Суббота в еврейском доме. Картина М.Оппенхейма.

На протяжении XVIII века идеи, впервые выдвинутые эпохой Возрождения, приобрели новое, исторически важное значение. Ученых и мыслителей различных стран глубоко беспокоили проблемы прав и положения человека в обществе. Сначала в английских колониях в Северной Америке, а затем и по другую сторону океана, во Франции, люди высказывали мысли, многим представлявшиеся революционными. "Разве не все люди созданы Богом? — спрашивали они. — А если это так, то не все ли они — короли, дворяне и простые крепостные — заслуживают свободы и равных прав?"

Это было абсолютно новое мышление, возможные последствия которого пугали многих. Но по мере того, как расширялся известный людям мир и менялись экономические потребности человека, новые идеи неизбежно завоевывали все более прочное место в умах.

Европа постепенно освобождалась от старых форм абсолютной монархии, при которой господствующие классы имели право распоряжаться стоящими ниже их. Возник новый класс горожан — буржуазия. Многие буржуа были почтенными торговцами или влиятельными купцами, способствовавшими установлению связей с новыми странами или далекими колониями Нового Света. Были среди буржуазии и люди науки, учителя и ученые. В европейских городах возникли университеты, где учились сыновья дворян и богатых буржуа. Писатели и поэты выдвигали новые, воспламенявшие воображение идеи.
 

Йосеф Зюсс Оппенхеймер (1698—1738) финансовый советник герцога Вюртембергского. После смерти герцога "еврей Зюсс" был арестован и приговорен к смертной казни.

Однако, несмотря на интерес к Библии, порожденный Реформацией, и на то, что было широко известно о том, что эта книга составляет часть религиозного наследия, унаследованного христианством от иудаизма, европейские евреи, предки которых дали Библию миру, находились среди наиболее униженных и угнетенных слоев населения.

Иногда, впрочем, тот или иной еврей добивался весьма высокого положения и почестей. Во многих больших и малых государствах Европы еврей-банкир (нередко называемый "придворным евреем") вел финансовые дела монарха. Положение придворного еврея обычно было почетным, но в то же время непрочным и даже опасным, так как расположение монарха легко сменялось немилостью и опалой.

Придворный еврей нередко ходатайствовал перед государем за свою общину. Иногда евреи — торговцы и дельцы, оказавшие свободному городу помощь, особенно во время войны, получали приглашение поселиться в городе вместе с семьями и друзьями. Это приводило к расширению некоторых еврейских общин. Но по-прежнему существовали и небольшие общины, запертые за высокими стенами гетто, которое еврей мог покидать только по делу. Евреи такого гетто были полностью отрезаны от общественной жизни внешнего мира.

Таким образом, культурный и социальный процесс, происходивший вне стен гетто, не задевал еврейство XVII—XVIII веков, если не считать прямых последствий вследствие преследований и войн. Так, жизнь евреев Германии была столь изолированной, что их разговорным языком был не немецкий тех дней, а еврейско-немецкий — средневековый немецкий язык с включением слов из иврита, тот самый диалект, из которого в Восточной Европе развился язык идиш.

Немецкие писатели и поэты редко сталкивались с евреями в повседневной жизни. Но по мере распространения теорий о всеобщем равенстве и естественных правах человека они начали обращать внимание на это национальное меньшинство, столь дискриминированное в их стране.
 

Старинный хануккальный светильник (хануккия) из Франкфурта.

 

В Берлине, столице немецкого королевства Пруссия, жил Готхольд Эфраим Лессинг, писатель-христианин, не соприкасавшийся с евреями в повседневной жизни и лишь поверхностно знакомый с условиями гетто. Однако Лессинг задался целью показать своим современникам, что евреи являются такими же людьми, как и все прочие, и остаются носителями наследия библейских пророков.

Лессинг написал много пьес, имевших большой успех, в том числе и вызвавшую острую критику пьесу "Евреи", в которой впервые в Германии еврей был показан в привлекательном виде. Герой пьесы — еврей, спасший жизнь немецкому барону и отказывающийся от вознаграждения. Один из друзей Лессинга, зная о его интересе к судьбе евреев, свел его однажды с наиболее выдающейся фигурой еврейства того времени — Моше Мендельсоном.
 

Старая синагога в Берлине.

 

Моше (Мозес) Мендельсон.

