать, что сколько бы я ни прятался от окружающей меня сов. действительности, из этого ничего не выходило. Я помню свои жалобы Хармсу на то, что у нас воздух советский, что я отравляюсь этим воздухом. И к счастью для меня я наконец этим «воздухом» отравился. Довольно крупную роль тут сыграла и моя работа в детской литературе, правда, только за самое последнее время, потому что в начале моего прихода в детскую литературу о ней можно было сказать, что это самое аполитичное и самое оторванное место от борьбы и строительства новой жизни. Там дышалось «легче», чем бы то ни было, там было царство «чистого, свободного, аполитичного» искусства. Но начиная, если не ошибаюсь, с конца, или начала 1930 г. ветер революции начал проникать и туда. Я не скрою, что первым моим побуждением для писания политических советских книг являлся вопрос материальный. Но как бы то ни было, а работа над такими вещами, а в связи с этим и новые методы работы – поездка в прошлом году на Сталинградский тракт<орный> завод, в этому году в пионерский толмачевский лагерь, выступления перед рабочей аудиторией, вообще непосредственное столкновение с людьми других взглядов, других ощущений – не прошли даром. Я стал думать над своим местом в жизни. Я понял, что <4 строки густо зачеркнуты> сейчас нельзя быть в стороне, что сейчас надо твердо решать, где твоё место, здесь, в ряду строителей нового мира, или там, вместе с эмиграцией, вместе с буржуазией, и я понял, что если я выбрал первое, выбрал сторону пролетариата, то я должен стать на путь решительной борьбы с самим собой, со своим прошлым и безоговорочно признать все свои ошибки и заблуждения. Я твёрдо и бесповоротно заявляю, что мое место здесь, по эту сторону, на стороне рабочего класса, строящего социализм.
Когда я говорю, что в момент ареста я находился ещё только в начале пути моей перестройки, то это значит вот что: для писателя сейчас слишком мало самого только признания Советской власти. Писатель сейчас должен быть вооружен методом диалектического материализма. В момент боя безоружные, которые могут только без толку кричать «ура», особой помощи бойцам принести не смогут. Сейчас безусловно момент боя. Я сейчас разоружился, я сбросил оружие мистики, формализма и контрреволюции, но новым марксистским оружием еще не овладел. Это ясно видно и на моих детских вещах, при всей субъективной искренности некоторых из них, я говорю о моих последних книжках «Густав Мейер», «Конная Буденного» и т.д., что они поверхностны, ура-революционны, они искажают действительность и не дают правильного соотношения сил. Собственно, м. б. одна единственная моя вещь может получить право назваться вещью перестроившегося Введенского, это – П. В. О. (К обороне будь готов). Кроме того, несколько стихов в журн. учебн. Ленучгиза, где я работал последнее время. Надо сказать, что во мне еще много осталось пережитков и мистики и формализма, но я считаю, что твердой и решительной борьбой с ними и активной работой над переделкой своего миросозерцания я сумею наконец стать в ряды подлинных бойцов на идеологическо-литературном фронте.
А. Введенский
10-17 января 1932 г.
Из кн.: «Сборище друзей, оставленных судьбою». А. Введенский, Л. Липавский,
Я. Друскин, Д. Хармс, Н. Олейников: «чинари» в текстах, документах и
исследованиях / Сост. В. Сажин. В 2-х т. Т. 2. – М.: Ладомир, 2000. – 749 с.,
ил. – С. 532-549.
О восстановлении в правах члена Союза писателей СССР
тов. Введенского А.И.
2. МИНИН И ПОЖАРСКИЙ
Вместо посидят-поседеют, они взойдут → посидят-поседеют, [еще посидят]
В2.2 и им так[ой] ж<е> будет честь
В2.3 закон [судьбы ] я знаю вновь
В2.4 что шашка тетерев [маман]
В2.5 и он [семьёй] уже стоит
В2.6 Поезд [подход<ит>].
В2.7 Вместо donnez муа → donnez [moi]
В2.8 (Указав кием на дв[ух] лежащих):
В2.9 Греков с [этажерки]
В2.10 который чем [утёс] спасет
В2.11 Плебейкин [с этажерки]
В2.12 Вместо Эти стихи вовсе не прапорщик читал. → Эти стихи вовсе не прапорщик читал [О что за грусть.]
В2.13 Вместо Подымется кактус → Подымется [будто] кактус
В2.14 а в [больнице] пострашнее
В2.15 ПЕТРОВ В [ДУХОВНОМ] ПЛАТЬЕ
В2.16 Строка вписана
В2.17 Вместо седьмой огонек → седьм[ого сам]
В2.18 Курчавый я, курчавый, поберегите меня детки обведено красным карандашом
В2.19 Вместо Ненцов и Плебейкин не сидят → Ненцов и Плебейкин не сидят. [И они не правы.]
В2.20 [лежу] однажды виден в ряд
В2.21 Вместо в лежачем → в лежа[щ]ем
В2.22 Минин (указав на покойного спящ[его] перстом):
В2.23 Девять строк, от И я был тут до Пожарский. Скольки лет жил?, обведены красным карандашом
В2.24 Вместо ноги-то какие красивые → но[жк]и-то какие красивые
В2.25 Пожарский [с эта<жерки>]
В2.26 глаза ржаве[й] белки вот беда
В2.27 Слово ноги вписано
В2.28 [и с] усмешкой видит Ригу
В2.29 Вариант сборника «Костер»
то – знали львы – не знали вы
5. ОТВЕТ БОГОВ
В5 Вариант машинописного списка ГПБ
соберитесь в темной зале
8. ПЯТЬ ИЛИ ШЕСТЬ
В8.1 Вариант машинописного списка ГПБ
Предыдущая и эта строка: если я и есть намёк
я полковник и намёк
В8.2 Вариант авторизованной машинописи ГПБ
дыханье память вот и [всё]
12. «СНЕГ ЛЕЖИТ...»
спит [бездомная] река
14. ФАКТ, ТЕОРИЯ И БОГ
шли из Луги в [Ленинград]
15. БИТВА
Между этой и следующей строкой: [я думаю волны
благословить
и стал недовольный
тучу ловить]
17. КОНЧИНА МОРЯ
испытывал я [смерти] скуку
В17.2 все [приподнимитесь]
21. МИР
[Люди бегали] за мной,
В21.2 [и поднялась] в кольц[о] Сатурна,
В21.3 бесшабашно, [дико], бурно,
В21.4 и [рогатых] размноженье.
В21.5 [Мчится бешеный] тапир
22. ГОСТЬ НА КОНЕ
как растен[ь]е на [котёл]
В22.2 – [Приведи] меня Создатель.
В22.3 Между этой и следующей строкой: [Он был огонь.]
23. ЧЕТЫРЕ ОПИСАНИЯ
поди поймай их, они смеются / [И вновь]
В23.2 Проснутся каменные [вещи,]
В23.3 [Ах] дай мне синьку.
В23.4 в руке вписано
В23.5 После этой строки еще одна: [всё]
24. ОЧЕВИДЕЦ И КРЫСА
[Лес летает] ночи тень,
В24.2 Между этой и следующей строкой: [Но причем тут сон и тьма,]
В24.3 и [посвистывает уж.]
В24.4 Между этой и следующей строкой:
а) [Свечка]
б) [Она. Я не могу открыть задвижки у окна, понимаешь, эта задвижка очень упрямая. Задвижка никак не открывается. С этой задвижкой что-то случилось. Задвижка, задвижка, что с тобой?]
В24.5 Между этой и следующей строкой: [Мы не видим что звезда
поднимается над нами.
Мы не слышим что вода
плещет синими волнами.]
В24.6 Я нашел их [порожние] границы.
В24.7 в руке как [корзину]
В24.8 а) [и стонала све<кровь>]
б) [и капала кровь.]
В24.9 без [шт<анов>] и носков.
В24.10 Мы видели б[ле]дное тело,
В24.11 Тройка [бойкая] умчалась
В24.12 ты мне и [<нрзб.>] поцелуй,
В24.13 в камышах [ночных] шурша,
В24.14 рыба [плавала] по речке
25. ПРИГЛАШЕНИЕ МЕНЯ ПОДУМАТЬ
Нас кругом [легли] цветы,
В25.2 понятия на [седьмом небе],
В25.3 Предыдущая и эта строка: [Мы слышим] один звук
[нашим нищим ухом.]
В25.4 а) [в них энергично] жизнь гасла
б) мы [видели] жизнь всюду гасла
26. «МНЕ ЖАЛКО ЧТО Я НЕ ЗВЕРЬ...»
Между этой и следующей строкой: [Мне жалко что я не питание,
не тишина и не море к вечеру]
В26.2 Между этой и следующей строкой: [Где лось идет бумажный
дорогой будто Бог
где бьет фонтан отважный
мы видим сколько блох?]
В26.3 может быть в ответ [про]молчит,
В26.4 [Я вижу]
В26.5 Между этой и следующей строкой: [и обдуваемый вет<ром>]
В26.6 Мне [страшно] что я не семя
29. НЕКОТОРОЕ КОЛИЧЕСТВО РАЗГОВОРОВ
В29 Фрагмент первоначальной редакции Разговора 3-го. Автограф ГПБ
<...> и стреноженный (встревоженный) как муравейник пошел дальше туда куда он шел.
Der Erstе. Припомним начало нашего спора. Я сказал, что я вчера был у тебя, а ты сказал, что я вчера не был у тебя. В доказательство этого я сказал, что я говорил с тобой, а ты в доказательство этого сказал, что я не говорил вчера с тобой. Меж ними важно прохаживался орел. Тогда я сказал: Да как же, ведь ты сидел тут на месте А, и я стоял на месте Б. Чтобы увеличить силу своего доказательства, чтобы сделать его очень, очень мощным, я почувствовал сразу грусть и веселье и плач и сказал: нас же было здесь двое, вчера в одно время, на этих двух близких точках, на точке А и на точке Б,– пойми же. Но ты тоже охватил себя чувствами гнева, свирепости и любви к истине и сказал мне в ответ: ты был тобою, а я был собою. Ты не видел меня, я не видел тебя. О гнилых этих точках А и Б даже говорить не хочу. Тогда я сказал: (я помню) на том шкафу на точ<ке C> была шляпа с синими перьями, и (я помню) на том комоде <на точ>ке D была шляпа с синими перьями, и (я помню) под сту<лом и> под кроватью на точках х, у, z были шляпы с синими перьями. Тогда ты встал, ты сел, ты лег, ты умер, ты изменился, ты вновь стал прежний в скобках, и всё это произошло в одно мгновенье, и улыбаясь сказал: я помню синие перья, но где они, их нигде не видать. Во всем остальном, кроме существования синих перьев на этих точках k, х, у, z, мы были почти уверены. Но всё это было не так.
Второй. Потом была середина нашего спора. Ты сказал: Но ты можешь себе представить, что я был у тебя вчера. А я сказал: я не знаю. Может быть и могу, но ты не был. Тогда ты сказал, временно совершенно изменив свое лицо: как же? как же? Я это представляю. Я не настаиваю уже, что я был, но я представляю это. Вот вижу ясно. Я вхожу в твою комнату, и всюду вижу эти безразличные точки А Б с х у z, и ты сидишь то тут, то там, и кругом висят свидетели этого дела, картины номера и черти. Ты очень, очень убедительно рассказал всё это, отвечал я, но я на время забыл, что ты есть и все молчат мои свидетели. Может быть поэтому я ничего не представляю. Я сомневаюсь даже в существовании синих перьев. Их наверно никогда не было. Тогда ты сказал, что начинаешь испытывать смерть своих чувств, но всё таки <...>
31. ЭЛЕГИЯ
В31.1 Варианты чернового автографа ГПБ
Предыдущая и эта строка: [Где] воин, [закусив] навагой,
исполнен важною отвагой.
В31.2 [Где] конь в безумные ладони
В31.3 [Где листья носятся сухие]
В31.4 нам, тем что как зола остыли,
В31.5 умов [уж суждена] потеря
В31.6 и даже [слова восхожденье]
В31.7 [не трубят в рог] победный
В31.8 Предыдущая и эта строка: на смерть! на смерть! держи равненье
поэт и всадник бедный.
В31.9 Варианты авторизованной машинописи Л.Г. Шпет и списков Я.С. Друскина, В.Н. Петрова и В.В. Стерлигова
Я видел темные потоки,
В31.10 исполнен важною отвагой,
В31.11 Вот конь в волшебные ладони
В31.12 в ночей несложные уборы,
В31.13 в пустом смущенье чувства прячем,
В31.14 и день и тень и наслажденье,
В31.15 Предыдущая и эта строка: халаты их блестят как спицы,
их развеваются косицы,
В31.16 в вечерний час зари сопливой,
В31.17 гони без промедленья.
В31.18 поэт и всадник бедный.
В31.19 Вариант списка В.Н. Петрова
и день и ночь и наслажденье,
В31.20 Вариант авторизованной машинописи Л.Г. Шпет. Строки расположены «лесенкой»:
Осматривая гор вершины,
их бесконечные аршины,
вином налитые кувшины,
весь мир, как снег, прекрасный,
я видел темные потоки,
я видел бури взор жестокий,
И ветер мирный и высокий,
и смерти час напрасный. И так далее
32. <ГДЕ. КОГДА)
я обнимал в лесу троп[инку]
В32.2 Предыдущая и эта строка: а) дубов [и жирных ёлок]
дубов [и мощных] пчёлок.]
б) дубов [и жирных ёлок]
[дубов коней и пчёлок.]
В32.3 Вместо выходил на реку → [при]ходил на реку,
В32.4 Предыдущая и эта строка: где как чижи дубы умели,
[они как выстр<елы>]
В32.5 [Скала морская] скучной <ш>уткой
33. НАД МОРЕМ ТЕМНЫМ БЛАГОДАТНЫМ...
В33.1 Варианты автографа
едва [прогнил поспевший] плод,
В33.2 своё [вытягивая] жало,
34. Я БЫ ВЫПИЛ ЕЩЕ ОДНУ РЮМКУ ВОДИЧКИ...
В34.1 Варианты автографа
[Свидерский (стоя в углу).
Иду по дороге отравленный ядом,
п время со мною шагает рядом.
Темнеет, светает, ни зги не видать.
Но птица как мяч начинает летать.
Недвижное небо]
В34.2 что умерли действия, [стали покойники]
В34.3 а) И я увидел дом ныряющий как [рыба],
б) И я увидел дом ныряющий как [лень],
В34.4 и я увидел ласточку [обращенную в число]
В34.5 Вместо Перед каждым словом → [Над] каждым словом
В34.6 Вместо всё существующее → всё [не]существующее
В34.7 путь в смерть и в [сумрак]
В34.8 Вместо Будем думать → [Я буду говорить]
В34.9 Вместо помогало → [контролировало]
В34.10 Вместо на ящике → на [корабле]
В34.11 Вместо Звери → [Боже] Звери
В34.12 6. Точки и [петушок]
37. ВОТ ЗРЕЕТ АБЕНД ВЗДОХНУЛИ ПЛЕЧИ
В37.1 Варианты автографа
на плохо выбритом [сияли] лбу Кутузова
В37.2 но [тот] терпением как причт
В37.3 как бабочка [качая] латами
38. ...ЯСНО НЕЖНО И СВЕТЛО...
Вместо достойным предметом → достойным [того]
115. И Я В МОЕМ ТЕПЛОМ ТЕЛЕ...
В115 Вариант авторизованного списка ГПБ
И я в моём [усталом] теле
129. ВЫ БЫЛИ РОДОМ ИЗ ПЕРСИИ... (10 стихов александравведенского, VIII)
В129 Вариант авторизованной машинописи ИРЛИ
нас [пчелы] есть потому в пробках
133. ГАЛУШКА
здесь каждый сер[ый] бантик
135. ОСТРИЖЕН СКОПОМ РОСТИСЛАВ
В135.1 Варианты авторизованной машинописи ГПБ
[сюртук] и воля
В135.2 пасхальным[и] яйц[ами] тянется
* (к 5) опускаться подыматься (примеч. автора).
1 Александров А., Мейлах М. Творчество Александра Введенского [93]; Они же. Творчество Даниила Хармса [93] (цифры в скобках отсылают к соответствующим номерам Библиографии).
2 Millner-Gulland R. Left Art... [260]; Messina R. Gli Oberiuty [256]; его же переводы в «Rassegna sovietica» [93], [181] и др.
3 Gibian G. Russia’s Lost Literature of the Absurd... – “Absurd lost – common sense regained”, писали мы в нашей рецензии [257] на эту книгу. Дошедшее до чрезмерности обилие ошибок и несоответствий и в текстах, и во вступительной статье к этому изданию исключает возможность полемики с автором по каждому отдельному поводу.
4 Введенский А. Избранное [71].
5 Введенский А. Полн. собр. соч. [72].
6 См. его слова о стихотворении «Мне жалко что я не зверь» (Приложение VII, 39 (8)).
1 О нем вспоминает, в частности, Д.С. Лихачев в ст. «Из комментария...» [145], а также Я.С. Друскин в ст. «Чинари» [116].
2 См. воспоминания И. Бахтерева «Когда мы были молодыми» [97, с. 81-82] и запись ХармсаПрил. VII, 22.
3 ЦГАЛИ. Ф. 232. Ед. хр. 1888–1935.
4 На чествовании присутствовали, среди прочих, Анна Ахматова, М.Л. Лозинский, Николай Клюев, Константин Вагинов, Анна Радлова, Ю. Юркун, Евг. Шварц, П. Лукницкий, Вольф Эрлих, С.Э. Радлов, Вс. Рождественский и другие. Два различных варианта фотографии хранятся у И.М. Наппельбаум и в Музее Ахматовой (Фонтанном доме).
5 Levin I. The Fifth Meaning of the Motor-Car [255, p. 290].
6 На отношения Введенского с Ермолаевой указывает таинственная запись Д. Хармса: «Шуркина опасность в ночь с 15 на 16 ноября 1926 г. от Ермолаевой» (записная книжка № 8).
7 Le tramway egare. [272, p. 233-246].
8 Терентьев И. Собр. соч. [209, с. 400-404]. См. также: Малевич К.С. Письма к М.В. Матюшину [147, с. 194] и воспоминания И. Бахтерева [97, с. 67].
9 Друскин Я.С. «Чинари» [116]; Сажин В.Н. «...сборище друзей...» [193].
10 Швейцер А. Иоганн Себастьян Бах. М., 1964.
11 Издано усилиями круга киевских музыкантов, с которыми он был связан, отдельной брошюрой на украинском языке: Д р v С-кив Я. С. О риторических приемах в музыке Баха. Кв1в, 4972.
12 Частично изданы: Друскин Я. Вблизи вестников (113].
13 См. Приложение VII, 37. Мы оставляем в стороне произведения для детей Л.С. Липавского, выступавшего в печати с историческими и научно-популярными книгами под псевдонимом Л. Савельев. Ранние стихи Липавского опубликованы в альманахе «Цех поэтов» (Пг., 1922. № 3). См. также: Числа. Париж, 1932. № 7/8. См. коммент. Я.С. Друскина к фрагменту № 38 («...ясно // нежно // и светло...»). В другом месте он писал: «К Липавскому у большинства была симпатическая антипатия и антипатическая симпатия. Кажется, он был самым умным из всех нас, хотя я и не знаю, что значит умный».
14 Библиография Хармса учтена в работе J. Ph. Jaccard. Danii! Harms. Bibliographie [245] и дополнена в его диссертации, вышедшей в 1991 г. в Жепеве. Из отечественных изданий Хармса самым полным является «Полет в небеса» (Л., 1988), которое нельзя, однако, считать удовлетворительным (см. наши рецензии: Кобр и нЙ"" А., Мей л ах М. Неудачный спектакль//Лит. обозрение. 1990. ^ 9: Они же. Даниил Хармс: К проблеме обэриутского текста// Вопр. лит. 1990. № 6). Нами выпущено четырехтомное издание его стихотворений: Хармс Д. Собр. произведений [225]. В 1993 г, выйдет в свет том поэтов-обэриутов в серии «Библиотека поэта», в котором представлены стихотворения Хармса, Введенского, Ваганова, Олейникова и Бехтерева. В дополнение к двум изданным на Западе книгам Олейникова (под. ред. Л. Флейшмана и Л. Лосева) том его стихов, подготовленный А. Олейниковым, вышел в Ленинграде [182].
15 Семенов Б. «Далекое – рядом». [200, с. 182]. Более глубокое сопоставление поэтов у Я. Друскина в ст. «Чинари» [116]. См. также Приложение VII.
16 См.: Там же; а также в воспоминаниях И. Бехтерева [97, с. 67].
17 Введенский, вместе с Хармсом много сотрудничавший в редактировавшихся их другом Николаем Олейниковым детских журналах «Ёж» и «Чиж», в период между 1923 и 1941 гг. выпустил более сорока книг для детей. Его работа в детской литературе восходит к 1927 г., когда Н. Олейников и Б. Житков организуют Ассоциацию писателей детской литературы, куда приглашаются Введенский, Заболоцкий и Хармс. Сотрудничество Введенского в детской редакции Маршака освещено в книге Л. К. Чуковской
«В лаборатории редактора» [229], в цитированной статье Бориса Семенова и мн. др. Выскажемся со всей ясностью: хотя детское творчество Введенского носит, несомненно, печать его таланта, оно представляется нам явно боковым, вынужденным ответвлением его поэтической деятельности, не смыкающимся с ее главным направлением, или, по крайней мере, совершенно специфическим. Поэтому в нашем издании мы ограничились приведением библиографии произведений Введенского для детей, и никак не принимаем во внимание его детское творчество, тем более, что последнему, при полном игнорировании его творчества в целом на протяжении десятилетий, посвящена обширная литература.
18 На печатную афишу этого издания в сб. «Ровесники» (Л., 1925) указал нам Л. Н. Чертков.
19 Полное название – «Орден заумников DSO»Прил. VII, 4. Одна из двух позднейших книг Туфанова открывается посвящением «Брату Николаю, рыцарю ордена DSO», в поэме «Ушкуйники» обыгрывается созвучие DSO и SOS [214, с. 81]. См.: Никольская Т. Орден заумников [178].
20 Существуют воспоминания о нем Л. Гумплевского, с которыми нас любезно познакомил автор (копия в ЦГАЛИ. Ф. 2221). Сохранилось его письмо В. П. Полонскому, 1928 г., в котором он говорит о своем сотрудничестве с С. И. Бернштейпом (ЦГАЛИ. Ф. 1328. On. 1. Ед. хр. 343). Подробнее о Туфанове см.: [214].
21 См.: Henderson L. D. The Meaning of Time and Space: ihe ’Fourth Dimension’ in Russia from Ouspensky to Malevich // Soviet Union/Union Sovietique, Special Issue: Kazimir Malevich 1878– H)35-1978. Vol. 5. Pt. 2. 1978. P. 171-203.
22 В отличие от «исправляющей», «воспроизводящей» и «украшающей» поэзии.
23 Бахтерев И.В. [97, с. 67]. Название это снова возникает несколько позднее применительно к иному составу участников – см. ниже. Туфанов, впрочем, в 1927 г. издает своих «Ушкуйников» под грифом: «„Левый фланг" Л. О. ВСП (т. е. Ленинградское отделение Всероссийского союза поэтов), Новгород, 1471 (!)».
24 Приложение IX, 1. Заболоцкому посвящены два стихотворения Введенского: Всё№ 6 и Зеркало и музыкант№ 10.
25 Подробнее о «Радиксе» см.: Мейлах М. О «Елизавете Бам» Даниила Хармса [160, с. 163-172].
26 Теме «Малевич и обэриуты» посвящена статья И. Левина (255]. В этой статье впервые ставится вопрос на основании, главным образом, анализа одного из трактатов Хармса о мировоззрен- ческих схождениях и отталкиваниях между философией супрематизма и, условно говоря, поэтикой ОБЭРИУ, которая, однако, недостаточно исследована и в своих принципах колеблется от одного участника группы к другому. С другой стороны, мысли Малевича о поэзии, на которые опирается И. Левин, были высказаны десятилетием раньше в письме к М. В. Матюшину в июне 1916 г. (См.: Малевич К. С. Письма... и в особенности в специальной статье «О поэзии» [146]). Вопрос этот, не имеющий, собственно, прямого отношения к Введенскому, представляется, во всяком случае, более сложным, чем то, как он ставится в статье. См. подробнее: Мей л ах М. Малевич и обэриуты [156].
27 Ленинградская правда. 1926. 10 июня.
28 Хармс посвятил Малевичу стихотворение «Искушение», датированное 18 февр. 1927 г. [225, кн. 1, № 22], а позже отозвался на его смерть стихотворением «На смерть Казимира Малевича», которое читал на его похоронах (Там же, кн. 4, № 298). Одним из вещественных свидетельств связи Малевича с Введенским и Хармсом может служить сохранившаяся книга художника «Бог не скииут» (Витебск, 1921), подаренная им Хармсу в 1927 г. с надписью: *Идите и останавливайте прогресс» (см. воспроизведение титульяого листа книги в «Собрании произведений...». [225, кн. 4, с. 225].
29 Искаженное изложение этих обстоятельств дано в статье А. Дымшица «С Маяковским» [119].
30 К нему, кроме того, примкнули Константин Вагинов и более молодой Ю.Д. Владимиров (1908–1931) – рано умерший от туберкулеза талантливый поэт. Из его сочинений (кроме опубликованных детских) сохранились лишь рукопись раннего рассказа «Физкультура» и два фрагмента стихов, которые были процитированы в статье «Реакционное жонглерство»Прил. VII, 34.
31 Г. Кацману и И. Бахтереву.
32 Xармс Д. Собр. произведений. [225, кн. 5, № 309].
33 Бахтерев И. Указ. соч. С. 86. Из заметки в «Жизни искусства»Прил. VII, 20 следует, что декларация группы читалась в Доме печати незадолго до 1 ноября 1927 г.; там же упоминается, что в ней поэты заявляют о своей общественной значимости».
34 Эта форма (на о) дважды зафиксирована в календаре «Афиш Дома печати» (1928. № 1).
35 См.: Приложение к № 1 «Жизнь искусства» за 1927 г. [218].
36 Бахтерев И. Указ. соч. С. 82-84; Бахтерев И., Разумовский А. О Николае Олейникове//День поэзии. Л., 1964. С. 154. ’См. также ниже.
37 От греческого ___ – спокойный, безмятежный, что перекликается с тематикой его незаконченного романа «Жизнь Феокрита».
38 Название трактата Хармса (1927), посвященного проблеме значения.
39 Любопытно, что тем же названием обозначено выступление профессионального фокусника А.А. Пастухова.
40 Название книги стихов Бехтерева.
41 См. № 68 и примечание к нему. Подобные описания других вечеров ОБЭРИУ см. в ст.: Мейлах М. О «Елизавете Бам» Даниила Хармса [160, с. 191-193].
42 Бахторев И. Указ. соч. С. 93.
43 Семенов Б. Далекое – рядом [200]; Степанов Н. Из воспоминаний о Заболоцком [206, с. 157-162]; Бехтерев И. Указ. соч. С. 89-98.
44 Опубликована нами: Родпик. 1988. № 5. Попытка реконструкции постановки сделана в пашей уже цитированной статье «О „Елизавете Вам" Даниила Хармса» [160]; там же опубликованы два варианта пьесы – сценический и литературный. Сокращенный вариант статьи – «Заметки о театре обэриутов» – напечатан в журнале «Театр» (1991, № 11).
45 Л.В. Разумовский (1907–1980) – драматург, автор нескольких пьес и ряда статей по истории кинематографа; К. Минц, впоследствии кинорежиссер, в то время заведовал «Стумазидом»Прил. VI, 2.
46 Статья в вечерней «Красной газете» под названием «Ытуеребо»Прил. VII, 26.
47 Гинзбург Л.Я. Заболоцкий конца двадцатых годов // Воспоминания о И. Заболоцком. М., 1984. С. 146.
48 Е.В. Сафонова, дочь директора Петербургской консерватории и дирижера В. И. Сафонова, известна своими иллюстрациями к популярнейшей книге Б. Житкова «Что я видел». Она была связана годами дружбы с Хармсом и особенно с Введенским, который, когда она переехала после ссылки в Москву, часто останавливался в ее доме на Плющихе. Тогда, в начале тридцатых годов, все арестованные часто собирались у нее в доме.
49 Его среди лиц, приглашенных на слушание своей «Комедии города Петербурга» упоминает в записной книжке ХармсПрил. VII, 19.
50 С фрагментами показаний И. Терентьева из его следственного «дела» нас ознакомил С.В. Кудрявцев.
51 Нам не удалось проверить сообщение по крайней мере двух свидетелей событий – о том. что Ольга Берггольц, как они утверждают, якобы опубликовала статью в многотиражке Госиздата под названием «Белогвардейцы в детской литературе».
52 Точнее в ДПЗ (Доме предварительного заключения, на современном языке – в следственном изоляторе). «Когда Введенский вышел из тюрьмы,– вспоминает Я. С. Друскин,– он сказал мне: сейчас даже предательство и донос неинтересны и бессмысленны. Предположим, я донес бы на тебя, что ты читаешь Платона. И после ятого мне все равно бы не разрешили читать Платона».
53 Фрагменты «Разговоров» – высказывания самого Введенского и его друзей, проясняющие философию его поэзии или сообщающие о не дошедших до нас его произведениях, приведены в Приложении VII, 39 (1-12), Приложении III, №№ 105в и некоторых примечаниях.
54 С ними нас познакомила служившая в театре ныне покойная Л.Г. Шпет. У самой Л.Г. Шпет хранилась лучшая рукопись Элегии Введенского.
55 См.: Памяти Ахматовой. Париж, 1984. С. 36. Письмо, датируемое 1966 г. и приуроченное к выходу «Бега времени» Ахматовой, в публикации ошибочно помечено 1946 г.
56 РоскинаН. Четыре главы из литературных воспоминания. Париж, 1980.
57 Чуковская Л. К. Записи об Анне Ахматовой. Париж, 1975. Т. 1. С. 95.
1 Флейшман Л. Об одном загадочном стихотворении [221, с. 247-248]. Очевидно, однако, что метод поиска исторического подтекста может оказаться плодотворным применительно лишь к немногим текстам Хармса и восе неприменим к Введенскому.
2 См. вступительную статью к 1 тому.
3 «Шкап и колпак» [171], «Mythopoesis oberiutiana» [172]; «“Четыре описания” Александра Введенского» [170], «Русский довоенный театр абсурда» [167], «О поэме Александра Введенского “Кругом возможно Бог”» [161] и др.
4 Ревзина О.Г. Качественная и функциональная характеристика времени в поэзии Введенского [195].
5 Из письма Я.С. Друскину от 26 июля 1974 г. Благодарим О.Г. Ревзину за любезное согласие процитировать это письмо.
6 Ср., в соположении с мотивом времени: Перед каждым словом я ставлю вопрос: что оно значит, и над каждым словом я ставлю показатель его времени (№ 34 – Приложение I).
7 Выше уже говорилось о «распаде коммуникаций», следующем немедленно за словами со значением объяснения. Толкования словаря – по Введенскому – пример нелепости: и время стало как словарь / нелепо толковать (№ 6).
8 О глубинной мотивировке обэриутской антиэротики см. во вступительной статье Л. Флейшмана к изданию «Стихотворений» Николая Олейникова [220]. См. также: Мейлах М. Несколько слов о «Куприянове и Наташе» [158; 159].
9 Окно – один из ключевых мотивов Хармса (например, «Окно», «Окнов и Козлов» и мн. др.). Строка я везу с собой окно из Ответа богов (№ 5) выписана им в записной книжке № 16.
10 Мотив «жить наоборот» встречается, применительно к самому Введенскому, в обращенных к нему стихах Заболоцкого: «Ты что же это, дьявол, живешь как готтентот, ужель не знаешь правил, как жить наоборот? (Приложение IX, 3).
11 См.: Крученых А. Декларация слова как такового. СПб., 1913; Городецкий С. Некоторые течения в современной русской поэзии // Аполлон. 1913. № 1. С. 49.
12 О подобном одурачивании как смеховой форме разоблачения в рамках перевернутого мира см.: Пропп В.Я. Проблемы комизма и смеха. М., 1970. С. 77.
13 Хармс Д. Собрание произведений [225, Кн. 2, № 119].
14 Вагинов К. Козлиная песнь. Л., 1928. С. 97.
15 Любопытным образом, в связи с поэтом в «Козлиной песни» фигурирует и шкаф: когда он ночует у того же Асфоделиева, то последний утром будит его словами: «Извините, милый мой. Мне привезли шкаф маркетри. – За Асфоделиевым стоял шкаф...» (Там же. С. 153).
16 Возможны более широкие аналогии с другими высказываниями неизвестного поэта из «Козлиной песни» о «составлении слов», протягивающих друг другу «руку смысла»,– особенно же со следующим: «Художнику нечто задано вне языка, но он, раскидывая слова и сопоставляя их, создает, а затем познаёт свою душу. Таким образом, в юности моей, сопоставляя слова, я познал вселенную, и целый мир возник для меня в языке и поднялся от языка. И оказалось, что этот поднявшийся от языка мир совпал удивительным образом с действительностью» (С. 102). В контексте глобальной установки Введенского на поэтическое исследование языкового выражения следует упомянуть и лингвистические идеи близкого ему Л. Липавского, высказанные в «Теории слов», где, в частности, типы, к которым сводится весь корнеслов, рассматриваются как результаты проекции артикуляционного усилия на различные стихни – воздух, воду и т.д.
17 Ср. в «Серой тетради»: В мире летают точки, это точки времени. Они садятся на листья, они опускаются на лбы, они радуют жуков (№ 34, Приложение I).
Не столь многочисленные дошедшие до нас произведения Введенского представлены частично автографами, частично же машинописными списками, которые по рукописям перепечатывала почти исключительно Т.А. Липавская, до 1931 г. жена поэта. Подавляющее большинство произведений дошло в рукописях, хранившихся у Д. Хармса (которому поэт передал их в 1934 г.) и спасенных Я.С. Друскиным (см. вступит, статью),– по ним, помимо специально оговоренные случаев, мы их и публикуем. Небольшая по объему, однако ценная имеющимися в них авторскими правками, часть рукописей, сохраненная вдовой поэта, Г.Б. Викторовой, также влилась в это собрание, переданное Я.С. Друскиным в Рукописный отдел ГПБ (ф. 1232). Отдельные рукописи и списки хранятся также в ИМЛИ, ИРЛИ, ЦГАЛИ и у частных лиц. Поскольку их удельный вес в наследии Введенского невелик, оговаривается местонахождение только этих последних, т.е. ссылки на фонд Друскина в ГПБ опускаются. Записные книжки Хармса, отрывки из которых приводятся в Примечаниях и Приложениях, хранятся в частном собрании, что также в дальнейшем не оговаривается.
В перекрестных ссылках обычно указываются номера произведений Введенского. При ссылках на другие примечания в пределах одного произведения (или Приложения) употребляются обычно пометы «выше», «ниже». Знак «№» при ссылках относится исключительно к произведениям Введенского, в том числе и вошедшим в Приложение I-V; разделы же других Приложений обозначаются только цифрой, без знака «N». Цифры в квадратных скобках отсылают к соответствующим номерам Библиографии.
В первый период творчества Введенский пунктуацией не пользовался, за вычетом отдельных интонационно-смысловых знаков (вопросительного, восклицательного, двоеточия, кавычек и т.п.). Систематически поэт прибегает к знакам препинания, начиная с поэмы Кругом возможно Бог№ 19, однако его пунктуацию можно в принципе определить как минимальную: Введенский часто опускает запятые, как правило, при обращениях, в сравнительных оборотах и т.п., что составляет один из характерных элементов его поэтики. Эти особенности мы старались по возможности сохранить. Явные описки автора и опечатки машинописи исправлены.
ГПБ – Гос. Публичная библиотека им. М.Е. Салтыкова-Щедрина. Отдел рукописей и редких книг. Санкт-Петербург.
ИМЛИ – Институт мировой литературы им. А.М. Горького РАН. Отдел рукописей. Москва.
ИРЛИ – Рукописный отдел Института русской литературы РАН (Пушкинского Дома). Санкт-Петербург.
ЛГАЛИ – Ленинградский гос. архив литературы и искусства.
ПСС – Александр Введенский. Полное собрание сочинений: В 2 т. Анн Арбор, 1980–1984.
ЦГАЛИ – Центральный гос. архив литературы и искусства. Москва.
Th. Mot. – St. Thompson. Motif-Index of Folk-Literature, vol. 1-6. Indiana University Press, 1956.
1. НАЧАЛО ПОЭМЫ
Печатается по изд.: «Собрание стихотворений» [38]. В принадлежащем Вл. Эрлю экземпляре книги, содержащем ряд исправлений неизвестной рукой (возможно, рукой В. Алексеева – см. о нем примеч. 40.1,– поскольку поправки внесены также в текст его стихотворения), имеется очевидное исправление в одном из последних стихов: на гуслях смерть играет в рясе (вместо неправильного смерти). Кавычки, заключающие прямую речь, выделенную разрядкой, перенесены нами в конец следующего, в сравнении с печатным текстом, стиха. В ст. 16 выправлена очевидная опечатка: стенкой вместо степкой.
Как и во всех произведениях этого и предшествующего времени, авторство обозначено поэтом так: Чинарь Авто-ритет бессмыслицы александрвведенский.
Первые 13 строк под бессмысленным заголовком «Клен – авторитет бессмыслицы» перепечатаны В. Казаком (Избранное [71]; отдельно от них в книгу включены ст. 19-22).
1.1 верьте верьте / ватошной смерти... – Отметим введение буквально с первых же строк мотива смерти, обрамляющего стихотворение (ср. на гуслях смерть играет в рясе в конце его).
1.2 небо грозное кидает / взоры птичьи на Кронштадт... – Названия окрестностей Петербурга в поэзии Введенского представлены довольно широко.
1.3 ...уста тяжелого медведя... – Медведь – повторяющийся образ в ранней поэзии Введенского; из обширной символики этого образа имеет значение, очевидно, его связь в традиционных представлениях с потусторонним миром и периодическим возвращением из него (через отождествление с лунным и растительным циклами): уста медведя, горящие свечкою (об эсхатологическом значении свечи у Введенского см. примеч. к № 2).
2. МИНИН И ПОЖАРСКИЙ
Автограф (ИРЛИ. Ф. 172, № 900). Впервые опубл. отдельным изданием Ф.П. Ингольдом [30] (неточный текст). Монолог Грекова Но вопли трудных англичан опубл.: «Костёр» [44], с разночтением и нормативной пунктуацией. Авторство обозначено как и в предыдущем стихотворении, но слова ЧИНАРЬ и АВТО – выделены заглавными буквами.
2.1 ВЕЕЧКА (мужской человек...) ...мы они взойдут... – По поводу нарушения Введенским правильности грамматических категорий (с их соответствующими денотатами), в особенности рода (и пола), см. ниже, примеч. к № 29.8; другие примеры – здесь же, ниже: я бестелесный / будто гусыня сидит; наш англичанка; комендант Люба. См. также №№ 3, 19, 29.8 и примеч.
2.2 КНЯЗЬ МЕНЬШИКОВ... поди сюда... Князь Меньшиков подходит. КНЯЗЬ МЕНЬШИКОВ (к нему)... родственник... – Отметим раздвоение Князя Меньшикова и «родственника»; подобные примеры мы находим и в других произведениях Введенского (см. примеч. к № 14, а также к Предпоследнему разговору,– № 29.9). Возможны широкие аналогии с исследовавшимися М. Халле и Р. Якобсоном психическими процессами, в их языковом (в частности, афатическом) выражении тяготеющими к «метонимическим».
2.3 Как чуден Днепр при тихой погоде... – В Минине и Пожарском более, нежели в любом другом произведении Введенского, цитат и литературных реминисценций. Из других гоголевских реминисценций укажем введение персонажей «Ревизора» в Явлении 5 (см. примеч.) и менее явную – из «Тараса Бульбы» в последних строках: отец! мундштук! кричат Тарасу. «Разговоры» Л. Липавского (Приложение VII, 39.6), а также неоднократные записи Хармса указывают на то, что в этом кругу Гоголь был одним из паиболее ценимых и почитаемых писателей.
Подобные же абсурдирующие реминисценции многочисленных литературных персонажей и исторических деятелей в названии и тексте произведения (Минин, Пожарский, князь Меньшиков, Робеспьер, Рабиндранат Тагор, Дон Жуан, граф Шереметев, Нерон, Борис Годунов, Ромен Роллан и т.п.), а также географических названий (Рига, Ржев, Печора, Припять, Урал, Вятка, Саратов и т.д.) и проч. – в Четырех описаниях№ 23, в Ёлке у Ивановых№ 30 и др.
2.4 итак я был убит... – Ср. далее ну вот лежу убитый; Полуубитый МИНИН... – Напрашивается аналогия к позднейшим Четырем описаниям№ 23,– повествованию четырех покойников о своей смерти. См. примеч.
2.5 Где же мой башлык. О Пушкин, Пушкин. – См. примеч. к № 32.
2.6 ...а сам мерцаю от тоски... – По поводу этого употребительного у Введенского понятия, в его связи с «дроблением мира», см. примеч. к № 23.
2.7 ...свеча пошла дымить конец... – Здесь эксплицировано ранее уже указывавшееся (примеч. к № 1) значение свечи как эсхатологического образа, чрезвычайно употребительного в позднейшем творчестве Введенского (ср. хотя бы Четыре описания№ 23; № 29.8 и мн. др.). «Свеча упоминается иногда по нескольку раз почти в половине из примерно 40 сохранившихся вещей Введенского... Свеча обычно ритуальный или религиозный иероглиф (термин Л.С. Липавского.– М.М.), для Введенского иногда и эсхатологический, связанный с тремя темами, которые по его собственным словам интересовали его еще в 20-е годы: Время. Смерть. Бог.» – Я.С. Друскин (Здесь и далее мы цитируем неизданные комментарии Т.А. Липавской и Я.С. Друскина – см. вступит. ст.). Соединение эсхатологических мотивов с эротическими (как мы это видим из непосредственно следующего за этим фрагмента ВАРВАРОВА... и т.д.) получает развитие в Куприянове и Наташе№ 20.
2.8 ...он чудак / носил с колючками колпак... – См. в связи с этой образностью примеч. к № 29.8.
2.9 ...утёс / который чем овёс спасет / тем был и титулован... – Некоторая выделенпость синтаксической структуры бессмысленного предложения может быть осмыслена как одип из аспектов поэтической актуализации грамматических категорий, в абсурдирующем тексте доходящая до нарушения их семантики (ср. примеч. к с. 45).
2.10 ...тот Пушкин был без головы... – Мотив безголовостн является одним из постоянных у Введенского,– ср. №№ 5, 6, 8, 9, 19, 24 и 30.– См. также примеч. к № 32.
2.11 ...медведь в берлоге нарожал ребят... – См. примеч. к № 1.
2.12 ...и костями украшает палисадника траву... – Это же соположение мы встречаем в одном из позднейших произведений Введенского: входит в тёмный палисадник,/кость сжимая в кулаке (№ 24.)
2.13 ...лакей был в морде как ливрей... – Наряду с разного рода пнверспонпо-семантическими и трансверсионно-семантическими моделями бессмыслицы Введенский строит и модели, принципиально не трансформируемые ни до какого исходного семантически правильного высказывания. Подобная семантическая замкнутость моделей бессмыслицы у Введенского имеет в его творчестве концептуальное значение.
2.14 ...в одном окне лишь виден мир... – В связи с мотивом окпа, с его отмеченным здесь значением как окна в мир, см. примеч. к № 5.
2.15 Робеспьер Робеспъер / Катенъка... и т.д. – Пародийное обыгрывание популярной песни «Соловей, соловей, пташечка...».
2.16 ...мужские холмы озирал – См. примеч. к № 19, с. 149.
2.17 ...стоит пылающий бизон... – Напрашивается аналогия с наиболее известным произведением классического сюрреализма – «Горящим жирафом» Сальвадора Дали. Эсхатологический образ свечи в следующей строке (см. выше) позволяет связать этот образ с огненным светопреставлением в коице поэмы Кругом возможно Бог (№ 19, с. 152; см. примеч.).
2.18 ...навален... Ливан... семерик... смерти... – Ср. примеч. к стиху Нам свет не мил. И мир не свеж (№ 29.8).
2.19 Мужья напополам с девицами. – Интересное обыгрывание архаической модели амбейного обрядового действа в форме скрытой пародии на песню «А мы просо сеяли, сеяли...», названную однако ниже,– впрочем, после первого же обмена репликами перерождающееся в бессмыслицу.
2.20 ...глядит в казнённого очки / а рядом Днепр бежал и умерев / он стал обедом червячков... – Соположение мотивов мертвеца и бегущего Днепра (шире – реки, см., напр., № 23; ср. путешествие в далекую Лету – № 29.7 и прим.) мы находим в пьесе Потсц (№ 28).
2.21 житель водочку спросил... и т.д.– Шуточный парафраз известной детской песенки «Рыжий красного спросил:/ Где ты бороду красил?..» и т. д.
2.22 Но им библейские орлы. – Образ орла, редкий в Пятикнижии и исторических книгах Библии, употребителен у пророков (напр., Иер. 48, 40; 49, 16 и мн. др.), где ои обозначает вестника гнева Господня. Недвусмысленно эсхатологическая символика этого образа (подобную которой мы многократно встречаем у Ввв-денского – см., папр, богоподобные орлы, № 23, и особенно №№ 19 (с. 152), 32 и примеч., и мн. др.) прослеживается в связях между кн. пророка Иезекииля, 1, 10 и Апокалипсисом, 4, 7, достигая полноты выражепия в Апок. 8, 13: «И видел я и слышал единого орла (в слав, и русск. переводе – Ангела.– М. М.), летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле...»
2.23 ...здесь ведь казнь... Кого здесь судят... Здесь матушка не судят а казнят... и далее. – Сюжет суда и казни упоминается во многих произведениях Введенского,–в их числе Суд ушёл (№ 18), Кругом возможно Бог (№ 19), Ёлка у Ивановых (№ 30, карт. 8).
2.24 КОНЕЦ СОВЕСТИ. – Простейшая модель бессмыслицы у Введенского за счет подстановки слова, созвучного с соответствующим осмысленным (здесь, очевидным образом,–п о в е с т и). Ср. немного ниже аналогичную модель во фразе Вы держите сей огонёк в придаточном положении ( = предложении). Ср. № 15 и примеч.
2.25 Городничий, Хлестаков... и т.д.– См. выше.– В юпости Введенский исполнял роль Хлестакова в школьном спектакле (в бывшей Лентовской гимназии).
2.26 С волками жить, рот не разевай. – Явная контаминация двух поговорок: «с волками жить – по волчьи выть» и «па чужой каравай рот не разевай».
2.27 В этом Петрове все люди в лежачем и Минин и Ненцов и другие все. – Проблема тождества личности самой себе, стабильности или текучести ее границ поэтически разрабатывается Введенским в позднейших произведениях. См. также комментарий Я. С. Друскпна к № 14 и №№ И, 13 и 25.
2.28 ...Гала Петер – марка шоколада.
2.29 ...князь Курбский от царского гнева бежал. – Интересна не только сама цитация А. К. Толстого, но и то обстоятельство, что реминисценция этой строки встречается в стихотворении Заболоцкого «Офорт» («И грянул па весь оглушительный зал: / „Покойник из царского дома бежал"...»), предлагавшемся как вступительное к пьесе «Моя мама вся в часах», одним из основных авторов которой был Введенский (см. Приложение VI, 2).
2.30 Там парголовским ослом и улёгся. – Парголово – дачная местность близ Петербурга.
2.31 Видим покойник лежит такой бородатый, что видно всё время борода растёт... – Может быть интерпретировано как указание на засмертную жизнь покойника (ср. примеч. к №№ 14, 19 и мн. др.), поскольку в традиционных представлениях рост бороды, как в вообще волос, отождествляется с жизнью. Структурно и типологически образ этот сопоставим с Потцом в одноименпой пьесе (№ 28).
2.32 ...вообразим числа и фигуры сна... – См., в связи с категорией числа, примеч. к № 3. Ср. также пазвание стихотворения Заболоцкого «Фигуры сна» (1928), вошедшего в его книгу «Столбцы».
3. СЕДЬМОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Выправленная и авторизованная машинопись. Может быть датировано началом 1927 г., поскольку замыкает составленное Хармсом «Оглавление Шуркиной тетради» (см. Приложение III, №№ 79-94), в котором следует за Гробовым небесным видением (№ 92), упомянутым Хармсом в другой записи, сделанной в феврале 1927 г. Авторство Введенского обозначено так же, как и в № 1.
3.1 ...смотрит на приятный Рим / и с монашкой говорим... – По поводу подобных анаколуфов см. примеч. к № 2, с. 45.
3.2 ...но в окно / смотрит море... – В связи с мотивом окна см. примеч. к № 5. Соположение двух эсхатологических мотивов – окна и моря (см. примеч. к №№ 9, 16 и др.) – мы находим и в других произведениях Введенского (см. №» 19, с. 128 и примеч.).
3.3 ...когда бы жить начать сначала... – См. примеч. к №№ 2 и 29.8.
3.4 ...в углу сияет ангел хилый... – Ангелология Введенского несет нередко сниженные черты,– ср., напр., № 23: И надо мной вертелся ангелок, / он чью-то душу в рай волок... и т.д.
3.5 ...и мысли глупые жужжали... – В связи с гипостазированием мыслей, приобретающих самостоятельное существование, см. ниже, примеч. к № 10.
3.6 ...пустыня ада... свечкой... – В связи с соположением этих двух мотивов, см. примеч. к №№ 1 и 2, с. 47.
3.7 ...в тоске и измерении... – Категории меры и числа являются одними из наиболее критикуемых в поэтическом универсуме Введенского,– см. хотя бы № 8 и passim, особенно сс. 84 и 87 (категория численности), № 10 (бездушные нули), № 11 (мерять звезды звать цветы), № 14 (шло число), № 19 (землю мерить и мерцать) и мн. др.
4. НА СМЕРТЬ ТЕОСОФКИ
Авторизованная машинопись. Это последнее из дошедших до пас стихотворений, подписанных чинарь Авто-ритет бессмыслицы александрвведенский. Записи Д. Хармсом строк из этого стихотворения но поддаются датировке.
«В стихотворепин На смерть теософки, написанном тоже, как я предполагаю, в 1927 году, в крайнем случае, в 1928, на протяжении 94 строк – 30 местопмепий в разных падежах: я, он, она, они, мы, и снова встречаются разговоры».– Я. С. Друскин.– Частотность местоимений интересует здесь Я. С. Друскпна в связи с проблемой типов коммуникации у Введенского.
4.1 ...обедают псалмы по-шведски... и ниже: наставница читала каблуком...– По поводу этих и других примеров, которые могут служить иллюстрацией известной автономности семантического универсума Введенского, см.: М. Мейлах. «Семантически:! эксперимент в поэтической речи» [169].
5. ОТВЕТ БОГОВ
Выправленная и авторизованная машинопись. Машинописная копия, с разночтениями. Стих мм соринки на лице, вписанный автором от руки, в копии отсутствует.
Произведение, название которого перекликается с названием оперы Вагнера «Гибель богов» (1874), пародирует сюжет другой его онеры – сЛоэнгрин» (1849). Имени Ортруды здесь соответствует Гертруда, а лебедю, влекущему ладыо,– гусь.
Интересно, что такие имена девиц, как «светло» и «помело», не нуждаются в специальных объяснениях, и только имя Татьяна мотивируется тем, что она «дочка капитана». «Один из приемов Введенского: бессмысленное событие или факт объясняется, но его объяснение еще более бессмысленно, чем сам бессмысленный факт... Автор не говорит: звали Татьяной, а „прозвище", как будто бы „светло" и „помело" – обычные женские имена, а Татьяна – слишком экзотическое имя. Объяснение же – бессмысленное. Но дальше, при повторениях, само объяснение входит в имя как его часть – новый смысловой сдвиг: Татьяна, так как дочка капитана; вроде протестантских имен: Карл Август Вильгельм. Один из смыслов этой бессмыслицы может быть такой: сохраняется форма причинного или объясняющего предложения: „так как", „потому что", „для того чтобы", „если... то", т. е. самой предельной мысли: в предельной мысли убеждает не содержание мысли, а сама форма убеждения: „так как", „потому что" – разоблачение экзистенцио-нализма предельного понимания. То же у Липавского в „Разговорах" (см. Приложение VII, 39.– М. М.): доказательства не убедительны, надо только внимательно посмотреть, уметь увидеть.
Другой родственный пример: должно что-то случиться, какое-то действие, но что – неважно: жили были а потом/я из них построил дом. Сказано так авторитетно и убедительно, что кажется ничего другого и нельзя было сделать из трёх сестёр, как построить из них дом. Сравни слова Введенского о действии, о глаголах и существительных в тетради 1932-33 (т. е. № 34,– М. М.). Бессмыслица обычной жизни и обычной абстрактной речи. И де-субстапциализация жизни.» – Я. С. Друскин.
5.1 ...я хочу дахин дахин...– Ср. ту же реминисценцию из «Песенки Миньоны» в «Вильгельме Мейстере» у Пастернака: «С гётев-ским „Dahin!", „Dahin!"» («Как-то в сумерки Тифлиса...»)
5.2 ...брел и цвел и приобрел...– Два последних слова – часть приводимого в старых учебниках грамматики списка слов, требующих в написании буквы ять,-может служить примером организации бессмысленной последовательности по внеположной ему модели.
5.3 ...мир... кумир...– ...овец... пловец...– Интересно соположение двух пар рпфм, каждая из которых играет роль порождающей матрицы в позднейших произведениях Введенского – Четырёх описаниях (Зумир, Кумир, Чумир, Тумир, 1-й, 2-й, 3-й, 4-й умир.-[ающие) и в пьесе Потец (см. примеч. к № 28, а также к № 7). Отметим также связанное со смертью контекстуальное окружение второй пары рифм.
5.4 ...удалиться/захотела голова... / ...как нам быть без головы...– В связи с мотивами безголовости у Введенского см. примеч. к №№ 2 (с. 48) и 19 (с. 128).
5.5 ...вот тарелка чистоты... – Ср. сходные образцы в Битве (№ 15 н прим.) и Кругом возможно Бог (№ 19, с. 137 и примеч.). См. также с. 104 и примеч.
5.6 ...прибежал конец для чувства/начинается искусство... – В связи с первоначальной установкой Введенского на искусство аптиэмоциональиое и позднейшей переоценкой категории «чувства» см. нашу статью «Несколько слов о Куприянове и Наташе...» [ 158].
5.7 ...еду еду на коне.../...я везу с собой окно... – Ср. № 13: человек на коне / появляется в окне... – Окно, наряду с конем и всадником (см. примеч. к № 22) – один из наиболее употребительных образов Введенского, имеющих эсхатологическую окраску (ср. сходное соположение обоих мотивов – № 13 п примеч.). В подобном же значении этот образ используется Хармсом (напр., стихотворение «Окно» [225, кн. 3, № 166]; в связи с эротическими импликациями этого образа у обоих поэтов, см. № 8 и примеч.). Эсхатологическая концовка, характеризующая большинство произведений Введенского этого времени (см. пнже, примеч. к № 8 и др.), присутствует здесь в неявном виде. Кроме упомянутых мотивов, следует указать упоминание бегущего яда, обращение к предметам – ну предметы не плошай (ср. эсхатологическое превращение предметов в конце № 19, с. 149 и примеч.), сведенное на нет село, мотивы моря (Cii. примеч. к № 16) и заката.
6. ВСЁ
Выправленная и авторизованная машинопись.
Все.– Название представляет собой вынесенное в заголовок обозначение концовки произведения, как ее обозначали в 20-е годы Введенский и Хармс (см., напр., его «Конец героя» [225, кн. 1, № 4]) и к которому Введенский возвращается в своем последнем произведении «Где. Когда» ДО 32).
Николаю Заболоцкому, вместе с которым Введенский принимал участие в литературных группировках в 1926–1930 г. (см. Приложения III (№ 105е), VI и VII), посвящена также пьеса Зеркало и музыкант (№ 10). Заболоцким к Введенскому обращено нечто ироде открытого письма по вопросам поэтики и шутливое четверостишие (см. Приложение IX, 1 и 3). Дружеские отношения между двумя поэтами продолжались до 1931 г.
Сюжет стихотворения – «смерть девицы» (ср. № 12) – перекликается с написанным в том же 1929 г. «Искушением» Заболоцкого.
6.1 ...пусть без костей без мышц без кожи / оно как прежде заживёт... – Ср. примеч. к № 19, с. 132.
6.2 ...кто это больше уж не житель / уж больше не поляк не жид... и т.д. – Ср. перечисление теряющих значение sub specie mortis категориальных определений, наподобие национальных, как здесь, в № 19, с. 129: уж не барон, не генерал... и т. д.
6.3 ...и время стало как словарь / нелепо толковать... – Здесь, как и в предшествующем произведении, в неявном виде присутствует эсхатологическая концовка. Чрезвычайно характерно в свете поэтики и отдельных высказываний Введенского (см. Приложение VII, 39), что «толкования словаря» (толкового?) для Введенского нелепы.
6.4 ...и поскакала голова / на толстую кровать... – См., в связи с мотивом безголовости, примеч. к № 19, с. 128.
6.5 ...слоны цветочков принесли... и т.д. – По поводу возможной коннотации цветов см. примеч. к № 19 (с. 127).
7. БОЛЬНОЙ КОТОРЫЙ СТАЛ ВОЛНОЙ
Авторизованная машинопись с опечаткой: стекло стоящее доселе (с. 93). В одном из перечней в записных книжках Хармса (№ 18) указано, что это стихотворение написано 3 мая, ночью.
7.1 ...где водит курицу червяк... он... членист он ог... муравей... искал таинственных жучков... клещи муравьеды и пчелки... и особенно: ...ну что вы мне твердите право/ про паука и честь и травы/вы покажите мне стакан...-Тема насекомых, населяющих поэтический универсум не только Введепского, но и других поэтов его круга, в частности, Заболоцкого с его «Школой жуков» и Олейникова с его знаменитым «Тараканом»,– обнаруживает весьма интересные аналоги с Достоевским (ие только в плане стихов капитана Лебядкина; в последнем, однако, ст-нии несомненна связь с лебядкинекпми). См.: Л. Флейшман [220, с. 17-18], Г. В. Филиппов [219], С. В. Полякова [189],-и особенно доклад Б. 10. Ула-новской [215] (ср. [216]). В связи с импликациями у Введенского оппозиции наука – насекомые (как вариант оппозиции цивилизация – природа, характерной для других поэтов его круга, особенно Олейникова и Заболоцкого), наличествующей и в тексте дани, i произведения, где в роли науки выступает медицина,– см. №№ 23 и 19 (с. 138 и примеч.), где можно видеть реализацию мифологических представлений о насекомых как душах умерших.
7.2 ...вы покажите мне стакан / в котором бегает полкан...– Ср в № 9 значимы!! образ стакана, в котором слово племя/играет с барыней в ведро (далее это слово – тяжелеет и превращается « предмет,– см. примеч. к №Jfi 9 и 22).-Очевидно, этот мотпв можег быть истолкован как сниженный образ сосуда с его символикой вместилища, модели мира.
7.3 ...слышать... / ...воды постепенный язык/пять лет продолжается вечер...– О соположении у Введенского мотивов воды с мотивами времени см. примеч. к №№ 19 (с. 149) и 27.
7.4 ...стекло стоявшее доселе... и т.д. – Составляющие тему второй половины стихотворения эсхатологически окрашенные трансформации чрезвычайно интересны, во-первых, в связи с их меча-поэтической значимостью (ср. высказывание Введенского, ирине-деппое в Приложении VII, 39.1, и во-вторых тем, что развивает одну из намеченных в предшествующих произведениях ключевых тем Введенского, достигающую полноты выражения в его позднейшем творчестве (ноэма Кругом возможно Бог – с огненным пре вращением предметов в эпилоге (с. 150 и след.), стихотворение Гость на коне (К° 22) и др.).
7.5 ...мертвец... овец... – В связи с семантикой рифмы на -ец см. примеч. к №№ 5, 8, 19 (с. 144) и 28. Болезнь, таким образом, оказывается в этом произведении «Krankheit zum Tod», выступающей в окружении эсхатологических трансформаций.
8. ПЯТЬ ИЛИ ШЕСТЬ
Машинопись с авторской правкой. Существует также неполная (стихи 1-194) машинописная копия с разночтением, одной пропущенной (52-й) строкой и невыправленными опечатками: Соня (им навстречу в странном виде); иль икота. В общем страсть; в ту комнату, доказано.
Некоторую трудность представляет заключительный стих дыханье память вот моё, последнее слово которого было вписано автором поверх первоначального вот и всё, однако и осталось невычеркнутым, как мы полагаем, по небрежности. Датировка (год) произведения устанавливается по записной книжке Хармса (№ 18).
8.0 Мотивировка названия содержится в тексте произведения (...Что собственно мы имеем пять или шесть лошадей, говорю намеренно приблизительно, потому что ничего точного все равно не скажешь... – ср. начало «Части второй»: жили были шесть людей / Фиогуров и Изотов / Горский Соня парень Влас... – т.е. по счету именно пять; см. также примеч. к № 2 и 23.
Отсылаем к неизданной статье Т.А. Липавской «Пять или шесть Александра Введенского», в которой убедительно доказывается, что отношение «пять или шесть» определяет различные уровни структуры произведения – от колеблющегося списка действующих лиц, числа их снов и т.п. и вплоть до состава синтаксических периодов, включающих от пяти до шести членов или стихотворных строк (принцип этот определяет до двух третей объема произведения), до структуры рифм, наконец, до тематического членения на «пять или шесть» частей обоих разделов стихотворения. Цитируя некоторые места из «Серой тетради» Введенского (см. № 34) и «Разговоров» Л. Липавского (Приложение VII, 39), автор замечает: «...Введенский не раз повторяет, что наша логика, наш язык не могут передать подлинной жизни. Эту лингвистическую и философскую мысль он, по его собственным словам, поэтически осуществляет в своем творчестве: особенно же это ясно в стихотворении Пять или шесть. Этим же объясняется и странное название вещи...»
8.1 ...если я и родился́ / то я тоже родился́... – Интересно проводимое с первых же строк настойчивое подчеркивание синтаксических структур бессмысленных предложений (по типу условных конструкций, тавтологичных по содержанию). Ср. аналогичную модель в отрывке со слов ...соглашаться или нет / если да то или нет... – «В этом стихотворении есть много неожиданных, иногда и неправильных синтаксически и семантически оборотов, особенно интересных, как мне кажется, не только для филолога, по и для лингвиста, например, в стихах 1-12 <кончая строкой «То ты тоже тоже треск»>, 32, 37 <кончая строкой «то умней»>, 138, 202-207 <кончая строкой «или знаю если я»>, 198» – Т.А. Липавская. См. примеч. к №№ 2 и 4.
8.2 СОНЯ (летя им навстречу в странном виде)... – Ср. мотив воображаемой летающей девушки в начале поэмы Кругом возможно Бог (№ 19).
8.3 лошади. ..локони... кудрей ...спешившись ... стригут ... кони <здесь в типографском наборе полиграфического издания по недосмотру пропущена часть текста> «кони» и субституируемого словом кудри (локоны).
8.4 ...я не это и не то... – форма этих апофатических утверждений, с их алеко идущими философскими последствиями, дополняемых абсурдным я пальто в следующем стихе, имеет концептуальною значимость для поэзии Введенского.
8.5 ...разумно слезла голова... и т.д. – См. примеч. к № 2.
8.6 ...ну меня зовут Давид... – Именование мужика Давидом сопоставимо с именованием Няньки в пьесе Ёлка у Ивановых (№ 30), при ее псевдонародной манере выражения, Аделиной Францевной Шметтерлинг (карт. 8).
8.7 ...жуку ... жук ... жук ... врачу осталось уползти... – Интересно, что признаками жука наделяется в процессе этих повторений сам доктор.
8.8 ...как странно тело женское... – Ср. подобный мотив в № 29.8.
8.9 ...вы Изотов тиран человек... вы Изотов мошенник и жулик... – Имя персонажа Изотова, возможно, связано с именем некоего Изотова, упоминаемого в записных книжках Хармса в эпоху «Левого фланга» (см. Приложение VII, 7),– по воспоминаниям Г.Н. Кацмана – инженера, человека постороннего искусству и несущего «некоторое темное начало», а по словам И.В. Бехтерева – уголовника – налетчика (ср. связанную с ним тему кражи, затем дуэли и т.п.).
8.10 ...конец ... купец ... отец... – Ср. здесь же ...концом... отцом... – См. примеч. к №№ 5 и 28; семантика рифмы проясняется в стихах но тут мой конец умирает... / ...последний момент озирает... и далее.
8.11 ...либо Выборгская сторона... – Одна из петербургских местностей в пространственном универсуме Введенского (ср. выше, примеч. к № 1).
8.12 ...начнём пожалуй... – Реплика иэ сцены дуэли в «Евгении Онегине» (гл. шестая, XXVII).
8.13 Потом больше ничего нет. – По поводу подобных авторских ремарок см. примеч. к № 19.
8.14 ...в железной ванне водопой / шуршал водичкою беспечной / очень много было часов / шёл час ночной тридцать пятый... – В связи с соположением мотивов воды и времени ср. №№ 7, 19 и 27 и примеч. к ним.
8.15 ...видит форточку она / и в форточке цветок отличный / краснеет... / ...неприлично... – Отметим эротические экспликации мотива форточки (окна), подобные которым мы находим у Хармса (см.: [225, кн. 2, № 111 и кн. 3, № 235 и примеч. к ним]).
8.16 ...то видят численность они... – См. выше, примеч. к № 3.
8.17 ...пошли на речку утопать... и т.д.– Начиная с этого стихотворения, тема смерти, менее явно представленная, однако, и в предшествующих произведениях, обычно эксплицируется к концу произведения и приобретает эсхатологическое звучание. В связи с темой утопленничества, см. примеч. к № 16.
9. ДВЕ ПТИЧКИ, ГОРЕ, ЛЕВ И НОЧЬ
Авторизованная машинопись. Впервые опубликовапо В. Казаком [71] (неточный текст).
В стихе ...и пили молоко сохранившимся словам предшествует лакуна, которую Я.С. Друскпн предлагает дополнить: летая пили молоко, однако для принятия такого дополнения нужно исключить следующее за лакуной и. В двух стихах исправляем явные опечатки: значения (вместо значение) и слова и куда бежать им от судьбы (вместо ...бежать они).
Исключительно интересны в этом тексте метапоэтические мотивы выяснения значения, постижения, установления смысла (что значит: носится тушканчик... и что он значит поперёк... я не могу постичь зверька... неясно мне значение игры... почему игра ведро... при разговоре / теряет смысл и бытиё... соль / значения и слова), в позднейших произведениях Введенского приобретающие ключевую роль, которая доходит до структурирующей в развертывании сюжета произведения (см.: Значенье моря, Кончина моря (№№ 16 и 17) и особенно Потец (№ 28),– произведение, строющееся на выяснении значения этого вынесенного в заглавие таинственного слова). В тесной связи с этими мотивами выступают категории понимания – непонимания (я не могу постичь... я одного не понимаю (дважды) ...неясно мне... не понимаю слова много / не понимаю вещи нуль...),– см. о них подробно в примеч. к пьесе Потец (№ 28) и «Серой тетради» (№ 34). Вербальное выяснение значения (игры слова племя в ведро) невозможно: игрушка бледная / при разговоре / теряет смысл и бытиё; альтернатнвой же ему является таинственная категория превращения слова в предмет (...слово племя тяжелеет / и превращается в предмет...), прямую апалогию которой можно найти в стихотворении Мне жалко что я не зверь... (№ 26 и примеч.), а обратную – в стихотворении Гость на коне (№ 22 и примеч.),– однако превращение это загадочным образом приводит к эсхатологической катастрофе (ср. огненное «превращение предметов» в конце поэмы Кругом возможно Бог, № 19). Интересно, что тема смерти, первоначально связанная здесь, как и в предыдущем тексте, с мотивом утопленничества (плыл утопленник распух), актуализируется и преобретает эсхатологическую окрашенность одновременно в связи с мотивами и воды, моря (см. примеч. к № 16), и огня (и дело кончилось пожаром).
... а в стакане... и т. д.; – О возможном значеппи этого образа см. выше, примеч. № 8.
...пойдем молиться Богу горе... – Знаменательно, что вторая птичка, выказывая сомпения в возможности понимания (sc. рационалистического) действий тушканчика (sc. бессмысленных), предлагает обратиться к молитве.
...теряет смысл и бытиё...– Существенна вытекающая из соположений двух понятий экзистенциальность для Введенского смысла, отсюда – невозможность вербального его установления (ср. выше, а также вступит, примеч. к № 16 и пьесе Потец, № 28).
...о молодая соль / значения и слова...–Ср. соположение восходящих к евангельскому тексту мотивов соли п знака (знамения) в Значении моря (№ 16 и примеч.).
...я как десять без изъяна / я как число достойна смеха...– См., в связи с категорией чисел, примеч. к № 3.
...было жарко и темно / было скучно и окно...– Характерный прием нарушения Введенским автоматизма согласованной конструкции путем введения в нее грамматически неоднородного члена.
...если кто без головы...– См. примеч. к №№ 2 (с. 48) и 19 (с. 128).
...вздохнули все четыре птицы...– Отметим парушение в нашем тексте одного из основных постулатов акта коммуникации (в терминологии О. Г. и И. И. Ревзиных), а именно, тождества его участников: две птички (летящие как одна сова) в начале стихотворения, здесь оказываются уже четырьмя.
...из моря я извлечена... / ...о море море / большая родина моя...– Мотив – если не происхождения ночи (тьмы) из моря (Океана, вод) – то, по крайней мере, их изначального сродства прослеживается во многих космогоннях (ср.: Быт., 1, 2 и 5). Ср. в речке родина ночей (№ 16), а также постоянное у Введенского и выявленное, в частности, там же соположение мотивов воды и времени (см. прим. к №№ 19 (с. 149) и 27).
...море / как раскаленная змея...– В поэме Кругом возможно Бог со змеёй (хтонический образ) сравнивается земля. В обоих случаях сравнения эти предшествуют картине эсхатологической катастрофы. Мотивы моря, воды сочетаются здесь интимным образом с мотивом огня (см. вступительные замечания).
10. ЗЕРКАЛО И МУЗЫКАНТ
Машинопись с авторской правкой (отсутствующей в идентичной машинописи).
В связи с посвящением Заболоцкому, см. примеч. к № 6.
10.1 «Во вступителыюй авторской ремарке сказано, что перед зеркалом стоит музыкант Прокофьев, а в зеркале – Иван Иванович. ...Мы можем предположить, что Иван Иванович – анти-Прокофьев, а мир, Видимый в зеркале, т. е. в Зазеркалье,– антимир. Но изображение в зеркале мнимое, так же как и объемность и трехмерность зеркального отражения, тогда п Зазеркалье можно назвать мнимым антимиром... Собственное, независимое от своего оригинала (музыканта Прокофьева) существование Ивана Ивановича бесспорно в не вызывает никаких сомнений. ...Остался ли Иван Иванович в мнимом мире Зазеркалья пли вышел из него в наш реальный трехмерный мир? И если да, то получил ли реальный трехмерный объем? На первьм вопрос ответ, кажется, можно дать утвердительный. Мне кажется, что это подтверждается следующими словами Ивана Ивановича: Странно это все у вас... /в мире царствует о б ъ е м / окончательный закон / встал над вами как балкон (Подчеркнуто мною.– Т. Л.)... Па второй вопрос я не нахожу в стихотворении прямого ответа... Иван Иванович дважды говорит об объеме: «в мире царствует объем» (ст. 134) и дальше в словах «философа Капта» мысли говорят: «давит нас большой объем» (ст. 150).
...Относятся ли эти слова к Ивану Ивановичу? Давит ли и на него объем и, если да, то не потому ли, что он его уже получил, но еще не привык к объему, не вполне «освоился» в нашем трехмерном мире? – Я задаю вопросы, па которые не нахожу ответа. Но отсутствие ответа и будет ответом – выходом из ограниченности рациональной мысли в ощущение и чувство подлинной реальной жизни. Об этом говорит и сам Введенский в «Серой тетради» и в «Разговорах» Л. Линавского.
...Окончание стихотворения, как кажется, указывает на то, что ситуационная бессмыслица выхода мнимого изображения из зеркала в наш мир становится семантической бессмыслицей души человека, раздвоенной, находящейся одновременно и в нашем Мире и в другом мире, как бы его ни называть – «соседним» миром, антимиром или просто другим, о котором мы еще ничего не знаем, по, может быть, смутно ощущаем, иногда предчувствуем?» (Липавская Т. А. Зеркало и музыкант Л. Введенского: Зазеркалье.).
«Мое отражение в зеркале не я, а анти-я. Вспомним, что сказал Л. Д. Ландау о частице и античастице: если бы мы могли увидеть аптпчастицу, она выглядела бы как отражение в зеркале соответствующей ей частицы. И в отрывке из Гостя на коне (№ 22) отражение рыб и вообще мира получает самостоятельное существование как антимир. То же самое мы наблюдаем и в пьесе Зеркало и музыкант...
...Отмечу одну особенность некоторых диалогов (и полилогов) у Введепского: тождество личности в них иногда одновременно и сохраняется и не сохраняется... Что это – несохраненне тождества личности или наоборот наиболее глубокая коммуникативность участников разговора?» (Я. С. Друскин [114]).
10.2 ...ты амур... река или божок? – Реализация омонимии двух весьма дальних по денотацип имен.
10.3 ...цветочки ... значки бесчисленных светил ... звезда... – Ср. примеч. к № 19 (с. 127).
10.4 ...в могильном коридоре / глухое воет море... – См., в связи с эсхатологической образностью моря, нрнмеч. к №№ 9 и 16.
10.5 ...чтоб всё понять и объяснить... – По поводу этих категорий см. примеч. к № 9.
10.6 ...ты весь как будто сок ненастный... – Возможно, опечатка (вместо сон) в парафразе пушкинского «Что ж ты тих, как день ненастный» («Сказка о царе Салтане...»).
10.7 ...из-под земли несутся ноты... – «Подземная музыка» встречается у Введенского и позже,– ср. № 29. 2.
10.8 ...ругают Бога сидя на песке... и т.д. – Весьма близкое описание, отнесенное, однако, к Народам, мы встречаем в конце поэмы Кругом возможно Бог (№ 19), где это описание, как и здесь, предшествует картине светопреставления.
10.9 ...всадник мира... – Об эсхатологическом значении этого образа см. примеч. к № 5, а также к №№ 22 и 31.
10.10 ...понимаю I звуков чудную игру... – О месте музыки в универсуме Введенского см. примеч. к № 19 (с. 145) и 29.2. Высказывания Введенского о музыке приведены в Приложении VII, 39.11.
10.11 ...часто мысли вынимаю... и т.д. – Мотив гипостазирования мыслей, их независимого от носителей существования часто встречается у Введенского,– ср. хотя бы: мысли бегают отдельно (№ 11).
10.12 ...за собой не успеваю... – Сходная конструкция, связанная с проблемой тождества личности самой себе, встречается дважды в стихотворении Мне жалко что я не зверь... (№ 26: мы выйдем с собой погулять в лес...). См. также примеч. Я.С. Друскина к № 14, примеч. к №№ 13, 14 и др.
10.13 кушай польку / пей цветы... – Заключительные строки пьесы перекликаются со знаменитым стихом Хармса из «Случая на железной дороге» (1926); «пейте кашу и сундук» (см. [225, кн. 1, № 1]).
11. ЧЕЛОВЕК ВЕСЁЛЫЙ ФРАНЦ...
Авторизованная машинопись, полностью совпадающая со второй неполной (стихи 1-75) копией. Впервые напечатано В. Казаком [71] (неточный текст).–В стихе 76 имеется пропуск, который Вл. Эрль предлагает дополнить словом подох вместо предлагаемого Я. С. Друскиным горох: В стихе 101 очевидные опечатки терять звезды сдать цветы исправлены нами на мерять звезды звать цветы по аналогии со стихом 5.
Стихотворение датируется концом 1929 – началом 1930 г. но упоминанию его в записной кнпжке (№ 18) Хармса.
11.2 Отметим, вслед за Я.С. Друскиным, образующее фигуру обрамления эксплицирование в начале и конце стихотворения поэтически исследуемого Введенским типа коммуникации, относящегося к типу я – ты (думал он что я есть ты, стих 6; составляя я и ты, стих 102).
11.1 С именем Франц из названия мы встречались уже в № 8 (Франц капитан).
11.2a ...думал он что я есть ты... – Ср. примеч. к монологу Души в Факт, теория и Бог (№ 14).
11.3 ...где жуков ходили роты... / ...муравей / и светляк... – В связи с темой насекомых см. примеч. к № 7.
11.4 ...мысли бегают отдельно... – См. наши замечания в связи с Зеркалом и музыкантом.
11.5 ...он сюда придти не может / где реальный мир стоит... – Одна из нечастых у Введенского прямых экспликаций трансцендентности–присутствующей в каждом его произведении сферы сознания, в данном случае связывающейся с психологом божества или кудесником.
11.6 ...дайте Обера ракету... – Герман Оберт (р. 1894) – один из пионеров ракетной техники.
11.7 ...всё равно жива наука... – Ср. монолог Смерти в «Искушении» Заболоцкого (1929): «Не грусти, что будет яма,/Что с тобой умрет наука...»
11.8 ...смерть сказала ты цветок / и сбежала на восток... – Чрезвычайно интересен мотив отступления смерти (по-видимому, второй, т.к. Франц умирает еще в начале произведения) в контексте этой космической идиллии.– Ср. примеч. к № 19.
12. СНЕГ ЛЕЖИТ...
Беловой автограф. Датируется также по записным книжкам Хармса (упоминается в записи 18 января 1930 г.).
12.1 ...ночь ли это? или бес? – Эти окаймляющие произведение риторические вопросы содержат некоторый ключ к проходящей через всё стихотворение великолепной картине как бы демонизированного космоса.
12.2 ...спит бездумная река / и не думает она / что вокруг нее луна... – По поводу соположения мотивов луны и сна см. прим. к № 19.
12.3 ...там томился в клетке Бог / без очей без рук без ног... – Сниженные образы рая и Бога, перекликающиеся с «богами» в предыдущем стихотворении (см. также примеч. к № 16), соответствуют, очевидно, сознанию легкомысленной пузатой девы (ср. подобные же мотивы ангелологии Введенского – примеч. к № 3).
12.4 ...видит разные орлы / появляются из мглы... – Об эсхатологическом значении образа орла см. выше, примеч. к № 2.
12.5 ...и на небе был Меркурий... – Отметим связь, согласно с мифологическим представлением, Меркурия со снами, при мотиве сна (летаргического) девицы, шире – с загробным миром, куда бог Меркурий (Гермес Психопомп) сопровождает души умерших.
12.6 ...и вертелся как волчок... – Меркурий, ближайшая к Солнцу планета, отличаясь наиболее быстрым из всех планет периодом обращения, на самом деле вращается сравнительно медленно (период – 59 суток).
12.7 ...та девица отдохнула... / ... и воскресшая зевнула... / ...я совсем не умирала... – Если в предыдущем произведении смерть (вторая) отступает перед идиллической наивностью Франца, то здесь девица, по-видимому, слишком легкомысленна даже для смерти. Другое возможное объяснение, возникающее из сопоставления со Значеньем моря (№ 16,– см. примеч.), с его богом универсальным, может заключаться в «сниженности» Бога (детерминированной, опять-таки, сознанием девицы). Так или иначе, эти два happy end’а являются, вместе с концовкой Значенья моря, в корпусе произведений Введенского уникальными.
13. СВЯТОЙ И ЕГО ПОДЧИНЕННЫЕ
Авторизованная машинопись. Датируется по записи 11 марта 1930 г. в записной книжке № 20 Хармса, а также строками, записанными на листе с рассказом Хармса «Давайте посмотрим в окно...» и помеченным 11-12 марта. По этим последним записям восстанавливаем правильное чтение стиха 2 (в машинописи – надо дети сонку пить), очевидное, кроме того, из сопоставления со стихами 55 и 152.
Отметим, что в этом стихотворении Введенский широко пользуется приемом, весьма характерным для его поэтики, состоящим в том, что тот или иной формальный элемент или грамматическая категория служит матрицей при порождении бессмысленного текста. Такова последовательность я думаю что это трус и т.д. (о дожде) – от первого, еще осмысленного трус до бессмысленного ветчина / и посторонняя картошка,– последовательность, организованная как серия однородных подчиненных предложений, скрепленных рифмой. В рубрике же Человек на коне мы встречаем полную рифмованную парадигму с тем же развитием от осмысленного первого члена к дальнейшей бессмыслице; ср. также склонение в первых трех падежах значимого слова конец.
...дети нюхайте эфир... – Ср. ниже: а этот заспанный зефир / спокойно нюхает эфир. – Интересно, может быть, указать па записи Введенского в «Серой тетради» (№ 34) о его собственном соответствующем опыте, а также на записи Хармса (в том числе и за
Введенским) в его записной книжке № 8 (1926-1927): «А.И. Введенский нюхает эфир... Возможно, он и впрямь что постигает высшее, но я не особенно верю в это».
...муравей кого зовешь... / ...я зову / бабочку из бездны... – Здесь, возможно, использование традиционной символики бабочки как души умершего. См. также примеч. к № 8.
...и мне тарелка вручена... – См. об этом образе примеч. Н Ш6 5, 15 и 19 (с. 137).
...в моём тебе... – См., в связи с проблемой тождества и разложения личности, примеч. к №№ 10 и 14.
...мысль / ты взлети и поднимись... – Ср. № 10 и примеч.
...человек на коне / появляется в окне... – По поводу соположения этих двух эсхатологически окрашенных мотивов см. примеч. к № 5.
...океан / о море, о море / назад потеки... – Приходится снова отмечать появление мотива моря с его эсхатологической окраской, в непосредственной близости от эсхатологической же концовки, дающей почву, при ее лаконизме, даже для углубленной теологической интерпретации.
...и молча с темного портрета/оно упало на скамью...– Возможно, что подлежащим этого предложения является время.
...конец конца концу / ...отцу... – См. выше, наши вступительные замечания, а также прим. к №№ 7, 8, 23 и 28.
14. ФАКТ, ТЕОРИЯ И БОГ
Машинопись с авторской правкой; автограф – без разночтений.
В этом произведении особенно отмеченными представляются постоянные для Введенского гносеологические мотивы, связанные прежде всего с «конечными вопросами» бытия, в первую очередь с Богом (что мы знаем о Боге...; ...что знаем мы дети / о Боге и сне...). Невозможности теоретического (по названию стихотворения) познания Бога противопоставляется «абсолютный факт» – эсхатологическое окончательное наступление Бога, которое здесь снова связывается со смертью через потопление (см. примеч. к №№ 8 и 16). Может быть, поэтому в этом произведении так часто встречается излюбленный прием Введенского – дискредитация самой возможности рационалистической постановки вопроса через его форму (куда умрешь?) или форму ответа (см. различные Ответы).
Укажем попутно, что встречающиеся здесь бессмысленные последовательности, наподобие указанных в примеч. к предыдущему стихотворению, часто организуются в плане выражения,– так ...меня манил / магнит малюток и могил...; ...поклонился монументу...; ...понесло / моря монеты и могилу / мычанье лебедя и силу...
14.1 ...шло число... – См. примеч. к № 3.
14.2 ...я вижу ночь идет обратно... – Стих вводит одну из ключевых тем поэзии Введенского, в которой архетипический мотив retour éternel соединяется с мотивами зеркальной отраженности, антимира, шире – verkehrte Welt (см. примеч. к №№ 10, 22 и 28).
14.3 ...я всё узнал. Я понимаю... – см. ...чтобы всё понять и объяснить... (№ 10) и наши комментарии к №№ 9 и 10.
14.4 ...еду на верблюде... – Модификация мотива всадника – см. примеч. к №№ 5, 22, 31 и многие другие.
14.5 ДУША иди сюда я... и т.д. – «...Разговор Души с собою можно понимать и как внутреннее раздвоение души, и как уже наметившееся, но еще не совершившееся разделение трех функций сознания – обозначателя, обозначаемого и обозначающего, и как тоже только еще возможное разделение Я на Я и Я САМ. Я САМ – уже не Я, а объект мысли о себе самом. Противоположение Я – Я САМ есть и в других вещах Введенского (указывается характерное начало № 26. – М.М.)...» (Я.С. Друскин). Нечто подобное – в последующем монологе КУМИРОВ – мы есть мы... / вы есть вы... – завершающемся выяснением проблемы их собственного значения: ...верно значим / лечь иль жечь?; возможны параллели с научно-культурологическим мифотворчеством века («Я и Оно» Фрейда, «Я и Ты» Мартина Бубера). Заметим, кстати, что в слове КУМИР анаграмматически зашифровано, как это очевидно из Четырех описаний (№ 23; ср. также № 5 и примеч.), значение умирания.
14.6 ...шли из Луги в Петроград... – Еще одно упоминание, наряду с самим Петроградом, близлежащего города с его традиционным значением провинции, захолустья. Ср. у Ахматовой: «...Между помнить в вспомнить, други, / расстояние как от Луги / до страны атласных баут» (т.е. до Венеции)... («Поэма без героя»: Решка).
14.7 ...вскричал воротясь / с того постороннего света... – Следует отметить, что здесь более ясно выражена намечавшаяся уже ранее (ср. № 3 и примеч. к №№ 11 и 19) и развитая в поэме Кругом возможно Бог (№ 19) и ряде следующих произведений «двуступенчатая эсхатологическая ситуация»: которые мертвые / которые нет (ниже) равно потопляются с «окончательным наступлением» Бога. Такая иерархия, связанная с апокалиптическими мотивами, служила темой одного из утерянных сочинений Введенского (см. № 108).
14.8 ...я был там. Я буду / я тут и я там... – Т.е. здесь и на том постороннем свете? Ср. заключительный ВОПРОС: мы где?
14.9 ...река течет / два часа смерти... – По поводу соположения этих двух мотивов, см. примеч. к №№ 7, 8 и 23.
14.10 ...а Богу почёт... – Несомненно, сниженный бытовизмом вариант формулы Богу слава.– Ср. примеч. к № 12.
14.11 ...здесь окончательно / Бог наступил... – Ср. несколько выше, а также вступительные замечания Я.С. Друскина к № 19.
15. БИТВА
Беловой автограф. Датируется 1930 г. по месту в перечне в записной книжек (№ 18) Хармса.
Очевидная описка в стихе 66: и едва открыв глазок.
«Действующие лица: Неизвестно кто, Человек, Малютка вина (последнее слово – не родительный падеж, а именительный), Ангел. Начинает и кончает это стихотворение Неизвестно кто... это действительно неизвестно кто, может, это тот же, кто дальше назван Человеком, но сознающий свою внутреннюю раздвоенность, поэтому он и говорит о себе «мы». И последняя строка может быть относится уже к читателю: к каждому из нас...» (Я.С. Друскин).
15.1 ...я думаю темя / проносится час / с минутами теми / на яблоке мчась... – Слово темя очевидным образом замещает здесь контекстуально ожидаемое время. – Ср. примеч. к № 2.
15.2 ...летают болтают / большие орлы... – Ср. № 19 и примеч. к № 2.
15.3 ...воюю со свечкой... – См. примеч. к № 2.
15.4 ...мы уносимся как боги / к окончательной звезде... – В связи с мотивом окончательности, см. примеч. к № 14.
15.5 ...не жилец ... жрец ... птенец ... наконец... – См. примеч. к №№ 5, 7, 19 и 28.
15.6 ...дней тарелку озираю... – «Дней тарелка – дни жизни. В Кругом возможно Бог – тарелка добра и зла – по-видимому, древо познания добра и зла. Не случайно, мне кажется, тарелка дней жизни и тарелка добра и зла: соединяются жизнь и грехопадение, а может и так: по Кьеркегору, время начинается с грехопадения, то есть с вкушения плодов древа познания добра и зла. Последнюю строку можно соединить со зловещей болью. Это пояснение я ни в коем случае не считаю объяснением “звезды бессмыслицы”, которая здесь есть, она останется необъясненной и непонятой. Это только совет: хочешь, думай так, а не хочешь, думай иначе или вообще не думай, что может быть самое правильное» (Я.С. Друскин). Сходное употребление мотива «тарелки» см. также в №№ 5 и 13.
15.7 ...два бойца / два конца / посредине гвоздик... – «Если в этих строках подставить слово “кольца”, то получится известная загадка (ножницы). Подобные пародии и перифразы встречаются у Введенского и в некоторых других вещах, особенно много их в большой поэме Минин и Пожарский (№ 2). Этот отрывок не так бессмысленен, как может показаться при первом чтении. Напомню начало Битвы: мы двое / воюем..., поэтому – два бойца; два конца – может быть, это рождение и смерть, о которой говорит выше Человек...» (Я.С. Друскин).
16. ЗНАЧЕНЬЕ МОРЯ
Машинопись с авторской правкой. Впервые опубликовано нами: [21].
Это и следующее ст-ния, как бы посвященные выяснению значения моря (ср. также начало и конец № 17 и примеч. к №№ 9 и 27) связывают обычные для Введенского эсхатологические мотивы с архетипическим образом морской стихни, в мировой мифологии связывающейся с первоначальным хаосом, из которого всё происходит и к которому всё возвращается. С мотивом утоп-леппнчества как варианта смерти мы уже встречались в конце нескольких произведений Введенского (№№ 8, 9, 17; см. примеч.); чрезвычайно ннтереспо, однако, что в следующем стихотворении кончина постигает само море, покорное тем же числам, паполпеп-ное сотнями категорий, а здесь отождествляемое со временем. Мотивы, связаипые со смертью и «подводной жизнью» утопленников, могут быть сопоставлены с четвертом частью «Бесплодной земли» Т. С. Элиота – «Dealh by Water* (1922). Ср. также «Вопросы к морю» Заболоцкого (1930).
Проблема выяснения «значенья моря», помимо своей метапо-этической функции (ср. наше примеч. к № 9), имеет, в свою очередь, корни в архаической символике моря как непостижимости, бездопностн истины, а в юпговскоп терминологии – как коллективного бессознательного; непознаваемая морская стихия, связаппая с началом и концом света, таит в своей глубине чудовищ, представленных в Кончине моря Морским демоном, здесь, кстати, вообще отрицающим за морем какое-либо значение. Любопытно, что тема сражения морских животных в эсхатологическом контексте встречается в стихотворении Хармса «Что делать нам?» (1934, [225, кн. 4, № 287]). В тесной связи с мотивами значения и познания тема моря фигурирует в упомянутом уже стихотворении Две птички, горе, лев и ночь (№ 9); фрагменты, текстуальпо близкие с обоими текстами, встречаются в Зеркале и музыканте (№ 10): Смотри – в могильном коридоре I глухое воет море / и лодка скачет как блоха... / ...в лодке стынет человек / он ищет мысли в голове/ чтоб всё понять и объяснить...
16.1 В первых же строках ст-нпя мы снова встречаемся с категорией «обратности» (см. примеч. к № 14), которая в своём онтологическом аспекте (жить обратно) смыкается с гносеологическим (.чтобы было всё понятно), перекликающимся с названием стихотворения.
16.2 ...а когда огонь узнаешь... / ...ты огонь владыка свечки / что ты значишь или пет...– Чрезвычайно интересно, что ключевая для обоих текстов проблема значения распространяется не только на море, но и на огонь. Ср. в этой связи примеч. к № 9.
16.3 Сниженный образ «бога универсального» в начале и конце стихотворения (ср.: наши боги наши тётки) может быть интерпретирован как представление об имманентном боге, включенном в обычный порядок вещей, другими словами, как проекция обыденного сознания (ср.: томящийся в клетке бог без очей без рук без ног,– № 12).
16.4 ...конь шагает идеальный... – Ср., по поводу эсхатологического мотива коня с его провоцирующим эпитетом, примеч. к № 5. См. также № 22 и примеч.
16.5 ...наконец приходит лес... и т.д. – Образ шагающего леса, восходящий, по-видимому, к «Макбету» (ср. примеч. к № 5), мы встречаем также в № 25: мы видим лес шагающий обратно. Следует ли упомянуть в этой связи архетппнческую символику леса, связанную с миром подсознания?
16.6 ...и зыряне веселятся... – Зыряне – старое название коми, финно-угорской народности, обитающей на северо-востоке Европы.
16.7 ...и взлетали мысли паши...– См. примеч. к № 10.
16.8 ...мы как соли просим знака...– Возможно, коптаминация двух евангельских фрагментов: «Вы соль земли...» (Мф., 5, 13) и «Учитель! хотелось бы нам видеть от Тебя знамение...» (Мф., 12, 38; ср. 16, 1–4). Ср. также соположение значения и соли в Л° 9.
16.9 ...в речке родина ночей...– Ср. мотив моря как родины ночи в № 9. Характерным образом, тремя строками ниже встречаем более обшее соположение мотивов моря и времени (см. примеч. к №№ 8, 19 и 27).
16.10 ...ды с числом пятнадцать споря...– См. примеч. к № 3.
16.11 ...будем бегать и сгорать...– Чрезвычайно интересен образ сгорания утопленников, совмещающий оба основных эсхатологических мотива у Введенского.
16.12 ...все утопленники вышли... и т.д. – Может ли смягченная эсхатологическая концовка объясняться, как в № 12, сниженностью, так сказать, «недостаточностью» бога универсального? – Ср. примеч. к № 12.
16.13 ...конец... бубенец... – Эти рифмы воспроизводятся в пьесе Потец (№ 28). – См. также прим. к №№ 8 и 19 (с. 144).
17. КОНЧИНА МОРЯ
Машинопись с авторской правкой. Впервые опубликовано В. Казаком [71] (неточный текст). – В стихе 59 исправляем явную опечатку: но целый год (вместо на целый год).
17.1, 17.16 Мотив «значенья моря», обрамляющий стихотворение, возвращает нас к названию и образности предыдущего стихотворения, которые получают здесь дальнейшее развитие (см. примеч. к № 16). Заключительные стихи обнаруживают поэтический вывод Введенского – море как бы утрачивает значение в эсхатологическом контексте,– ср.: приходит нам – пришел конец за три стиха до последней реплики Моря.
17.2 ...оно покорно тем же числам... – Т.е. имманентно законам «этого мира», а не миров вторых (ниже). См. примеч. к № 3.
17.3 ОХОТНИК я сам ходил в леса по пояс... / ...но я закрыл лесные двери / чтобы найти миры вторые... – по поводу символики леса как связанной с областью подсознания (sc. детерминизма) ср. примеч. к № 16. Выход Охотника, чей образ может быть интерпретирован в контексте стихотворения как традиционный образ «охотника за знанием», из леса – может обозначать стремление порвать в поисках истины (миров вторых) с обусловленностью сознания.
17.4 ...вот я стою на этих скалах... и т.д. – Монолог Охотника в большой мере предваряет образность последнего произведения Введенского – «Где. Когда» (№ 32).
17.5 ...и на руках моих усталых / написаны слова прощанья... – Ср. сходную образность немного ниже: на документах слово горе / гляди написано везде... и в №№ 26 и 29.9.
17.6 ...мы верим в то что не умрем / что жизнь имеет продолженье... – Экспликация одного из наиболее универсальных механизмов сознания, отвлекающих человека, по Введенскому, от реализации себя в настоящем.
17.7 ...и вижу сотни категорий... – Обозначающих категориальное, т.е. дискурсивное мышление?
17.8 на диване люди птицы... и т.д.– Пояснение этого образа см. в примеч. к № 24.
17.9 ...мысли крадутся в могилу... – См. примеч. к № 10 и мн. др.
17.10 ...с видом греческих умов... – Т.е. античных философов рационалистического направления (ср. образы «афинейских мудрецов», «афинейских плетений» в православной традиции, напр., в Акафисте Благовещению Богородицы).
17.11 ...спят под знаменем кусты... – Возможно, подобно субституции слова время словом темя в № 15, здесь его заменило морфологически подобное ему знамя? Это предположение особенно вероятно в свете соположения мотивов времени и кустарников в следующем стихотворении (№ 18) и в Очевидце и крысе (№ 24).
17.12 ...вылетает ангел темный... – Отметим реминисценцию апокалиптической образности.
17.13 ...море море госпожа... – В связи с традиционно оправданным обращением к Морю в женском роде, см. примеч. к № 19.
17.14 ...понять не можем ничего... – См.
примеч. к № 9.
17.15 ...венец... конец... – Эти рифмы
воспроизводятся также в пьесе Потец,– см. примеч. к № 16.
18. СУД УШЁЛ
Машинопись с авторской правкой.
Тема суда получает у Введенского замечательное развитие в пьесе Ёлка у Ивановых (№ 30, картина 8). Отношение Введенского к суду выражено в его высказывании, зафиксированном в «Разговорах» Л. Липавского (Приложение VII, 39.2 «Тема стихотворения сказана в самом названии: суд, два главных действующих лица – подсудимый, который иногда называется обвиняемым, злодеем, убийцей, и прокурор, иногда он называется судьей или судом. К концу стихотворения подсудимый отождествляется с авторским «я», и выясняется, что суд в этом стихотворении по-видимому тот же, что и в «Процессе» Кафки (Кафку Введенский не знал)» (Я. С. Друскин).
шёл по небу человек... – В связи с мотивом «пролога на небе» см. примеч. к № 19 (с. 127).
...это было год спустя.../...все кусты легли на землю/все кусты сказали внемлю...– См. по поводу соположения мотивов времени и кустарников прпмеч. к № 17.
...человек находит части... – Ср., в связи с «дробностью мира», примеч. к № 19 (с. 146) и 23.
...и фанагорийцы... – Т.е. обитатели Фапагории, древнегреческого торгового города на Таманском п-ове Черного моря.
...ЭТА ДВЕРЬ БЫЛА РОЛНОЙ.../НА ОХОТУ Я ПОШЕЛ...-Здесь присутствуют в свернутом виде мотивы моря
и охоты (как охоты за истиной – БОГ БОГ ГДЕ ЖЕ ТЫ в след. стихе), обсуждавшиеся в примеч. к № 16 и 17.
19. КРУГОМ ВОЗМОЖНО БОГ
Машинопись с авторской правкой. Исправляем опечатки: Стаканы мои наполняются пением (вместо
...наполнятся..., см.); Ну, все в сборе (вместо Не все в сборе,
см.); Я счет потерял (вместо Я свет потерял, см.);
Петры, Иваны и т.д. (вместо Петровы..., см.); Ужели это коробка
зла (вместо ...эта..., см.); вводим также предложенное Вл. Эрлем
перераспределение по смыслу двух реплик Бурнова и Фомина (см.). Впервые
поэма опубликована нами: [25].
Произведение датируется, по воспоминаниям близких, весной 1930 или 1931 года. Начиная с этого
времени, Введенский пользуется более или менее нормативной пунктуацией.
Я.С. Друскин, находя в композиции поэмы иероглиф окружения или окаймления (см.
подробнее его заключительные заметки к Последнему разговору,
№ 29.10; о термине иероглиф, введенном Л. Липавским,
см. примеч. к № 2), замечает: «В эпилоге из Кругом
возможно Бог за несколько строк до конца сказано: Быть может только Бог.
И в самом названии этой большой (около 1000 строк) вещи, которую можно назвать эсхатологической мистерией
или по-русски – действом, и в самом повторении той же мысли в конце – иероглиф окружения. Что касается этой
фразы, то она допускает два толкования: ее можно понимать как незаконченное проблематичное суждение: может
быть, есть только Бог. Т. Липавская ставит акцент на слове «быть». Тогда это законченное категорическое
суждение, и смысл его тот же, что в изречениях книги Исхода, 3, 14
и I Коринф., 15, 28».
19.1 Священный полет цветов. – Цветы сказали небо
отворись / и нас возьми к себе. / Земля осталась... – Этот пролог с его сакральной мотивировкой
примыкает к традиции «Пролога на небесах», известной в древней и новой литературе – от Книги Иова
до гётевского «Фауста». Можно сказать, что вознесению на отворившиеся небеса эдемических цветов (ср.
в некоторых мифологиях обозначение цветами душ умерших) в прологе – противопоставлено дальнейшее действие
поэмы, протекающее в пределах весьма инфернальной земли, оставшейся подчиненной своей горькой судьбе.
См., в связи с вознесением земляка в «Лапе» Хармса, ниже, примеч. 19.19.
Мотив возносящихся на небо цветов с их мистической par excellence символикой, связанной
с архетипическим растительным мифом, определяемым ключевыми моментами умирания и воскресения, вообще
чрезвычайно знаменателен в прологе поэмы, посвященной исключительно теме смерти и посмертной жизни:
Какая может быть другая тема, / чем смерти вечная системасм.. Укажем
также на моделирование цветами мира и космоса в японском искусстве составления букетов икэбана. Мотивы
вознесения присутствуют и в более ранней поэзии Введенского,– ср.
концовку № 3 (после монолога умершего): ...над всем
возносится поток / над всем возносится восток или № 5:
...а достану чистоту / поднимусь на высоту / вёрст на тридцать в небо вверх... – От цветов в начале
поэмы с их символическим значением «земных звёзд» (ср. № 10
и примеч.: очевидно, музыкант Прокофьев посещал
звезды, которые он называет желтеющими цветочками, также возносясь,– хотя бы мысленно),–
протягивается нить к звезде бессмыслицы в ее заключительных строках. Окаймляющим является и мотив полёта,-ср.: Полет орла струился над рекой./Держал орел икон у.../На ней был Бог в эпилоге; там же: Крылом озябшим плещет вера.../...Воробей летит из револьвера... Вознесению цветов на небо в прологе здесь противополагается, однако, предстоящее падение орла в океан или в речку, т. е. в воду (связанпую у Введенского с темой времени,-см. ниже, примеч. к с. 149). Мотив полета вообще является в поэме одним из постоянных,-ср., папр., баснословный полет летающей девушки (ср. № 8 и примеч.), полет проносящихся на тучах тапиствеппых вещей, летающий жрец, полет зеркала, стула и др., а такжо мотив вознесения в стихе ты как Енох на небо взятый.
19.2 Земля осталась подчиненная своей горькой
судьбе. – См. примеч. к № 23.
19.3 А я... всё бьюсь... / чтоб не сгореть. –
С первых же строк поэмы задается мотив, реализованный в конце ее как огненное Превращение. Существенно, что уже здесь мотив этот находится в соположении с мотивом казни, несущей герою «первую смерть» (см. ниже). Далее мы поочередно встречаемся па протяжении поэмы с мотивами дыма, заяшгаемых канделябров, играющего между волос огонька, пылающего камина, пламени, вплоть до мира, накаляемого Богом в конце поэмы.
19.7 ...гляжу на минуту гневно... иногда еще Бога
молю. – Можно сказать, что три основные темы творчества Введенского вводятся в поэме в порядке: смерть, время, Бог и далее постоянно чередуются. Постановка проблемы времени, эксплицированная в строке Да знаешь ли ты что значит время?, разрешается лишь в заключительных стихах поэмы: Вбегает мертвый господин/и молча удаляет время.
19.6 На стуле моя голова / лежит... / ...голову
отклею... – Отметим введение здесь мотива безголовостп, реализуемого далее, в сцепе казни. Мотив этот, фигурирующий во многих произведениях Введенского, вообще характерен, наряду с мотивами головы, набитой трухой, опилками и т. д., для искусства XX века, культивирующего (начиная от «Петрушки» Стравинского) тему людей-кукол, механических, «полых» людей и т. п. (ср. в этой связи балаганное решение сцены казни).
19.4 Стаканы мои наполняются пением... –
В ст-нии Две птички, горе, лев и ночь (№ 9) стакан наполняется непредвиденным молчаньем.
19.5 ...в окошко я вижу морскую пену. –
Значение мотивом моря и морской пены, заданных в начале поэмы и через нее проходящих (ср., напр., Когда ревел морской прибой, вставал высокий вал...; Здравствуй море... волны... челны... с угрюмой жадностью волны; я пучина и др.), раскрывается в эсхатологической ее части, где летающий жрец.../в ужасе глядит на перемещена смерть изображающую пену (с. 149); ср. в последних строках мотив океана (см. примеч. к прологу поэмы). См. также примеч. к №№ 9 и 16.– Соположение мотива моря с эсхатологическим же мотивом окна (см. примеч. к № 5) встречаем мы и в раннем Седьмом стихотворении (см. № 3 и прпмеч.).
19.8 А знаешь, Бог скачет / вечно. – Сниженный образ Бога, с каким мы уже встречались в более ранних произведениях (см. примеч. к №№ 12 и 16), мы обнаруживаем и здесь с вероятной функцией критики самой возможности человеческого представления о Боге.
19.9 ...ни Красной армии боец... – Смерть такого «Валтасара» является, очевидно, сюжетом одного из Четырех описаний (см. прпмеч. к № 23). Валтасар – сын последнего вавилонского царя Набонида. Книга пророка Даниила (5) содержит описание «пира Валтасара», на котором он получил пророчество о гибели Вавилона.
19.10 Воробей (клюющий зерна
радости). – «...Вторая сцена – единственная, где вступительный монолог – радостная благодарственная песнь, которую произносит Воробей, не сообщает темы следующей за ним сцены, а противополагается ей – мрачной сцене казни. Это не случайно, вернее, это не случайная случайность: после казни начинается новая за-смертная жизнь Эф. Оппозиция «радостная благодарственная песнь-«=*-мрачная сцена казни» предупреждает о двузначности смерти, об оппозиции «смерть-^за-смертная жизнь» (Я. С. Друскин).
19.11 ...в образе мешка свечей. – Как
и во многих других произведениях Введенского, мотив свечи, наделенный эсхатологическим значением (см. примеч. к № 2, с. 47 и мн. др.), является в поэме ключевым,– см. ниже, с. 134 и примеч. Укажем примеры в поэме: и зажигает канделябры; Возьму я восковую свечку; забрав... в путь зеркало, суму и свечки; Подумай, улыбнись свечой (см. примеч.); наконец, заключительные стихи с описанием падеппя орла: или коптящей свечкой/рухнешь в речку. Мотив этот смыкается с другим ключевым эсхатологическим мотивом поэмы – мотивом огпя, горения, пламепи (см. примеч. к с. 152).
19.12 Гуляют коровы они же быки. –
Ср.: БАНЬЩИК... словно б а н ь щ и ц а, № 29.8 и примеч.
19.13 Появляется царь. Царь появляется. Темнеет
в глазах... и т.д. – Подобно сцене суда в Елке у Ивановых (№ 30, карт. 8), сцена суда и казни окрашепа колоритом пародной драмы, балаганного действа. По воспоминаниям Я. С. Друскина, Введенский знал и любил «Царя Максимилиана» (в обработке Ремизова). См. также ниже, примеч. к с. 148.
19.14 ...будет зрелище суда. / Палач будет
казнить людей... – Тема суда и казни, являющаяся первым поворотным моментом поэмы, присутствует в качестве одного из мотивов уже в Минине и Пожарском (№ 2). См. также прпмеч. к № 18.
19.15 ...несть эллин и несть иудей. – Цитата
из Поел. св. ап. Павла к Колоссянам, 3, 11.
19.16 ...веревочным топором... – Контаминация
мотивов повешения и обезглавливания?
19.17 Скажите как его имя. / ...Его фамилия
Фомин. – Интересно, что вместо личного имени с присущим ему архетипическим глубинным значением, актуализирующимся в связи с моментами рождения и, как здесь, смерти, в ответе звучит фамилия, раскрывающая, однако, значение предшествующего инициала, обозначавшего Фомина при жизни.– «Мне кажется, автор хочет этим сказать, что жизнь человека до смерти – анонимна, и только смерть открывает анонимность жизни человека п анонимность самого человеческого самосознания» (Я. С. Друскин).
19.18 Ах какой ужас. Это в последний раз. –
Ср. высказывание Введенского о смерти как о единствепном, по-пастоящему совершившемся событии (в «Серой тетради», № 34).
19.19 Фомин лежал без движенья... –
Последующие части поэмы протягивают нить к средневековому жанру запредельного хождения, известного по нескольким апокрифическим памятникам, а также по памятникам восточной литературы (наиболее известна «Книга лестпицы» о запредельных хождениях Магомета),-жанру, имеющему в псторпп европейской литературы и обширную авторскую традицию от даптовой «Комедии» до К. С. Льюиса. Продолжение поэмы с наибольшей полнотой выявляет «двуступепчатую эсхатологическую модель», намечавшуюся в более рапнпх произведениях Введенского (см. прпмеч. к №№ 8, 9, 13, 16, 17, 29.7 и особенно 14). Согласно этой модели, естественная смерть еще не вырывает человека из царства обусловленности и времени; вторая, окончательная смерть приходит с копцом мира, накаляемого Богом (с. 150) и огненным превращением предметов. Запредельное странствие героя составляет сюжет писавшегося в то же время пропзведеппя Д. Хармса «Лапа» (см.: [225, кн. 2. N? 122]), герой которого, также анонимный – он обозначен как «земляк», т. е. житель Земли (см. примеч. к прологу),– возносится и посещает разпые области неба.
19.20 Я жив. / Я родственник. – Может быть
интерпретировано как попытка сознания опереться в экстремальной ситуации смерти па одну из устойчивых категорий – категорию родства. См. след. примеч.
19.21 Ты число или понятие... – Интересно отпесение к умершему наиболее абстрактных, наряду с предшествовавшими конкретными снег, бутылка, и наиболее критикуемых Введенским концептов. См. примеч. к №№ 3 и 29.9.
19.22 ...приди Фомин в мои объятия... и т.д. –
Впервые здесь вводится эротическая тема, получающая развитие в дальнейших частях поэмы.
19.23 ...я приходил в огонь и в ярость... –
Характерный прием поэтики Введенского, состоящий в интерполировании обессмысливающего элемента в осмысленное идиоматическое выражение.
19.24 ...бес... Бог... Наблюдая борьбу небесных
сил... – Может быть представлено как рефлекс пролога, составляющий развитие его традиционной тематики, тем более, что эта часть пропзведеппя может быть осмыслена как пролог к дальнейшим ее частям.
19.25 Я в унынии щёлкал блох... я насекомых
косил. – См. примеч. к № 7.
19.26 ...я безголов. – См. с. 128 п прпмеч.
к № 8.
19.27 ...Фомин, Фомин. / Вбегает мертвый
господин. – «Слова вбегает мертвый господин повторяются в действе семь раз. И снова „песлучайнан случайность": впервые эти слова появляются в конце третьей сцены, в которой начинается за-смертная жизнь Фомина. Во второй раз они появляются в седьмой сцене, четыре раза перебивая (в виде авторской ремарки) вступительный монолог Венеры к этой сцепе. В третий раз они появляются как заключительная авторская ремарка к этой же сцене, причем в следующей восьмой сцене, наиболее длинной, меняется весь ход, характер п темп действия. ЭТИМИ же словами закапчивается и все „действо". ...В последних двух строках эпилога открывается смысл или функциональное значение вбегающего мертвого господипа: он молча удаляет время. В связи с этим напомпго приведенную выше цитату из „Серой тетради": Чудо возможно в момент Смерти. Оно возможно потому, что смерть есть остановка времени (№ 34 – М. М.)» (Я. С. Друскин).
19.28 ПЁТР ИВАНОВИЧ СТИРКОБРЁЁВ... – Эта
«парикмахерская» фамилия может быть поставлена, вероятно, в связь с мотивами седины, усов, волосков, волос па предшествующих страницах, шире – с обывательским колоритом вечеринки.
19.29 Буду пальму накрывать... – Пример модели бессмыслицы у Введенского, создаваемый путем подстановки, легко восстанавливаемой с помощью коптокста (пальму – вместо очевидного «стол»).
19.30 Пойду приготовлю свечи... – Отметим обыгрывание здесь метафорического (медицинского) значения слова, соответствующего излюбленному образу Введепского.
19.31 Комната тухнет. Примечание: временно. – Отметим введение здесь и далее в текст характерных для позднейших произведении Введенского метатекстовых элементов (см также №№ 8. 24. 29.7, 30 (карт 8} и примеч.).
19.32 МАРИЯ НАТАЛЬЕВНА...
19.32a НИНА KAPTИНOBHA... далее
19.32b КУНО ПЕТР. ФИШЕР – Другие любопытные
эксперименты с именами собственными содержатся во фрагменте № 39 (см.), а также № 23 (Павел Павлович Кавказ), ср. также Л?№ 20, 24. Куно Фишер – известпый немецкий историк философии.
19.33 Я буду очень рад/отправить тебя в ад...
и т. д.– Перебранка участников предстоящей дуэли носит черты архаического прения, сопровождающего эпические сцены поединков, например, у Гомера, и восходящего к фундаментальным диалогизнрующим структурам сознапия.
19.34 Шел сумасшедший царь Фомин... – Соотносится ли посмертное превращение Фомина в царя – с фупкцней Царя в сцепо казни, и может ли лежать в основе этой трансформации сюжет заместительства при ритуальном убийстве Снящепного царя?
19.35 ...тарелка добра и зла... – Этот отрывок Я. С. Друскин сопоставляет со строками дней тарелку озираю/боль зловещую терплю в Битве (№ 15, см. примеч.).
19.36 ...я думаю мы уподобимся микробам. /
станем почти нетелесными / насекомыми прелестными. – В связи с неуловимостью, петелесностью обитателей энтомо– и микромира ср. сходный отрывок в Четырех описаниях (№ 23); в связи с темой насекомых см. прпмеч. к № 7.
19.37 В связи с интереснейшей «Беседой часов*,
составляющей дальнейшее развитие намеченной в начале темы времени, Я.С. Друскин замечает: «Беседа часов – это течение времени. Отравление часов – остановка времени. Она еще не наступила.» Обо большие группы ключевых слов, выделяемых в Беседе часов, являются общими со стихотворением Сутки (№ 27), которое также можот быть определено как поэтпческоо исследование проблемы времени. К первой из пих относятся такие слова, как пустынник, утро, звезды, роща, земля, тьма, небо, точка, пустой (мир); к другой – всевозможные verba moviendi: опоздали, перебежка, догоню... вечно мчась, идти домой, двигаться, добраться,– и сопряженные понятия (гонцы, дороги, встретить, Енох на небо взятый). Невозможность рационалистического разрешения проблемы времени эксплицирована в заключительном стихе Бесеоы: и всё же до нас не добриться уму. Можпо сказать, что один из смыслов волшебных разговоров часов заключается в их «непонятности для ума.»
19.38 ...и звери те же часы. – Некоторая таинственная связь, существовавшая для Введепского между временем и животными, служит сюжетом пятой главы «Серой тетради*– Животные, (№ 34)
19.39 ...ты как Енох на небо взятый. – Енох, седьмой патриарх, иачпная or Лдама, за благочестие, согласно апокрифической «Книге Еноха», восхищенный на небо Богом.
19.40 Иное сейчас наступает царство. – Эксплицированные мотивы трансформации, превращения прослеживаются в разных, начиная с этого места, контекстах (ср. также выше: дуэль превращается в знаменитый лес), вплоть до завершающего «огненного превращения» в конце поэмы. Ср.: иную образует фазу/нездешних свойств; В иную нездешнюю фазу/вступает живущий чир; Царь мира преобразил мир; и в ужасе глядит на перемену; Да это особый рубикон.
19.41 СОФ. MИX. Прошу, прошу, / войдите... и далее,–«За эрош-ческой темой следует антиэротическая, и обе можно объединить как плюс – мипус эротические сцены» (Я. С. Друскин). О глубинной мотивировке «антиэротики» у поэтов круга Введепского см. статью Л. Флейшмана [220, с. У] и пашу заметку «Несколько слон о Куприянове и Наташе...» [158].
19.42 Я вас люблю до дна, / достаньте пистолет. – Отметим изысканно эротическую метафорику этою фрагмента.
19.43 Вот как я счастлив. – В связи с введением в текст детерминативов обессмысливающих все высказывание в целом, см. вс i у-ши. оримеч. к № 29.
19.44 Венера сидит в своей разбитой спальне... – Введение в качестве персонажа богини Венеры одновременно эксплицирует эротическую тему и остраняет ее.
19.45 ...Щетиной поросло, угрями. – Б. Ванталов [100J указал кдеб-нпковскин подтекст: «А я, владычнща царей,/Ищу покрова в досуга/Среди сибирских днкарен./Ещо того недоставало – /Покрыт ься пятнами угрей» («Шамай и Венера»),
19.46 Люблю, люблю я мальчиков... – Ср. примеч. к Л’° 2 (с 47).
19.47 ...не слышит ея мычанья... – Здесь и ча с. 145 сохраняем написапие ея, которое, впрочем, может быть опиской машинистки (Т. А. Лнпавской?), еще помнящей дореформенную орфографию.
19.48 Это коровник какой-то, я лучше уйду. – Сопоставимо со сценой из упоминавшейся уже «Лапы» Хармса, где герой в своем вапредельном хождении попадает на небо в грязный птичник, ГДР живут птицы, а также апгел, запертый вместе с ппми на том основании, что у пего есть крылья.
19.49 ...зеркало, суму и свечки... – См. ниже, примеч. к с. 147 и 150.
19.50 ...по комнатам несется вскачь ездок. – См. примеч. к № 5, 22, 28 и 31. Ср. далее: вы ездоки науки в темноте.
19.51 ...украсив свой живот пером. – Сходный образ в Четырех описаниях: растения берет он в руки/и украшает ей живот... (№ 23).
19.52 Спросим: откуда она знает, что она то? – Ср. примеч. к № 8, 29.5 и 29.10, а также, в связи с метатекстовой вставкой, выше, к с. 134.
19.53 Подумай, улыбнись свечой... – См. выше, прпмеч. к с. 134.
19.54 ...едва ли только что поймешь / Смерть это смерти ёж. – Укажем на характернейший пример дискредитации Введенским самой категории понимания, являющейся для пего, вместе с категориями значения и знанпя, ключевой,– путем логически несостоятельного, тавтологически-бессмысленного отпета на вопрос (здесь – подразумеваемый), относящийся к запредельной категории смерти.
19.55 ...конец... свинец. – Можно здесь видеть, вероятно, генезис одной из основных порождающих матриц в тексте позднейшего произведения Введенского Потец (№ 28),– см. примеч. к №№ 8 и 28. Рифма на -ец не оставляет Введенского и далее (рифма творец – купец).
19.56 Важнее всех искусств / я полагаю музыкальное. – См. прпмеч. к №№ 10 и 29.2. Парафраз известного высказынанпп Ленина о киноискусстве.
19.57 ...кости чувств. – Соположение музыки с таппственпой категорией чувства у Введенского отмечается также в № 28,– см. примеч.
19.58 Но по-моему никто не играл. Ты где был?. – ...Мало ли что тебе показалось что
не играли... и т.д.– Может быть сопоставлено с Разговором о воспоминании событий (№ 29.3 и примеч.).
19.59 Когда я лягу изображать валдай, / волшьебные не столь большие горы... – См. ниже, прпмеч. к с. 149.
19.60 Деревья... Богом забытые... Весь провалился мир... Весь рассыпался мир – Состояние оставленного Богом мира (ср. ранее: ...а Бог на небе молчит), предшествующее огненному его Божественному преображению в конце поэмы, есть пастоящее царство смерти, па троне которого восседают гордые народы, провозгласившие человека начальником Бога.– Категория разъединенности, дробности, дискретности мира, оставленпого Богом, высоко характерна для поэтнчегкого универсума Введенского,–ср. хотя бы Четыре описания (.Ns 23): Не разглядеть нам мир подробно./ни-чтожно всё и дробно... и примеч., см. также примеч. к N° 29.7.
19.61 По бокам стоят предметы/безразличные молчат... – Ср. далее: еде предметы ваша речь; Сухое солнце, свет, кометы/уселись молча на предметы – В связи со статуарностью предметов – молчащих свидетелей – см. примеч. к № 29.7.
19.64 ...кометы/во сне худую жизнь влачат.../...под бессловесною луной.../...Как во сне сидят народы.../...Человек во сне бодрится.../ ...Только ты луна сестрица,/толъко гы не спишь мой друг. – Весьма любопытно соположение характерных для Г. Гюрджиева соответствующих мотивов,–луны, бодрствующей за счет «сна человечества» – при выявленной О. Роненом манделыптамовской реминисценции тех же мотивов.
19.62 ...уста закапаны слюной – Тот же образ см. в № 24.
19.63 ...с числом вошел Фомин. – Появление Фомина с числом (см. примеч. к № 3) особенно актуально в связи с установкой гордых народов на то, чтобы землю мерить, землю изучать (здесь же), заниматься умножением (далее) и т. п.
19.66 ...в зеркало глядим./В этом зеркале земля/отразилась как змея./Её мы будем изучать. – Интересно появление мотива зеркала в контексте следующей далее апологии дискурсивного мышления (ср. лат. speculatio при speculum – зеркало, reflcctio – отражение и «рефлексия»): народы, тем самым, изучают не самоб землю, а ее отражение в зеркале (ср. известную теорию отражения в материалистической философии). Выше зеркало упоминалось уже в связи с мотивом ездока (...забрав с собою в путь зеркало, суму и свечки), где, в окружении других эсхатологических образов (ср. предпоследнее примеч. к с. 150), выявляется иная, магическая символика зеркала (потусторонний мир Зазеркалья и т. п.).
19.65 ...земля... змея... – См. примеч. к № 9.
19.67 Мы знаем, что земля кругла... и т.д. – Пример папболее развернутой поэтической критики рационализма в творчестве Введенского.
19.68 ...что на земле есть три угла... – Очевидно, три измерения пространства.
19.69 Родоначальники я к вам пришел... и ниже: Родоначальники довольны ли вы? – Подобно «ритуальному» появлению в сцене казни – царя, в сцене конца мира – обращение героя к «родоначальникам».
19.70 ...и начал превращенье. – Ср. ниже реплику Народов: Мы не можем превращенья вынести.– «Слово превращенъе здесь имеет уже явно эсхатологический смысл. И тем же словом обозначает Введенский отождествление двух членов оппозиции слово*-* предмет (в стпхотворенпп Гость на коне, № 22.-М. М.). Это не случайно, во всяком случао это не случайная случайность. Логос у Введенского объединяется с алогичным словом, с превращением предметов, с остановкой времени» (Я. С. Друскин).
19.71 Также созданы мужские горы... – Ср.: мужские холмы озирал –в Минине и Пожарском (№ 2, с. 50). Интересно, что Фомин представляет горы «мужскими», хотя в кругу архетнпп-чеекпх представлений горы как часть земли отождествляются обычно с женским началом. Ср., однако, рапее, в монологе Женщины: Когда я лягу изображать валдай,/волшебные не столь большие горы...-К Морю, в полном соответствии с архаическими представлениями, Охотник (в ст-нни Кончина моря, № 17) обращается в женском роде: море море госпожа...
19.72 ...а вот перед вами течет вода,/она рисует сама по себе... – Апологии дискурсивного мышления и антропоцентрического утилитаризма Фомнп пытается противопоставить картину необусловленной реальности.
19.73 И в нашем посмертном вращении/спасенье одно в превращении. – См. выше, примеч. к с. 140 и 148.
19.74 ...глядите вся земля вода. / Глядите вся вода сутки. – В связи с архатипическим соположением мотива воды с мотивом времени (ср. хотя бы выражения тина «много воды утекло»), см. примеч. к № 27, а также к №№ 7 и 16.
19.75 ...на смерть изображающую пену. – Реализация мотива, намеченного в начале произведения.
19.76 ...стою подобный мне. – См. примеч. к № 2, с. 45; ср. №№ 10, 26 и примеч.
19.77 Оба ничего не знаем, не понимаем. – Самоуверенности гордых народов – Всё мы знаем, всё понимаем – противопоставлена важнейшая для Введепского категория непонимания (см. примеч. к № 9).
19.78 ...грохочет зеркало на обороте ...в этом повороте... – В свете сказанного в примеч. к с. 147 чрезвычайно интересен мотив переворачивания зеркала, с одной стороны, кладущего конец рационалистическому познанию, с другой, как бы открывающего путь в «зазоркалье», т. е. в потустороппий мир, па взыскуемый героем тог свет (ср. с. 142).
19.79 ...жжётся... горит... горячий... горит...
закипело... пылает... Мир накаляется Богом... пепел... 19.79a раскалённые... котлы... горячкой... тепло. – Настоящее огненное
преображение этого мира, предсказапное еще в начале поэмы, наступает только с вмешательством Бога (Тема
этого событья I Бог посетивший предметы) и по своим эсхатологическим последствиям оно хуже чем сама смерть.– Ср. в связи с мотивами «двухступенчатой эсхатологической ситуации» п «второй смерти» примеч. к с. 132).
19.80 ...где предметы ваша речь. – См. выше, примеч. к с. 147.
19.81 Лежит в столовой на столе / труп мира в виде крем-брюле. – Интересно сопоставленпе с Мининым и Пожарским (№ 2, с. 61): лежу двояким на столе / и жилы как бы фонарное желе J и не дует...
19.82 Дубы поникли головой... – См. примеч. к М 32.
19.83 Крылом озябшим плещет вера... /
...Воробей летит из револьвера... 19.83a Полёт орла
струился над рекой... / ...И ты орел аэроплан... и т.д. – См. примеч. к с. 127.
19.84 ...и держит в клюве кончики идей. – См. примеч. к Nz 10.
19.86 Фомин... / ...молиться начал. Быть может только Бог. – См. начальные замечания Я.С. Друскпна, к которым мы хотели бы добавить, что, подобно Иову, Фомип прозревает лишь после преобразившего мир Божественного посещения, оставившего от рационалистических спекуляций только кончики идей в воробьином клюве, и его последняя молитва есть признание абсолютного монизма (см. многократное боги на протяжении всего произведения).
19.85 ...двухоконною рукой / молиться начал. – Т.А. Левиптон выразил мнение, что в выделепном сочетании имплицирован символ двухперстного крестного знамения. Укажем попутно на название недошедшего до нас раннего произведения Введенского: Состояние двухперстного ощущения времени (см. Приложение III, №90).
19.87 Полет орла струился над рекой. / Держал орел икону в кулаке И ты орел аэроплан... – См. подробно об эсхатологической символике орла прим. к № 2, с. 57. Добавим, что такая символика непосредственно связана с мотивами возрождения и обновления: в идущей от античности традиции бестпарпев орлу приписывается полет к солнцу, отчего его перья сгорают, с последующим падением в воду, из которой оп снова выходит молодым (ср. Пс, 102,5: «...обновляется, подобно орлу, юность твоя»),-ср. след. стих и примеч. к нему. Отметим также, что орел как существо солярное и воздушное является традиционным врагом и уничтожителем хтонического змея, что особенно интересно при имеющихся у Введенского сравнениях со змеёй земли (с. 147) и воды (моря – № 9).
19.88 ...сверкнешь стрелою в океан / или коптящей свечкой / рухнешь в речку. – Отметим соедипение здесь эсхатологического мотива свечи с мотивом воды (с ее временной семантикой). Катастрофическая его реализация находит полную аналогию в стихотворении Сутки (№ 27): Шипит брошенная в ручей свеча, I из нее выходит душа.
19.89 Горит бессмыслица звезда, / она одна без дна... – Эта формула, ключевая для поэтики Введепского, стала некоторым ее символом; в частности, ее взял названием к своему обширпому исследованию Некоторого количества разговоров (№ 29) Я. С. Друскин.
19.90 Вбегает мертвый господин / и молча удаляет
время. – См. замечания Я.С. Друскина в примеч. к с. 133.
20. КУПРИЯНОВ И НАТАША
Машинопись с авторской правкой, принадлежавшая художнице А.И. Порет и иодаренпая ею К. Сапгир. Впервые опубликовано: [27] (неточный текст). Оригинальный текст был пайден нами уже после нашей публикации иьесы по коннп в 1978 г., однако были обпаружены лишь два разночтения.
По воспоминаниям Т.А. Липавской и Я.С. Друскина, произведение было написано вскоре после августа 1931 года. Эта дата подтверждается и тем, что фрагмент – Кругом ничто не пело / когда она показывала свое хитрое тело – отмечен Д. И. Хармсом, который часто фиксировал интересовавшие его чужие строки, на обороте его собственного стихотворения «Узы верности ломаешь...», датированного 8 сентября 1931 года.
«Разговор с Т.А. Липавской» о Куприянове и Наташе, записанный Я.С. Друскиным, приведен в ПСС, т. 2, с. 280-283.
«...Введенский как-то по-особенному увидел алчность и смрад греха: судаки, механизация греховного акта, отвращение, бездушность и мертвенность, пустынность, и все это – исчезающая видимость. Куприянов даже не умирает, а постепенно исчезает, рассеивается, как дым. И остается природа, предающаяся одппокому наслаждению. А над всем этим, отрицая все это, отрицая обман, хитрость природы и смерть,– Спаситель на иконе: «единственная надежда: Христос воскрес» (Введенский в «Серой тетради» (т.е. в № 34.– М.М.)» (Я.С. Друскин). См. также: М. Мейлах [158]; К. Кузьминский [138].
20.1 ...проводив тех свиных гостей... – В связи с интродукцией Введепским в текст не имеющих деиотатов местоименных детерминативов, см. нашу вступит, статью ко второму тому.
20.2 Пугая мглу горит свеча... – По поводу этого образа, одного из ключевых в произведении, см. примеч. к № 2, с. 47,– а в связи с его собственно эротическими, как здесь, имиликацнями, ср. 23, 29.8 и 30 (карт. 1) и примеч. См. также пижо.
20.3 Я даже позабыл, Маруся, / Соня... – В связи с произвольностью номинации, соответствующей, в данном ироизведеппи, безличпости эроса (ср. нпн?е: любовь камней не состоялась), шире – с принципиальной апоннмностыо пекоторых героев Вке-денского, см. примеч. к № 24 и замечания Я. С. Друскина (по поводу анонимности Эф) к № 19.
20.4 И будем мы подобны судакам. – Куприяновское уподобление себя и Наташи судакам, которое оп делает дважды в этом тексте (// мы не были подобны судакам – далее), повторяется, по-видимому, у Олейникова: «И если я судак, то ты подобна вилке» («Послание»,–см.: (182, с. 124].
20.5 ...и шевелился полумертвый червь. – О библейском подтексте (Ис. 66, 24 – Мр. 9, 44) см. в нашей статье [158]. Добавим лишь, что мотив червя, многократно встречающийся в произведениях Введепского, здесь выступает в специфическом значении, связанном с архетшшкой либпдинальных и фаллических представлений.
20.6 ...и грудь твоя как два котла, / возможно что мы
черти.../ ...я вся как будто в бане. – Интересное скрещение мотивов инфернальности с мотивами бани, реализующееся в восьмом Разговоре (Кг 29.8), действие которого происходит в бане, но о которой, в частпостн, устами одной из участниц говорится: Может быть это ад (см. примеч.).
20.7 ...последнее колечко мира, / которое еще
не распаялось. – Ср.: весь рассыпался мир... – с. 146 и примеч.
20.8 Наташа, гляди светает... Восходит солнце мощное
как свет. – См. по поводу возможного преломлепия здесь мотивов традиционного жанра альбы нашу статью [158]. Отметим, напротив, выраженный на протяжении произведения мотив недостатка света от горящей свечи (см. выше).
20.9 ...не виноват же я что верил в силу последнего
чувства. – См. примеч. к № 5, а также к №№ 28 и 31.
20.10 ...Я не верил в количество звезд. / Я верил в одну
звезду. – Т.А. Липавская указала, что эти стихи цитируют стихотворение Введенского 1920 года. См. № 42.
20.11 Оказалось что я одинокий ездок... – См. по поводу этого мотива примеч. к №№ 5, 22, 31, а также Кг 19 (с. 143).
20.12 Я превращаюсь в лиственницу..., ...она дерево. – Здесь мы встречаемся с необычным вариантом известной фольклорпой трансформации «женщина – дерево» (Th. Met. D. 215).
20.13 Он становится мал-мала меньше
и исчезает. – Заметим, что выражение «мал-мала меньше» нормативно и содержательно относится обычно
только к детям.– Ср. подобное же исчезновение Федора в пятой картине Ёлки у Ивановых (Кг 30) п его реплики
об «исчезновении», а также последние строки Гостя на коне (Кг 22), которые могут быть интерпретированы как
описание грехопадения человека.
21-24
Автографы. Время написания каждого из этих произведений неизвестно, однако все они,
по воспоминаниям близких, датируются периодом между 1930–1934 гг. Крайний срок устанавливается из того
факта, что все рукописи, составившие основное собрание, были, за вычетом №№ 28,
29, 30, переданы Введенским Хармсу в 1934 году. Впоследствии
(в 1938–1939 гг.) к ним были присоединены только машипописи последних дошедших до нас крупных произведений
Введенского (№№ 28-30).
21. МИР
Обозначения персонажей слева от стихотворного текста необязательно вводят здесь их прямую речь,
в большинстве случаев служа как бы заголовком, подписью к тексту.
21.1 ...обе силы в голове. – Очевидны далеко идущие
следствия философской интерпретации этой строки.
21.2 Человек сидит на ветке / и воркует как сова... – Ср.
аналогичный образ в Зеркале и музыканте (№ 10).
21.3 ...верблюду: Иуду (напомнил); ...верблюд: блюд (я не ем);
...ведь не в этом сходство тел...; ...потный рак: плотный фрак (не похож)... – Отметим метапоэтическое
значение этого фрагмента, в котором обсуждается как бы правомерность ассоциаций по фонетическому сходству,
составляющих один из излюбленных приемов поэтики Введенского (ср. примеч. к №№ 2,
14, 24 и 28).
21.4 Как жуир спешит тапир... – По поводу этого
экзотически звучащего названия животного, восходящего к языку тупи (Бразилия), Вл. Эрль замечает: «В 1935
или 1936 году Даниил Хармс предполагает выпускать рукописный журнал “Тапир”. В это же время он подписывает
словом Тапир несколько своих заметок (возможно, предполагаемых для журнала). Позже, в 1937 году,
рисуя герб “Ордена равновесия с небольшой погрешностью”, Д.X. изображает тапира в правом нижнем поле
щита (См.: Д. Хармс. [225, кн. 7].– М.М.). У Введенского (кроме знаменитой
Поясняющей мысли в “Разговорах”,– № 29, 7) тапир появляется впервые
в данном стихотворении, написанном, скорее всего, в 1930 году, в двустишии, заставляющем вспомнить «Куплеты
Мефистофеля»: Как жуир спешит тапир / на земли последний пир.»
21.5 ...а на блюдечке четверг. – Отмечая значимые
употребления Введенским слова четверг (вы секли его каждый четверг, № 8; и
побледнел кузен четверг, № 9; все живут предметы / лишь недолгий век, / лишь
весну да лето, / вторник да четверг, № 19; наконец, единственный день недели,
названный в перечислении различных временных отрезков в «Серой тетради»,– снова четверг:
Человек говорит: завтра, сегодня, вечер, четверг, месяц, год, в течение недели,–
№ 34), Вл. Эрль пишет: «Строка, очевидно, реминисцирует стихотворение А. Крученых
“Мироздание начинается с четверга...”, в свою очередь восходящее к библейскому: “И сказал Бог: да будут
светила на тверди небесной, для отделения дня от ночи, и для знамений, и времён, и дней, н годов... И был
вечер, в было утро: день четвертый” (Быт., 1, 14-19). Таким образом,
можно считать, что Введенский, вслед за Крученых, началом мироздания считал именно четверг – день
сотворения времени».
22. ГОСТЬ НА КОНЕ
Впервые напечатано В. Казаком [71] (неточный текст).
Стихотворение дает богатейшую возможность для философской и религиозной интерпретации.
«Целая цепь семантических инверсий дана в стихотворении Гость на коне.
Инверсии эти начинаются со стиха Боль мою пронзила / кость – вместо
“нормального” кость мою пронзила боль. – Далее, эхо – отражение звука;
в последующих стихах различаются два мира, один мир над рекою, другой отражается
в реке, как в стекле, один наш мир, другой – антимир. Тогда закономерно и то, что в поэтической
модели антимира медаль носят не на груди, а на спине; закономерна и
обратная рука: в зеркале правая рука становится левой, т.е. другой или обратной;
это не номинальное, а реальное преобразование пространства; Л.Д. Ландау сказал: «Если бы мы могли увидеть
античастицу, она выглядела бы как отражение в зеркале соответствующей ей частицы.»
Наконец, человек из человека – мир и антимир – на одном и том же месте,
если возможно вообще говорить о месте в применении к миру: все места, т.е. пространство,
как и время, в мире, но сам мир, т.е. Вселенная, не имеет места. По теории относительности (и по бл.
Августину, как об этом писали и физики) не мир во времени и пространстве, но время и пространство в мире.
Этот отрывок из Гостя на коне – поэтическое интуитивное предчувствие физической теории
антимира.
Семантическая инверсия в Госте на коне (антимир) может быть названа реальной инверсией.
У Введенского есть не только пространственная реальная инверсия, но и временна́я: чтобы было все
понятно / надо жить начать обратно (Значенье моря). Здесь сказано не
«с начала», а именно обратно. ...я вижу ночь идет обратно сказано в стихотворении
Факт, Теория и Бог, и здесь, далее: Ко мне вернулся день
вчерашний. Наконец, в Приглашении меня подумать (№ 25): Мы видим лес
шагающий обратно / стоит вчера сегодняшнего дня вокруг.
В последнем примере – лес шагающий обратно – одновременно и пространственная и временна́я
реальная инверсия, т.е. в четырехмерном пространстве-времени.
В 1939 году Введенский рассказал Т. Липавской о теме предполагаемой повести или романа, в котором
время шло бы в обратном направлении: после сегодняшнего дня шел вчерашний, потом позавчерашний и т.д.
Причем это должно было быть не воспоминанием, а реальным обратным ходом времени: причина следовала после
следствия...» (см. Приложение III, № 113,– М.М.) (Я.С. Друскин).
22.1 ...пена каплет с конских губ. – Ср. близкие образы
в № 19 и № 24. Ключ к истолкованию этого образа может быть
обнаружен из аналогии с подобным мотивом (...на перемену, / на смерть изображающую пену,–
№ 19).
22.2 Вечер был на расстояньи / от меня на много вёрст. –
Отметим характерное для поэтического универсума Введенского соединение пространственной и
временно́й категорий; последняя, между тем, в скрытом виде присутствует уже в предыдущем
стихе, в сочетании ...зверей, воды... (см. примеч. к № 19). Интересно, что
необычный опыт героя стихотворения совершается вне этих категорий,– время (Ко мне вернулся
день вчерашний) и пространство (я созерцал / вновь /
расстоянье) возвращаются к нему только по завершении опыта, осмысляемого как «забытое
существованье».
22.3 Гость на коне; ...конский топот...; ...опыт / превращения
предмета... – Ключевые для поэзии Введенского образы коня и всадника (см. прим.
к № 5, а также заключительный стих Элегии,– № 31), осмысляемые здесь в связи
с таинственным превращением предметов, окрашенным в эсхатологические тона, согласуются с функцией
этих образов в мировой мифологии как связанных с переходом между двумя мирами, однако обширнейшая символика
того и другого образа (ср. хотя бы амбивалентность коня – животного и хтонического, и солярного, его связь,
имеющую возможные рефлексы в стихотворении, со стихиями огня и воды (моря), а через последнюю – со временем,
его интимную связь с человеком и его функцию как носящего на себе богов; подобным образом, полярными
значениями может наделяться и мотив всадника – от победы, триумфаторства и т.д. до связанных
с мучительным страхом перед неконтролируемыми областями природы и психики) – оставляет возможности
для многообразных интерпретаций. В связи с эсхатологической окрашенностью образа ср. также мотивы
апокалиптических всадников.
22.4 ...опыт / превращения предмета / ...в слово... – Ср.
категорию «превращения слова в предмет» у Введенского (№№ 9, 26 и
примеч. <к № 9 и № 26>). В данном, однако,
тексте, строющемся на поэтической реализации принципа обратности (см. выше), мы
соответственно встречаемся с инвертированной категорией превращения предмета в слово. Любопытно, что здесь
мы находим немного далее «превращенный предмет» – обэриутский шкап, который
претерпевает обратную трансформацию в № 26.
22.5 Боль мою пронзила / кость. – Тема перехода
в «обратный мир» тонко выражена Введенским и на уровне «грамматики поэзии»: подлежащее и дополнение
различимы здесь только интонационно и исходя из порядка слов. Магическое значение кости (наряду с ее
значениями здесь как сути, основы) встречается у Введенского в № 24 (см.
примеч.).
22.6 ...как пушинка / или жук... / ...насекомых
и наук... – Интересно соположение противостоящих друг другу не только у Введенского, по и у других
поэтов его круга, особенно у Олейникова, мотивов насекомых (мира природы) и мира науки. Ср.
примеч. к №№ 7 и 23.
22.7 ...я сказал смешную фразу – / чудо любит пятки греть.
– Отметим метапоэтическое и философское значение этого отрывка, в котором бессмысленная фраза,
произнесенная героем в экстремальных условиях светопреставления и имеющая креационный эффект (ср.
след. стих: Свет возник... и т.д.), характеризуется как «смешная».
22.8 ...через час исчез. – В связи с мотивом
исчезновения см. примеч. к № 20.
23. ЧЕТЫРЕ ОПИСАНИЯ
Впервые опубликовано В. Казаком [71] (неточный текст). Сохраняем авторское написание слова деньщик. Возможно, об этом сочинении Введенский писал Хармсу из Борисоглебска 6 декабря 1932 г.: «Третий день подряд пишу некоторую вещь. Написал уже страниц 8-9, а копца еще нет».
Отметим связь произведения с рассказом «Три смерти» Л.Н. Толстого, упоминаемого, кстати, в тексте.
«...В этой вещи восемь действующих лиц, авторских ремарок нет. Четверо –
покойники, рассказывающие о своей смерти – когда, при каких обстоятельствах и как они умерли.
23.1 Четверо других действующих лиц – Зумир, Кумир,
Чумир и Тумир. Кто они – трудно сказать, может быть, это ангелы-хранители четырех покойников,
лучше назовем их вестниками – буквальный перевод слова
ἄγγελοι. Термин “вестники” введен
Л. Липавским. 23.1b Введенский только в одном месте называет
умерших, рассказывающих о своей смерти, покойниками: Да, покойники, мы пьем из невеселой чаши... В остальных случаях он пишет: 1-й, 2-ой, 3-ий и 4-ый умир.(ающий). Почему такая странная запись–точка после умир., окончание слова – в скобках? Т. Липавская дала интересное и, по-видимому, правильное объяснение. Ведь они уже умерли, они уже на том свете, там же, где Зумир, Кумир, Чу мир и Тумир. Поэтому Введенский ставит точку после ,.умир": одинаковые окончания двусложных имен вестников с того света п части слова «умирающий» связывают вестников с покойниками, рассказывающими о своей смерти. При этом они ужо умерли и одновременно они умир.(ающие) и рассказывают о своей смертп.
...Каждое из четырех описаний закапчивается актом смерти и указанием года. Это не случайно: Чудо возможно в момент смерти. Оно возможно потому что смерть есть остановка времени. („Серая тетрадь", 1, Время и смерть. 1932). Для каждого из умир.(ающих) время, то есть год смерти, различно, по когда опп умерли, это уже не важно: Теперь для нашего сознанья/ нет больше разницы годов... Они уже умерли п опи же – умир.-(ающие) – рассказывают о своей смерти: они жппые в акте смерти, когда время останавливается» (Я. С. Друскин).
23.1a Зумир... Тумир... – В добавление к сказанному выше Я.С. Друскиным заметим, что эти имена представляются нам связанпымп анаграмматически и икопическп с обозначением 3-го (пли Третьего) умир.(ающего), а Чумир – с обозначением 4 го (или Четвертого). Кроме того, сопоставление с рифмой мир: кумир (№ 5, см. примеч.) позволяет предположить зашифрованность в этой серии имен значимого для Введепского слова мир (ср. одпопмеппое произведение, № 21). Таинственные кумиры появляются, кроме того, в № 14 (см. примеч.).
23.2 Существовал ли кто? – Ср. радикальное сомнение в существовании своего собеседппка, выражаемое ВТОРЫМ в третьем Разговоре (№ 29.3,– см. примеч., а также отрицание Фоминым присутствия Носова (№ 19, с. 116).
23.3 ...кем их секунды смерены. – См. прпмеч. к № 3.
23.4 Прерву тебя... и т.д. – Ср. аналогичную формулу в № 29,9.
23.5 Луна с луной... / ...Мы спим, мы спим. – Ср. сходное соположение на с. 147 (№ 19, см. примеч.).
23.6 ...ни пауков и ни ворон... / ...лежат как мухи
на спине. / ...Не разглядеть нам мир подробно... – По поводу «бестелесности» насекомых, см. примеч. к № 7 и особенно к № 19 (с. 138); ср. последнее примеч. к данному произведению.
23.7 ничтожно все и дробно. – См. примеч. к № 19, с. 146. «...Мысль Введепского все время движется в противоположениях, причем противоположные члены оппозиции отождествляются. Коммуникация предполагает контакт, то есть связь. Введенский утверждает наиболее тесный коптакт, но находит его в „бессвязности мира" и в „раздробленности времепи". В „Разговорах" Л. Ливанского: „...я убедился в ложпостп прежних связей..." (см.: Приложение VII, 39.1.– М. М.). Тогда же, в 1934 году, он сказал: „Я понял, чем я отличаюсь..." (см.: Там же, 39.12. – М. М.). О „мгновеппостп" жизни ппсал еще Кьеркегор, его последняя вещь – „Листки", под названием „Мгновение". До Кьеркегопа об этом говорил и Паскаль: „Большинство людей вообще не живут, так как живут пли в воспоминаниях, то есть в том, чего уже нет, или в ожидании будущего, то есть в том, чего еще пет."
В „Серой тетради" эта „дробность" и „рассыпание" мира понимается как „мерцание" мира: ...Если с часов стереть цифры, если забыть ложные названия <...), го движение у тебя начнет дробиться, оно придет почти к нулю. Начнется мерцание. Мышь начнет мерцать. Оглянись: мир мерцает (как мышь) („Серая тетрадь".– См. № 34.– М. Л/.).
В прозаическом заключении стпхотворепия Колоколов, написанном в то же время (1932 год), снова идет речь о дробности мира и времепп, причем объединяется с пероглпфом свечи (см.: Там же.– М. М.)» (Я. С. Друскин).– См. также примеч. к № 29.7.
23.8 На столике свеча дымится... – По поводу соположения эсхатологических мотивов, с которыми у Введенского обыкновенно сопряжеп образ свечи, с эротическими см. прпмеч. к № 20. Образ вянущей свечи (Свеча завянет – немного далее) повторяется, при подобном же соположении, в восьмом Разговоре (№ 29.8).
23.9 Растения берёт он в руки / и украшает ей
живот... – Ср. совершепно схожую образность в Л» 19, с. 143 (см. примеч.). Чрезвычайно любопытна просвечивающая сквозь эту образность универсальная символика плодородия. Не мепее интересно сочетание цветами музыки (ее он украшает) в следующем стихе, при том, что в других произведениях содержатся указания как на хтопичеекпй (см. № 29.2 и примеч.), так и на эдемнческнй (№ 19, с. 145) характер музыки у Введенского. Цветы, с их амбивалентен семантикой растительпого цикла (ср. образпость, связанную с их вознесением в прологе № 19,– Священный полет цветов), играют в этом сочетании роль своеобразного посредника между двумя сферами значений понятия музыки у Введенского.
23.10 Свеча завянет... – См. немного выше.
23.11 ...где бьет ночной прибой... / ...пену
волн... – Си. по поводу этой эсхатологической образности прпмеч. к № 19 (с. 128).
23.12 ...богоподобные орлы. – Ср. библейские орлы в № 2 (с. 57 и примеч.) и эсхатологический образ орла в эпилоге поэмы Кругом возможно Бог (№ 19).
23.13 Так значит нет уверенности в часе, / и час
не есть подробность места... – и т.д.– Отметпм еще один пример эксплицирования пространственно– (скорее, антипространственно) временных представлений Введенского. См. прпмеч. к № 22.
23.14 О, дай мне синьку – с начальным торжественным О, примыкающим к предшествующему торжественно-декларативному Час есть судьба, может служить примером одной пз моделей поэтики Введепского, паделеппых функцией дискредитирования рационалистических высказываний о радикальных проблемах жизни и смертп. См. примеч. к № 19, с. 144.
23.15 Мы взяли Перемышль и Осовец... – Город и крепость, первый в Галиции, вторая – вблизи Гродно. Любопытно, что название Перемышль встречается в неизданных фрагментах поэмы Хлебникова «Дети выдры» (архив М. Л. Лозинского).
23.16 ...река течет одновременно покорная своей
судьбе. – Ср. заключительный стих Священного полета цветов (№ 19, пролог). Возможно, здесь
реминисценция Боратынского:
|
К чему невольнику мечтания свободы? Взгляни: безропотно текут речные воды В указанных брегах, по склону их русла... и т.д. |
Ср. обратную образность в «Где. Когда»: Река властно бежавшая по земле. Река властно текущая. Река властно несущая свои волны. Река как царь (№ 32), и особенно в «Серой тетради»: Или, или, или смотрим, течёт синяя от своей непокорности река (№ 34).
23.17 ...Павел Павлович Кавказ. – Ср., по поводу экспериментов Введепского с именами собственными прпмеч. к № 19, с. 134. С исторической точки зреппя перечисление всех этих имен собственных поепт, конечно, абсурдирующий характер.
23.18 А вышел я на край реки... / ...Я был и ранен и убит. – См. по поводу соположения мотивов реки (с ее архетиппческнм значением границы, при одновременной символике воды, связанной с движением, изменением) и смерти примеч. к №№ 2 (с. 56) н 29.7, а шпре – воды и времени,–примеч. к №№ 19, с. 149, 27 и 34.
23.19 Я сидел в своей гостиной... / ...я сидел и ждал гостей / без костей. – Еще один пример матричного порождения бессмысленных рядов, организованных в плане выражения.
23.20 Картины Репина про бурлаков... – Хочется отметить лаконизм, с каким философия передвпжнпчества выражена здесь в одной предложной конструкции.– В связи с «историческими деталями» в этом произведении см. паши замечания во вступит, статье ко второму тому. Ср. также № 30.
23.21 ...на пять и шесть частей. – См. примеч. к Пять или шесть (№ 8).
23.22 Был бой. Гражданская война... – Было бы пнтереспо попытаться определить, на какой стороне сражался 4-й умир.(ающий). Некоторый: свет на это проливают, кажется, материалистические высказывания командира и самая форма его обозначения. Ср.: ни комиссар,/ни Красной армии боец,/мужчина этот Валтасар, / он в этом мире не жилец.
23.23 В моих зрачках число четыре отражалось... – Связано ли это с названием произведения – Четыре описания?
23.24 ...нет больше разницы годов. / Пространство стало реже... – Еще одно соположение временных и прострапственных категорий (ср. выше).
23.25 ...и все слова – паук, беседка, человек – одни и те же. – Можно ли интерпретировать этот фрагмент как высказывание о снятии знаковых коммуникаций и ситуации выхода сознания за пределы дискурсивного мышления во времени (Теперь для нашего сознанья / нет больше разницы годов) при знаковом тождестве в этой ситуации? Заметим также, что противопоставление мир насекомых–мир науки (см. примеч. к №№ 7 и 22) имплицировано здесь фонетически в созвучии паук и мы все исчадия наук тремя стихами ниже.
24. ОЧЕВИДЕЦ И КРЫСА
Впервые опубликовано В. Казаком [71] (петочный текст, Сцена на шестом этаже и заключение отделены от основного текста и напечатаны как самостоятельные произведения).
– «...Названия вещей Введепского, написанных после 1928 года, соответствуют в какой-то мере содержанию или теме. Например, Куприянов и Наташа, Четыре описания, Некоторое количество разговоров, Потец и Ёлка у Ивановых – всюду ясна связь содержания с пазванием, и так же в большнистве его вещей. Кэк попять пазвапие Очевидец и крыса? Очевидец – это Он, паблгадающий происходящие перед ним события, рассказывающий, иногда размышляющий о них. А крыса? если вспомнить три главные темы Введенского, вспомнить четырех потусторонних вестников, выслушивающих рассказы умирающих умов об их смерти, вспомнить заключение к «Где, Когда»: Все эти шестерки, пятерки. Всю ту – суету ... – то, может, для очевидца, наблюдающего жизнь, вся эта суета – крысиная возня, как в Пушкинских «Стихах, сочипенных ночью во время бессонницы»:
...Жизни мышья беготня... Что тревожишь ты меня? Что ты значишь, скучный шепот?
Я попять тебя хочу, Смысла я в тебе ищу...»
(Я. С. Друскин).
...будущие спят гробы, / сосны, если и дубы. – Ср. № 29.10, 32 и примеч., а также № 19 (с. 151); двумя строками ранее-упоминание, с эсхатологической символикой этого образа – спящего орла.
...омраченная луной.– Пример характерной модели бессмыслицы за счет подстановки противоположного по смыслу понятия (вместо очевидного освещенная). – Ср. примеч. к № 2 (с. 57).
...волчица, / пасть облитая елюной. – Ср. сходную образность – Л» 19 (с. 147), 22 п примеч. к пим.
Лежебока, бедный всадник ... – См. примеч. к №№ 5, 22 и особенно заключительный стих Элегии – певец и всадник бедный (№ 31).
24.5 ...входит в темный палисадник, / кость сжимая в кулаке ... / ...лихую гладит кость. – Соположение этих двух мотивов мы встречаем в № 2. Любопытно несомненно присутствующее здесь анаграмматически зашифрованное в нагнетании слов кость, трость, тостом, кость (в том числе, рифмующих) слово гость с его выявленной в стихотворении Гость на коне (№ 22) мистической символикой ( ср. здесь также, в ближайшем окружении, мотивы коня, тройки, дороги, приезда). Известна мистическая же символика самой кости, употребление костей в магии, при магических трансформациях и т.п. (ср. превращение отца в детскую косточку, – Потец, № 28).
Я мысли свои разглядывал .../... иные начертания . .. / ...близкие границы... и т.д. – См. примеч. к № 10. Можно сказать, что интенцию всех произведений Введенского этого периода составляет поэтическая критика концептуального восприятия мира человеком.
Пока он говорит... и т. д.– О подобных метатекстовых ремарках, которые встречаются и далее в этом произведении, см. ниже, а также примеч. к № 24 и 28-30.
Все рассечено ... – Ср. примеч. к № 9, 23 и мн. др.
На тарелках сидят ... – См. примеч. к № 15 и 19 (с. 137).
Петр Иванович Иванович Иванович ...– См. примеч. к № 19 (с. 134) и 23.
Входит Лиза или Маргарита. Одна из двух... – Помимо соположения двух романтических имен (оба они встречаются в «готевекпх» произведениях Хармса этого времени –см. «Месть» и «Гвидон» [225, кн. 2, № 112 и 123]), отметим здесь нарушение Введенским – в терминах О. Г. и И. И. Ревзиных – постулата тождества участников акта коммуникации, либо утверждение произвольности номинации. См. примеч. к № 9, а также начало № 20, где Куприянов обращается к Наташе как к Марусе, Соне ...
...чаю дать вам иль часы. – Пример организации Введенским бессмысленного текста на основе паронимических повторов (слог ча–, рифма: часы–носы). См. выше примеч. к JV° 23.
После этого три часа играла музыка. Разные вальсы и хоралы. – По поводу значения мотивов музыки и их соположения с мотивами смерти и конца света см. примеч. к № 19 (с. 145), 25 и 29.2
Мы еще не поняли убийства... и т. д. – По поводу категории понимания – непонимания см. примеч. к № 9, а также № 34 (и примеч.).
...убийства... слова... дела... ножа,– Эта последовательность от абстрактного понятия к копкретному орудию интересна в связи с концепцией Ввведенского превращения «тяжелеющего слова» в предмет (см. примеч. к № 9; там же и др. отсылки).
Костомаров ... – Н.И. Костомаров (1817–1885) – известный русский историк и этнограф.
Тринадцать лет. / Двенадцать лет... Кругом одни кустарники. – По поводу соположения мотивов кустарников и времени (монолог к тому же вложен в уста историку) см. примеч. к №№ 17, 18 и 24, а также 19 (с. 139).
...и увидели следующую картину... и т. д. – В связи с этой «материализацией метафоры» ср. начало Картины первой Елки у Ивановых (№ 30): На первой картине нарисована ванна...
...подобно орлу... – См. примеч. к № 24.
24.20 Быть может страна иль диваны... – Диван – повторяющийся образ у Введенского, необычным образом связанный с космосом и смертью – так, в контексте этого отрывка; ср. также Слуги вносят большой диван / на диване люди птицы / мысли мыши и кусты... и т.д. (№ 17). Ср. также повторяющиеся ремарки Появился диван – Диван исчез... при заключительном Певец умер во втором Разговоре об отсутствии поэзии (№ 29.2).
...морские пучины ..имеют о ней представленье. – Т.е. о смерти. Ср. в связи с эсхатологической образностью моря примеч. к № 9, 16 и 19 (с. 128).
Жуки и печальные пташки... – См. примеч. к № 7.
Уже усталая свеча... – О сочетании образа свечи с эсхатологическими и эротическими мотивами см. прпмеч. к № 2 (с. 47), 19 (с. 130), 23 и 29.8. Ср. далее, в Сцене на шестом этаже, реплику Курсистки, перед тем, как она бросается из окна: На подоконник свечкой становлюсь.
Перед ним вставали его будущие слова, которые он тем временем произносил. – Некоторый «реализм», опредмечивание слова, которое, вероятно, следует связать с категорией трансформации слово – предмет у Введенского? – См. примеч. к №Л’° 9, 19 (с. 148), 22 и 26.
Маргарита или Лиза (ныне ставшая Катей).– Перемена имени от «романтического» к бытовому особенно значима в контексте сниженных мотивов предшествующего монолога Фонтанова (На свинину, на редиску I направляю мысли я).
– Тут нигде не сказано, что она прыгнула в окно, но она прыгнула в окно.– Одни из наиболее выраженных примеров авторской отсылки к некоторому тексту, по отношепию к которому текст произведения представляется метаописанием.
...дверь в поэзию открыта... и т. д.-Одно из редких мета-поэтических описаний у Введепского, интересное, в частности, мотивами связи поэзии с музыкой и с категорией предметности (Мы предметов слышим звуки, J музыку как жир едим). Ср. заключительное четверостишие в Разговоре об отсутствии поэзии (№ 29.2),
– Неизбежные года... I ...зеленые кусты...– Ср. выше соединение времени и кустарников в монологе историка Костомарова, а также описание кустов, представленных на «космическом» диване в Кончине моря (№ 17).
– Нам больше думать нечем.– У него отваливается голова.– Мотив безголовости, центральный в поэме Кругом возможно Бог (№ 19), встречающийся также и в других произведениях (см. примеч. к № 8), связан, несомненно, с мотивами кризиса, неадекватности и необходимости пресечения дискурсивного мышления (ср.: он ищет мысли в голове I чтоб все понять и объяснить... – № 10). – Ср. также примеч. к №№ 2 (с. 48), 8, 19 (с. 128) и др.
25. ПРИГЛАШЕНИЕ МЕНЯ ПОДУМАТЬ
Автограф. Впервые опубликопапо В. Казаком [71] (неточный текст, в частности, ошибочно разделенный на строфы).
«В этом стихотворении местоимение мы в разных падежах встречается па протяжении 78 строк 25 раз, а местоимепия ты, вы и повелительное наклопение," т. е. формы второго лица-13 раз. В середине сихотворения в одной строке ты, я и он объединяются в мы: Ты или я или он, мы прошли волосок, I мы и не успели посмотреть минуту эту...
В этом стихотворении автор обращается к почи, к искусству, к лисицам и жукам, к Богу, рыбе и небу и, по-видимому, и к читателю: мы объединяет здесь автора с читателем, приглашение меня подумать распространяется и па читателя. Па это, мне каисется, указывает и начало стихотворения: Будем думать в ясный день,] сев на камень и на пень.» (Я. С. Друскин)
... сев на камень и на пень.– По поводу мотива «медитации на камне» см. примеч. к № 29.9.
Пас кругом...– По поводу зпачопия этой анафорически повторяемой формулы и сходных мотивов см. заключительные заметки Я. С. Друскпна к Последнему разговору (№ 29.10).
Мы созерцаем часть реки... / ...где ты ночь отсутствуешь] в этот день, в этот ч а с? – О связи мотива реки (воды) с темой времени см. прпмеч. к № 19 (с. 149), 23, 27 и 34.
...понятия на небе высоком... – ...от утра до вечера далеко? I от слова разумеется до слова цветок / большое ли расстояние пробежит поток?.. – «Когда (1933 – может быть, начало 1934 г.) я прочел Введенскому „Классификацию точек", зашел разговор о расстоянии между понятиями и словами. Введенский возразил мне: расстояние – пространственное понятие, но потом согласился, что есть и логическая смысловая близость между словами, значит и логическое смысловое расстояние. Поэтому возможно, что Приглашение... паписапо пе раньше 1933-1934 гг., скорее всего – до „Гортензии11 (т.е. № 26.– М.М.)» (Я. С. Друскин).
И только один з в у к I ощущает наш нищий с л у х,– См. замечания Я. С. Друскипа ко второму Разговору (№ 29.2), а также ниже, примеч. о музыке.
И я полетел как дятел, / воображая что я лечу.– Ср. образ воображаемой летающей девушки в поэме Кругом возможно Бог (№ 19) п паши замечания о мотиве полета в этом произведении.
...мы видим лес шагающий о бр а т но / стоит вчера сегодняшнего дня в ojt р у г.– См. в связи с мотивом окружения второе примеч. к данному произведению, а по поводу мотива «обрат-ности» – примеч. к №№ 14 и 22. Мотив шагающего леса может быть заимствованием из «Макбета» (см. примеч. к №№ 5 и 16), где осуществление пророчества ведьм – шествие Бирнамского леса на Дупсиап – предвещает падение и гибель Макбета, подобно тому, как в данном тексте в этих строках имплицирована картина конца мира. Ср. также примеч. к № 28.
...я чорей соленом водоеме...– О связанных с морем эсхатологических мотивах см. примеч. к № 16 и мн. др.
...тело музыки... музыки волшебное светило... – О значении в поэтическом универсуме Введенского музыки с м. примеч. к № 10 и 29.2. Отметим, что подобно тому, как в № 19 мотивы музыки и обсуждение их (см. монолог Носова; Важнее всех искусств I я полагаю музыкальнее...) возникают в непосредственной связи с эсхатологической катастрофой, так в предыдущем произведении-со смертью (После этого три часа играла музыка... – № 24, в контексте мотивов убийства).
26. «МНЕ ЖЕЛКО ЧТО Я НЕ ЗВЕРЬ...»
Автограф с отсутствующими строками 65-85, которые дополнены по идентичной авторизованной машинописи.
Рассказ Введенского об истории написания этого стихотворения и позднейшее воспоминание о нем зафиксированы в «Разговорах» Л. Липавского (см.: Приложение VII, 39.8 и 39.16), что позволяет его датировать (по местоположению в рукописи) началом 1934 г. «В стихотворении “Ковер Гортензия” много повторений, но несмотря на это “лишнего нет, все они нужны...”» («Разговоры.» – М.М.). В этом стихотворении есть много и нарушений симметрии и как будто бы отклонений от основной темы, часто философского характера. «Ковер Гортензия» по жанру скорее лирическое стихотворение, но одновременно (как и большинство вещей Введенского) и философское, во всяком случае он сам так считал. Перед чтением «Ковер Гортензия» он сказал мне: «Это стихотворение философский трактат, его должен был написать ты.» ...Стихотворение «Ковер Гортензия» – почти целиком автокоммуникация. Здесь на протяжении 103 строк местоимение я преимущественно в родительном падеже встречается 70 раз (помимо других местоимений)... Местоимения в вещах Введенского вообще встречаются часто, это объясняется, мне кажется, его интересом к коммуникации вообще. Дважды я и ты здесь объединяются в мы: Мы сядем с тобою ветер / на этот камушек смерти. Хотя автор обращается здесь к ветру, всё же, а может быть тем более, это объединение интересно и характерно для Введенского.
В 1939 году Введенский учил Т. Липавскую, как надо читать его стихи. При чтении «Ковер Гортензия» надо, сказал Введенский, выделять местоимения; во-вторых, выделять повторяющиеся обороты – «мне жалко...», «мне трудно...» и другие, подобные им; в-третьих, к концу некоторых разделов и особенно к концу всего стихотворения замедлять «темп» чтения. Замечания Введенского, как вспоминает Т. Липавская, относились не только к стихотворению «Ковер Гортензия», но и к другим его стихам.
«...В “Ковер Гортензия” иногда также встречаются разговоры,– например, зверя, говорящего себе поверь, / а другому себе подожди немножко, червяка, заводящего с землей разговоры, обращение к ветру... В целом же “Ковер Гортензия” – разговор автора с самим собою» (Я.С. Друскин [114]).
26.1 Мне жалко что я не зверь... – Ср. перекликающиеся строки Элегии (№ 31): Я с завистью гляжу на зверя... и т.д.
26.2 ...говорящий себе... – другому себе... – мы выйдем с собой... – См. замечания Я.С. Друскина к № 14. См. также № 19 (с. 150) и примеч.
26.3 ...звезда... / ...находит себя и пустую земную воду... – Отметим проявление здесь архетипического мотива связи с земными «источниками вод», а также мотив отражения звезды в воде.
26.4 «... Но, пожалуй, нигде ... “ропот” и протест не доходят до такой силы, как в творчестве поэта А. Введенского... Протест этот распространяется не на место человека в обществе, как у Лебядкина (социальный протест и жалоба на среду),– герой Введенского протестует вообще против резко очерченных границ человека, против необходимости занимать какую-то определенную часть пространства и времени и обладать какими-то определенными качествами замыкаясь только своими собственными данностями, не будучи включенными в общую жизнь мироздания... Стихотворение Введенского Мне жалко что я не зверь... на первый взгляд может показаться косноязычным лепетом, бессвязной жалобой, с точки зрения здравого смысла кажется нелепым, но на самом деле всё в нем подчиняется строжайшей логике авторской модели мира... Но самое важное, глубинный строй этого стихотворения заключается в том, что собственный протест здесь спародирован и назван претензией. Трижды на протяжении всего стихотворения повторяются слова Еще есть у меня претензия, / что я не ковер, не гортензия. Что такое эти претензии? Герой стихотворения притязает на беспредельность (Мне жалко что я не звезда, / бегающая по небосводу); притязает на величие (мне невероятно обидно / что меня по-настоящему видно); притязает ни всеведение (Мне страшно что я при взгляде / на две одинаковые вещи / не вижу что они усердно / стараются быть похожими. / Я вижу искаженный мир, / я слышу шепот заглушённых лир...). Несмотря на всю непомерность требований и желаний, автор осознает, что все уникальные притязания это не бунт, а всего лишь “претензия”. Протест претенциозен именно потому, что мироздание просто безразлично и равнодушно к желаниям и потребностям человека. Человек взывает к мирозданию, но оно остается безгласным и безответным» (В. Улановская [215]).
26.5 ...частица дня единица ночи. – См. в связи с темой «дробление времени» примеч. к № 19 (с. 146) и 23.
26.6 ...человек, наблюдающий аршины. – Человек, занимающийся измерением пространства, дан здесь как бы во взгляде орла (о значении этого образа см. примеч. к №№ 2 (с. 57), 19 (с. 152) п 24. См. примеч. к № 3 и Элегию (№ 31).
26.7 Мы сядем с тобою ветер / на этот камушек смерти... – См. примеч. к №№ 25 и 29.9.
26.8 Мне жалко... / мне не нравится что я не жалость... – Отметим переход в серии последовательностей от «одушевленного» (зверь, орел) через конкретные предметы (звезда, ковер, гортензия, крыша, чаша) к абстрактному понятию, однородному с самим предикатом мне жалко, и тем самым, хотя и через ступень мне не нравится, подвергающему сомнению его истинность.
26.9 Мне трудно что я с минутами... – В этом же тексте абстрактному измерению времени минутами противопоставлена, по-видимому, в высказывании частица дня единица ночи категория мгновенности.
26.10 ...не так как жуки жуки... и т.д. – См. в связи с темой насекомых примеч. к № 7.
26.11 ...червяк прорывает в земле норы, / заводя с землей разговоры. – Мотив червяка, с его очевидной семантикой, связанной со смертью и разрушением плоти, является повторяющимся у Введенского (ср. №№ 20, 23, 30 (карт. 5)). Интереснее, однако, мотивы, связанные, как здесь, с разговорами червяка, а во втором Разговоре (№ 29.2) – с пением червяками стихов (см. примеч.), которые могут восходить к иной символике образа, относящейся к сознанию, рефлексии и т.п.
26.12 ...она знает что всё не так. – Категория «всё не так» встречается также в Разговоре о воспоминании событий (№ 29.3), в котором обнаруживается её философская значимость.
26.13 ...мне страшно что я не свеча... и т.д. – О свече, особенно в связи с категорией «страшности», см. примеч. к № 2 (с. 47).
26.14 Мне страшно что я при взгляде... / ...Я вижу искаженный мир... – Один из отрывков, характерных наиболее эксплицированной критикой восприятия человеком мира через мысль.
26.15 ...я слышу шепот заглушённых лир... – Указанный П. Мансуровым возможный подтекст см. во вступит. статье, с. 20.
26.16 ...и тут за кончик буквы взяв, / я поднимаю слово шкаф, / теперь я ставлю шкаф на место... – Может быть сопоставлено с категорией превращения слова в предмет и предмета в слово у Введенского. См. примеч. к №№ 9, 19 (с. 148), 22 и 24.
26.17 ...на этих листьях / я не увижу незаметных слов, / называющихся... и т.д. – Отметим, что «названия» слов связаны с некоторыми основными сущностями: случай, бессмертие, вид основ. Может быть сопоставлено с репликой из Некоторого количества разговоров: Нигде я не вижу надписи, связанной с каким бы то ни было понятием (№ 29.9). Ср., однако, примеч. к № 27.
27. СУТКИ
Авторизованная машинопись. Впервые опубликовано В. Казаком [71] (неточный текст).
«Вся вещь построена на строгом чередовании Ответов и Вопросов, причем начинается и заканчивается Ответом. Отвечающий несколько раз назван Ласточкой (стихи 4, 15, 27, 62), задающий вопросы назван в стихе 65 Спрашивающим. Проведена довольно строгая, хотя и не такая строгая, как в Разговорах, двухголосная полифония. В стихотворении 127 строк. Первая пара Ответов – Вопросов (стихи 1-14) – вступление. Со стиха 17 до 56 в Ответах рассказывается о пробуждении природы от сна. С 76-го и до конца в Ответах – описание дня и вечера до конца суток. В Ответах сохраняется семантическая связь независимо от Вопросов, их можно читать, пропуская Вопросы. Парадигматическая связь двух голосов здесь такая же явная, как в Разговорах. На Вопросы, иногда созерцательно философского характера, Ласточка отвечает обычно не прямо или вообще не отвечает» (Я.С. Друскин [114]).
Выше уже указывалось, что, здесь, как и во входящей в № 19 Беседе часов, мотивы животных и растений переплетаются с темой времени (см. примеч. к с. 139).
27.2 Вбегает ласточка. – Образ ласточки имеет в европейской литературе обширную историю и символику, колеблющуюся от инфернальной до мессианской. «Весенняя» символика ласточки, находящая богатое выражение в обряде, фольклоре и поэзии (назовем хотя бы «Pervigilium Veneris» с соответствующей реминисценцией у Т.С. Элиота или «Tristia» О. Мандельштама), в данном тексте может быть поставлена в связь с рассветной темой, провозглашаемой ласточкой.
27.3 Где нет значительной величины воды. – Ср. ниже: Пустые числа оживлены... См. примеч. к № 3.
27.4 Не есть ли море лучший мир. – Этот вопрос является одновременно как бы формулировкой «проблемы» двух более ранних произведений Введенского – Значенья моря и Кончины моря (см. №№ 16-17 и примеч. к ним).
27.5 Ласточка что нам делать? Ты сама задаешь вопрос. – «...В этом месте голоса пересекаются: Ласточка вместо ответа сама задает вопрос. В музыке это называется пере́чением голосов. После этого пере́чения – пересечения – голосов снова восстанавливается их прежняя функция: Ответы продолжают описание дня, вечера и наступления ночи, Вопросы – связанные с этим размышления. Но пересечение голосов в середине стихотворения придает единство и цельность полифонии почти самостоятельных голосов, иногда даже как будто и не связанных между собою» (Я.С. Друскин [114]).
27.6 Жук... – муравей... – См. примеч. к № 7.
27.7 Безупречная вода... и т.д. – Наиболее развернутое выявление «водяной» темы в этом стихотворении, представленной также мотивами моря, снега, ручья, волн, рос, влаги, рыбы и чрезвычайно значимой в развертывании сюжетной основы стихотворения (см. след. примеч.).
27.8 Она бежит бездонные года. – Наряду с эксплицированием в этом стихе связи «водяной» темы с темой времени, укажем, что в свернутом виде эта связь присутствует для Введенского в самом названии стихотворения, как это реконструируется из поэмы Кругом возможно Бог: глядите вся земля вода. / Глядите вся вода сутки (с. 149). Ср. также №№ 7, 8, 14 и примеч. к ним.
27.9 Шипит брошенная в ручей свеча, / из нее выходит душа. – Помимо реализации здесь постоянного у Введенского мотива свечи, с его эсхатологической окраской, интересно указать на соположение его с мотивом воды (см. предыдущее примеч.), эту эсхатологичность выявляющую. Ср. аналогичный образ в эпилоге № 19 – ...коптящей свечкой/рухнешь в речку... и примеч. к с. 152.
27.10 И рыбак сидящий там где река / незаметно превращается в старика. – В контексте сказанного в двух предыдущих примечаниях, упомянем также соположение у Введенского мотивов реки и смерти. См. примеч. к №№ 2 (с. 56), 7 и 23.
27.11 Деревья есть частица ночи... – См. примеч. к № 26.
27.12 ... листья ответ. – Интересно, что в предыдущем стихотворении говорится именно о невозможности увидеть на ничтожных листьях незаметных слов, связанных с основными сущностями. См. примеч. к № 26.
28-30
Общая авторизованная машинопись, привезенная Введенским в Ленинград из Харькова около 1939 года. В этих произведениях, тяготеющих к драматической форме, мы печатаем стихи, как противопоставленные прозаическому тексту, с заглавных букв, что соответствует их написанию в авторской машинописи.
28. ПОТЕЦ
Впервые опубликовано нами: [48]. По аналогии с предшествующими случаями исправляем возможную опечатку: ссеркая ногами (вместо сверкали,– с. 195).
28.0 Темой произведения является выяснение сыновьями значения слова Потец (ср. примеч. к №№ 9 и 16, а также в «Серой тетради»: Перед каждым словом я ставлю вопрос: что оно значит...–N° 34), причем значение это заранее им уже известно, в чем можно видеть еще одно проявление, в новом контексте, мифологемы «вечного возвращения», с которой мы уже встречались у Введенского в связи с категорией обратности (см. примеч. к №№ 14, 22 и мн. др.). Мотив этот, принадлежащий к числу наиболее универсальных архетппических мотивов поэзии, эксплицирован в первой части в ремарке Им хочется все повторить (которая сама повторяется в Части третьей). Этот мотив в более широком плане выделяется на уровне структуры произведения, строящегося в том число и на бесконечно варьируемом повторении вопроса о том, Что такое есть Потец с сопутствующими мотивами. Вопросы сыновей к отцу призывают его на них ответить в вербальной форме (обнародуй, скажи-ка) расскажите, ответь, отвечай, давай ответ, объяснит ли...), однако ответ они получают практически,– в форме отцовской смерти, составляющей, очевидно, тот самый непрямой ответ, которого они понять не в состоянии (ср. ниже замечания в связи со словом Пролог). О самом слове Потец см. ниже, примеч.
Нам капается уместным привести здесь несколько слов из исследования О. М. Фрейденберг, посвященных категориям загадывания и отгадывания, с которыми, в их глубинном значении, можно видеть аналогию и в построении комментируемого произведения: «Отгадывание и загадывание – важный элемент архаичных действ. Мы знаем, что словесное загадывание приносило жизнь или смерть. Обычно в сказке тот, кто не может ответить на загадку, умирает, а тот, кто отвечает на нее, получает спасение и победу. Загадчик, загадка которого разгадана, погибает... Сфинкс может приносить смерть, пока его не победит в разгадке Эдип. Таким образом, носитель загадки и есть та смерть, от которой спасается разгадчик» (Поэтика сюжета и жанра. Л., 1936. С. 138). Переходя к нашему произведению, можно сказать, что и сыновья, и отец как бы задают друг другу одну и ту же загадку про Потец, с формой которой сближаются высказывания как тех, так и другого, причем знание ответа – отцом постоянно (Я знаю. Знаю!), а сыновьями заранее – ставит их в смертельную друг от друга зависимость.
С. 189. Сыны стояли у стенки... – Мотив стены, один из ключевых в произведении, перекликается с универсальной его символикой разделения, отъединения, в том числе мистического (напр., знаменитейшая Стена плача в Иерусалиме).
28.2 ...День конца и дочь весны. – Отметим характерную для Введенского модель бессмыслицы, создаваемую путем ьодстапов-ки слова, значение которого восстанавливается из контекста, однако сохраняющего фонетическую близость к слову субституи-руемому (дочь-ночь). Еще более интересно, однако, что слово-заменитель фонетически перекликается и со своим контекстуальным партнером, служащим ключом к восстановлению слова семантически правильного (день – ночь): день –дочь.
Сыновья, позвенев в колокольчики, загремели в свои языки...– Интересна реализация во второй части фразы омонима ужо имплицированных в первой ее части языков (колокольчиков).
И воскликнул отец – Пролог... – В свете сказанного о содержащейся в тексте оппозиции, с одной стороны, вербальной формы сыновьих вопросов (и призыва к вербальному же ответу), и с другой, ответа отца действием,– особенно интересным представляется слово Пролог, сочетающее этимологическое значепие вербальности (греч. лр^оу.д; ср. при этом значение соответствующего глагола яр >Иуш – предсказывать, прорицать) – со значением действия par excellence, как действия драматического (пролог, по Аристотелю, есть законченная часть трагедии, предшествующая выступлению Хора). Возможна дополнительная коп-потация этого слова в связи с названием одноименного славянорусского церковно-учительного сборника с его «стпшным» вариантом, в значительной мере состоящего из поучений и учи-тельпых рассказов (последнее может быть поставлено в связь с сюжетом нашего произведения,, как бы посвященного выяснению слова Потец). Напомним, что название «Пролог, или Сои во сне» дала позднему своему, наиболее мистичному циклу стихов Ахматова (т. е. Пролог к сожженной пьесе). – Здесь же, строкой ниже, читаем: Усните сыны, / Посмотрите сны.
...А в прологе главное Бог. – Еще раз напомним определенные самим Введенским три главные темы творчества: время, смерть и Бог. В третьей, последней части произведения упоминаются двери рая и обедня. Любопытно отметить, что в средневековой мистерии функцию Пролога исполняла проповедь или молитва.
Спрятав в карманы грибы. – Отметим чрезвычайно обширную семантику фольклорно-мифологического мотива грибов, насыщенную, в частности, космическими импликациями. Наделение сыновей* грибами (а также сравнение их с зонтами) представляется поразительным проникновением в реконструированную лишь недавно в работах В. Н. Топорова мифологическую образность грибов в связи с осповным мифом о Громовержце, наказывающем своих сыновей.
...сверкая бровями... – Метоиимическое указание на Потец, выступающий на лбу умершего (см. ниже); ср. в третьей части: Бровей не видишь ты отец, / Кровей каких пустых потец.
С. 190. Несутся лошади как волны ... Лихие кони ... Исчевнув скачут – Мотив «коня и всадника», заданпый в первой иге фразе произведения, является одним из ключевых его мотивов. В свете эсхатологического значения этого мотива (см. примеч. к №№ 5 и 22), эксплицированного в стихах Иноходец IС того света / Дожидается рассвета, весьма любопытно, что в посмертной жизни отец становится всадником: Отец сидел на бронзовом коне...
Что сообщишь ты мне мгновенье, / Тебя ль пойму я? – В контексте поэтических, равно как и теоретических высказываний Введенского о времени, см. «Серую тетрадь» (№ 34) и другие отклики, указанпые в примеч. к № 23.
28.10 Потец... отец... свинец... венец... и т.п. – Один из наиболее ярких примеров организации Введенским бессмысленных поэтических рядов в плане выражения (ср. примеч. к № 13, 14), в данном случае поддержанных рифмой. Ниже происходит остранение и этого приема, когда надетый на няньке чепец напоминает сыновьям их вечный вопрос о том, / Что такое есть Потец. – Чрезвычайно интересно, однако, что семантизация рифмы на -ец в направлении значений, связанных со смертью (в первую очередь, через слово конец, но также и из контекстуального окружения соответствующих рифмующихся слов), исподволь проводилась, как мы уже не раз отмечали, в предшествующих произведениях Введенского,– отсылаем к примерам: №№ 5, 7, 8, 15, 16 и 17 (см. также примеч.).
С. 191. Куклы все туша колпак, / Я челнок, челнок, челнак, – Одна из функций этого семантически неправильного предположения, вторая половина которого строится по аналогии с соседни-ними рядами, матрицированными словом Потец, может заключаться в дискредитации самой возможности дефиниции этого слова с его «запредельным» значением.
Потец это холодный пот, выступающий на лбу умершего... – Некоторое дополнительное остранение этого неологизма, значение которого Введенский обыгрывает с необычайной тонкостью лингвистического чувства, возникает за счет эпитета холодный, противоречащего глубипной этимологической мотивировке слова, связанного с понятиями теплого, горячего (праслав. *poklos, ср. пеку).
Отец летает над письменным столом. Но не думайте, он не дух. – Ср. наши замечания о «двуступенчатой эсхатологической ситуации» у Введенского (см. примеч. к №№ 14 и 19, с. 132).
Цветок убежденный блаженства...– Соположения эсхатологических мотивов с мотивом цветка (ср. выше: Последние мысли, казалось,/ додумывал этот цветок) уже намечепо в Священном полете цветов,– прологе к поэме Кругом возможно Бог (№ 19); мотиву полета цветов здесь обращенно соответствует мотив проплывающих над розой княгинь и звезд. Наступление мира как вари в последующих стихах (при сравнении с погасшим пламенем) вводит, в прямой и обратной проекции, эсхатологический же мотив огня (см. с. 192).
С. 192. ...закуривает свечу, держа ее в зубах как флейту. – Интересна трансформация мотива свечи; отметим появленио этого мотива после смерти отца (см. выше). Ниже Подушка, она же отец сама уподобляется свече (...то взвивалась свечкаю в поднебесье, то как Днепр бежала по комнате).
С. 193. И казалось, что разным чувствам есть еще место на земле. – Ср. №№ 5, 20 и примеч. В свете ранней ориентации Введепского и поэтов его круга па антиэмоциопальное искусство, выразившееся, в частности, в формуле прибежал конец для чувства/начинается искусство в Ответе Богов (№ 5), этот отрывок примечателен именно соположепием мотивов музыки (пения), выше эксплицированных как искусство (Пскусство дало бы мне новые силы...), и чувства.
...то как Днепр бежала по комнате. – Мотпв бегущего Днепра в связи с темой смерти встречается в № 2 (с. 56, см. примеч.). См. такягв по поводу сонолоягения мотивов реки и смерти №№ 7, 23, 27 и примеч. к ним.
Отец сидел на бронзовом коне... – См. выше, прпмеч. к с. 190, а также примеч. к № 31.
Никто не произносил ни слова. Все разговаривали мыслями.– Впесловесная и внезнаковая коммуникация в посмертном существовании?
С. 194. ...пощипывая свои усы мыслями... поглаживая мыслями волосы... – Ср. в связи с гипостазированием мысли у Введенского примеч. к № 10.
Бровей не видишь ты отец... – См. выше, примеч. к с. 189.
Тогда отец вынул из карманов дуло одного оружия...–Ср. тот же мотив в Некотором количестве разговоров (№ 29.6 – с той же рифмой) и «Где. Когда» (№ 32).
После обедни... двери рая...– См. выше, с. 189. ...чепец... Потец... – См. выше, примеч. к с. 190.
С. 195. ...отца...превратившегося в детскую косточку.– См. примеч. к № 24.
Эй кузнец куй! куй! / Мы в кузнице уснем. / Мы все узники. – Укажем на выразительный пример поэтики Введенского, заключающийся в организации в плапе выражения семантически «рискованных» сочетаний путем паронпмпчеекпх повторов фрагментов текста, т. е. на уровне фонем и слогов. См. выше, примеч. к с. 190.
Ведь это мы уже знали заранее. – Ср. выше, наши вводные замечания. Я.С. Друскин находит здесь, как и во многих других произведениях Введенского фигуру окаймления: «Последняя фраза – замыкание всей вещи– и возвращение к началу, одновременно – иероглиф: сыновья спрашивают и после получения ответа узнают то, что уже зпали до вопроса.»
29. НЕКОТОРОЕ КОЛИЧЕСТВО РАЗГОВОРОВ (или начисто переделанный темник)
Впервые опубликовано нами: [42]. Разговор первый публиковался немного раньше: [41].
Темник – книга толковаппя снов. По воспоминаниям близких поэта, существовало две редакции этого произведения, между которыми был написан Потец. Таким образом, эти редакции относят к периоду между 1936 и 1938 гг. (годом паписання Ёлки у Ивановых). От первой редакции до нас дошел лишь фрагмент третьего Разговора о воспоминании событий, приведенный в разделе «Другие редакции и варианты.»
Произведение, как уже указывалось ранее, подробно анализируется в исследовании Я. С. Друскина «Звезда бессмыслицы» [114], две основные главы которого посвящены Разговорам шестому и десятому.
Интересно название произведения, в котором слова некоторое количество могут быть осмыслены в свете отпошения Введенского к мерам, числам н т. п. (см. прпмеч. к № 3); роль неопределенно-местоименного слова некоторое может быть поставлена в связь с функцией многочисленных у Введенского разного рода служебных элемептов, особенно местопменпых и адвербаль-пых детерминативов, создающих, с одной стороны, ощущенпе неопределенности, с другой – видимость несуществующих связей (ср. в первом Разговоре повторяющиеся слова никаких (изменений), именно такой, такой именно (ср. примеч. к с. 199), немного, недолго и т. п.). Не менее интересен подзаголовок, связывающий универсум Разговоров с категорией сна и спов и, в обратной проекции,– бодрствования (ср. Побегать в комнате со снами-с. 203).
Диалогическая структура Разговоров, при широких аналогиях с архаическими моделями создания и их отражением в литературной традиции (известные построения О. М. Фрейденберг и М. М. Бахтина; ср. также примеч. к № 2 (с. 55), более непосредственно восходит, может быть, к традиции сократического диалога (наиболее известного по диалогам Платона) с его ориентацией на выяснение истицы. Наиболее полно эта связь обнаруживается в третьем Разговоре о воспоминании событий (ср.: ...те* тоже охватил себя чувствами... любви к истине... Истина, как нумерация, прогуливалась вместе с вами. Что же было верного:), посвященном установлению истины о некотором событии – путем припоминания, однако, не самого события, а лишь спора о нем (см. ниже). Возможна также и связь с «Разговорами» Л.С. Липавского (см. Приложение VII, 39 и примеч. к № 38).
1. Разговор о сумасшедшем доме
Первый. Я знаю сумасшедший дом... и т. д.– «Сумасшествие – как бы недостаток или отсутствие ума. Но здесь есть и более глубокая текстовая семантика. Сравним первые три реплики действующих лиц... Особенно характерно отногаеппе предложений Как он выглядит.*~*-Выглядит ли он? Отрицапие предложения предполагает несогласие с содержанием предложения. Здесь же отрицается не содержание предложения, а вообще предложение, то есть высказывание предложения. В этих трех парах предложений происходит как бы аннигиляция двух предложений. Что остается? Ничего. Но это не просто «ничего», а молчание: семиотическое молчание» (Я. С. Друскин [114]).
Уважай бедность языка,– Чрезвычайно интересное высказывание Введенского о языке, допускающее, в силу своей лаконичности п «темноты», множество толкований. Возможно, один из смыслов его заключается в том, что самая ограниченность языковых средств, пх детерминизм, являющийся объектом интенсивной поэтической критики Введенского, в частпости, в Разговорах, служат средствами поэтического выражения.
Пишите чисто. Пишите скучно. Пишите тучно. Пишите звучно.– Одна из характерных «серий» Введенского,– ср. примеч. к № 13.
Он радостно ждет нас./Мы радостно ждем нас. / ...у нас.../ ...у нас– В связи с нагнетанием здесь и далее местоимений, метрически подчеркнутых, при обычной их эпклитпчиостп, ударной позицией, а во второй строке грамматически неправильных, ср. выше и примеч. к № 8.
2. Разговор об отсутствии поэзии
Название и сюжет Разговора могут быть сопоставлены с названием позднейшего эссе Г. Адамовича «Невозможность поэзии», шире – с одним из мотивов искусстпа XX в., сюжеты многих произведений которого составляет именно невозможность создать произведение (например, фильм «872» Феллини о «невозможности» снять фильм).
«...Оба (первый и второй Разговоры.– М. М.) – Разговоры о неразговоре, но в первом перазговоре – мудрое молчание или коммуникация в молчании, во втором – немудрое отсутствие музыки, стихов, звуков, противополагаемое музыке природы: отчасти тема та Ил-е, что и в Элегии № 31: противоположение дисгармонии в человеке – гармонии в природе» (Я. С. Друскин [114]).
Появился диван... Диван исчез...– и т. д.– См. примеч.
к №№ 17 и 24.
Тишина. Ночная мгла / На холмы уже легла.– Очевидно, пушкинская реминисценция («На холмах Грузии лежит ночная мгла»).
Музыка в земле играет, / Червяки стихи поют... и т.д. – См. примеч. к №№ 10 и 26, а по поводу преимущественной связи длв Введенского поэзии и искусства со звуковым выражением и музыкой – №№ 19 (с. 145), 24, 25, 28 и примеч.; ср. также № 29.5 и примеч. Следует ли делать из этого вывод о «хтоничности» в понимании Введенского искусства вообще? Ср. также мотив червяка, ваводящегр с землей разговоры, в № 26: «...шепот, звуки, песня, музыка часто встречаются в вещах Введенского; в пяти из десяти Разговоров они повторяются иногда по нескольку раз: в Разговоре об отсутствии поэзии поэт назван Певцом, п он не читает, а поет СТИХИ, и речь идет там не только о стихах, по и о звуках и музыке. В первых семи строфах рассказывается об отсутствии поэтов, певцов и музыкантов среди людей, последняя строфа противополагается первым семи. В Кругом возможно Бог одно ИЗ действующих лиц произносит целый монолог, посвященный музыке. Не случайно у Введенского часто упоминаются звуки, музыка, песнь. «Слух – наиболее интимпое чувство» (Э.Л. Радлов). Для коммуникации слух важнее зрения, а для Введенского коммуникация, причем наиболее глубокая коммуникация – соборность – может быть самое главное. Цель звезды бессмыслицы – реализация соборности. Полное осуществление этой цели – в будущем. Поэтому он и сказал мне раз: в поэзии я – предтеча, как Иоанн Креститель в религии» (Я. С. Друскин [114]).
Реки рифмы повторяют, / Звери звуки песен пьют.– Ср. примеч. к № 28.
3. Разговор о воспоминании событий
Как уже сказано, сохранился фрагмент первоначальной редакции этого Разговора; рукопись местами испорчена.
«Тема Разговора – спор между Первым и Вторым, был ли вчера Первый у Второго пли не был. Спор не приводит ни к какому определенному результату, но возникший по совершенно незначительному поводу, он выходит далеко за пределы темы спора; это относится преимущественно к доводам, которые спорящие приводят, доказывая свой тезис: многозначительность, глубина и ценность доводов резко контрастирует с незначительностью доказываемого тезиса...» (Я. С. Друскин [114]).
Припомним начало нашего спора... и т. д.– Чрезвычайно интересно, что диалог участников Разговора посвящен не столько воспоминанию самих событий, как это сказано в его названии, сколько воспоминанию разговора об этих событиях, т. е. «мета-воспомипапию» (см. вступительные замечания ко всему произведению). Таким образом, категории памяти и воспоминания в их ключевом для Введепского гносеологическом аспекте (в тексте Разговора эксплицировапы категории верности, истины; ср. философскую универсалию, в частности, в античной философии,– попимаппе познания как припоминания истины) переводятся Вво-депским в план коммуникаций. -Диалогом этот Разговор можно, однако, назвать лишь условно – он делится скорее па три мополога (Первого, Второго, Третьего участников), перебиваемые авторскими ремарками и посвященные, как сказано, воспоминаниям об имевшем место ранее диалоге, в свою очередь посвя-щенпом уже воспоминанию событий.
...Нас же было здесь двое, вчера в одно время, на этих двух близких точках, на точке А и на точке Б... и далее.– Апелляции к пространстненпо-времепным координатам, как внешпим по отношению к личности, Второй противопоставляет критерий абсолютной субъективности: Ты был тобою, а я был собою... О гнилых этих точках А и Б я даже говорить не хочу. Далео, когда Первый перестает уже пастанвать на объективной реальности их якобы имевшей место встречи, перенося ее в ооласть представлений (однако ссылаясь при этом все же на неизменных свидетелей этого «факта» пх встречи – картины и статуи и... музыку]), то и это Второго не убеждает, поскольку ои вообще забывает о существовании Первого (я на время забыл что ты есть, и все молчат мои свидетели), т. е. реальность для него но устаповпма никакими внешними, впеиоложпымн ЛИЧНОСТИ свидетельствами. Заметим, что в какой-то мере подобная проблематика была иа-мечена в сравнительно раннем произведепин Введепского, Факт, Теория и Бог (Л"» 14), где опа, может быть, яснее выражепа в пазванин, нежели в тексте, а также в № 19, где Фомин сначала спорит с Носовым, что никто не играл, потом вообще отрицает присутствие Носова. Ср. также примеч. к №№ 19 (с. 150) н 23.
...по тому шкапу ходил, посвистывая, конюх... и т. д.-Од по из описаний, которое может читаться как транспозиция языка некоторых течепий современной ему живописи с характерным для них перенесением в интерьер элементов пейзажа.
Но всё было не так. – Текстуальное повторение формулы из № 26. Ср. реплики именно такой, такой ли он именно в первом Разговоре.
...но я на время забыл что ты есть...– Выправляем несомненную опечатку машинописи: ...но не на время забыл...
Истина, как нумерация, прогуливалась вместе с вами.– Ср. выше, и вступительные замечания ко всему произведению. -«Некоторую аналогию (не только аналогию) истины, прогуливающейся вместе с участниками диалога, можно пайтп у Кьеркегора: «Истина – абсолютная субъективность». Но субъективность истины и у Кьеркегора, и у Введенского не субъективизм в не психологизм, но их отрицание и одновременно отрицание их копт-рарпой противоположности – объективизма; абсолютная субъективность – вне и противоположения субъективизма – объективизма, и вне субъект-объектного отношепия» (Я. С. Друскин [114]).
4. Разговор о картах
«...Игра в карты здесь только субтекстовое сообщение. Вместо игры в карты можно подставить любое другое дело, пссколько раз повторяемую фразу Давайте сыграем в карты можно заменить любой другой апалогпчно построенной, например: ,.Давайте пилить дрова." Текстовое зпачеппе здесь – начало события, точпее возможность начать событие. Тогда третий и четвертый Разговоры объединяются, как Разговоры о воспоминании событий и о начале события; в первом случае оказывается, что невозможно вспомнить событие, во втором – что невозможно начать событие» (Я. С. Друскин [114]).
Карточная тема пмеет обширную традицию, в частпости, в русской литературе и русском искусстве – от «Игрока ломбера* Василия Майкова до «Игроков» Федотова и «Игры в карты» Стравинского,– произведения, в структуре которого заложены некоторые правила карточной игры.
В интересе Введепского к «карточной теме» могли сказаться и широко известпые собственные его пристрастия (ср. пх шутливое обыгрывание Хармсом – Приложение IX, 6). Сошлемся, кроме того, па устное свидетельство покойного Be. П. Петрова о том, что Хармс и Введенский предполагали написать трактат (в форме диалога?) «о нравственности или безнравственности выигрыша в карточной игре» в связи с «Игроками» Гоголя.
...рыдая и прижимая к глазам.– Пример характерного для поэтики Введепского обессмысливающего эллипса.
Они были люди. Они были смертны.– Парафраз пзвестней-шего примера силлогизма классической ЛОГИКИ.
Сандонецкий, или Третий.– В этом Разговоре, единственном из всех, один из участников наделен имепем собственным, Прекрасно вписывающимся в традицию помпнацип в русской литературе картежников и шулеров с их именами на -ский, -вцкий, -ецкнй (см. например, имена Чаплицкий п Томский в „Пиковой даме»; шулеров Желыпского, Черпомского и игрока Дмптрпцко-го в романе Вельтмапа «Саломея»; ср. ташке имя ЗагорвЦКОГО в «Горе от ума», о котором устами старухи Хлестовой сказано: «Лгунишка оп, картежник, вор»). Один из вариантов копнотацпи этих имен может быть связан с их полопизнрующим оформлением.
А где же наши тот что был женщиной и тот что был девушкой? – Ср. ниже, прпмеч. к восьмому Разговору.
Насколько я понимаю... Кажется и мне предлагают...– Отметим употребление грамматически отмечеппых бессмысленных в контексте многократных приглашений играть в карты уточпи-тельпых вводпых оборотов. В связп с их возможной функцией ср. след. примеч.
...Скажу не хвастаясь... Без карт я никуда... Где карты – там и я... Играть так играть... Вот и обвели ночь вокруг пальца.– Мотив отсутствия действия выявляется здесь, в частпости, с помощью увеличения частотности провербиальных и идиоматических формул, как бы собою действие заменяющих. Та же функция у оборотов, отмеченных в предыдущем примеч.
Наука это доказала... и т.д. – Скептическое отношение к рациопалпетическому научному мышлению и методам позитивной науки, прослеживаемое в корпусе проиизведений Введепского (ср. хотя бы № 19, с. 147-148 п мн. др.), находпт краспоречивыо поэтические параллели в творчестве Хармса, где подобные мотивы представляются системными (см.: [225, кн. 3, примеч. к Лг 165 и след.]).
5. Разговор о бегстве в комнате
– Вокруг статуй... никаких статуй нет... нет статуй;– в конце Разговора: Если статуями называть все предметы, то и то... Я назвал бы статуями звезды и неподвижные облака.– В латентном виде здесь, песомнепно, присутствует этимологическое значение слова статуя (лат. statua) – «поставленная», «установленная», отсюда – неподвижная. Чрезвычайно интересно, что глубинное этимологическое значение корня этого слова (п. е. sta-: sta-) связано с понятием устойчивости (ср. также внутреннюю форму этого русского слова), прочпости, твёрдости (Рокоту, 1004), а среди значений основного латинского глагола stare, с которым, минуя три ступени, связано statua, прослеживаются не только значения «твёрдо держаться», «быть твёрдым, определёнкым»,-по и «длиться», «продолжаться», «оставаться», «сохраняться». Вспомним в этой связи апелляцию в третьем Разговоре к остающимся на месте бывшей или небывшей встречи (реальность которой оспаривает один из участников спора) свидетелям – картинам и статуям, с их подразумеваемой (по крайней мере, тем спорящим, который доказывает, что встреча действительно была) несдвигаемостью, неподвижностью, фиксированным существованием во времени и пространстве. Заметим, что категория неподвижности предметов эксплицирована в Последнем разговоре (см. примеч.), а пх молчаливости (как свидетелей) – в № 19 (см. примеч. к с. 147). Таким образом, проясняется значение статуй как «неподвижных свидетелей» п в пашем Разговоре, отсюда – противопоставленное их неподвижности бегство, бег, убегание собеседников: Комната никуда не убегает, а я бегу... По-моему мы одни убегаем. Далее, статуям, как не только неподвижным, но и – предел неподвижности – безжизненным, неодушевленным,– противополагаются как одушевленные участники Разговора: Наше утешение, что у нас есть души. То, что они наделены душами, и побуждает их, очевидно, убегать к Богу (конец Разговора) из единого в своей статуарностн – от бытовых стула, стола, стены до звезд и неподвижных облаков – упиверсума. каким он представляется детерминированному созпапню участников Разговора, служащему предметом критики на протяжепни всего произведения.
У моря я стоял давно...– В этом Разговоре намечены темы и образность последнего произведения Введепского – «Где. Когда» (№ 32) с его мотивом прощания одного со всеми, в частности, с морем. В связи с «морской темой» см. №№ 16 и 17 и примеч.’ к ним.
У моря... пучина... Звучит как музыкант Пуччини... музыкальными волнами...– Подобно тому, как во втором Разговоре музыка связывается с хтопическнми мотивами( см. примеч.), здесь она соположепа с морем и мотивами подводностп. Возможный смысл того и другого соположения – в трансцендентальном по отношению к обычной «неземной жизни» характере музыки. См. также примеч. к № 23.
И понял: море это сад. / Он... / Зовет меня и вас назад / Побегать в комнате...– В этих строках содержится поэтическая мотивировка перенесения участников Разговора из комнаты в сад, на берег моря и обратно.
Побегать в комнате со снами.– Возможно, одиа пз мотивировок подзаголовка Начисто переделанный темник.
Я выну сейчас оружие. Я буду над собой действовать.-Здесь эксплицирован основной мотив Разговора – о действии как невозможности действия (при тематике предшествующих Разговоров, по Я. С. Друскину, соответственно о невозможности поэзии, о невозможности припомпить событие и о невозможности начать действие). Соположение мотивов действия и смерти проясняется в свете высказываний Введенского о том, что понастоящему совершившееся, это смерть. Все остальное не есть совершившееся. Оно не есть даже совершающееся.– N° 34.
Стреляться или топиться или вешаться ты будешь? – Здесь в свернутом виде содержится сюжет следующего, шестого Разговора.
О, не смейся! Я бегаю чтобы поскорей кончиться. – «Текстовая семантика субтекстового названия Разговора – бегстсо в комнате – раскрывается в этой реплике и дальше: Я убегаю к Богу – я беженец» (Я. С. Друскин [114]).
6. Разговор о непосредственном продолжении
Этому разговору посвящена, как сказано, отдельная глава «Звезды бессмыслицы» Я. С. Друскина. Ограничимся приведением нескольких ключевых ее моментов. «...В Разговоре проведена строгая аналогия и параллелизм трех действий: непосредственное продолжение жизни в смерть... Этот Разговор мы также воспринимаем как стихотворение... В Разговоре ясна одна особенность многих произведений Введенского: полифенпчиость его стихов (а также и прозы). Здесь ясно проведена трехголосная полифония. ...В шестом Разговоре повторяется вариация иероглифа некоторого действия, приводящего к одному и тому же результату – смерти. Каждый из участников Разговора совершает это действие самостоятельно, в то же время сохраняется полная еннхроп-пость каждого этана действия: они действуют одновременно и самостоятельно и совместно, сообщая друг другу то, что предполагают сейчас сделать. По мере приближения к концу их действия–линии или голоса полифонического Разговора сближаются и в последней строфе идут в унисон...»
Три человека...– Интересно споставнть описание трех смертей в этом Разговоре с Четырьмя описаниями (см. № 23 и примеч.). В свернутом виде это описание, осмысляемое как описание действия par excellence, задано уже в предыдущем Разговоре (см. выше предпоследнее примеч. к пятому Разговору).
...веревку... Она уже намылена... пистолет. Он уже нанамы-лен. ...прорубь. Она уже намылена.– Ср. выше примеч. к № 28.
Я стою на табурете одиноко, как свеча.– Еще одно из многочисленных сочетаний у Введенского мотива свеча с мотивом смерти.
стоят... стоят... стою... стоял... стоящий...– Ср., по поводу нарочитой грамматикализации текста, актуализации в пем грамматических категорий, вплоть до включения в текст целых парадигм, наши замечания в связи с № 14.
...я стою в шубе и в шапке, как стоял Пушкин...–Ср. примеч. к Элегии и «Где. Когда» (№№ 31 и 32). См. также Приложение VII, 39.4.
Мне все известно.– Ср. выше паши соображения в связи с невысказанной репликой сыновей в Потце – Ведь это мы уже впали заранее (с. 195 и примеч.).
Я прыгаю с табурета... Я захлебываюсь.– Раскладка мгновенного действия на серию развивающихся может быть сопоставлена с «дроблением времени» по Введенскому (см. примеч. к №23). шире – с замедленной съемкой и приемами кинематографического моитажа.
7. Разговор о различных действиях
«...Напомню, что в предшествующем Разговоре сообщается, что собеседники уже умерли, хотя в то же время сидели на крыше в полном покое. По-видимому, действие, или поездка на лодке происходит уже иосле смерти или вернее за смертью. Замаскированная различными действиями – дракой и питьем кислоты -и вопросительной формой {Неужто мы едем... В далекую Лету), эта поездка остается как бы анонимной. Снова как в первом Разговоре возникает вопрос: действительно ли они едут в далекую Лету или это только обмен мыслями, как сказано в заключительной ремарке. Скорее всего, здесь стирается грань между словом и действием – разговор о поездке в далекую Лету может быть и есть поездка в далекую Лету.
В начале 30-х годов Введенский написал стихотворение, в котором сообщается о смерти героя. И после смерти в засмертной жизни человека наступает вторая смерть (см. Приложение III, № 108.– 71/. Л/.). Седьмой Разговор напоминает это состояние между первой и второй смертью...» (Я. С. Друскин [114]).
Поясняющая мысль.– «Я че собираюсь пояснять эту поясняющую мысль. Отмечу только, что действующие лица, кто бы они ни были, различные лица, находящиеся в наиболее тесном контакте,– они но только общаются вместе, но вместе сознательно совершают одпо и то же непосредственное продолжение слова в действие, жизни – в смерть. Кто они? Поясняющая мысль отвечает на этот вопрос. На языке «нормальной» логики па это нет ответа» (Я. С. Друскин [114]).
29.7.2 ...три тапира... – См. примеч. к № 21.– Отметим, в качество типологической параллели, маркированное (рифмой, повтором) употребление этого экзотизма в стихотворении О. Мандельштама «Опять войны разноголосица...» (1923).
Но не забудь, тут не три человека действуют... Быть может три льва, три тапира... п т. д.– Ср., по поводу проблемы тождества личности, примеч. к № 3. В этой связи отметим неопределенность личностных границ самих трех персонажей Разговоров, то раскладывающихся на двух говорящих в унисон купцов и баньщик а, то выделяющих из своего состава картежника Сандинецко-го, разбегающихся и снова соединяющихся в сложной системе монологов, полилогов и диалогов.
Что нам их смерть, для чего им их смерть.– Может быть интерпретировано как косвенное утверждение абсолютной субъективности смерти, стоящее, в частности, за предыдущей пьесой Потец с невозможностью в ней сыновьям установить значение атрибута (и синонима) смерти даже в смерти отца.
...что тут продолжать, когда все умерли... Но все-таки они трое ехали на лодке...– См. нашу интерпретацию «двуступепча-той эсхатологической ситуации», примеч. к №№ 14, 19 (с. 132) и 28. Интересно, что плаванию умерших героев соответствуют универсально распространенные мифологические представления о посмертном пересечении душами водного пространства (ср. здесь же, пиже: Неужто мы едем. I ...В далёкую Лету); ср. соположение мотивов реки и смерти в других произведениях Введенского (см. №№ 2 (с. 56), 7, 23, 27 и примеч. к ним).
Зажги... Свечу... Снова... Не получается... Гаснет... Свеча снова.– и т. д.– Следует, вероятно, связать мотив погасшей свечи, которую невозможно снова зажечь (отметим значимость мотива повторения) с со эсхатологическим значением во многих произведениях Введенского.– «...Дробность» («рассыпание», «мерцание») мира у Введенского двузначпа: во-первых, как здесь, дробится и рассыпается и речь, т. е. связь и коммуникация между людьми; во-вторых, подлинная жизнь понимается как предельная «дробность» – мерцание пли мгновение, причем эта мгновенность и дробность не исключает коммуникации между людьми,– в седьмом Разговоре даже речь распадается па слова.
Распадение предложения па слова пе уничтожает здесь, а наоборот создает наиболее глубокую коммуникативность участников совместного разговора и совместного действия – поездки в далекую Лету. Здесь Введенский снова отождествляет два противоположных члена оппозиции: раздробленность мира, жизни и речи, уничтожающей всякую возможность коммуникации, с наиболее глубокой коммуникацией и совместным действием в этой раздробленности – в мерпании мира».–Я. С. Друскин [114].
Тут слишком.– См. примеч. к сходной реплике в Ёлке у Ивановых (Л» 30, карт. 7).
Стриги... I Беги... / Пи зги.– Здесь, как будто, происходит распад коммуникации, по крайней мере, внешней (см. предшествующее замечание Я. С. Друскпна). Ср. такнсе прпмеч. к № 30 (карт. 9).
Первый. Пе к (...).– Пропуск, соответствующий, очевидно, слову, при перепечатке не разобранному. Требования, налагаемые метром и рифмой, сужают круг возможных реконструкций, среди которых правдоподобной представляется Не плещи; другая – Не к нощи (т. е. «Не к ночи») – предложена Вл. Эрлем.
8. Разговор купцов с баныциком
Сохраняем авторское написание слов баньщик и баныцица.
«...Уже в первом монологе банъщика за субтекстовым значением ясно чувствуется совсем иная текстовая семантика... Это описание бани скорее напоминает войну, о которой гопорится в следующем Разговоре, или ад, пе случайно Зоя, пришедшая в баню, спрашивает у купцов: Купцы, где мы находимся. Во что мы играем? – и дальше говорит: Может быть это ад.
...Глагол «и г р а т ь» повторяется затем еще три раза. Но в бане не играют. Шутливое обозначение бани – м а с к а р а д (Даль). Этот эвфемизм построен, по-видимому, по противоположению: в бане раздеваются, в маскараде наряжаются, в бано обнажаются, в маскараде скрывают себя маской. В заключительном диалоге купцов с баныциком. баньщик говорит: Одурачили вы меня купцы... пришли в колпаках. Одурачивают, то есть обманывают, скрывая себя,–в маскараде. Колпаки, в которых пришли купцы,–маски. Понятен и ответ купцов: «Мы же это не нарочно сделали. В маскараде обманывают «нарочно», в жизни маскарад не «нарочный». На расхождение субтекстового сообщения – бани – и текстовой семантики указывают и последние слова о догадливости баныцика: они относятся к читателю» (Я. С. Друскин [114]).
Два купца... Я не в состоянии купаться.– Слово купцы произведено Введенским, очевидно, от глагола «купаться», причем обыгрывается именно омонимия общеизвестного слова с этим неологизмом. Интересно, что говорящие хором купцы встречаются в начале романа «Генрих фон Офтердинген» Новалиса.
Однообразен мой обычай... и т. д.– Образ бани, перекликающимся с ее описанием в стихотворении Хармса «Баня» ([225, кн. 4, № 285]), вписывается, во-первых, в поддержанную отцами Церкви аскетическую традицию древности и средневековья, осуждающую бани как стимулирующие чувственность и являющиеся мостом разврата,– с этим следует связать наличествующие в Разговоре эротические мотивы (ср. такнге реплику Наташи в Куприянове и Наташе – произведении, par excellence метаэротическом -// вся как будто в бане (№ 20); во-вторых, в своей инферналь-ности оораз этого безбожного сумрачного жилища соответствует народным представлениям о бане как жилище нечистой силы. Укажем па возможную связь описания этой инфернальной бани с некоторыми сценами «Игры в аду» Кручёных (напр., мытьё ведьмы). Противоположная символика бани как места омовения, отсюда – очищения, возрождепия,– если здесь и присутствует, то со знаком минус,– см. в начале Разговора: Я не в состоянии купаться... ниже: Я тут не в состоянии купаться.
Вянут свечи...– Тот же образ в Четырех описаниях, где он окрашен в эротико-эсхатологические (ср. здесь же ниже: Слетает облак мертвецов) тона: Свеча завянет,/ закричит жена (№23). Ниже мотив свечи встречается уже непосредственно в эротическом контексте: Богини / Входят в отделенье... И то пыла-нив печей / Страшней желания свечей.
(...) денег... – В машинописи лакуна. Ср. выше, примеч. к седьмому Разговору. Я.С. Друскин предлагает: «Нету».
Отец и всадник и пловец – Сочетание отец и пловец анаграмматически шифрует Потец – ключевое слово предшествующего произведения, в котором, кроме того, отец отождествляется со всадником (см. примеч. к № 28). Образы пловца и всадника являются, кроме того, ключевыми соответственно во второй и последней строфах Элегии (№ 31).
Баньщик (сидит под потолком, словно баньщица). – Ср. ниже: Мы баньщицы унылы нынче... Он должно быть бесполый этот баньщик... Баньщик, он же баньщица, спускается из-под потолка. – Трансвестизм баньщика, впрочем достаточно уклончиво обозначенный, перекликается с фразой из четвертого Разговора: – А где же наши тот что был женщиной и тот что был девушкой? и может интерпретироваться в контексте дезавуирования Введенским категории столь устойчивой, как категория пола, а на языковом уровне – рода. Примеры подобных нарушений мы находим и в ранних произведениях Введенского (см. примеч. к № 2 (с. 45) с прочими отсылками).
Тут мыло пляшет как Людмила... – В связи с эротическими мотивами эдесь и дальше см. выше, ср. также примеч. к № 20.
Нам свет не мил. И мир не свеж. – Интересно отметить как характерную особенность поэтики Введенского, что необычность последнего сочетания мир не свеж как бы «поддержана» в плане выражения тем, что первая строка стиха нам свет не мил обращении предвосхищает его звуковой облик. Ср выше примеч. к № 28, а также к № 2 (о. 53).
Смотрю удачно крюк привинчен. / Оружье есть. Петлю отрежь.– Вместе с проявленной в ближайшей авторской ремарке темой волн эдесь присутствуют все три мотива, намеченные в пятом Рагговоре (Стреляться или топиться или вешаться ты бу’ двшь?) и «реализованные» в шестом. См. примеч. к пятому Разговору.
Два купца смотрят на нее как в зеркало... Гляди, гляди как я изменился.– Эротическое отождествление и – ниже (Мы думали что ты зеркало. Мы ошиблись) – его несостоятельность?
...изменился... Я совершенно неузнаваем,– Помимо сказанного в предыдущем примечании, укажем возможную параллель в фольклорно-мифологическом мотиве наказания за табуировап-ное подсматривание в частности, сакральпого акта – превращением (в неодушевленный предмет, животное и т. д.– Th. Hot С. 311), особенно в мотиве превращения героя, подсмотревшего купанье богини (например, Актеона, подсмотревшего купанье Артемиды, в олеин и др.), при: Богини / Входят в отделенье. / И небо стынет)В отдаленье (Богини выделено enjambement), ср. также мотив крылатости: Гляди. Гляди. Она крылата... У нее тыс я ч и крылешек.
О чем же вы сейчас думаете. – Ср. повторение этой фразы в эротическом же контексте – № 30 (карт. 6).
Как странно ты устроена. Ты почти не похожа на нас – Ср. в Пять или шесть: как странно тело женское/ ужасно не Вве-денское (№ 8).
Купцы, где мы находимся... Может быть это ад... Я догадлив. – См. вступит, замечапия Я. С. Друскина к этому Разговору. Lp также выше: Два купца смотрят на нее как тени.
Одурачили вы меня купцы... Да тем что пришли в к о л п а к а х. – Помимо разложения и реализации здесь комплекса дурацкий колпак, что, в свою очередь, подкрепляет приведенные выше соображения Я.С. Друскина о мотиве «маскарад i» (ср. также многократное эксплицирование мотива одевания – раздевания), укажем, что отмеченное употребление слова колпак встречается несколько раз у Хармса (см.: [225, кн. 2. № 119 я примеч. к нему]), в частности, в связи о Введенским (см. Приложение IX, 5). См.: М. Мвилах [171].
29.9. 9. Предпоследний разговор под названием Один человек и война
Заметим, что бо́льшая часть этого Разговора, как и седьмого, представляет собой связный текст, в распределении которого между голосами наблюдается известная пульсация – на протяжении Разговора они то сливаются в единый персонаж (что эксплицировано в заглавии и троекратно повторенной в начале Раагово-ра формуле Я один человек и) – например, один продолжает речь другого, или же действие, о котором заявлено в первом лице (читаю, я продолжаю и др.), исполняет другой; то разделяются снова, отождествляясь с отдельными участниками в обращениях друг к Другу (Сделай остановку... Выслушайте пение или речь выстрелов) или заявлениях в первом лице множественного числа (Неужели мы добрели до братского кладбища).
Укажем еще на одну интересную особенность трех голосов, которые на протяжении Рагговоров несколько рае имели тенденцию группироваться как два и один (например, Сандонецкий, противопоставленный двум безымянным игрокам в Разговоре о картах) спор Первого и Второго, которому иодводит итог Третий в Разговоре о воспоминании событий). Подобно этому, в первых трех репликах Я один человек и ее мл я,–и скала,-и вой-на– двух нервых участников объединяют однородные добавлепия, которым противопоставляется третье, вводящее основную тему Разговора.
Отметим эксплицирование в самих названиях двух заключительных Разговоров как Предпоследнего и Последнего – мотива конца: само это слово неонгиданно появляется в последпей фразе девятого Разговора и завершает десятый Разговор, а вместе с ним и все произведение.
Я сочинил стихи о тысяча девятьсот четырнадцатом годе. – Ср. соответствующее сообщение о своей смерти сделанное 3-им Умир.(ающим) в Четырех описаниях, заканчивающееся словами: То было в тысячу девятьсот четырнадцатом году. Связь с Четырьмя описаниями эксплицирована в реплике Описание точное, следующей за одной из строф стихов о тысяча девятьсот четырнадцатом годе. С этим произведением наш Разговор сближают многочисленные переклички, из которых укажем одну, наиболее бросающуюся в глаза,– реплику Я продолжаю (притом, что и здесь, и там «продолжает» на самом деле пе всегда тот персонаж, который об этом заявляет).
А великий князь К. P. / Богу льстит. – Очевидно, имеется в виду поэтическая деятельность К. Р.– великого князя Константина Романова (1858-1915). В связи с обозначенными в этом Разговоре «чертами эпохи» ср. наши вступительные замечания, подобные Hte «ирреальные реалии» в Четырех описаниях (№ 23) и Елке у Ивановых (№ 30).
Надо об этом подумать... Присядем на камень. – Отмечающийся и в других произведениях Введенского мотив «медитации на камне» (Будем думать в ясный день,/сев на камень и на пень в Приглашении меня подумать; Мы сядем с тобою ветер / на этот камушек смерти – дважды – в медитативном par excellence стихотворении Мне жалко что я не зверь...) может быть сопоставлен с традиционной символикой камня, связанной, с одной стороны, с мотивами прочности, первоосновы, prima materia, с другой -Божественной мудрости (опосредовано: Исх., 17,6; Втор., 32,13); ср. «философский камень».
Но пуча / Убитые очи, / Как туча, / Как лошади бегали ночи. Мы выправили представляющиеся нам несомненными опечатки машинописи: куча, ноги.
Описание точное... Ты внес полную ясность. – Ясность, точность, лаконизм самих приведенных формул призваны, кажется, указывать именно на обратпое их значение.
Нигде я не вижу надписи, связанной с каким бы то ни было понятием. – Ср. близкий образ в стихотворении Мне жалко что я не вверь..., № 26 и примеч. Призван ли этот образ свидетельствовать о распаде знаковых коммуникаций, остающихся отныне уделом «учительниц»?
Идут купцы... Купцы не идут. – Чрезвычайно интересно с семиотической точки зрения введение в текст (и тут же изъятие) персонажей, по очевидности репрезентируемых самими вводящими и изымающими их лицами.
Не спросить ли их о чем-нибудь. – Категория вопроса, спрашивания были объектом интенсивной поэтической критики Введенского в связи с диким в внушительным, незавидным вопросом о том, что такое есть Потец (№ 28). Ср. паши вступительные замечания к № 28, а также примеч. к № 19 (с. 144).
10. Последний разговор
Анализу этого Разговора посвящена значительная часть «Звезды бессмыслицы» Я.С. Друскина [114], где раскрывается его двумерная (по горизонтали и вертикали) композиция и делается вывод о реализации в пем паиболее глубокой коммуникации и одновременно автокоммунпкацнп – одного автора в трех лицах.
Я из дому вышел и далеко пошел.–В добавление к сказанному выше, Я. С. Друскин замечает, что значение этой строки обнаруживается при выявлении ее синтагматических (со строками Я сел под листьями и задумался... о своем условно прочном существовании) и парадигматических (с параллельными строками следующих частей) связей. Дом через категорию ограниченности кругозора под листьями соединяется с условной прочностью моего существования, противополагается же этой ограниченности (и через нее дому) бесконечность кругозора под небом (Я сел под небом и задумался): «В плапе выражения Я из дому вышел можно понимать как иероглиф начала, в плане содержания дом – иероглиф условной прочности моего существования, которая в дальнейших вариациях этого иероглифа обнажается и разрушается: открывается иллюзорность этой прочности» [114].
Строка эта содержит, очевидно, реминисценцию хрестоматийного стихотворения Некрасова «Однажды в студёную зимнюю пору/Я из лесу вышел...», характерным образом немедленно ост-раненпую последующим добавлением и далеко пошёл.
Она была обсажена дубовыми деревьями.– См. примеч. к № 32. Я. С. Друскин устанавливает здесь многоуровневый «иероглиф окружения».
Задумался о том.– Апокопа дополпенпя имеет, несомненно, для поэтики Введенского концептуальное значение. Ср. в пятом Разговоре: Если статуями называть все предметы, то и то.– Ср. прпмеч. к № 8.
Ничего я не мог понять.– О категории непонимания у Введепского см. выше примеч. к №№ 9, 24, 34, а также вступит, статью.
Тут я встал и опять далеко пошел.– Отметим выяплепие в этом тексте, в значительной мере строящегося как метаноэтп-ческий, ключевого мотива повторения (см. выше примеч. к №№ 14, 22 и 28). Мотив этот, эксплицировапнын в обсуждаемой фразе, выявляется также в четырехкратном повторении каждой структурной единицы этого Разговора, в том числе самой этой фразы.
Цветы, те разговаривали на своем цветочном языке.– Ср. пролог к № 19– Священный полет цветов – с речью цветов, обращенной к небу, при последующем: Я сел под небом и задумался. Ср. также примеч. к пятому Разговору.
Об изображениях смерти...– Ср. предыдущий Разговор, где Третий повествует в стихах о впдепных им в сражениях изображеньях несчастных... трупов убитых. Ср. семиотическую функцию в том же тексте таких слов как описание, надпись, связанная с каким бы то ни было понятием (см. наше примеч.), стихи о (тысяча девятьсот четырнадцатом годе).
Воздух, воздух, он был окружен... облаками и предметами ...предметы подобно слонам стояли на месте.– В связи с обсуждавшейся проблемой значения в пятом Разговоре статуй (см. примеч.), интересна экспликация здесь мотива неподвижности предметов и соположение предметов с облаками, здесь «порхающими», но в пятом Разговоре пазванными неподвижными.
Птицы, те занимались музыкой... ниже: Звуки, те слышались...– Ср. выше, прпмеч. ко второму Разговору.
Ясно, что я пошел мысленно... Мысли, мысли, они были окружены... Ср. примеч. к №№ 10 и 28.
30. ЁЛКА У ИВАНОВЫХ
Впервые опубл. М. Арндтом [15] (неточный текст). Пьеса может быть точно датирована 1938 г., исходя из вступительной ремарки к Картине девятой, в которой происходящие в пьесе событяя описаны как происходившие за шесть лет до моего рождения или за срок лег до нас. См.: М. Мейлах [167].
Картина первая.
На первой картине нарисована ванна,– Ср. подобное же обнажение метафорического значения этого слова в Очевидце и крысе (№ 24 и примеч.).
Я умею говорить мыслями... Далее: Как ты думаешь"}.. Я ничего не думаю...– О категории мысли, в связи с гипостазированиеи последней, см. примеч. к № 10, 16, 28 и 29.10.
Бог... мох...– Укажем на имеющую как концептуальное значение, так и интерпретируемую с точки зрения поэтики Введенского возможную уникальность этой рифмы.
...свечи... палец.– Об эротико-эсхатологических импликациях мотива свечи см. примеч. к № 2 (с. 47), 20, 23, 24, 29.8 и ниже (карт. 3).
...хватает топор и отрубает ей голову...– В связи с этим мотивом см. прпмеч. к № 2 (с. 48) и 19 (с. 128).
Полиция... Дети (хором).– Дети исполняют здесь очевидную роль хора греческой трагедии, что эксплицировано дальнейшим введением мотива котурнов.
Всегда. Мы видим труп...–В машинописи очевидная опечатка: видели.
Лежите меня.– Отметим пример поэтического использования Введенским механизма нарушения грамматической правильности (категория переходности), порождающего эффект бессмыслицы.
Коль конь не виноват...– В машинописи Конь конь не виноват. Поправка была предлоя?ена А. Наймаиом.
Они обезумели от горя. Они страшно кричат, лаят и мычат. – Достигающая здесь апогея дискредитация мотива «чувства» (как псевдочувства, что является одной из сквозных тем пьесы) подготавливалась на протяжении всей картины (ср.: Поникает от горя, как взрослый малороссийский человек; Я обижена на тебя...; И ты почувствуешь на краткий миг... и т. д.; мы все будем очень веселиться; Нянька (зверея); Приятно встретить/Людей культурных; Мы плачем навзрыд; Нянька (плачет). Судите коня... и др.) .-О категории чувства у Введепского см. примеч. к № 5, 20, 28 и 31.
Картина вторая.
Идиллическое начало этой картины, мотивированное неведением Федора касательно поступка его невесты, оттеняется характерно сния?енными мотивами из области религии (Молитесь колесу; По-ангельски визжат) и мотивами эротическими (как вариант мотива чувства,– см. выше).
Как хорошо в лесу... / Молитесь колесу, / Оно круглее всех.– Г. А. Левинтон видит здесь парафраз поговорки «Жили в лесу, молились колесу».
Деревья на конях / Бесшумные лежат.– Образность, отсылающая нас к архаическому обряду asvamedha (конская жертва у мирового дерева).
И пасынки в санях / По-ангельски визжат.– Отметим еще одип замечательный пример «поддержанности» бессмысленного ряда в плане выражения, в данном случае пароиимией (см. примеч. к № 28).
Тут выясняется...– В связи с подобным метапоэтическим остраненнем см. примеч. к карт. 8.
...не умеют говорить... и т. д.– Мотив пения и разговоров (хотя бы невпопад!) немых лесорубов хорошо интерпретируется с точки зрения коммуникативных постулатов связного текста, предложенных О. Г. и Й. И. Ревзиными.
Выходят звери...– «Урок зверей», с его таинственной обряд-постыо н космической образностью, анализирован Я. С. Друс-киным («Звезда бессмыслицы»), установившим в нем «строгую четырехголосную полифонию».
Имплицированный в «Уроке» мотив речи анаграмматически гадав в словах Жирафы Реки текут (...как слова овец и т. д.). Семантическая связь между блеском звезд и, в сравнении с пи-ми, молоком кормилицы прослеживается через Млечный путь, а мотив осетрового хряща возводится, в устах Свиного поросёнка, к поговорке (Кому арбуз, а кому свиной хрящик). Наконец, в последней серии реплик проступают древнейшие ипдоевропейскпо представления о скоте как воплощении душ умерших (см. работы Вяч. Вс. Иванова и В. И. Топорова о Велесе в сравпепии с данными лувийского и тохарского языков).
Свиной поросенок. Как молоко кормилицы.– Г. Л. Левинтон полагает, что в реплике имплицирована ассоциация с молочным поросенком.
Картина третья.
Ночь. Гроб. Уплывающие по реке свечи... Ср. ниже: А кстати и свечей подкинуть надо, а то эти уж совсем отплыли в Лету. (Низко кланяется гробу...).–Здесь более, чем где бы то ни было у Введепского, обнажена эротико-эсхато-логическая семантика мотива свечей (уплывающих, отплывающих в Лету (оплывающих), который обрамляет происходящую у гроба эротическую сцену. См. выше: примеч. к карт. 1 и мп. др.
Послание грекам. – Очевидный спижающий парафраз заглавия «Послания к Римлянам» апостола Павла с его, кстати, заостренной направленностью против плотского греха.
Но я все перечувствовало. – В связи с категорией «чувства» см. выше: последнее примеч. к карт. 1.
Картина четвертая.
Аптеки, кабаки и пубдома...– Последняя аббревиатура, построенная по современным Введенскому языковым моделям (ср. ниже: Читать из Маркса разные отрывки...), интересна, в частности, в соседстве с мотивом аптеки с ее блоковским, в контексте фрагмента, колоритом.
...тружеников моря, / Отверженных...– Здесь обыграны " названия популярных романов Виктора Гюго.
Садитесь в тюрьму.– Обнажение языкового мехапизма метафоры может быть сопоставлено с буквальным пониманием иконописцем (изобразившим стража, который усаживает Параскеву Пятницу на сидение в темнице) соответствующего места ее жития (Музей Андрея Рублева в Москве).
А еще молода... А еще как душа.– Реплика образует рифмованные строки и представляет пример сведения осмысленного текста до абсурда через ступени, оформленные в плапе выражения, в дапном случае с помощью повтора (с изменением значения повторяемого а еще), синтаксиса и рифмы.
Некогда помню стоял я на посту на морозе...– Среди многочисленных аналогий могут быть названы примеры из «Антологии античной глупости», сочинявшейся участниками «Цеха поэтов», в том числе О. Мапдельштамом, «Новые подражаппя древним» А. Тарковского и мн. др.
Кого взять – этого Наполеона? – Наполеон – непременный персонаж фольклора о сумасшедших, себя с ним отождествляющих.
Картина пятая.
Картина интересна, в частности, разрабатываемыми в пей мотивами тождества и единства личности (Врача, Санитара, Няньки) и реальности фиксации события (экспертиза).
У бруствера...– Бруствер – «вал для защиты гарнизона от прицельных выстрелов» (Павленков).
Входит каменный санитар.– Возможная отдаленная реминисценция мотивов «каменного гостя», с анаграмматически зашифрованным эдесь словом командор (указал Г. А. Левинтон). Ср. также каменных солдатов в Отрывке из поэмы (№ 116).
Нас много.– Ср. в связи с выявляемым в этой картине мотивом плюрализма начало пьесы: Няньки, няньки, няньки моют детей.
Мне не нравится этот коврик.– Возможная реминисценция из стихотворения Мне жалко что я не зверь (№ 26): Еще есть у меня претензия, / что я не ковер...
Я знаете весь наш сад со всеми его деревьями и с подземными червяками и неслышными тучами...–Ср. № 26 и 29.2 и примеч.
...как это называется... Виноград... Стена...– В связи с проблемой языкового знака, категории имени и названия у Введенского см. примеч. к № 5 и 19 (с. 131).
Виноград... Стена... – Г.А. Левинтон указал на возможную реминисценцию Песни Песней: 8, 10-12.
Сейчас это уже трудно установить. – Ср. Разговор о воспоминании событий (№ 29.3) и примеч. к пему.
Картина шестая.
Ни с того ни с сего у него завязаны глаза.– Категория немотивированпости, случайности в творчество Введенского имеет, несомненно, помимо концептуального значения, и значение метапоэтическое. В бытовом преломлении этот мотив объясняет, почему Федор оказывается у Служанки, а не у своей невесты.
Мать плакала, тоже и отец... Девочку Соню Острову анй-ешь?..– Отметим замечательную квазифольклористическую речевую характеристику Служанки.
Мне скучно с тобой. Ты не моя невеста...– Ср. выше в связи с Нянькой, возлюбленной Федора: ...мне никогда не бывает скучно и противно не бывает... У нас одна близкая душа.– См. также примеч. к Х° 20.
Я скоро исчезну словно мак... словно радость... словно ночь... И далее: Федор исчезает.– Ср. подобное же «исчезновение» Куприянова (№ 20 и примеч.), который растворяется в природе, предающейся одинокому наслаждению (и в этом контексте – мяуканье, кваканье и пенье Федора птичьим голосом).
// стол потерял соль...– «В переносном смысле говорят: это выражение или острота потеряли свою соль. Или: «Вы соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее солепою? Опа уже ни к чему негодна...» (Мф., 5, 13). Это смелая метафора, но все же метафора. Но «соль стола» – это уже не метафора, это бессмыслица, возникшая из острапення метафоры, т. с. применения метафоры к предмету, к которому эта метафора вообще не может быть применена» (Я. С. Друскин). См. также примеч. к №№ 9 и 16.
Ты наверно и сам... Нет я не сам...– Может быть связано с проблемой тождества личности, разрабатывавшейся в предыдущей картине.
Картина седьмая.
Стол. На столе гроб... и трупный яд. – Пример детализации ad absurdum. Рамкой на этот раз служит не только синтаксический параллелизм, но также последовательное укрупнение п.– нов.
Всем понятно, что светает. – Ср. выше: Тут выясняется...– См. примеч. к карт. 8.
Собака Вера... – Ср. другие подобные имена у Введенского – воробьи федор и арбуз (№ 131). цветок андрей (№ 33).
Бедный молится хлебу. / Медный молится небу.– Ср. в спя-зи с возможной контаминацией мотивов бедного рыцаря и Медного всадника в Элегии замечания Г. Л. Левиптона (примеч. к Х° 31). Ср. также строки Внимания не обращая/ ни на Великого, ни на Петра в Отрывке из поэмы (№ 116).
...сказать... сообщить. – В этой оппозиции зпачимой является, по-видимому, коммуникативная семантика ее членов.
Мне слишком... Но я ее. – Пример приобретающих особую значимость в последний период творчества Введенского эллипсов, порождающих грамматически неправильные предложения (ср. примеч. к № 32). С ними контрастирует необычная форма несовершенного впда глагола ознакамливаться в реплике Пети Перова.
Объясните мне всё... Папа. Мама. Дядя... – Если годовалый Петя отказывался удивляться тому, что собака разговаривает, а не лает, то ее, наоборот, удивляет не связность и усложненность его речи, а именно речь, свойственная его возрасту: в ответ па просьбу, «объяснить все» (ср. примеч. к №№ 9 и 16), Петя Перов переходит па речь годовалого младенца. Шире – можно сказать, что с просьбой «все объяснить» наступает распад коммуникаций,– форма бессмыслеппого объяснения, бессмысленного ответа па осмысленный вопрос проливает свет на гносеологню Введенского (см. примеч. к № 14). Такой же распад коммуникаций, непосредственно следующий за введением слова, коммуникацию описывающего, мы встречаем в одном из ранних текстов Введенского {Галушка, X? 133): в течении лета изъяснился)...зубр арбр урбр / хлрпр крпр трпр (см. примеч.).
Картина восьмая.
На восьмой картине нарисован суд.– См. примеч. к карт. 1. Отсылаем к высказыванию Введенского о суде (см. Приложение VII, 39.2). Сцена суда с ее фарсовым, балаганным колоритом перекликается с русским народным театром (см. также примеч. к № 19, с. 130). Образы суда и судей являются сквозными в творчестве Введенского, начиная с Минина и Пожарского (№ 2),– например, Седьмое стихотворение (№ 3), Суд ушел (№ 18) и мп. др.
Не дождавшись Рождества – я умер.– В рукописи очевидная ошибка машинистки: я умею.
Все (хором)... Другие все (по очереди).– Вызывающая семантическая противоречивость этих ремарок истолковывается в связи с критикой Введенский категории целого, целостности.
Вот и всё.– Ср. всё – концовку многих ранних произведений Введенского (и Хармса), а также стихов в метаиоэтическом фрагменте ...ясно... (№ 38).
Признак смерти налицо.– Ср.: и признак жизни уходил из вен и из аорт (Четыре описания, № 23).
Всем ясно, что нянька присутствовала на суде, а разговор (,пр°У Козлова и Ослова велся просто для отвода глав.– Ср. выше: Тут выясняется, что они не умеют говорить... и Всем понятно, что светает.– Роль подобного метапоэтпческого острапення, пример которого мы видели еще в пьесе Очевидец и крыса (№ 24), возрастает в последних произведениях Введенского, достигая апогея в «Где. Когда» (№ 32).
Картина девятая.
...за шесть лет до моего рождения или за сорок лет до нас– Эта ремарка точно датирует время действия пьесы, и без того обозначенное девяностыми годами,– 1898 годом.
Так что же нам огорчаться и горевать о том, что кого-то убили.– Ср. подобное же остранепие в Поясняющей мысли к седьмому Разговору, а также последнее примеч. к предыдущей картине и примеч. к № 32.
Между третьим и четвертым действием прошло несколько часов... На часах слева от двери 6 часов вечера.– Вл. Эрль замечает, что исключительная пунктуальность автора в исчислении временных промежутков в пьесе (например, в перемещении Няньки из дома Пузыревых в полицию, в сумасшедший дом и в суд), нарушенная только один раз (как мы увидим ниже, Федор, согласно совету Служанки учиться, учиться и учиться, успел за девять часов выучиться и стать учителем латинского языка), является лишь одним из ого многочисленных приемов дискредитации категории времени в целом. Заметим еще, что п -пьесе, при всей ее необычности, соблюдено, таким образом, классицистическое единство времени.
...Сейчас откроют. Как интересно. Ёлку увижу.– Перед лицом надвигающегося события (в лице долгожданной ёлки) интерес пробуждается даже у скептика Пети Перова. Ср. № 36.
Нянька я хочу в уборную... на рояли играть.– Этот гиньольный отрывок, пронизанный, с одной стороны, элементами детского фольклора, с другой – многообразно обессмысливающими советами Няни (скажи себе на ухо... Делай вид, что ты идешь... Сказали бы, что идете на рояли играть), перекликается со вступительной сценой купанья п с последней репликой седьмой картины про покойную Соню Острову: Нет она мочится.
...садится без обмана к роялю...– Бессмысленное добавление без обмана может быть сопоставлено со столь же обессмысливающими эллипсами (см. предпоследнее примеч. к карт. 7).
...мотыльком... камельком... мелком...– Пример бессмысленного ряда, порождающей матрицей которого является рифма. См. примеч. к № 13, а также к № 5 и мн. др.
Ёлка... Какая ты красивая... Как ты хороша... Ах, ёлка, ёлка... Как ты великолепна... Блаженство... – Ср. выше, примеч. к карт. 1 об амбивалентной категории чувства, раскрывающегося в своей полноте перед лицом реальной красоты Елки.
Как зубы... – Намеченный ряд тут же, однако, вырождается до бессмыслицы, а в пении матери – АОУЕИЯ/БГРТ – завершается распадом коммуникаций; если пение гласных – заметим, расположенных от гласных заднего ряда к переднему,– еще возможно, то нельзя представить себе пения согласных, особенно взрывных. Но и этого мало – распад окончательно завершается в ремарке: не в силах продолжать пение плачет.
...Стреляет над ее ухом себе в висок... умер... и т.д. – Раскрытие наступившего события – Ёлки – смертью всех действующих лиц проясняется в свете высказывания Введенского в его заметках о событии и времени: свершение события есть остановка времени, самое совершенное событие – смерть (№ 34).
31. ЭЛЕГИЯ
Элегия впервые была нами напечатана в [66] (откуда перепечатана R.R. Milner-Gulland [67], по единственной в то время известной копии Я.С. Друскина, сделанной до войны, так же как копии Bс.Н. Петрова и В.В. Стерлигова, с несохранившейся рукописи, переписанной Д. Хармсом. Черновой автограф второй строфы и стихов 30-72 сохранился у вдовы поэта. В ПСС Элегия была напечатана по обнаруженному нами впоследствии беловику, принадлежавшему Л.Г. Шпет. Контаминированный текст (ПСС и черновик) опубликован [70] (см.: М. Мейлах [155]).
В настоящем издании впервые (не считая рукописного журнала «Транспонанс» [69]) печатается по наиболее авторитетному списку Н.И. Харджиева.
По свидетельству художницы Т.Н. Глебовой, Введенский перед чтением Элегии сказал ей, что Элегия отличается от всех его прежних вещей. – «И еще до того, как Татьяна Николаевна передала мне слова Введенского, мне казалось, что Элегия – единственная вещь Введенского, в которой нет “звезды бессмыслицы”. Например, во второй половине второй строфы волшебные ладони и рука травы державной – это копыта коней и земля, по которой они бегут. Метафорические выражения создают впечатление ритуального танца коней, подчеркивая противоречие между миром, как снег, прекрасным и нашим ничтожеством. В седьмой строфе ясно, что речь идет о судьбе или Провидении. То же относится и к другим метафорическим выражениям. Но из этого не следует, что Введенский отказался от “звезды бессмыслицы". В его утерянной предпоследней вещи и в последней, “Где. Когда”, “звезда бессмыслицы” сохраняется» (Я.С. Друскин [114]).
Элегия реминисцирует огромные пласты предшествующей поэзии Введенского, раскрывать которые здесь нет никакой возможности. Ограничимся лишь некоторыми замечаниями. Так, рифма гор вершины – бесконечные аршины возвращает нас к стихотворению Мне жалко что я не зверь... (№ 26), в середине и конце Элегии появляются орлы (орел, во взгляде которого даны вершины в том же стихотворении), а стих 33 – Я с завистью гляжу на зверя – весьма точно реминисцирует его начало. 31.1 Мотив коня (коней) второй строфы, особенно же 31.1a конь зеркальный восьмой, 31.1b воспроизводит образность Гостя на коне (№ 22), как и заключающий Элегию мотив всадника. Мотив звезды бездушной (стих 20) подключает нас к образности Суток (№ 27), а цветок несчастья (стих 29) должен быть сопоставлен с цветком убежденным блаженства (Потец, № 28). Сквозными в поэзии Введенского являются также мотивы моря (см. примеч. к №№ 16, 17 u др.), музыки (примеч. к №№ 19 (с. 145) и 29.2) и мн. др., пронизывающие этот текст.
31.2 Не плещут лебеди крылами / над пиршественными столами, / совместно с медными орлами / в рог не трубят победный. – Строки воспроизводят образность, во-первых, «Слова о полку Игореви» («Въстала обида въ силахъ Дажь-Божа внука, вступила дѣвою на землю Трояню, въсплескала лебедиными крылы на синѣмъ морѣ у Дону, плещущи, убуди жирня времена...»); во-вторых, к тому же «Слову» восходящую образность «На поле Куликовом» Блока («Над вражьим станом, как бывало, / И плеск, и трубы лебедей»). «Лебединый плеск, связанный с фольклорной и военной топикой (отметим употребление глагола плескать в переводе “Слова” А. Майкова), совмещен здесь с былинной ролью лебедя (лебеди) как блюда за княжеским столом (ср. и былинную тему охоты на лебедя, и соответствующую брачную символику, отраженную, в частности, в пушкинской “Сказке о царе Салтане”, ср. брачную тематику, связанную с лебедем, и в “На поле Куликовом”, и, прежде всего, в “Песни Судьбы” Блока).
Соединение лебедей с орлами также восходит к “Слову о полку” и Блоку (“Орлий клекот над татарским станом”), как и глагол трубить (ср. его употребление в свадебных контекстах “Песни Судьбы” применительно к лебедю; важно заметить, что это слово само по себе несет отчетливые брачные ассоциации – ср. “трубонька” – одна из центральных песен русского обряда). Орлы здесь превращены в гербовых – на панцире, пуговице, орифламе; появление их над столами имплицирует, возможно, даже превращение их в элемепт лепки или знамени под потолком по образцу Георгиевского зала. Ср. отрицания при глаголах: не плещут, не трубят, также работающие на восприятие птиц как неживых (ср. отчасти функцию “н е” как показателя временного дистанцирования в “Новой Америке” по сравнению с “На поле Куликовом”). Рог победный, в который не трубят лебеди, заставляет вспомнить соседство рога и рокота – последнее слово в XIX в. и у Блока отчетливо связано с традицией “Слова о полку Игореви” – в стихе Жуковского “слышны рокоты рогов”. Учитывая значение традиции “Медного всадника” для Блока, и особенно для романа, восходящего непосредственно к “Полю Куликову” – “Петербурга” А. Белого, существенны для сопоставления и последние строки той же строфы Введенского: певец и всадник бедный, где Медный всадник сконтаминирован с рыцарем бедным (также играющим большую роль в семантическом контексте цикла “На поле Куликовом”) и с бедным Евгением – может быть, через посредство огаревской пародии “Жил на свете рыцарь модный”, которая отразилась в блоковской трактовке “рыцаря бедного” в одном из наиболее “фольклорных” его стихотворений – “За гробом”: “Был он только литератор модный” (ср.: п е в е ц и всадник б е д н ы й)» (Г.А. Левинтон. См. также [140]).
32. <ГДЕ. КОГДА>
Черновой автограф; рукопись местами испорчена. Впервые опубликовано в английском переводе R.R. Milner-Gulland’a в 1972 г. [74] (из ошибок укажем только забавный перевод «Но – чу!» как in the night).
Произведение датируется по воспоминаниям Е.В. Сафоновой, которой Введенский читал его в свой последний приезд из Харькова, временем до конца лета 1941 г.
«Я вспоминаю термин, введенный Л. Липавским,– “свидетельские показания”. Под этим термином мы понимали личные, очень интимные тексты, которые, несмотря на свою исключительную субъективность и интимность, имеют вне– или надличное значение. Пример такого текста – молитва скопцов, прощающихся с миром перед актом оскопления. Привожу начало прощания: “Прости небо, прости земля, прости солнце, прости луна, простите звезды, простите озера, реки и горы, простите все стихии небесные и земные...” (Р о з а н о в В. Темный лик. СПб., 1911. С. 81. – Кельсиев, III, 139). ...Из заключительного раздела – Когда – становится ясным, что он – это Александр Иванович Введенский. Не случайно и повторение – замена прямой речи косвенной: Я забыл попрощаться с прочим, то есть он забыл попрощаться с прочим. Здесь автор как бы намекает, что он – это “я”, Александр Иванович Введенский. И дальше анонимность он продолжает раскрываться: Все эти шестерки, пятерки – Введенский был очень азартен и играл в карты; Всю ту – суету – последние годы, живя в Харькове, вдали от своих четырех, а с 1938 года трех оставшихся друзей (см. № 38 и примеч. к нему. – М.М.), он был очень одинок, как он говорил это Т. Липавской – пятому другу. Всю рифму. Которая была ему (Александру Ивановичу) верная подруга, как сказал до него Пушкин. Ах, Пушкин, Пушкин, тот самый Пушкин, который жил до него (до Александра Ивановича). Аноним он раскрыт здесь полностью. И в конце стоит: Всё. Это всё трагический конец жизни Александра Ивановича Введенского, конец, который он предчувствовал и ждал, и который вскоре наступил.
“Где. Когда” лучшая или одна из лучших вещей Введенского, наравне с пьесой Потец (№ 28) и Разговорами (№ 29). И одновременно это – “свидетельское показание” последних месяцев, может даже дней его жизни в ожидании момента смерти, когда, по его словам, возможно чудо: Оно возможно потому что смерть есть остановка времени (“Серая тетрадь”, № 34). “Где. Когда”– это “свидетельское показание”. Оно так понятно и близко каждому потому, что каждого ждет это чудо: остановка времени» (Я.С. Друскин [114]).
Еще в большей степени, чем Элегия, произведение является как бы ретроспективным путеводителем по поэтическому универсуму Введенского, мотивы и образы которого воспроизведены здесь в прощальном взгляде самого поэта, предчувствовавшего, по словам близких, надвигающуюся гибель.
Название «Где. Когда» условно. Введенским озаглавлены соответственно обе части произведения. Заглавия эти, по первому слову каждой части имеют, несомненно, концептуальное значение Zeitraum’a, оцененного sub specie mortis.
32.1 Где он стоял опершись на статую. – Подобные незавершенные предложения, начинающиеся словом «где», определяют структуру «Зверинца» Хлебникова; подобные же структуры, начинающиеся с «где», перешли из черновиков 2-ой строфы Элегии (№ 31) в текст 3-ей, образуя анаколуф. О грамматических эллипсах у Введенского см. примеч. к № 30 (карт. 7). В «Где. Когда» грамматическая эллиптичность (другие примеры ниже) приобретает концептуальное значение в связи с категориями умолчания, воздержания (см. ниже).
32.2 Он сам обращался в статую. – Наряду с мотивом превращения, трансформации у Введенского (трансформации в поэме Кругом возможно Бог, № 19, с. 140 и примеч.; в Куприянове и Наташе, № 20; превращение предмета в Госте на коне, № 22, см. примеч.; превращение отца в детскую косточку в пьесе Потец – № 28, а во фрагменте № 39 солдата Аз Буки Веди в отца и др.) отметим фольклорный мотив окаменения (см. ниже: он цепенеет ...леденеет... каменеет), превращения в столб, статую и т.п. (Лотова жена, Ниобея) – Th. Mot. D. 231.
32.3 Прощайте тёмные деревья... – Ср. подобное же прощание в шестом Разговоре (№ 29.6), где герой прощается, в частности, с воздухом. Прослеживаются также и фольклорные мотивы,– ср. цитируемую Я.С. Друскиным во вступительном примечании прощальную молитву скопцов, а также прощание Адольфа, непокорного сына, с миром перед казнью в любимом Введенским «Царе Максимилиане» А. Ремизова (Пб., 1920. С. 49).
32.4 ...куда-нибудь когда-нибудь уезжать. – Роль неопределенно-отрицательных, местоименных, адвербиальных и других подобных конструкций в этом тексте с его установкой на умолчание, воздержание чрезвычайно велика. Ср. ниже: как он бывало или небывало выходил на реку... он прикидывает в уме, что было бы если бы он увидал и море... обдумали, что могли... Что же он сообщает... Ничего... Что же он возражает... Ничего... небольшое количество последней радости... Имело ли это море слабый вид орла. – Нет оно его не имело... не то дикари не то нет... дикари, а может и не дикари... и т.п.
32.5 Прощайте тёмные деревья... Прощайте скалы полевые... – Реминисценция стихотворения Пушкина «Простите, верные дубравы! / Прости, беспечный мир полей...» (1817).
32.6 ...скалы полевые... – В связи с вопросом о «звезде бессмыслицы» в этом произведении (см. соображения Я.С. Друскина по поводу Элегии – примеч. к № 31) заметим, что в нем достаточно широко представлены всевозможные модели семантически затрудненных сочетаний – от необычных полевых скал (ср. «камни полевые»,– Иов, 5, 23) до глагольных конструкций, описывающих голод с бабочками, мучение (героем) туч или объятие им тропы и т.п. Вое они характеризуются, может быть, каким-то своеобразным оттенком непредсказуемости, недетерминированности в большей степени, чем подобные модели в его предшествующих произведениях.
32.7 ...концы трав. – Ср. в контексте обоих фрагментов вершины трав в Сутках (№ 27).
32.8 ...бежит судьба, бежит беда. – В том же 1941 г. Д. Хармс пометил в принадлежавшей ему небольшой книге «Искатель непрестанной молитвы», составленной из выдержек из «Добротолюбия» фразу, которая стала ключевой для последнего года его жизни: «зажечь беду вокруг себя».
32.9 ...дубов распугивал толпу, / дубов гробовый видел дом... Сочетание дубы – гробы появляется в Очевидце и крысе (№ 24), в эсхатологическом контексте – в поэме Кругом возможно Бог (№ 19, с. 151). Мотив дубов, дерева сакрального par excellence, с его фольклорно-мифологической семантикой «главного дерева», семантикой, связанной с бессмертием и т.п., играет существенную роль в поэтическом универсуме Введенского (ср. дорогу, обсаженную дубовыми деревьями в Последнем Разговоре).
32.10 Как сладко было мне входить / в тебя, и снова выходить. / ...в себя, и снова выходить... – Очевидно, парафраз известнейшего фрагмента Гераклита. Ср. также, в связи с вопросом тождества, примеч. к №№ 10 и 14 и вступит, примеч. к №№ 23 и 19.10.
32.11 ...море. – О «значении моря» см. примеч. к №№ 9, 16, 17, 27 и 29.5.
32.12 О последнем что есть в природе... о пустыне. – Таково традиционное христианское представление о пустыне, отразившееся в Евангелиях.
32.13 ...он аккуратно сложил оружие и вынув из кармана висок выстрелил себе в голову. – Замечательный пример бессмыслицы, которая не может быть полностью интерпретирована как результат трансформации «семантически правильного предложения».
32.14 <И ту>т состоялась часть вторая – прощание всех с одним. – См., в связи с возрастающей ролью подобных примеров метапоэтического остранения, № 30 (вступит. ремарка к карт. 9) и примеч.
32.15 Он нас принимал за минуты... – См. в связи с вопросом о дискретности времени примеч. к №№ 23 и 34.
32.16 Что же он сообщает теперь деревьям. – По поводу разницы между сказать и сообщить у Введенского см. № 30 (карт. 7 и примеч.).
32.17 Они молчанием и умолчанием и отсутствием звука... – См. ниже в связи с воздержанием.
32.18 ...внушали и нам и вам и ему. – Грамматический эллипс (см. примеч. к началу произведения) приобретает особую значимость в контексте умолчания, воздержания и т.п. (см. ниже). Ср. также в № 28: немногое и нам как и им казалось.
32.19 ...небольшое количество последней радости. – См., в связи с категорией чувства у Введенского, примеч. к №№ 5, 20, 28, 30 (карт. 1) и 31.
32.20 Дубы спросили: – Который час. – Связь деревьев (растений) со временем была выражена в предшествовавших словах деревьев: Он нас принимал за минуты...
32.21 Река властно бежавшая по земле... властно текущая... как царь. – Ср. образ реки, одновременно покорной своей судьбе (№ 23).
32.22 Она прощалась так, что. Вот так. – Снова пример эллипса целого предложения, особо значимый в контексте произведения.
32.23 А он лежал как тетрадка на самом ее берегу. Прощай тетрадь... – Тетрадь здесь, несомненно, метапоэтический образ. Ср., опять-таки в связи с морем, Песню про тетрадь (№ 34).
32.24 Имело ли это море слабый вид орла. – В связи с мотивом орла см. примеч. к №№ 2 (с. 57), 19 (с. 152) и 31.
32.25 Но – чу! – Введенский несколько раз прибегает к этому поэтизму в своих произведениях – см. №№ 1 и 28.
32.26 ...затрубили где-то... – Ср. заключительную строфу Элегии (№ 31).
32.27 ...не то дикари не то нет. Он взглянул на людей. – Люди – то прочее, с которым забыл попрощаться герой, представлены здесь таинственными не то дикарями не то нет, не вполне вычлененными из природного универсума поэта, элементы которого в сравнении с их же плачем перечислены в заключительной части произведения.
32.28 Когда он... – Формульное начало Когда – имеет корни в русской ПОЭЗИИ (ср. хотя бы многочисленные зачины Пушкина) и восходит, в частности, к классической французской оде.
32.29 Когда он приотворил распухшие свои глаза, он глаза свои приоткрыл. – На смену эллипсам и неопределенным конструкциям здесь приходит избыточно распространенная тавтология.
32.30 Тут он вспомнил, он припомнил весь миг своей смерти. – Ср. воспоминания о моменте смерти в Четырех описаниях (№ 23). О «двуступенчатой эсхатологической ситуации» у Введенского см. примеч. к № 19 (с. 132).
32.31 Всю рифму... Ах, Пушкин, Пушкин... – Метапоэтические импликации введены в описание самого момента смерти в связи с Пушкиным в шестом Разговоре (№ 29.6). Шире – образность эта связана с экзистенциально переживаемой судьбой поэта (ср. выше: бежит судьба, бежит беда). Формула О Пушкин, Пушкин встречается в одном из ранних произведений Введенского (№ 2, с. 46).
32.32 Тут тень всеобщего отвращения... Тут тень всеобщего... Тут тень... – В контексте следующего примеч. может быть истолковано как метаописание поясняемой в нем редукции (воздержания).
32.33 Он ничего не понял, но он воздержался. – Ключевая фраза произведения, проясняющая на многих уровнях его структуру. Категория воздержания от суждения разрабатывалась в конце 20-х – 30-е годы в философских произведениях Я.С. Друскина («Разговоры вестников», «Формула бытия» и др.) независимо от гуссерлианской трансцендентальной редукции (ἔποχή), с которой она имеет много общего (ср. многочисленные примеч. Я.С. Друскина и вступит. статью к 1-му тому). Отсюда категория, словами Введенского, молчания и умолчания и отсутствия звука, производящая, однако, действенное внушение и нам и вам и ему. Помимо уже отмеченных элементов текста, которые, как ним кажется, порождаются этой концепцией (от огромной роли неопределенно-отрицательных конструкций до серии грамматических эллипсов, завершаемой специфическим редуцированием предшествующей фразы), укажем такой признак, как слабая степень,– особенно в описании объектов, ассоциирующихся с силой, полнотой – дубы безумные умели / дубы шуметь лишь еле-еле; те же дубы и рыбы дарят герою небольшое количество последней радости; море ослабевшее от своих долгих бурь не имеет даже слабого вида орла; дикари, а может и не дикари, с плачем, сравниваемым с различными тихими звуками, с молчанием камней и видом пустыни, сходят на немногочисленную землю.
32.34 ...с плачем похожим на шелест дубов, на жужжанье пчел... и т.д. – Плач дикарей сравнивается Введенским со множеством элементов его поэтического универсума, с которым они сливаются. См. выше замечания Я.С. Друскина.
32.35 Всё. – Этой формулой, которой
оканчивались раппие произведения Введенского и Хармса, завершаются также разговор <про> Козлова
и Ослова (№ 30, карт. 8) и стихотворный фрагмент метапоэтического текста (№ 38).
ПРИЛОЖЕНИЯ
Приложение I. НЕОКОНЧЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ
33-36. <Серая тетрадь)
Черновая тетрадь, за которой утвердилось название «серой», содержит неоконченное стихотворение Над морем темным благодатным... (№ 33) и пьесу «Колоколов...», переходящую в чрезвычайно интересное рассуждение, проясняющее отношение Введенского к одной из ключевых тем его творчества – теме времени (№ 34). Рукопись, оставшаяся незавершенной, обрывается на полуслове. На датировку тетради проливает свет упоминание в главке Время и Смерть тюрьмы, где Введенский находился с конца 193J по июнь 1932 г. Кроме того, во втором из вложенных в тетрадь отрывков (Заболевание сифилисом..., № 36) также содержится ссылка на заключение в ДПЗ. Этот же отрывок упоминается в начале «Разговоров» Л. С. Липавского (см. примеч. к №№ 26 и 38 и вступит, статью к 1-му тому). Все это вместе позволяет датировать тетрадь периодом между летом 1932 и летом 1933 г. Тематическая связь обоих больших текстов оправдывает их издание в том порядке, в каком они следуют в рукописи, вынеся в пачало лишь стихотворение Над морем темным благодатным..., с ними не связанное.
33. Над морем темным благодатным...
Над морем темным благодатным / носился воздух необъятный...– Преломление образности кн. Бытия, 1, 2.
...он синим коршуном летал...– См. сквозные в поэзии Введенского образы орлов, коршунов и т. п. (см. примеч. к № 32), начиная с Галушки (№ 133). Сакральные импликации этого образа значимы в контексте предыдущего примечания.
...пчела бессмертная поет.– Метапоэтическая образность пчелы, меда восходит к обширнейшей мировой традиции.
...и мысль нисходит на цветок.– О мотиве мысли см. примеч. к № 10 и др. Вл. Эрль указывает в этой связи па известнейший наскалевский образ человека – мыслящего тростника.
А воздух море подметал...– редкий пример употребления Введенским рефрена.
...он просит имя дать ему.– О категории имени, называния как одной из ключевых для поэтики Введенского, см. примеч. к №№ 5, 19 (с. 131), 24 и др.
Цветок мы стали звать андреем...– Ср. имя собаки Веры в Ёлке у Ивановых (№ 30) и имена воробьев федор и арбуз в Парше на отмели (№ 131).
...жуки и пташки... I ...река... I ...и бабочки и муравьи...– Постоянные обитатели поэтического универсума Введенского. См. примеч. к № 7 и мн. др.
34. Колоколов. Я бы выпил еще одну рюмку водички..,
Колоколов.– Ср. возможную мотивацию этого имени в предшествующем тексте (и бабочки и муравьи/над ним звенят колоколами) и пиже: Звери вы колокола.
...воздушной птички... / ...птичка свечка... I ...приобретая часто вид псалма,/имея образ вещи сквозной... I ...богиня,/ ...бумага Бога...– Определения птички, с ее эсхатологической в творчестве Введепского (начипая с Две птички, горе, лев и ночь (№ 9), см. также примеч. к №№ 2 (с. 57) и 19 (с. 152); ср. пиже: Ты птичка самоубийство I или ты отречение) семантикой, выстраиваются по признаку возрастающей нематернальности с сакральными импликациями.
...фигуру ночи... / материальную как небесный песок... / ...частицу этой ночи...– Ср. среди прочего: частица дня единица ночи (Мне жалко что я не зверь..., № 26).
...нанюхался эфиру"} – См. примеч. к № 13. Ср. также ниже.
Всё всё имеет цвет, / ...длину имеет... / ...ширину, и глубину...– См. примеч. к № 3.
...и всё остается то же самое.– Ср. в № 19: А что будет когда я проснусь... Да ничего не будет. Всё то же (т. 1, с. 142).
Песня про тетрадь.– По поводу метапоэтического мотива тетради см. № 32 (и примеч.), где он также связан с морем.
...отравленный ядом,/и время со мною шагало рядом.– Ср. соположение отравления и времени (часов) в поэме Кругом возможно Бог (№ 19, с. 139-140).
...глаголы / ...дом, лес и небо...–Ср. главку Глаголы (с. 81).
...монголы... / ...бессонным китаем...– Мотив вписывается в образность культурпого мотива «панмонголизма».
Предметы как музыка... / не мог охватить умом нашествие всех новых бедствий...– Ср. близкую образность в Приглашении меня подумать (№ 25). Оба текста сближаются и многими другими мотивами – птицы, лес, дорога, море, цветы, деревья и др.
Я испытывал слово на огне и на стуже...– Ср. подобные алхимические трансформации слова в №№ 9, 22 (см. примеч.).– «Логос у Введенского объединяется с алогичным словом, с превращением предметов, с остаповкой времени... „Колоколов" написан приблизительно через год после Кругом возможно Бог, здесь тоже объединяются превращения предметов с испытанием слова на огне и на стуже и с эсхатологической темой: нашествие всех новых бедствий и затягивание часов, то есть времени, все туже и туже» (Я. С. Друскин [114]).
...что оно значит...– В связи с «проблемой значения», впервые эксплицированной Введенским в одном из ранних стихотворений (...рисует имена/что значат ЭТИ ПИСЬМЕНА? – № 135), см. примеч. к № 28.
Но вот тут мы взяли все и обернулись на спину то есть назад, и мы увидели тебя дорога, мы осмотрели тебя путь...– Здесь мы встречаемся с чрезвычайно существенным архетипичес-ким мотивом оглядки, известным по многим мифам (Th. Mot. С. 331; ср. С. 961.1), в поэзии Введенского непосредственно связанным с мотивом обратности (см. примеч. к №№ 14, 22 и др.).
...а только не понявший хотя бы немного понял его...– Трудно переоценить радикальное новаторство этой мысли, имеющей, впрочем, свою культурную традицию (см. о ней заметки Я. С. Друскпна – Приложение VIII). О категориях пониманиянепонимания см. примеч. к № 9 и многочисленные примеры, такие, как Ничего я не мог понять в Последнем Разговоре (20.10), Он ничего не понял, но он воздержался в «Где. Когда» (№ 32) и мн. др.
...путь в смерть и в широкое непонимание.– В свете этих мыслей в какой-то мере проясняется функция как поэтической бессмыслицы, так и эсхатологических мотивов у Введенского (см. следующий раздел – Время и Смерть).
...станет ясно что нету ни горя, ни нам, ни задумавшимся, ни времени.– Своего рода металингвистическое описание происходящего при том, что Введенский называет разрастанием непонимания.
1. Время и смерть
Я нюхал эфир в ванной комнате...– См. примеч. к № 13.
2. Простые вещи
Нельзя сравнить три прожитых месяца с тремя вновь выросшими деревьями – В связи с соположением деревьев (растущих) и времени, см. примеч. к № 32.
Оглянись...– См., в связи с мотивом оглядки, выше.
...мир мерцает...– См. по поводу «мерцания», «дробления времени» примеч. к №№ 19 (с. 146), 23 и 29.7.
4. Предметы
Когда один человек жил в своем собственном ногте...– Ср. примеч. к № 30 (карт. 5 и 9).
5. Животные
Чрезвычайно интересна главка о населяющих поэтический универсум Введенского зверях, таинственным образом связанных для пего с проблемой времени и эсхатологией (ср. особенно «Урок зверей» в Ёлке у Ивановых, № 30, карт. 2). Отсюда, может быть, и нижеследующее сравнение зверей с колоколами, образ звукового лица лисицы. Ср. также примеч. к №. 19 (с. 139) и к № 27.
...синяя от своей непокорности река.– См. примеры «покорных» п «непокорных рек» – №№ 23 и 32.
6. Точки и седьмой час.
...в тюрьме.– См. вступит, примеч. к «.Серой тетрадиь. По воспоминаниям Я. С. Друскина, Введенский говорил, что в тюрьме у него уже на второй день начались слуховые галлюцинации.
...отменить хотя бы дни... и т. д.– Описание, как и многое в этом тексте, поразительно соответствует классическим изложениям мировых медитативных практик.
7. Печальные останки событий
Я не по...– Я. С. Друскип реконструирует: Я не понимаю..,
35-36
См. вступит, примеч. к настоящему Приложение
36
Датируется по местоположению упоминания в «Разговорах» Л. Липавского (см. примеч. к Приложению VII, 39): «А. В. прочел „На удаление зуба". Л. Л. эта вещь очень поправилась, так же как и Д. X.» – временем после 22 июля 33 г.
Приложение II. ФРАГМЕНТЫ ПРОИЗВЕДЕНИЙ, ДО НАС НЕ ДОШЕДШИХ
Введенский приводит эти строки в письме Хармсу от 21 августа 1926 г. из Алупки: «из моих вещей меня дразнят <строчками> пеночкой стучит и хреном трёт супругу <...>)». – Не исключено, что вторая строка – из стихотворения Хрен, Жабры, Оселок (№ 85).
37. Вот зреет абенд вздохнули плечи...
Черновой автограф. Нижняя половина листа оторвана, на обороте – письмо Хармсу из Алупки от 21 августа 1926 г. Поверх зачеркнутого текста стихотворения – приписка: «это не эпиграмма, а кусок из черновика. ПЕСОЧЕК».
37.1. полезла... – Последняя строка (по ней проходит обрыв листа) читается предположительно.
37-bis. Евстафьев и Маргарита Кронприпцева.
Печатается по фрагментам машинописи (сохранились два листа, заполненные с обеих сторон, нижние половины которых, по сгибу, утрачены). Исправляем явную опечатку в стихе это спит обманута (вместо эта оригинала).
37-bis-a. В записной книжке № 14 Хармса имеются записи от 13 ноября 1928 г., сделанные, очевидно, во время слушания этого произведения. Мы приводим их целиком, включая характерное для Хармса фиксирование времени, позволяющее судить об объеме вещи. После слов глава V – замечание Хармса: «мне меньше нравится, до белорусов».
Глава V соответствует, очевидно, 5-й картине, за которой в сохранившемся фрагменте следует пе дошедшая до нас 6-я.
38 ...ясно нежно и светло...
Фрагмент автографа. Указание на друзей, которых было не больше трех человек (а не четырех),
заставляет датировать этот отрывок временем после ареста и гибели Н.М. Олейникова в конце 1937 г.:
«...после ареста Н. Олейникова друзей у Введенского осталось трое: Л. Липавский, Д. Хармс и я. Обсуждение
стихотворения начал тот, который показался поэту рыжеватым. Л. Липавский был “рыжеватым” и обычно он
начинал обсуждение. Четыре вопроса, которые задал поэту “рыжеватый”, напоминают стиль и характер языка
Л. Липавского...» (Я.С. Друскин).
О Н.М. Олейникове и Л.С. Липавском см. вступительную статью к 1-му тому.
Самого же меня удивляет не очень приятным образом наличие национального в моих вещах...– «Мне кажется, „поэт" говорит здесь от имени самого Введенского. Национальное, например, бытовоо в Четырех описаниях (№ 23), сцена суда в Ёлке... (№ 30), начало, особенно речь Царя в Кругом возможно Бог (№ 19),-балаган, действо. В 20-х годах Введенский сочувственно отпосился к Ремизову, может быть, знал и „Царя Максимилиана". Почему не очень приятным образом? „.Звезда бессмыслицы -пе только литературный прием, но и гносеологический. Поэтому бессмыслица Введенского имеет отношение и к онтологии. Национальное – одна из наиболее устойчивых смысловых категорий жизни. Введенский говорил: „Я произвел критику разума более радикальную, чем Кант" (см. Приложение VII, 39.1.– Л/. Л/.). По-видимому, он считал, что смысловая экзистепциалия национального не была у него радикально обессмыслена. Связь языка с онтологией: бытовой и фольклорный элемент – язык; то, что он сохранился у Введенского, указывает на недостаточную радикализацию онтологии – сохранение национальных экзистеп-циалий.
Вообще можно сказать, что Введенский разрушает субстанциональную онтологию. То же и Липавский – например, его мир жидких существ, т. е. существ, не имеющих определенных границ, мир температурный, его интерес к качествам. У Хармса разрушение субстациональной этики. При этом ипогда разрушается и граница между этикой и онтологией. Das Bestehende-вот что разрушает Хармс. Также и в моей философии – перво-нача^’.ны субстанциализация и гипостазирование. Может, это общее, что нас объединяло. Это разрушение не было только отрицательным, это одновременно и построение новой песубстапцио-пальноп экзистенцнональной онтологии. И здесь у Введенского за желанием обнажить национальную экзистепциалию скрываются, может быть, слова ап. Павла: „во Христе нет ни эллипа, пи иудея, ни раба, ни свободного" (Колосс, 3, И) – это же и есть наиболее глубокое экзистепцнопалыюе разрушение и переустройство устойчивого смысла...» (Я. С. Друскин).
39 ...вдоль берега шумного моря...
Фрагмент автографа, местами испорченного. Датируется временем после рождения сыпа поэта Пети (17 сентября 1937 г.): по свидетельству вдовы поэта, «песня отца» – колыбельная, которую он часто нел сыну. Мы сохраняем ритмизованную графику ее оригинала.
...солдат Аз Буки Веди.– Именование солдата дополнительно остраняющими названиями первых трех букв славянского алфавита перекликается с имепем Эф (Фомина) в поэме Кругом возможно Бог (№ 19), а также заключает элементы автометаописа-ния, выраженные в тексте, кроме того, мотивами отцовства и аутентичностью колыбельной: Аз –я и А(лександр), Веди апа-граммирует: В(веденский).
...Андрей, Бандрей, Бендрей, Гандрей и Кудедрей... Ляля, Таля, Баля, Кяля и Саля – Часто встречающийся у Введенского механизм организации бессмысленного текста в плане выражения. Интересно, что ниже рыбаки Андрей, Бандрей, Бендрей и Гандрей сливаются в один персонал?.
...Кяля...– Чрезвычайно интересно, с лингвистической точки зрения, употребление в этом имени фонемы к, статус которой в современцом русском языке продолягает вызывать фонологические дискуссии. Любопытно, в этой связи, употребление Харм-сом той же фонемы в измененном слове «кюхаркю» (от слова кухарка – см. [225. Кн. 5, № 401 и примеч.]).
...основную и м руководящую мысль...– Отметим вставку обессмысливающего местоимения в пропагандную формулу сталинского времени (ср.: Чиновник его особых поручений – №. 2, с. 47). Вл. Эрль замечает, что некоторые перечисления, тавтологические пояснения и другие стилевые особенности этого текста пародируют речи Сталина.
...ореховую песню.– Ср. название не дошедшего до нас стихотворения Грецкая элегия (№ 70).
Следует ли из того, что песня названа ореховой, что в ней и должны рисоваться орехи. Да, в данном случае, следует.– О проблеме обусловленности названием (именем) см. № 5 и примеч., а также примеч. к № 30 (карт. 5).
У грецкого ореха... / ...У американского ореха...– Отметим любопытную культурную проекцию в оппозиции обоих видов ореха, наделенного, кстати, богатой фольклорно-мифологической семантикой (в частности, связанной с плодородием, плодовитостью, в особенности – с рождением мальчиков. См. ниже).
Мне грецкий нравится орех...– Ср.: в ответ на это лопнул орех I греческий лопнул... (№ 132).
...об их скорлупе кончающей на эл.– Интересна отмеченность для Введенского, таким образом, именно фонемы л в составе этого выразительного слова – очевидно, как определяющей его звуковой облик.
...он внезапно, но не неожиданно, превратился в отца...– Ср. также обратное превращение отца в детскую косточку (№ 28).
Приложение III. СВИДЕТЕЛЬСТВА О НЕДОШЕДШИХ ДО НАС ПРОИЗВЕДЕНИЯХ
Публикуемые в этом разделе фрагменты из несохрапившихся произведений Введенского дошли до нас из различных источников, подавляющее большинство которых составляют записные книжки Д.И. Хармса. В настоящем издании раздел по сравнению с ПСС несколько расширен; тексты фрагментов уточнены.
«Кажется, в 1918 году Введенский, Липавский и В. Алексеев (учившийся в одном классе с Липавским) написали пародию на кубофутуристов, но не злобную, скорее немного ироническую; однако уже летом 1919 (или 1920?) Л. Липавского и А. Введенского кубофутуристы серьезно интересуют. Называлась пародия – Бык Будды. Было ли во втором слове два д или одно – не номпю. Если два д, то, очевидно, имелся в виду Сакья-муни, если одно,– то, по-видимому, оно было производным от слова „будетляне"» (Я.С. Друскин).
40.1 В. Алексеев – сын философа С.А. Алексеева (Аскольдова), гимназический товарищ Введенского. Сохранилось написанное совместно с Л. Липавским стихотворение: см. Приложение V, № 137.
«...Помню только одну строку из стихотворения, написанного летом 1919 года и посвященного ученице Стоюнинской гимназии Залесской из-за леса выходит -екая (разрядка моя)» – (Я.С. Друскин).
По сообщению Т.А. Липавской, первой жены поэта, к ней было обращено написанное в 1920 или 1921 г. ст-ние Введенского, которое цитируется в поэме Куприянов и Наташа с заменой настоящего времени на прошедшее (см. № 20 и примеч. к нему).
«Стихи, сочиненные Шурой и Липавским в комнате Шуры на Съезжинской улице, 37, кв. 14 в 1922-1925... Эти строчки – подпись к рисунку на белой неоклеенной стене» (Т.А. Липавская).
Эти фрагменты цитируются в статье Г. Крыжпцкого «Футуризм» (см. Приложение VII, 2).
Строку приводит В.В. Смиренский в своем письме Л.И. Аверьяновой от 15 янв. 1926 г.: «Мне очень понравилось, как написал Введенский: Крадется хитрый сыр><.„>» (ИРЛИ. Ф. 355. № 54. Л. 7 об. – 8). Сообщено А.Б. Устиновым.
Эти фрагменты (кроме №№ 69 и 110) приводятся по записным книжкам Д.И. Хармса 1926-1933 гг.
Записная книжка № 6. Записи сделаны в начале мая 1926 г.
50.1 (а). К последнему стиху примечание Хармса: «к этому рифма – кости».
50.2 (б). Запись сделана, вероятно, при повторном чтении произведения. Стих 3-й – может быть, новый вариант строки.
51-68 и 70-94
Записная книжка № 8 (октябрь 1926-май 1927).
Запись сделана 8 или 9 ноября 1926 г. Приводим ее полностью:
«В пятницу 12 ноября хочу прочесть: „Комедию города Петербурга", I ч<асть>, „Китобой", „Казачью смерть" и па бис „Историю одной войны".
Шуре советую прочесть: „Воспитание души" (№ 136), отрывки из „Русского чтения" (№ 51) На бис прочесть „Буря и дядя" (№ 52).
2-я вариация: 1. „Вьётся речка долгополая" (№ 53). 2. „Сиси Пиколка" (№ 54). 3. „Воспитание души". На бис „Буря и дядя".
3-я вариация: „А он неоднократно видел сон" (№ 55), „Платон" (№ 56), „Абеляр" (№ 57), „Буря и дядя" и „Ответ девы" (№ 58)».
Русское чтение, судя по «Оглавлению Шуркиной тетради» (см. ниже: №№ 79-94), примерно в полтора раза больше Минина и Пожарского (№ 2): его рукописный текст занимает 51 страницу тетради.
По свидетельству И.В. Бахтерева, это ст-ние – шуточное двустишие, которое было вписано автором в Чукоккалу. Однако во всем тексте Чукоккалы, по сообщению Е.Ц. Чуковской, никаких записей Введенского нет.
59-65 «Творения Александра Ивановича Введенского»
Список составлен Хармсом 8 или 9 ноября 1926 г. и включает 13 произведений, указанных в следующем порядке: №№ 59– 62, 135, 2, 63, 64, 54, 52, 136, 51 и 65.
В составленном Хармсом «Оглавлении Шуркиной тетради», вероятно, допущена описка: И он был добрым к своим друзьям.
Датируется по письму Хармсу из Алупки от 6 августа 1926 г.: «вчера 5 августа в четверг я написал стишки под названием Обмакни ДИТЯ».
Не первая ли это строка Ответа девы (№ 58)?
Записано между 13 и 23 ноября 1926 г. Замечания Хармса: «Сильно расставлены рифмы... Акафист какой-то... Замечательная вещь, лучшая его вещь».
Запись сделана около 11 декабря 1926 г. Произведение также упоминается в программе вечера «Василий Обэриутов», назначенного на «12 Деркаребаря 1928 года» (записная книжка № 12).
Строки записаны (между 10 и 16 января 1927 г.) против фамилии Введенского в наброске программы коллективного сборника Левого фланга (Приложение VII, 13).
72 Запись (а) сделана около 18 января 1927 г. К последним двум строкам замечание Хармса: «...лучше всей вещи. Целиком вещь мне не нравится». И ниже: «Странно, что со мной делается. По-моему, Кузмин и Юркун ничего не понимают. Их похвала Введенс<кому>». Произведение, таким образом, читалось Введенским у М.А. Кузмина, выразившего ему свое одобрение. О добром отношении к Введенскому Кузмина свидетельствует О.Н. Арбенина, а также дневниковые записи самого Кузмина 20-х годов (ЦГАЛИ. Ф. 232).
По сообщению И.В. Бахтерева, Кузмин говорил о Введенском как о крупнейшем поэте XX в, поэте такого же значения и масштаба, как Хлебников, чье творчество, по сравнению с поэзией Введенского, более свободной и чистой, он считал засоренным различными влияниями, прежде всего символистов.
Запись (б) относится ко второй половине февраля (около 20 числа), т.е., очевидно, к повторному чтению произведения и кончается тем же отмеченным Хармсом двустишием (см. выше), которое мы опускаем.
73
Записано около 9 февраля 1927 г.
74
Записано до 26 февраля 1927 г.
75
Записано около 27 февраля 1927 г.
76
Записано около 12 марта 1927 г. На полях Хармсом записана рифма «родник – воротник» с замечанием: «плохо». Отметим, однако, что этой же парой рифм он сам воспользовался в стихотворении 1926 г. (и переработанном в ноябре 1927 г.) «Дочь Сокольского» (см.: [225, кн. 1, № И]).
77
Записано в марте (после 12-го) 1927 г.
78
Записано в конце марта 1927 г.
79–94 «Оглавление Шуркиной тетради»
Составлено Хармсом в мае 1927 г. Из тридцати шести перечисленных здесь произведений до нас дошло полностью только пять (№№ 1, 2, 3, 135 и 136), а от семи других сохранились лишь отдельные строки (см. выше: №№ 67, 68, 70, 72, 73, 76 и 89). Эти двенадцать номеров помечены нами звездочкой. Об объеме недошедших вещей позволяют судить указанные Хармсом страницы тетради.
Тетрадь была начата Введенским не раньше второй половины 1925 г. (мы не находим здесь известных нам произведений, написанных до указанного времени) и окончена в апреле – мае 1927 г. (т.е. ко времени составления «Оглавления...»). Кроме того, упоминание Хармсом в записных книжках некоторых произведений Введенского, указанных в составленном им «Оглавлении...», позволяет уточнить время написания и не упомянутых в записных книжках произведений (см. примеч. к №№ 60, 61, 63-70, а также 51-58 и 59-65).
Датируется по письму Хармсу из Алупки от И августа 1926 г.: «Я еще 10 авг<уста> написал стихи, назыв<аются> ПОЖАР НА ПОЛЬЗУ».
См. № 37.
Название зачеркнуто. В той же записной книжке (№ 8, запись сделана около 8 февраля 1927 г.) Хармс
записал под этим названием следующий труднопрочитываемый фрагмент:
Выше,– возможно, также относящаяся к этому же произведению запись: «Типа ветер – кошка. Народные словосочетания».
Название приведено Хармсом рядом с записью фрагмента № 75, т.е. произведение может датироваться тем же временем – февралем 1927 г.
Последние три строки «Оглавления...» записаны Хармсом без указания страниц по тетради и другими чернилами,– очевидно, эти стихотворения были написаны Введенским позже: не раньше мая 1927 г.
95
Записная книжка № 9. Записано в начале июня 1927 г.
96
Там же. Запись сделана после 21 июля 1927 г.
97
Записная книжка № 11. Записано в конце января 1928 г. Ниже следуют строки из детского стихотворения Введенского «Железная дорога» (Ёж. 1928. № 3), прочитанного, очевидно, автором Хармсу в тот же день. Следом за ними – еще одно двустишие, относящееся, возможно, к комментируемому фрагменту (или принадлежащее Хармсу?): Уж кто-то держит шоколад. /Он им желает щеголять.
98
Записная книжка № 12. Записано в конце июля 1928 г.
99-100
Записная книжка № 17. Записи сделаны в первой половине 1929 г.
101
Записпая книжка № 19. Записано в мае 1929 г.
102-103
Там же. Записи сделаны около 6 мая 1929 г. По поводу № 103 Хармс замечает: «...Начальпая проза Трагического случая мне не нравится. У Введенского вся бессмыслица прибауточная. Больной, который стал волной мне очень нравится. Тут почти нет прибауток».
104
Там же. Записано до 4 июля 1929 г. Фрагмент сопровождается пометой Хармса: «разговор – хорошо».
105. Убийцы вы дураки
Судьба рукописи романа прослеживается до начала ленинградской блокады.
а) – В. Каверин [127].
...в 1927 году.– Неверно. Не ранее 1928 г.: упоминаемая ния?е пьеса Д. Хармса «Елизавета Вам» была закончена 24 декабря 1927 г. См. вступит, статью к 1-му тому.
...в «Манифесте»,– т. е. в статье «ОБЭРИУ» (см. Приложение VII, 24).
в) Полностью разговор о романе Введенского приводится в Приложении VII, 39.6.
г) Д. Хармс, записная книжка № 19. Запись сделана в июле 1929 г. Как и в записях, относящихся к № 37-bis, Хармс делает заметки по ходу чтения произведения, отмечая при этом время, чтением занимаемое. Дошедшие в записи со слуха строки обширного прозаического произведения все же дают, при всей их отрывочности, некоторое представление о структуре и харак- тере романа.
д) Там же, немного далее. Сопровождается записью: «Учителями своими считаю Введенского, Хлебникова и Маршака».
е) Там же, далее. По-видимому, запись сделана во время одного из повторпых чтений, поскольку один из фрагментов уже встречался в разделе «г».
ж) Там же. Запись относится к декабрю 1929 или началу 1930 г.
106 Д. Хармс, записная книжка № 19; оглавление составленного в декабре 1929 г. коллективного сборника стихотворений «Ванна Архимеда» (не увидевшего, однако, свет). Авторы сборника: Заболоцкий, Хармс, Введенский, Олейников и Звенигородский (псевдоним Е. Шварца). Здесь Введенский представлен четырьмя стихотворениями: №№ 5, 106, 9 и 107.
Ср. название поэмы Н. Заболоцкого: «Безумный волк» (1931).
107
Там же. Запись сделана около 18 января 1930 г.
108-109
Свидетельства эти существенно расширяют наше представление о разработке Введенским универсальной темы его творчества – темы времени. Первое из них Я. С. Друскпн сопровон?дает комментарием: «Это противоположно, по и связано с воскресением из мертвых: после смерти душа человека предстоит перед Богом, и только после Суда снова облекается в плоть – это новое воскресение». Ср.: «Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим. И смерть и ад поверн«ены в озеро огненное. Это смерть вторая». (Откр. 20, 13–14).
110
Четверостишие приводится в «Разговорах» Л. Липавского (см.: Приложение VII, 39 и прпмеч.) с сопровождающим пояснением: «Л. Л. <...> вспоминал строчки А. В. из автобиографии».
111
Д. Хармс. Записная кпижка № 26. Записано в начале августа 1933 г.
112
Д. Хармс. Записная книжка № 28. Запись сделана в конце августа 1933 г.
113
Ср. №№ 108-109 в прпмеч. к ним.
114
Рассказ перекликается с записью Д. Хармса (июнь 1933 г., записная книжка № 26):
«Вот что рассказывают морякп:
Англичане решили доказать, что вера в несчастную пятницу простое суеверие. Для этого они построили пароход и начали его строить в пятницу. В пятницу же спустили его па воду. Назвали пароход пятницей (..Friday"), в пятницу пошли в плавание, и в пятницу пароход разбился и утонул».
Приложение IV РАННИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
115. И я в моем теплом теле... Это хронологически первое из дошедших до нас стихотворений Введенского сохранилось в копии среди нескольких произведений его школьных товарищей. В первой строке поправка рукой автора.
И я в моем теплом теле... / ...недели, / вечность... дней колыбель.– Отметим интерес Введенского к теме времени уже в этом раннем тексте. Ср. также (тоже ранпее) коллективное стихотворение при участии Введенского (Приложение V, № 137), См. замечания Я. С. Друскина в примеч. к № 137.
116. Отрывок из поэмы Печатается по списку, сделапному художницей Т. Н. Глебовой.
117–121. Стихи из цикла «Дивертисмент» Приложены к письму Блоку, посланному Введенским вместе с Л. Липавским и В. Алексеевым (см. Приложение VII, 1). Автограф-ЦГАЛИ. Ф. 55. Он. 1. Ед. хр. 119. Ст-нпя Введенского (как и письмо) паписапы по старой орфографии, в том число с галлицизмом «Дивертиссемент».
2(118)
Та-ра-ра-бумбия / Сижу на-тумбе л.-Любопытно, что Введенский обращается к заумной реплике д-ра Чебутыкина из «Трех сестер» Чехова.
122-130. 10 стихов александравведенского
Авторизованная машинопись (ИРЛИ. Ф. 491. № 5). До того, как мы получили доступ к этому фонду, ст-ния были опубликованы по неточпому списку в ПСС.
Хотя в заглавии указаны десять стихотворений, их всего девять. Они были написаны, по-видимому, специально для представления в Союз поэтов и датируются началом мая 1924 г. (вступительная анкета – см. Приложение VII, 3 – заполнена Введенским 6 мая). Исправляются явные опечатки в словах: бензИН (V), верблюжьим (VI), сердце ОТ (II), а седло и какая звонКая (VI) – в последних трех случаях – слитное написапне. Сохраняем, однако, авторское написание – агарусный / ШАРФ (V) и зколо-бы (VI).
IV (125)
ны моя ны...– Пример нарочито немотивированного именования заумным словом обыденного предмета (трубки). В связи с употреблением Введенским в некоторых ранних произведениях зауми и элементов графики, напомним, что в 1924-1925 гг. Введенский сотрудничал в Фонологическом отделе ГИНХУКа с Игорем Терентьевым, поэтом-футуристом, одним из участников тифлисской группы футуристов-заумпиков 41°.
VI (127)
...старенькая наша дедушка...– По поводу подобного нарушения грамматической правильности (в данном случае согласования по роду) см. примеч. к № 2 (с. 45). Возможно также обыгрывание дедушка – девушка.
VIII (129)
...чолы...– Возможно, слово заимствовано из стихотворения Крученых «тянут кони...» («везут осиновый кол/убьют живых чол») из его кн. «Взорваль» (СПб., 1913).
IX (130)
пустынник...– Возможно, еще одна аллюзия – на поэму Кручёных «Пустынники» (см. его кн. «Две поэмы: Пустынник. Пустынница». М., 1913).
131. Парша на отмели
Авторизованная машинопись, испорченная на сгибе (пострадала строка 18-я-в настоящем издании – 20-21-я). Впервые опубликовано (с неточностями) в ПСС. Подписано: александрвве-денский. Сохраняем все особенности авторской орфографии, исправляя лишь явные опечатки в словах: лизаться, по КАРМАНАМ, ше-лестелят, по ДАЧЕ, смеяться, а также при К. С. и к одним, данных в слитном написании. Отметим классически «футуристическое» эпатажное названпе стихотворения.
...кистень с надписью А...– Ср.: ...окно, имеющее вид буквы А (№ 29.9).
...при К. С– Возможно, Введенский дает инициалы Малевича.
...царица КС Л РА...– Моясет быть, пародийный парафраз строки лермонтовского «Демона»: «...будешь ты царицей мира».
...ф голое зало...– Фонетическое письмо в манере Ильи Зда-невича. Ср. ниже: пувуноф (певунов?).
ОНИ все РАБЫКА восах оеных...– Может быть: «они все рабы ка(к) в осах (в)оен(н)ых».
Два воробья одного ввали Федором другого арбузом...– По поводу мотивизации имен собственных у Введенского см. примеч. к №№ 5, 30 (карт. 7) и 33.
...ИКРАЙБЕЛЫI ХНОК.-Т. е. воробьи улетели в ТИБЕТ и край белых ног. Ср. выше: АТТОТТЫ (а то ты?), АОПНА (а он на).
132. ПоЛоТЕрам или ОНАНистАм
Печатается по машинописи. Заглавие вписано большими печатными буквами. Исправлеиы слитные написания: я зеваю я их, нам сто, а оставляя и некоторые др. опечатки.
Я. С. Друскин считает, что ст-ние принадлежат не Введенскому, и предполагает авторство И. Терентьева. Однако шрифт машинки идентичен шрифту, которым напечатана авторизованная Введенским Парша на отмели (№ 131) и 10 стихов... (№№ 122–130). Ритмически, поэтически, стилистически и графически (оформление текста, выделение заглавных букв и т. д.) ст-ние необычайно близко примыкает к Парше на отмели. Нет никаких причин считать автором этого ст-ния И. Терентьева (см. примеч. к № 125),–ср. его книги 1918-1920 гг. и более поздние, публикации (например, в журнале «Крысодав»,– см. [209. С. 157– 162]). Обнаруживаются, наконец, параллели с другими произведениями Введепского этого же и позднейшего времени, из которых укажем лишь некоторые: к заглавию – там петр великий и онан чашки куют (ОСТРИЖЕН скопом Ростислав, № 135); лети тигр... и ...азбес и азТИГР – я ангел певчий ангел] и крылья есть я тигр (Галушка, № 133); солями шевелит морями БАНКА -СМЕРТЯЧКА в БАНКЕ (10 стихов..., VI (№ 127); ты в баночку плевал раз раз (Галушка) и мн. др. В связи с лопнувшим орехом греческим, см. примеч. к фрагменту № 39 с песпей о раз-* ннце скорлуп грецкого и американского орехов.
В связи с заглавием дапного стихотверения – см. примеч. к Парше на отмели (№. 131).
ГИРЬ! в ЧУЛКАХ гиры смакоми...– Очевидно, в «цветочном» контексте предшествующих стихов представляет собой написание формы с маками.
...анхир сундук...– Последнее выразительное словцо (заимствованное из тюркских языков, здесь в заумном окружении) является ключевым словом в знаменитом «Случае на железной дороге» Д. Хармса [225, кн. 1, № 1].
133-136
«...„Звезда бессмыслицы" очень усложнена, особенно в стихотворениях 1925-1926 годов... Условно этот период можно вызвать атематическим. Заболоцкий, друживший в то время с Введенским, возражая ему, говорил, что в его вещах нет композиционных стержней. Не было сюжетного стержня, его заменяли смена ритмов и интонаций: спокойная интонация, повествовательная, возбужденная, прерывистая, вопрос-ответ, основание -вывод. Смена ритмов и интонаций создавала композицию всей вещи – абстрактную схему или скелет темы: морфологически-синтаксическую и ритмически-интонационную тему. Но стихотворение написано словами и предложениями. Слова облекали в плоть абстрактную тему. Вот что я понимаю под абстрактной темой. Бессмысленное немецкое предложение „Die Piroten karo-lieren elatisch", несмотря на его бессмысленность, может быть переведено на русский язык: пироты каролируют элатично. (Аналогично построение известной русской „бессмысленной" фра.мл у Щербы: „Глокая куздра штёко будланула бокра и курдячит бокрёвка"). Если для каждого слова различать центр и поле значения, понимая под центром поля определение слова как понятия (собственный смысл иероглифа), то в приведенном по-немецки и по-русски предложении каждое из трех слов имеет неопределенное поле значения, но не имеет центра. Это можно обобщить и на предложения, предлозкение тоже что-либо обозначает. И также предложение „пироты каролируют элатично". Оно тоже имеет поле значения, но неопределенное, т. к. нет центра. Это я и называю абстрактной темой или скелетом темы в стихах Введенского 1925-1926 годов. Этот скелет темы был композиционной осью, которую Заболоцкий не видел, потому что не хотел видеть: он, по его собственным словам, боялся оторваться от земли. Слова, облекавшие плотью скелет темы, создавали второй план. При этом не тема в обычном смысле определяла ритм и интонацию стихотворения, но ритм и интонация определяли тему. Столкновение двух планов: морфологически-синтаксического и ритмически-интонационного, с одной стороны, и словесного воплощения – с другой, создавали стихотворение в целом. Поэтому и в самых „бессмысленных" стихах этого периода была законов мерпость и связь, но не чисто семантическая, а ритмически-интонационная, пересекавшаяся с семантической. Поэтому при тщательном анализе стихов 1925-1926 годов получается парадоксальный результат: они могут быть „объяснены" в некоторых случаях даже более конкретно, чем „понятные" стихи поздних периодов...» (Я. С. Друскин).
133. Галушка
Автограф; подписано: авведенский. Сохраняем авторское написание уский (узкий) и авсе (слитное). Против стиха: сердце мое зубр арбр урбр – на полях записано карандашом:
Полоцкий хитрая шпанская мушка
около печей
скоро кони мочутся
значит так им хочется
Галушка. Это сохраняющее гоголевский колорит название обозначает украинские клецки (напомним, что галушки у Гоголя несут часто сакральную и, можно сказать, эсхатологическую окраску). В ст-нии вообще присутствует тема славянства (славянская ты лапа; далекий чеха склеп; снегов белоруссия), в том числе юго-восточного.
Л. Липавскому.– См. вступит, статью к 1-му тому.
...жена моя звезда...– Ср. ниже: звезда сияя вдруг / исчезла... См. по поводу этого образа вступит, примеч. Я. С. Дпускппа к № 20 и № 42.
...к ней подойдет Евлалия...– Таково имя одной из сестер поэта.
-...кречет кречет I ратник воли.. – Ср. ключевые образы орлов и коршунов у Введенского (см. примеч. к №№ 2 (с. 57). 19 (с. 152), 29.8, 32 и 33.
...в течении^ лета изъяснился / ...зубр арбр урбр / хлрпр крпр трпр...– Чрезвычайно нптересно, что заумь вводится непосредственно за словом с коммуникативной семантикой, служа как бы описанием коммуникации (сходный прием см. в Ёлке у Ивановых, где собака просит «объяснить всё»,-№ 30, карт. 7). Функция этого приема состоит, по-видимому, в дискредитации обычной коммуникации как таковой. Впрочем, первые два слова – зубр и арбр (транслитерация французского слова – см. примеч. автора в № 19 с. 138) – являются осмысленными.
134. Отрывок
Автограф; принадлежит Б. К. Черному. Дата написания неизвестна, но Отрывок, по-видимому, предшествует остальным произведениям этого периода, перечисленным в составленном Д. Хармсом «Оглавлении Шуркиной тетради» (см.: №№ 79-94, Приложение III). Стихотворение подписано: Авто-ритет бессмыслицы александрвведенский.
135. ОСТРИЖЕН скопом Ростислав
Правленная авторизованная машинопись. Подписано– ЧИНАРЬ АВТО-ритет БЕССМЫСЛИЦЫ Александр Введенский. Сохраняем два отступления автора от орфографических норм (сюргуч а пахабных).
...рисует имена /что значат ЭТИ ПИСЬМЕНА? – В связи с ключевыми для поэтпки Введенского проблемами имени и значения, см. примеч. к №№ 28, 34 и мн. др.
...брату письмо пишет: / ЗДРАВСТВУЙ фрер мой аркаша... и т. д.-Ср. ниже: онкль / бинокль, а также письмо, которое пишет Варварова в Минине и Пожарском (Л» 2, с. 604
...они они хают / нашу новую сумрачность... – В машинописи они они хают наш / нашу новую сумрачность...– незамеченная небрежность машинистки? Поправка предложена Вл. Зрлем.
...мертвый тапир:– См. примеч. к № 21.
136. Воспитание души
Беловой автограф; подписано: чинарь Авто-ррритет бессмыслицы александрвведенский. В ст. 16 – лакуна, оставленная автором, которую Я. С. Друскин предлагает заполнить словом «сколько». Сохраняем написание фраицусскому в стихах 21, 66 и 95. Слово пениеголовый в стихе 69 написано в два слова. В записной книжке № 8 Д. Хармса приводятся первые строки этого стихотворения в несколько измененном виде: Мы взошли на Бо-оюий/ этот тихий мост.
...летал двоякий насекомый...– Ср. НАСЕКОМОЕ летит насекомое КУВЫРКАЕТСЯ... / ...плод мохнатой стрекозЫ / ...КОМАР... (№ 131). О насекомых, населяющих поэтический универсум Введенского, см. примеч. к № 7.
...ОРЛАМИ РАССУЖДАЮТ... См. примеч. к № 133 и №№ 2 (с. 57), 19 (с. 152) и 32.
птицы
Впервые опубликовано И.С. Мальским [291. С. 11] вместе с материалами дела № 4246-32 Ленинградского ОГПУ (см. ниже). Изготовленная следствием машинопись ст-ния входит в состав приобщенного к делу «Сборника контрреволюционных произведений нелегальной антисоветской группы детских писателей. Выпуск 1-й", куда, кроме данного сочинения Введенского, попала (по-видимому, из того же источника) часть его Седьмого стихотворения (обе вещи наппсаны за три года до ареста). Вероятно, следствие располагало и другими, позднейшими произведениями Введенского– поэмами Куприянов и Наташа и Кругом возможно Бог, а также недошедшим до нас романом Убийцы вы дураки^, поскольку опп упоминаются в протоколах допросов. До недавней публикации материалов дела, из ст-ния Птицы нам была известна лишь одна строка (№ 74 настоящего собрания) в записи Хармса, позволяющей датировать произведение временем не поз-же конца июля 1928 г.
В протоколе допроса Введенского от 20 декабря 1931 г. содержится его абсурдный автокомментарий к первому четверостишию ст-ния, сделанный, несомненно, по указке следователя: «Необходимо заявить однако, что большинство наших заумных произведений содержат в себе ведущие идеи, или темы. Если, например, моё заумное контр-револгоционноо произведение Птицы в отдельных своих строках – хотя бы в таких: и всё ж бегущего орла... (приведено всё четверостишие.– М. М.)-при всей их внешней монархической определенности нельзя переложить понятным языком, то о ведущей идее этого стихотворения следует сказать прямо: эта ведущая идея заключена в оплакивании прошлого строя, и в таком выран^ении она и понималась окружающими».
В тексте, переписанном несведущей рукой, содержатся явные пропуски (ст. 35) и ошибки, некоторые из которых мы попытались исправить. В ст. 3 из пушки исправлепо нами па из путек но вышеприведенной цитате из протокола. В ст. 8, 33 и 3-4 перед исправляем на пред, в ст. 9-10 не думал, не спал – на ни думал, ни спал, в ст. 22 ветви – на к ветвям, в ст. 46 созда-ванье – на созданье. Ст. 45 оригипала читается: он шепчет л русский Баня. В целом же, однако, состояние текста нельзя считать удовлетворительным, и мы даже пе знаем, приведен ли он полностью.
От дошедших до нас ст-ний того же времени Птицы отличаются перебоями ритма, а также мепьшей структурированностью и упорядоченностью формы. В связи с рифмами цвел, брел см. примеч. к ст-нию Ответ богов (том 1, № 5).
Малодостоверный фрагмент Введенского приводит в своей книге С. Шишман (см. ниже: [334. С. 17]):
нагая тень спустилась
выше руки устало все
дорога вдаль струилась
казалось воздух затвердев
вечерний начинает бег
береза стелется к земле...
Приложение V
КОЛЛЕКТИВНЫЕ СОЧИНЕНИЯ И СОЧИНЕНИЯ «НА СЛУЧАЙ»
137. Мы с TOCOII по аллеям гуляем...
Печатается по списку, сделанному ’j Н. Глебовой. О двух соавторах Введенского см. вступит, статью к 1-му тому примеч. к № 40.
«У каждого поэта есть предшественники, из которых он исходит, у которых учится. К 1920 году Введенский хорошо знает символистов, акмеистов, вообще современную поэзию; кажется, любимым его поэтом тогда был А. Блок. И в то же время в его двух стихотворениях 1920 года, сохраняющих еще общий облик, стиль и звучание символизма, почти в каждой строке встречаются эпитеты, метафоры, сравнения и другие примеры, свойственные не символистам и акмеистам, а скорее футуристам. В стихотворении трех поэтов встречается строка, в которой явно чувствуется Игорь Северянин: Я такой индивидуально грустный. Но все это стихотворение мне кажется ироническим, приведенная же строка – ироническая пародия на Северянина, которым Введенский никогда не увлекался» (Я. С. Друскин).
Улыбнется пальцем нищий...– Здесь Введенский, по-видимому, реминисцирует популярное шуточное стихотворение начала века о приключении нищего на кладбище.
Я такой индивидуально грустный... И мертво звучит моя лира.– «Нам представляется, что этими двумя стихами Введенский не только продолжает (и закапчивает) стихотворение, но и полемически отвечает, „рецензирует" предшествующие реплики Алексеева. Со. в этой связи замечание Хармса при слушании романа Убийцы вы дураки: „Уже смеется уже издевается" (№ 105г)» {Вл. Эрлъ).
138 Запись рукой Введенского в блокноте Д. Хармса для автографов (записная книжка № 2, 1925; блокнот отрывается записью самого Хармса: «Будь краток и фьюток»). Подпись (над текстом): авведенский.
Т.А. Липавская, бывшая в то время женой поэта, сообщила, что Введенский записал, слегка изменив, фразу, сочиненную ею во сне: «Странно: у кошки было сначала три, потом две, потом одна нога».
139
Этим экспромтом Введенский начинает письмо Хармсу из Алунки от 11 августа 1926 г.
140
Сообщено В.А. Каменской, дочерью В.Е. Гольдиной, А.Б. Устинову.
Валентина Ефимовна Гольдина – приятельница Т.А. Липавской; ее имя часто упоминает в своих письмах Д. Хармс.
141
Сообщено Е. С. Фохт, в 30-е годы актрисой (указала А. Г. Герасимова) .
– ...всему виной проклятый уж.-Домашняя шутка: одна из общих знакомых Введенского и Фохт предупреждала последнюю, что тот – развратник, «живет с ужами».
142
Надпись на книге Введенского «О девочке Маше, о собаке Петушке и о кошке Ниточке» (М.; Л., 1937). О Е. В. Сафоновой, иллюстрировавшей эту книгу, см. вступит, статью к 1-му тому и Приложение X, 2. Е. В. Сафонова, сама бедствуя, нередко выручала Введенского, одалживая ему деньги. В пятидесятые годы книга была подарена ею Г. Б. Викторовой, вдове поэта.
143
Надпись на книге «Сказки братьев Гримм» (М.; Л., 1937). Титульный лист книги в 1966 г. был подарен Е. В. Сафоновой автору этих строк.
Приложение VI «МОЯ МАМА ВСЯ В ЧАСАХ» И «РАДИКС’
1
И. В. Бахтерев (р. 1908) – поэт и драматург, сотоварищ Введенского и Хармса по «Левому флангу», «Радиксу» и «ОБЭРИУ». В 1930-1940-е годы написал в соавторстве с А. В. Разумовским (1907-1980) несколько пьес, из них наибольшей известностью пользовалась «Полководец Суворов» (1939). Стихотворевия Бахтерева публиковались в последние годы в журналах «Транспо-панс», «Родник» (Рига) и «Искусство Ленинграда». См. о ном также ниже, Приложение VII.
Репетировать начали, собираясь по домам... репетиционная работа... стала... продолжаться в Белом вале Инхука.–См. ниже: 3, 4, 6 и 7.
...обратились в Них у к к Казимиру Малевичу... – Отношения участников «Радикса» – «Левого фланга» с художником, оказавшим огромное влияние на мировое искусство, были весьма дружественными. См. вступит, статью к 1-му тому и Приложение VII, 9 и 10 и примеч.
...с Игорем Терентьевым и Матюшиным...– Об И. Г. Терентьеве (1892-1937) см. вступит, статью к 1-му тому и примеч. к №№ 125 и 132. О М.В.Матюшине (1861-1934) см. в кн.: «Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1974 год» (Л., 1976) и «К истории русского авангарда» (Стокгольм, 1976).
...в спектакле «Зимняя прогулка», состоявшемся зимой 1929 года.– Точнее, 25 декабря 1928 г.: см. запись Хармса, помеченную этим числом: «в Доме печати вечер. Наша пиеса» (записная книжка № 16).
...Дойвбер Левин.– Дойвбер (Борис Михайлович) Левип (1904-1941) – прозаик, член группы ОБЭРИУ (см. Приложение VII, 22, 23, 27 и 31). Из его сочинений сохранились только опубликованные книги для детей. Погиб на фронте.
2
...должен был... заменить шиллеровских «Разбойников*.–В памяти Г. Н. Кацмана сохранилось это четверостишие Хармса:
Сквозпы бухарские ворота но не пройти мне сквозь стоит злодей па поворотом – он гвоздь.
...«.семейство рыжих...» – См. ниже: 6.
...в связи с рассказом Левина...– Этот рассказ приводится в воспоминаниях Бахтерева (см.: [97. С. 78]).
...артист Шумов...– Шумов,– вспоминает Г. Н. Кацман,– был очень хорошим балалаечником, ходил он в толстовке, с изогнутой палкой и в «задранной кепке».
..Моэнгрин...– Стихи для «кусков» с участием Лоэнгрина писал Введенский. Ср.: гибко вышел белый гусь в Ответе богов (№ 5) – пародийное переосмысление волшебного лебедя из Ваг-неровского «Лоэнгрина».
...на пятисотрублевой... ассигнации... в «старушечий узелок»...– Как указал нам И. В. Бахтерев, здесь постановщика «Моей мамы...» подвела память: заявление было написано-и оформлено рисунками и коллажами Бахтеревым – в виде длинного свитка и в «старушечий узелок» не завязывалось. См., однако, ниже: 3 и прпмеч.
...позвонили Малевичу и сейчас же к нему отправились.– В дополнение к рассказу Г. Н. Кацмана И. В. Бахтерев сообщил нам следующие подробности: «Войдя в здание Ипхука, мы (Введенский, Кацман. Хармс и я) разулись и дальше шли босиком. Войдя в кабинет Малевича, встали на колени. Малевич тут же поднялся и встал, в свою очередь, на колени перед нами. Так, на коленях, мы и начали разговор».
– ...Пиотровским...-А. И. Пиотровский (1898-1938) – литературовед, театровед и переводчик (переводил Аристофана, Катулла, Феогнида и Эсхила), автор нескольких пьес и многих статей о театре и кинематографе; репрессирован.
...Константин Вагинов.-К. К. Вагинов (1899-1934) – ПОЭТ и прозаик, автор четырех книг стихотворений и четырех романов.
1 Практически все его произведения вошли в две книги – «Козли-I ная песнь: Романы» (М., 1991) и «Звукоподобие: Собрание сти-! хотворепий» (в печати). Вагинов входил едва ли не во все литературные группы и объединения Ленинграда (кроме, разумеется, «Кузницы», «Перевала», РАППа и т. п.); к Левому флангу и ОБЭ-РИУ примыкал скорее формально, хотя сохранял дружеские отношения с их членами до конца жизни. См. такн«е: Приложение VII, 13, 17, 22, 23, 25 и 27.
...работу прекратить.– К моменту окончания работы над спектаклем было осуществлено 10–12 кусков, всего же, по замыслу постановщика, в пьесе должно было быть 40 эпизодов.
Музыку... подбирал и исполнял Друскин,– М. С. Друскип, брат Я. С. Друскииа, служивший в то время в соседпем Институте истории искусств,– известный музыковед.
Занавес был разрисован человеческими глазами...– Это была, по выражению Г. Н. Кацмана, «критика природного н^енского легкомыслия».
Введенского в комнате...– См. № 69 (Приложение III).
...и вместо люстры висел семейный портрет...– В комнате Введенского,– вспоминает Г. Н. Кацмап,– все было сделано так, чтобы жить в ней было максимально неудобно. Ср. замегки Я. С. Друскина о безбытности Введенского – Приложение VIII.
Добавим в заключение, что программа «Радикса», как ее формулирует Г. Н. Кацман, чрезвычайно интересна и обнаруживает общность с некоторыми позднейшими направлениями западного театрального искусства, такими, как хэппенинг, отличаясь при этом от последних синкретической направленностью и широтой поставленных задач.
3
ЛГАЛИ. Ф. 4340 (ГИНХУК). Он. 1. Ед. хр. 68. Л. 9. Приносим благодарность Т. Л. Никольской, указавшей нам этот документ.
Тексту предшествует коллаж, в нижней части которого помещен фрагмент пятирублевой ассигнации. Над этим фрагментом расположен шелковый с тиснением прямоугольник ярко-желтого цвета, который наложен на квадрат, вырезанный из ярко-синей материи и наклеенный на белый бумажный квадрат, с двух сторон выступающий за его края. Ниже фрагмента ассигнации наклеен выступающий пз-под нее бумажный темного цвета полукруг, окаймленный бумажной же серебряной полосой. На квадрате из синей материи – два серебристо-серых треугольника; через составляющие коллажа проведена красная линия. Очевидна супрематическая стилистика коллажа, который авторы заявления сочли уместным поместить на заявлении, врученном Малевичу.
...режиссер Георгий Кох-Боот – Псевдоним Г. П. Кацмана (р. 1908).
...режиссер Сергей Цимбал– С. Л. Цимбал (1907-1978) -театровед, в то время сокурсник Бахтерева и Левина но Институту истории искусств.
...поэт-чинарь...– О термине «чинарь» см. пиже: Приложение VII, 15 и вступит, статью к 1-му тому.
4
1ам же. Л. 2.
-П. П. Лунин (1888-1953) – известный искусствовед, пропагандист нового искусства.
5
Записная книжка № 8.
Воскресенский – цензор Гублита.
6
Записная книжка № 7.
...у Т. А. М.– Т. е. у Т. А. Лппавской (девичья фамилия -Мейер). См. о пей вступит, статью к 1-му тому и примеч. к № 20.
...у Шурки...– Т. е. у Введенского.
7
Записная книжка № 8.
Антонио. Танец Бородиной.– Об Антонио и Бородиной см. выше: 2 (интервью Г. Н. Кацмана).
Радикс рухнул.– См. там же, предпоследний абзац.
8
Там же.
Михайловский – актер Ленфильма, впослолствип киносценарист.
Шумов...– См. выше: примеч. к 2.
Гольдфарб...– См. примеч. к Приложению VII, 25.
Вигилянский...– Е. И. Вигиляпский – учитель (преподавал в Царском Селе в той же школе, где учился Хармс), поэт (начинал традиционными стихами, позже входил в группу заумии-ков Туфанова, потом «Радикс», «Левый фланг» и как «администратор» в ОБЭРИУ,– запись Хармса в записной книжно № 14, конец октября 1928 г.); везде выступал в основном как актер,-см. Приложение VII, 25.
Ратур...– Ольга Ратур – студентка Института истории искусств, однокурсница И. В. Бахтерева и Г. II. Кацмана.
Бабаева...– пожилая актриса из Мастерской Фореггсра («Мастфора»).
Солнцева...– Инна Солнцева, урождепная княжна, правнучка Кутузова, по свидетельству Г. Н. Кацмана, очень хорошая пианистка и танцовщица (окончила Вагановское училище); в тридцатые годы по причине своего происхождения бедствовала.
Чугунов...– Николай Чугунов, студент Института истории искусств, был в апреле 1927 г. арестован по одному делу с Г. Н. Кацманом; дальнейшая его судьба неизвестна.
Ермаков...– Актер и:: Мастерской Фореггера.
9
Там же. Значение, эт л записи неясно. В это время «Радикс» переформировывается в «Левый фланг» (см. ниже: 10)–по замыслу, творческое объединение различных левых сил, в отличие от первоначального «Радикса», связанного в основном с постановкой пьесы-монтажа «Моя мама вся в часах».
10
Там же. Составлено в конце марта 1927 г.
Шкловский...–В. Б. Шкловский (1893-1984) – известный русский литературовед, один из основателей ОПОЯЗа, автор многих книг по истории и теории литературы, а также книг эписто-лярно-мемуарного характера.
...О чинарях.– См. вступит, статью к 1-му тому.
Клюйков.– О Василии Клюйкове, после 1936 г. репрессированном, пишет в свопх воспоминаниях Бахтерев (см.: [97, С. 61-62]).
Кох-Воот...– См. выше: примеч. к 3.
Цимбал.– См. там же.
Островский...– А. Г. Островский (р. 1897) – литературовед и переводчик; автор-составитель книг «Эпиграмма и сатира» (Л., 1932) и др.
Бухштаб – Константин Вагинов,– Статья Б. Я. Бухгатаба (1904-1985) о Вагипове недавно опубликована в кн.: «Тыняновский сборник (Четвертые тыняновские чтения)». Рига, 1990. С. 273-277.
-Л. Гинзбург...-Я. Я. Гинзбург (1902-1990) – литературовед, близкий в те годы к «формальной школе», сотрудничала вместе с Введенским, Хармсом и Л. Линавским в журнале «Ёж», автор статей о Бенедиктове, Вяземском, Пушкине, а также таких известпых книг, как «О лирике» (Л., 1974), «О психологической прозе» (Л., 1977), «О литературном герое» (Л., 1979) и др.
Гофман...– В. А. Гофман (1899-1942) – литературный критик, автор книг «Слово оратора» (Л., 1932) и «Язык литературы» (Л., 1936); друг Н. Заболоцкого.
Степанов...– П. Л. Степанов (1902–1972) – литературовед, автор статей и книг о творчестве И. А. Крылова, Хлебпикова и др.
Вагинов...– См. о нем выше: примеч. к 2.
Хлебников – Стихи – Чрезвычайно интересно, что в «Творческий отдел», наряду с произведениями участников объединения, предполагалось включить стихи Велимира Хлебникова (которые, очевидно, предполагалось получить от друга Ы. Заболоцкого, Н. Л. Степанова, начинавшего в то время готовить «Собра-пие произведений» поэта).
Туфанов – Стихи? – О Туфанове см. вступит, статью к 1-му тому и Приложение VII, 4.
Дмитриев...-В. В. Дмитриев (1900-1948) – известный театральный художник, поставил несколько спектаклей вместе с Мейерхольдом, впоследствии работал во МХАТе.
ГРАФИКА. 1). Заболоцкий.– Н. Заболоцкий некоторое время учился у П. Н. Филонова. Из рисунков Заболоцкого сохранился, в частности, карандашный портрет Д. Хармса.
Филонов.– U. Н. Филопов (1883-1941) – русский художник, основатель аналитической школы живописи; Введенский и Хармс были связаны преимущественно с его учениками – Т. Н. Глебовой, А. И. Порет и др.
Приложение VII
ДОКУМЕНТЫ, ОТНОСЯЩИЕСЯ К ПОЭТИКЕ И ЛИТЕРАТУРНОЙ СУДЬБЕ ВВЕДЕНСКОГО
1. Письмо Александру Блоку
Автограф рукой Введенского – ЦГАЛИ. Ф. 55. On. 1. Ед. хр. 119. Л. 1. О Л. Липавском и В. Алексееве см. вступит, ст. к 1-му тому и примеч. к N° 40. К письму, паписапному но старой орфографии, прилон^еиы стихи всех трех его авторов. На письме -пометы Блока: «Получил 20.1 1921. Отв. 23.1 Ничто пе нравится. Интереснее Алексеев». По словам Я. С. Друскипа, Введенский с друзьями тогда же послали стихи Н. С. Гумилеву. См.: [131. С. 74-75].
2. Г. Крыжицкий. Отрывок из статьи «Футуризм»
Жизнь искусства. 1923. № 27.– С. 15. Цитаты из Введенского вынесепы нами в Прилоягение III (№№ 45-47).
Г. К. Крыжицкий (1895-1976) – рея{иссер, одно время участник ФЭКС (см. примеч. к 24).
3. Анкета...
ИРЛИ. Ф. 491 (Союз поэтов). № 5. Вопросы И и 12 вписаны заново вместо бывших ранее 11–15.
На бланке анкеты несколько пометок. Над текстом: «При-нят<о> (нрзб.у 9/V 24. Отв. секр. Вс. Рождественский»; «Состоит член<ом> с 14/Х1-24»; «Принять. Постановление приёмн<ой> комиссии 14.XI-24 г., утвержд<ено> правл<енпем>, прот<окол> № 12. 14/XI–24. Секретарь Г. Шмерелъсон».
Союз поэтов – Всероссийский Союз поэтов (1918-1929) первоначально был создан в Москве. Первым председателем петроградского отделения был А. А. Блок, за ним Гумилев.
3-а. Анкета...
Там же. Эта так называемая кооптационная анкета снабжена припиской: «Просьба заполнить настоящую анкету и в 3-х дневный срок доставить по вышеуказанному адресу; в противном случае, согл<асно> циркулярам Губисполкома за № 37926, Вы будете исключены из списков членов В. С. П. Секретарь Правления М. Фроман».
4. Вечер заумников
Рукопись (ГПБ. Ф. 1232); автор неизвестен.
...Туфанов...– См. вступит, статью к 1-му тому.
...Тинвин.– В записных книжках Хармса встречается имя «доктора Ив. Ив. Тинвея».
...«Михаилы» Хармса...– Частично опубликованы в кн.: Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1978 год. Л., 1980. С. 71. Полная публикация ожидается в « Wiener Sla-wistischer Almanach».
– Согласно теории расширенного восприятия мира...– Теория расширенного смотрения М. В. Матюшина. См. вступит, статью к 1-му тому, а также «К истории русского авангарда» (Стокгольм, 1976. С. 159-187).
5. Письмо Борису Пастернаку
Автограф (ИМЛИ. Ф. 120. Он. 1. № 33). К письму приложены адреса обоих авторов письма. Пастернак ошибочно назван Борисом Леонтьевичем. Приложенные к письму стихотворения не сохранились.
Весьма интереспа самооценка Введенского и Хармса как «единственных левых поэтов Петрограда», хотя в это время они еще примыкали к возглавляемой А. Туфановым группе заумни-ков «Левый фланг».
«Узел» – кооперативное «карликовое» издательство (артель поэтов, зарегистрированная как... «промысловая артель»), существовавшее в Москве с 1926 по 1928 г. В правление издательства входили С. Парнок, М. Зенкевич и А. Эфрос. В «Узле» вышла книга Пастернака «Избранные стихи» (1926, первая книга издательства). Письмо, по-видимому, вызвано слухами о подготавливавшемся в издательстве альманахе «Узел», который, однако, не увидел света.
...от М. А. Кузмина...– Об оценке Кузминым Введенского’ см. примеч. к № 72.
6
Записная книжка № 8. Записано около 10 ноября 1926 г.
«Комедия города Петербурга», «Казачья смерть» – произведения Хармса (см.: [225, кн. 1, №№ 48 и 8]).
7
Там же. Записано в середине ноября 1926 г., в эпоху «Радикса» (см. Приложение VI), многие участники которого перечислены в этом списке.
О Бахтереве см. вступит, статью к 1-му тому и примеч. к Приложению VI, 1; о Цимбале – примеч. к Приложению VI, 10; о Чугунове, Ратур и Солнцевой – примеч. к Приложению VI, 8; о Бородиной – Прил. VI, 2.
попова...– Милица Попова – балерина, принимала участие в состоявшемся 24 января 1928 г. театрализованном вечере об ,-риутов «Три левых часа» (см. ниже: 25), сопровождая импровизированным танцем чтенпе К. Вагипова.
Ник. Кацман...– Брат Г. Н. Кацмана.
7.3 Изотов... – О Серафиме Изотове см. примеч. к № 8.
Герман...– актриса.
Мальвина...– имя знакомой С. Л. Цимбала.
Плисецкая-Грек...– Галина Плисецкая-Грек – танцовщица и актриса.
8
Там же. Запись сделана в ночь с 26 на 27 ноября 1926 г. По-видимому, связано с пюхапием эфира (см. примеч. к № 13), т, к. следует непосредственно за первой из «эфирных записей».
С этой же «Программой...» связана и немного ранее сделаппая’ запись:
«23 нояб<ря>, вторник. 1926 г.
Я, Даниил Хармс, обязуюсь предоставить себя до субботы в смысле выпивок и ночей Александру Ивановичу Введенскому. Прим. Если выпивки не будет, которую Введенский признает
достаточной, то срок переносится. Даниил Хармс. Ah Введенский.
Клянусь в исполнении) этого самым святым для меня на свете. Д. X.»
Приведенная выше расписка помечена: «Исполнено. //. X.»
Чинарь-ш.: Я. С. Друскин [116] и вступит, статью к 1-му тому.
9
Записная книжка № 8. Записано в декабре 1926 г. В первой части записи перечислены имена, составляющие основное ядро, во второй – участников группы заумников.
//. Дмитриев...– По-видимому,, описка Д. Хармса: имеется в виду В. В. Дмитриев (см. примеч. к Прил. VI, 10).
Синельников...– И. М. Синельников – поэт, в ранпих стихотворениях близкий к поэтике «Столбцов» Заболоцкого (см. его ст-ние «Мясная» в кн.: Собрание стихотворений. Л., 1926. С. 53.
А. П. Туфанов...– Правильно А. В. Туфапов,-см. вступит, статью к 1-му тому.
– Г. II. Матвеев из Владивостока.– См. воспоминания И. В. Бахтерева: [97, с. 66].
10
Там же. Запись сделана в конце декабря 1926 г. См. вступит, статью к 1-му тому.
Сколько очков под Зайцем.– Граммофон плавает некрасиво.– Обмеп абсурдными репликами.
...невозможность «Уновиса».., Косая известность.– По-видимому, имеется в виду, что, если новообразованное объединение примет название У ПОВИС, создастся впечатление, что участники «Левого фланга» вошли в группу Малевича как его ученики.
11. «В кружок друзей / камерной музыки...»
Автограф Д. Хармса (ГПБ. Ф. 1232). Написанпый Хармсом текст был вывешен у дверей «Кружка...» на Невском в качестве афиши выступления поэтов Левого фланга (см. ния?е: 12). На листке с черновиками для афиши Хармсом записаны несколько фамилий, возможно, участников утренника: «Введенский, Бехтерев, Туфанов, Вигнлянскпй, Заболоцкий, Вагинов, Хармс».
12
«Театры и зрелища» (Жизнь искусства. 1927. № 1. Приложение), с. 13-14.-06 этом утреннике вспоминает И. В. Бехтерев ([97, с. 83]).
13
Записная книжка № 8.
14
Там нее, март 1927 г.
Фроман...–М. А. Фроман (1891–1940), поэт и переводчик, занимал должность секретаря Союза Поэтов (см. выше: 3-а),
15
Там же.
...Гаге, Игорю...– Т. е. Г. Н. Кацмапу и И. В. Бахтереву.
...чинар.ч...– См. выше.
16
Смена. Л., 1927. № 76. 3 апр.– Обстоятельства, вызвавшие к жизни эту статью, проясняются как из ее содержания, так и из объяснительной записки Введенского и Хармса в Ленингр. отд-ние Союза поэтов – см. ниже: 17.
17
ИРЛИ. Ф. 491. Д. 5. Поскольку фонд Союза поэтов остается до сих пор неразобранным и составителям не была предоставлена возможность ознакомиться с этим документом, текст его печатается по публикации Ж.-Ф. Жаккара и А. Б. Устинова: Заумник Даниил Хармс: Начало пути//Wiener Slawistischer Almauach. Bd. 27.– В печати.
18
Записная книжка № 8.
...Садофъев...– И. Садофьев (1889-1965) с 1924 по 1928 г. ванимал должность председателя Союза поэтов.
...Рождественский.– Вс. Рождественский (1895-1976) – поэт и переводчик, члеп правления Союза поэтов. Описай К. Вагино-вым в романе «Козлиная песнь» под именем Троицын.
19
Там же. Записано в апреле или мае 1927 г.
Вагинова...– См. вступит, статью к 1-му тому и примеч. к Приложению VI, 2.
Бахтерева...– См. примеч. к Приложению VI, 1.
Липавского...– См. вступит, статью к 1-му тому.
Штейнмана...– 3. Я. Штейнман (1907-1967) – критик, в то время студент Института истории искусств.
Дмитриева...– См. примеч. к Приложению VI, 10.
...Эрбштейн-Б. М. Эрбштейн (1901-1964) – художник, ученик Петрова-Водкина. В 1931 г. одновременно с Введенским был арестован (см. вступит, статью к 1-му тому).
20
Жизнь искусства. 1927. № 44 (1 ноября). С. 14. Заметка Толмачева содержит пе • в упоминание о «реальном искусстве».
21-22
Записная книжка № 11, начало декабря 1927 г.
Олейников...– См. вступит, статью к 1-му тому.
Житков...-Б. С. Житков (1882-1938) – известный писатель, прозаик; писал преимущественно для детей. Поддерживал добрые отношения с Хармсом и Введенским.
23
Там нее, начало 1928 г.
Клюев...– Н. А. Клюев (1887-1937) – известный поэт, центральная фигура в группе так называемых «крестьянских поэтов» (Есенин, Клычков, Орешин, Радимов и др.); в 1933 г. был репрессирован.
Кропачев и Введенский в спектакле «Елизавета Вам» заняты не были – см. ниже: 25.
24. Из статьи «ОБЭРИУ»
«Афиши Дома Печати». 1928. № 2. С. 11-12.
Статья «Обэриу» состоит из краткого вступления и четырех глав: «Общественное лицо ОБЭРИУ», «Поэзия ОБЭРИУТОВ» (написаны Н. А. Заболоцким), «На путях к новому кино» (написана А. В. Разумовским) и «Театр ОБЭРИУ» (написана И. В. Бехтеревым и Дойвбером Левиным). Полный текст статьи много кратно перепечатывался. Об истории названия см. вступит, статью к 1-му тому.
Там же, с. 13. Сокращенный текст афиши был дважды
опубликован в «Красной газете» (вечерний выпуск): №№ 21 и 23. 22 и 24 января 1928 г. (второй раз
в перевернутом виде). Кроме того, полный текст (с незначительными разночтениями) был выпущен в виде афиши
для расклейки. Текст афиши был составлен коллегиально.
Конферансье будет ездить на трехколесном велосипеде по невероятным линиям и фигурам.– Назначенный конферансье С. Л. Цимбал не только не ездил по сцене на велосипеде, но и не вел вечера,– вел вечер, как и большинство вечеров ОБЭРИУ, Введенский. Добавим, что Введенский обладал ораторским талантом, в частности, блестяще отвечал на вопросы и записки из зала.
Грин (Елизавета Бам).„– Грин – театральный псевдоним А. Я. Гольдфарб, в то время жены Л. Липавского. Гольдфарб играла роль Елизаветы и в постановке «Радикса» (см. Приложение VI, 8).
...Маневич (Иван Иванович)Павел («Чарли») Мапевич– студент, рабочий Путиловского завода, играл в художественной самодеятельности, обладал комическим даровапием.
...Варшавский (Петр Николаевич)...– Юрий Петрович Варшавский – студент Института истории искусств, однокурсник Г. Н. Кацмана и И. В. Бахтерева, писал стихи (см. запись Д. Хармса в его записной книжке № 14: «На четверг 1 ноября 1928 года. У меня читка Варшавского и Рахтанова»).
...Вигилянский (папаша)...– О Вигилянском см. ниже: 29 п примеч. к Приложению VI, 1. Он играл роль папаши и в постановке «Радикса» (см. Приложение VI, 8).
...Бабаева (мамаша)Как и в случае с Грин и Виги-лянским, Бабаева сохранила свою роль (см. там же).
...Кропачев (нищий).– Нищего играл артист Этингер. О Кро-пачеве см.: [97. С. 90].
Фильм М 1 «Мясорубка»...– См.: [97, с. 87 и 97]. ,
Вожатый вечера Ю. Голъц-10. Гольц (один из ведущих актеров театра Терентьева) никакого участия в вечере не принимал.
26
Красная газета (вечерний выпуск). 1928. № 24 (1694). 25 января. Сохраняем написание «Обереут» и некоторые другие погрешности оригинала. Л. Лесная (Л. В. Шперлипг, 1889-?) – журналистка, детская писательница. До^ революции сотрудничала в журналах «Солнце России» и «Новый Сатирикон».
...Кропачева написать вверх головой...– См. выше: примеч. к № 25.
...кувырканье Фекса...– Правильно – «факсов», т. е. участников «Фабрики эксцентрического актера» (ФЭКС) – Г. М. Козинцева, Л. 3. Трауберга, к которым первоначально примыкали Г. К. Крыжицкий, С. И. Юткевич и другие.
Если ты идешь покупать птицу...– и т. д.– Неточная цитата реплики Папаши: «Покупая птицу, смотри, нет ли у нее зубов. Если есть зубы, то это не птица.»
27
Записные книжки №№ 12 и 13.
П. А. Мансуров (1896-1983)-художник, в 1926-1928 гг. руководил экспериментальным отделом ГИНХУКа. Мансуров написал портрет Д. Хармса (в конце тридцатых годов вместе с еще одной работой художника принадлежал Хармсу). См. вступит, статью к 1-му тому.
28-29
Записная книжка № 14. Записи сделаны в конце октября 1928 г.
...Каплуна– Очевидно, художника А. Л. Каплапа (1902-1980), начинавшего, но не завершившего оформление спектакля «Елизавета Вам» на вечере «Три левых часа». См.: [207].
30
Записная книжка № 16. Записано в декабре 1928 г.– Возможно, относится к выступлению в Институте истории искусств (ср. № 105-а (Приложение III) и примеч.).
В. М. Эйхенбаум (1886-1959) – известный литературовед, участник ОПОЯЗа.
31
Записная книжка № 19. Оглавление составлено весной 1929 г, См. также вступит, статью к 1-му тому.
32
...и Маршака.– При поддержке С. Я. Маршака Введенский и Хармс начали писать для детей. Позднейшее отношение Введенского и Хармса к Маршаку было, однако, двойственным.
33
См. примеч. к № 106 (Приложение III),
34
Смена. Л., 1930. № 81. 9 апр.
34-а
Ленинград. 1930. № 1 (май). С. 1-2. Статья написана, очевидно, по материалам фельетона Л. Нильвича (34).
35
Красная новь. 1932. Кн. 2. С. 163-164. К заглавию статьи в журнале сноска: «Речь на поэтической дискуссии ВССП 16 декабря 1931 г.».
Н. Н. Асеев (1889-1967) – поэт и критик; в молодости входил в ориентированные на футуризм группы «Центрифуга» и «Творчество».
В. М. Саянов (1903-1956) – поэт и прозаик, автор многих книг; был ответственным редактором журнала «Звезда» (до августа 1946 г.).
М. А. Тарловский (1902-1952) – поэт, автор трех книг стихотворений; с 1935 г. выступал в печати только как переводчик.
Маленькая рыбка...– начало ст-ния Н. Олейникова «Карась».
36
Записная книжка № 25. Записано в мае 1933 г. У. Блейк (1757-1827) – английский поэт и художник, во многом предвосхитивший в своем творчестве модернизм.
37
Записная книжка № 28. Записано в октябре 1933 г.
38
Записная книжка № 31. Записано 20 сентября 1934 г. Речь по-видимому, идет о сценарии какого-то детского фильма.
39
Печатается по машинописи. Фрагмепт (8) печатается по записи, сделанной Т. А. Липавской (ГПБ. Ф. 1232).
А. В.– Александр Введенский, Д. X.– Даниил Хармс, Л. Л.– Леонид Липавский, Н. М.– Николай Макарович Олейников, Я. С.- Яков Семенович Друскин, Я. Л. – Николай Алексеевич Заболоцкий Д– Д– Дмитрий Дмитриевич Михайлов (филолог-германист– умер в блокаду).
39.4
А. В. нашел в себе сходство с Пушкиным.– См. шестой Разговор (№ 29.6) и примеч. к нему.
39.6
„.роман А, В,-Убийцы вы дураки (№ 105).
39.9
Новгород мне понравился.– В Новгороде в это время жил в ссылке А. В. Туфанов.
39.12
„.роман... мой...– См. выше.
Приложение VIII. Я. С. Друскин. МАТЕРИАЛЫ К ПОЭТИКЕ ВВЕДЕНСКОГО
Заметки Я. С. Друскина составлены нами из его посмертных ваписок, выдержек из неизданной книги «Звезда бессмыслицы» и небольшого сочинения «Стадии понимания».
Приложение IX ПРОИЗВЕДЕНИЯ, ОБРАЩЕННЫЕ К ВВЕДЕНСКОМУ...
1
Автограф сохранился в архиве Хармса.– Во избежание ссоры, которая была бы неизбежной между Введенским и Заболоцким, Хармс, высоко ценивший обоих (см. Приложение VII, 13), а также единство участников литературного содрун?ества, взял письмо у автора, но адресату не передал. Ср. некоторые соображения Я. С. Друскина во вступит, примеч. к №№ 133-136 (Приложение IV).
2
Автограф также сохранился в архиве Хармса. Частично (без заключительной части) опубликовано: Заболоцкий Н. [124. С. 383-385 и 636].
...дева Там...– Т. А. Липавская.
...Горфункеля сыны... тогда приходит сам Горфункель,– См. воспоминания И. В. Бахтерева [97. С. 57-58].
Данило... Сашка... Тамара Алексанна...– Д. Хармс, А. Введенский, Т. А. Липавская.
Наутро там нашли три трупа. / Лука...– Цитата из поэмы «Лука Мудищев», приписываемой И. С. Баркову.
Кепка...– Собачка Хармса.
...стихотворный совет в рамке.– Стихотворная часть постскриптума заключена автором в рамку.
Шурка... Игорь...– А. Введенский, И. Бахтерев.
...папиросы не забудъ\ – Последняя строка обращена к Введенскому, постоянно оставлявшему и терявшему папиросы.
3
Н. Заболоцкий. [124. С. 455].
4
Д. Хармс [225. Кн. 1, № 24].
5
Там же. Кн. 2, № 95.
6
Там же. Кн. 5, № 393 (в печати).
Это болтун и азартный игрок.– Ср. примеч. к № 29.4 и Приложению VII, 25.
В заключение добавим, что, кроме приведенных нами произведений и записей Хармса (Приложения III, VI, VII и Примечания), он часто упоминает имя Введенского в своих дневниках и письмах (см.: [225. Кн. 7]), а также в различных других записях, большей частью трудно расшифровываемых (например; «Шурка свертел идиотскую папиросу» и т. п.).
Приложение X
МАТЕРИАЛЫ, ОТНОСЯЩИЕСЯ К АРЕСТАМ, ССЫЛКЕ И ГИБЕЛИ ВВЕДЕНСКОГО
1
Мы вынуждены ограничиться цитатой из ответа на запрос редакции «Библиотеки поэта» издательства «Советский писатель», так как от ознакомления нас с делом Введенского КГБ уклонился.
2
Интервью взято 31 мая 1988 г. сценаристом М. Вишневецкой в связи с работой над фильмом о Хармсе. О С. М. Гершове см. вступит, статью к 1-му тому.
3-7
Оригиналы хранятся в семье поэта. Заявление Г.Б. Викторовой (3) и записка Введенского (4) печатаются впервые.
| Год | Часть года, месяц, число | Заглавие | № |
| 1918 | Бык Будды | № 40 | |
| 1919 | Лето | из-за леса выходит -ская | № 41 |
| 1920 | Май | И я в моём тёплом теле... | № 115 |
| Август | Отрывок из поэмы («На набережной болтаются...») | № 116 | |
| Ноябрь-декабрь | Стихи из цикла «Дивертисмент» | №№ 117-121 | |
| 1920–1921 | Я не верю в количество звёзд... | № 42 | |
| ? | Мы с тобой по аллеям гуляем... | № 137 | |
| 1921 | Январь | Письмо Александру Блоку | VII.1 |
| Заглавие | № | Том | Стр |
Произведения Введенского | |||
| Абеляр | № 57 | 2 | 98 |
| а вам вам ТАРАКАНАМ... (Ленинградскому отделению Всероссийского Союза ПОЭТОВ. – 10 стихов александравведенского, 1) | № 122 | 2 | 109 |
| Анкета ЛО ВСП (1924) | VII.3 | 2 | 136 |
| Анкета ЛО ВСП (1926) | VII.3 | 2 | 137 |
| А он неоднократно видел сон... | № 55 | 2 | 94 |
| Африка (мотор-автомобиль...) | № 104 | 2 | 100 |
| Без названия (и сотню облаков над нами...) | № 111 | 2 | 103 |
| Без отношения в каменном мире... | № 45 | 2 | 93 |
| Безумные звери | № 106 | 2 | 103 |
| Беседа с рощей (солдатский на часах стоит...) | № 67 | 2 | 95 |
| Битва (мы двое...) | № 15 | 1 | 113-115 |
| боги в небе ай-дуду... | № 77 | 2 | 97 |
| Больной который стал волной (увы стоял плачевный стул...) | № 7 | 1 | 77-80 |
| Будем думать в ясный день... (Приглашение меня подумать) | № 25 | 1 | 181-182 |
| Бурчание в желудке во время объяснения в любви | № 35 | 2 | 84 |
| Буря и дядя | № 52 | 2 | 94 |
| Бык Будды | № 40 | 2 | 92 |
| было дело под Полтавой (Отрывок) | № 134 | 2 | 119 |
| Валя, Валя, Валентина... | № 140 | 2 | 126 |
| Вбегает ласточка... (Сутки) | № 27 | 1 | 186-188 |
| ...вдоль берега шумного моря... | № 39 | 2 | 90-92 |
| верьте верьте... (Начало поэмы) | № 1 | 1 | 43-44 |
| ветep был сильный и раздул огонь. Огонь начал... (Парша на отмели) | № 131 | 2 | 112-114 |
| ВОКЗАЛЫ ЧЕРНЫЕ ВОКЗАЛЫ... (10 стихов александравведенского, 7) | № 128 | 2 | 110-111 |
| Воспитание души (Мы взошли на, Боже...) | № 136 | 2 | 122-124 |
| Восшествие на новый день (и в небе как очи летает петух...) | № 96 | 2 | 99 |
| вот зреет абенд вздохнули плечи... – упоминание по первой строке | № 37 № 89 | 2 2 | 86 98 |
| в посуде толстую деву... (Стариковская ночь) | № 107 | 2 | 103 |
| В ресторанах алых и сонных... (Стихи из цикла «Дивертисмент», 5) | № 121 | 2 | 107-108 |
| все люди лягут... (Ода отвращения) | № 97 | 2 | 99 |
| Всё (я выхожу из кабака...) | № 6 | 1 | 73-76 |
| Вторые тёмные поля (пред ним проносится виденье...) | № 72 | 2 | 96 |
| Вы были родом из Персии... (10 стихов александравведенского, 8) | № 129 | 2 | 11 |
| <Высказывания в «Разговорах» Л. Липавского> | VII.39 | 2 | 157 |
| Вьётся речка долгополая... | № 53 | 2 | 94 |
| Галушка (да Бог с ним Бог с ним Кралинька...) | № 133 | 2 | 116-119 |
| Где. Когда (Где. Где он стоял...) | № 32 | 2 | 70-72 |
| Гениальному мужчине... | № 110 | 2 | 103 |
| Гимн водке | № 94 | 2 | 98 |
| Гость на коне (Конь степной...) | № 22 | 1 | 161-163 |
| Грецкая элегия (точные свечи сияли...) | № 70 | 2 | 95 |
| Гробовое пебесное видение | № 92 | 2 | 98 |
| Даниил Хармс | № 59 | 2 | 94 |
| да Бог с ним Бог с ним Кралинька... (Галушка) | № 133 | 2 | 116-119 |
| Две птички, горе, лев и ночь (две птички как одна сова...) | № 9 | 1 | 88-91 |
| Действующие лица: Петя Перов... (Ёлка у Ивановых) | № 30 | 2 | 47-67 |
| День и ночь | № 93 | 2 | 98 |
| 10 стихов александравведенского (1-9) | №№ 122-130 | 2 | 109-112 |
| Дивертисмент (Стихи из цикла «Дивертисмент») | №№ 117-121 | 2 | 105-108 |
| добродушные лягушки... | № 112 | 2 | 103 |
| Евстафьев и Маргарита Кронпринцева (я нахожусь в великом раздраженьи...) | № 37-bis | 2 | 86-88 |
| едут люди на осле... | № 71 | 2 | 96 |
| если я и родился́... (Пять или шесть) | № 8 | 2 | 81-87 |
| Ёлка у Ивановых (Действующие лица: Петя Перов...) | № 30 | 2 | 47-67 |
| Желая сообщить всем людям... (Четыре описания) | № 23 | 1 | 164-172 |
| животных желаний в мире много... (ПоЛоТЕрам или ОНАНистАм) | № 132 | 2 | 114-116 |
| жили были в Ангаре... (Ответ богов) | № 5 | 1 | 69-72 |
| Заболевание сифилисом, отрезанная нога, выдернутый зуб | № 36 | 2 | 85 |
| Записка семье | X.4 | 2 | 183 |
| Зачем ты пакостишь, о дева... | № 65 | 2 | 95 |
| Заявление в Ленинградский институт художественной культуры | VI.3 | 2 | 131 |
| Заявление в Ленинградский Союз Поэтов | VI.17 | 2 | 143 |
| Зеркало и музыкант (Иван Иванович ты хмур...) | № 10 | 1 | 92-96 |
| Значенье моря (чтобы было всё понятно...) | № 16 | 1 | 116-118 |
| Иван Иванович ты хмур... (Зеркало и музыкант) | № 10 | 1 | 92-96 |
| и в небе как очи летает петух... (Восшествие на новый день) | № 96 | 2 | 99 |
| и всё ж бегущего орла... (Птицы) | № 144 | 2 | 258 |
| и в зтот день меня манил... (Факт, теория и Бог) | № 14 | 1 | 109-112 |
| Играет на корнете-а-пистоне... (Стихи из цикла «Дивертисмент», 1) | № 117 | 2 | 105 |
| из-за леса выходит -ская | № 41 | 2 | 92 |
| и море ничего не значит... (Кончина моря) | № 17 | 1 | 119-122 |
| И он был добр к своим друзьям... | № 62 | 2 | 94 |
| и орешен... (Размышление о самоубийце) | № 100 | 2 | 99 |
| и сотню облаков над нами... (Без названия) | № 111 | 2 | 103 |
| Испанцы милые... | № 64 | 2 | 95 |
| и так и сяк лежит покойник... | № 101 | 2 | 99 |
| и ухом вьются их уста... | № 50 | 2 | 93-94 |
| И я в моем теплом теле... | № 115 | 2 | 104 |
| И я в шинели... | № 61 | 2 | 94 |
| какое утро ночь темница... (На смерть теософки) | № 4 | 1 | 66-69 |
| Картинки | № 99 | 2 | 99 |
| Когда (Где. Когда) | № 32 | 2 | 72 |
| Кончина моря (и море ничего не значит...) | № 17 | 1 | 119-133 |
| Конь степной... (Гость на коне) | № 22 | 1 | 161-163 |
| Крадется хитрый сыр | № 49 | 2 | 93 |
| Кругом возможно Бог (Солнце светит в беспорядке...) | № 19 | 1 | 127-152 |
| Куприянов и Наташа (Пугая мглу горит свеча...) | № 20 | 1 | 153-157 |
| Ладонь киевлянина | № 82 | 2 | 98 |
| Ленинградскому отделению Всероссийского Союза ПОЭТОВ (а вам вам ТАРАКАНАМ... – 10 стихов александравведенского, 1) | № 122 | 2 | 109 |
| Маргарита отвори... (Очевидец и крыса) | № 24 | 1 | 173-180 |
| Минин и Пожарский (Петров в штатском платье...) | № 2 | 1 | 45-62 |
| Мир (Няню демон вопросил...) | № 21 | 1 | 158-160 |
| Мне жалко что я не зверь... | № 26 | 1 | 183-185 |
| мне ночью виден дом сквозь пса... | № 78 | 2 | 97 |
| Могила памятных драгун... | № 81 | 2 | 98 |
| мотор-автомобиль... (Африка) | № 104 | 2 | 100 |
| Моя мама вся в часах | № 90 | 2 | 94 |
| Мы взошли на, Боже... (Воспитание души) | № 136 | 2 | 122-124 |
| мы двое... (Битва) | № 15 | 1 | 113-115 |
| Мы с тобой по аллеям гуляем... | № 137 | 2 | 125 |
| Над морем тёмным благодатным... | № 33 | 2 | 75 |
| надо дети водку пить... (Святой и его подчинённые) | № 13 | 1 | 103-108 |
| На набережной болтаются... (Отрывок из поэмы) | № 116 | 2 | 104 |
| на разобранной руке... (Самонаблюдение за стеной) | № 68 | 2 | 95 |
| На смерть теософки (какое утро ночь темница...) | № 4 | 1 | 66-68 |
| Нас немного карликов... (10 стихов александравведенского, 6) | № 127 | 2 | 110 |
| Начало поэмы (верьте верьте...) | № 1 | 1 | 43-44 |
| Некоторое количество разговоров (или начисто переделанный темник) (Разговор о сумасшедшем доме...) | № 29 | 1 | 196-212 |
| Ночь каменеет на мосту... (Стихи из цикла «Дивертисмент», 3) | № 119 | 2 | 106-107 |
| ны моя ны... (10 стихов александравведенского, 4) | № 125 | 2 | 109 |
| Няню демон вопросил... (Мир) | № 21 | 1 | 158-160 |
| О | № 86 | 2 | 98 |
| Обмакни дитя | № 63 | 2 | 94 |
| Ода отвращения (все люди лягут...) | № 97 | 2 | 99 |
| однажды человек приходит... (Седьмое стихотворение) | № 3 | 1 | 63-65 |
| Окончательные дела | № 91 | 2 | 98 |
| он был скукой поглощен... (Что я видел в час кончины) | № 95 | 2 | 99 |
| Он сказал, нянька ему ответила, а он опять сказал | № 84 | 2 | 98 |
| Осматривая гор вершины... (Элегия) | № 31 | 2 | 68-69 |
| ОСТРИЖЕН скопом Ростислав (Ребёнок...) | № 135 | 2 | 119-122 |
| Ответ богов (жили были в Ангаре...) | № 5 | 1 | 69-72 |
| Ответ девы | № 58 | 2 | 94 |
| Отрывок (было дело под Полтавой...) | № 134 | 2 | 119 |
| Отрывок из поэмы (На набережной болтаются...) | № 116 | 2 | 104 |
| Очевидец и крыса (Маргарита отвори...) | № 24 | 1 | 173-180 |
| Парша на отмели (ветер был сильный и раздул огонь. Огонь начал...) | № 131 | 2 | 112-114 |
| Первое солнце ударило... | № 46 | 2 | 93 |
| Петров в штатском платье... (Минин и Пожарский) | № 2 | 1 | 45-62 |
| Пиковая дама (пустынное село...) | № 73 | 2 | 96 |
| Письмо Александру Блоку | VII.1 | 2 | 134-135 |
| Письмо Борису Пастернаку | VII.5 | 2 | 138 |
| Платон | № 56 | 2 | 94 |
| Под лошадку, под лампадку журналист... | № 79 | 2 | 98 |
| Пожар на пользу | № 88 | 2 | 98 |
| ПоЛоТЕрам или ОНАНистАм (животных желаний в мире много...) | № 132 | 2 | 114-116 |
| Помните Елена... | № 142 | 2 | 126 |
| По небу смутному полночи... | № 87 | 2 | 98 |
| Потец (Сыны стояли у стенки...) | № 28 | 1 | 189-195 |
| пред ним проносится виденье... (Вторые темные поля) | № 72 | 2 | 96 |
| Приглашение меня подумать (Будем думать в ясный день...) | № 25 | 1 | 181-182 |
| Птицы (и всё ж бегущего орла...) – Единственная первоначально известная строка | № 144 № 98 | 2 2 | 258 99 |
| Пугая мглу горит свеча... (Куприянов и Наташа) | № 20 | 1 | 153-157 |
| пустынник дверцу отворил... (10 стихов александравведенского, 9) | № 130 | 2 | 111-112 |
| пустынное село... (Пиковая дама) | № 73 | 2 | 96 |
| Пять или шесть (если я и родился́...) | № 8 | 1 | 81-87 |
| Разговор о сумасшедшем доме... (Некоторое количество разговоров) | № 29 | 1 | 196-212 |
| Размышление о самоубийце (и орешен...) | № 100 | 2 | 99 |
| Рвётся ночью ветер в окна... (Стихи из цикла «Дивертисмент», 4) | № 120 | 2 | 107 |
| Ребёнок... (ОСТРИЖЕН скопом Ростислав) | № 135 | 2 | 119-122 |
| рос лес... | № 74 | 2 | 97 |
| Русское чтение | № 51 | 2 | 49 |
| Самонаблюдение над стеной (на разобранной руке...) | № 68 | 2 | 95 |
| Сатира на женатых | № 83 | 2 | 98 |
| Святой и его подчиненные (надо дети водку пить...) | № 13 | 1 | 103-108 |
| Седьмое стихотворение (однажды человек приходит...) | № 3 | 1 | 63-65 |
| Серая тетрадь | №№ 33-36 | 2 | 75-85 |
| Сиси Пиколка | № 54 | 2 | 94 |
| Сказание не то о царьках | № 80 | 2 | 98 |
| Слушая гортанный шёпот собак... | № 47 | 2 | 93 |
| снег лежит... | № 12 | 1 | 100-102 |
| солдатский на часах стоит... (Беседа с рощей) | № 67 | 2 | 95 |
| Солнце светит в беспорядке... (Кругом возможно Бог) | № 19 | 1 | 127-152 |
| Состояние двухперстного ощущения времени | № 90 | 2 | 98 |
| Стариковская ночь (в посуде толстую деву...) | № 107 | 2 | 103 |
| Стихи из цикла «Дивертисмент» (1-5) | №№ 117-121 | 2 | 105-108 |
| Странно: у кошки сначала пять... | № 138 | 2 | 125 |
| Суд ушёл (шёл по небу человек...) | № 18 | 1 | 123-126 |
| Сутки (Вбегает ласточка...) | № 27 | 1 | 186-188 |
| Сыны стояли у стенки... (Потец) | № 28 | 1 | 189-195 |
| Та-ра-ра-бумбия... (Стихи из цикла «Дивертисмент», 2) | № 118 | 2 | 105-106 |
| ТАТАРИН МОЙ татарин... (10 стихов александравведенского, 3) | № 124 | 2 | 109 |
| точные свечи сияли... (Грецкая элегия) | № 70 | 2 | 95 |
| Трагический случай | № 103 | 2 | 100 |
| три угла четыре колокольни... (10 стихов александравведенского, 2) | № 123 | 2 | 109 |
| убежал хвостатый бог | № 76 | 2 | 97 |
| Убийство чиновника | № 102 | 2 | 100 |
| Убийцы вы дураки | № 105 | 2 | 100-103 |
| увы стоял плачевный стул... (Больной который стал волной) | № 7 | 1 | 77-80 |
| Факт, теория и Бог (и в этот день меня манил...) | № 14 | 1 | 109-112 |
| хорунжий гробница дорогая... (Что мы об этом знаем) | № 76 | 2 | 97 |
| Хрен, Жабры, Оселок | № 85 | 2 | 98 |
| Цыплят по осени считают... | № 139 | 2 | 126 |
| Человек весёлый Франц | № 11 | 1 | 97-99 |
| Четыре описания (Желая сообщить всем людям...) | № 23 | 1 | 164-172 |
| чтобы было всё понятно... (Значенье моря) | № 16 | 1 | 116-118 |
| Что мы об этом знаем (хорунжий гробница дорогая...) | № 77 | 2 | 97 |
| Что я видел в час кончины (он был скукой поглощен...) | № 95 | 2 | 99 |
| Шёл по небу человек... (Суд ушёл) | № 18 | 1 | 123-126 |
| шопышин А шопышин А шопышин А шопышин а... (10 стихов александравведенского, 5) | № 126 | 2 | 109-110 |
| Элегия (Осматривая гор вершины...) | № 31 | 2 | 68-69 |
| Я бы выпил еще одну рюмку водички... | № 34 | 2 | 76-84 |
| я выхожу из кабака... (Всё) | № 6 | 1 | 73-76 |
| я грустный мясник | № 66 | 2 | 95 |
| яков лев весельчак... | № 44 | 2 | 92 |
| я нахожусь в великом раздраженьи... (Евстафьев и Маргарита Кронприпцова) | № 37-bis | 2 | 86-88 |
| Я не верю в количество звёзд... | № 42 | 2 | 95 |
| Я погибаю от разврата... | № 141 | 2 | 126 |
| Я, прекрасная Елена... | № 143 | 2 | 126-127 |
| ...ясно нежно и светло... | № 38 | 2 | 89-90 |
Произведения других авторов | |||
| «Дверь в поэзию открыта...» Мейлах М. | 1 | 10-39 | |
| Друскин Я.С. Материалы к поэтике Введенского | Прил. VIII | 2 | 164-174 |
| Материалы к поэтике Введенского. Друскин Я.С. | Прил. VIII | 2 | 164-174 |
| Мейлах М. «Дверь в поэзию открыта...» | 1 | 10-39 | |
| Мейлах М. Предисловие | 1 | 5-10 | |
| Мейлах М. «Что такое есть Потец?» | 2 | 5-43 | |
| Предисловие. Мейлах М. | 1 | 5-10 | |
| «Что такое есть Потец?» Мейлах М. | 2 | 5-43 |
Мейлах, Михаил Борисович (р. 1944) – русский литературовед, кандидат филологических наук, доктор философии. {; Meylakh, Mikhail Borisovich 
} Родился в Ташкенте, в эвакуации. Сын литературоведа Б.С. Мейлаха. Окончил филолологический факультетт ЛГУ. Навещал Иосифа Бродского в ссылке. Опубликовал книгу «Язык трубадуров» (1975), подготовил ряд изданий обериутов, в том числе, совместно с Владимиром Эрлем, первое собрание сочинений Д. Хармса (Бремен, 1978–1981). В 1983 был арестован по обвинению в распространении антисоветской литературы, осужден на 7 лет лагерей. Освобожден в ходе перестройки в 1987. С начала 1990-х преимущественно за границей: преподавал в университетах Кайенны и Страсбура.
Русская литература
Русская литература XX века. Поэты
Scythopedia
was a Russian poet with formidable influence on “unofficial” and avant-garde art during and after the times of the Soviet Union. Vvedensky is widely considered (among contemporary Russian writers and literary scholars) as one of the most original and important authors to write in Russian in the early Soviet period.
|
Text of the article
. |
.
on A.I. Vvedensky
.
.
Russian literature
Russian literature of the XX century. Poets