Моше Мендельсон был низкорослым горбуном и немного заикался. Но в этой несовершенной оболочке обитал великий дух и блестящий ум. Сын переписчика Торы, Моше Мендельсон родился в немецком городе Дессау и учился у местного раввина. Когда Моше было четырнадцать лет, его любимый учитель переехал в Берлин. Подросток последовал за своим учителем и, уплатив особый налог, взимавшийся с евреев, сумел устроиться в этом городе.

В Берлине Мендельсону открылся новый мир. Хотя большинство евреев жили здесь так же, как и их собратья в общинах других немецких городов, некоторые предприимчивые берлинские евреи — купцы и финансисты — имели особые привилегии и поддерживали контакты с миром вне стен гетто. Молодой Мендельсон продолжал свое еврейское образование у того же учителя, но в то же время расширял свои познания и в других областях. Он нашел друзей, взявшихся обучать его: некий купеческий сын учил его английскому и французскому языкам, а один математик — своему предмету. Кроме того, Мендельсон изучал философские сочинения, латынь, и особенно углубленно литературный немецкий, на котором он стремился говорить красиво и свободно.

Он зарабатывал на жизнь служа наставником и учителем детей богатого владельца шелкопрядильной фабрики. Затем он стал бухгалтером своего работодателя, а позднее — коммерческим директором этой фирмы. В свободное время он писал статьи и обзоры, посвященные критике философии и современных идей. Его эссе написаны прекрасным и свободным немецким языком.
 

Синагога Франкфуртского гетто.

В то время многие немецкие дворяне, находясь под влиянием двора Людовика XIV, предпочитали французский язык родному. Однако немецкие писатели и интеллектуалы, подобно Лессингу и его друзьям, говорили и писали свои произведения на превосходном немецком и стремились подать этим пример другим образованным гражданам Германии.

Моше Мендельсон был в те дни первым немецким евреем, чье творчество и духовные запросы не ограничивались рамками гетто. Образованные берлинцы проявляли большой интерес к этому необычному человеку. С Лессингом он познакомился во время игры в шахматы. Двое этих людей понравились друг другу и стали близкими друзьями. Лессинг обсуждал с Мендельсоном идеи терпимости и свободы мысли. Между прочим, Лессинг читал и восхищался также трудами Спинозы.

Под влиянием личностей Мендельсона и Спинозы Лессинг написал новую пьесу, посвященную евреям. Ее герой Натан — добросердечный, умный и терпимый еврей, верящий в одинаковые права всех людей. Пьеса, озаглавленная "Натан Мудрый", имела большой успех. Благодаря ей публика увидела евреев в новом свете. Лессингу удалось показать, что еврей — это не странное, чуждое существо, лишенное принятых христианским миром моральных принципов, а человек, стремящийся к доброте, справедливости и сочувствию.

Повсюду в немецких землях евреи были еще заключены в гетто. В больших, старинных общинах Франкфурта, Майнца, Вормса и Гамбурга, как и в новой общине Берлина, евреи жили, повинуясь наложенным на них строгим ограничениям. Налоги брали с евреев даже за такие простые вещи, как вход в обнесенный стеной город. Обычно только старшему сыну из еврейской семьи разрешалось жениться, да и то лишь после уплаты особого налога. Многие семьи распадались вследствие этих тяжелых ограничений, например, в случаях, когда дочери и сыновья были вынуждены переходить в другие, отдаленные общины, чтобы жениться и создать собственную семью.

Евреям было нелегко зарабатывать на жизнь, ведь большинству из них разрешалось заниматься только мелкими финансовыми операциями, такими, как денежные ссуды и торговля подержаными товарами. Они не имели права владеть землей или иной недвижимостью за пределами своих перенаселенных гетто.
 

Эдикт прусского короля Фридриха Великого, современника Моше Мендельсона. В нем говорится о необходимости требовать от евреев обращенных в христианство, "доказательств подлинной веры".

Во многих немецких городах было слишком мало евреев, чтобы строить гетто, и их поселяли на выделенных им особых улицах. На такие улицы, как и в гетто, попадали через ворота, запиравшиеся на ночь.

Моше Мендельсон получил так называемую "протекцию" или привилегии, подобно некоторым влиятельным купцам и финансистам и небольшому числу врачей, пользовавшихся сравнительно большей свободой, чем прочие члены общины. Мендельсон встречался со многими писателями и учеными тех дней. Утверждают, что у него была встреча с прусским королем Фридрихом Великим, очень интересовавшимся философией и гуманитарными науками.

Однако предметом основных забот Мендельсона оставалась еврейская община. Всеми силами он стремился помочь своим собратьям вырваться из замкнутого гетто путем приобщения их к культуре и науке внешнего мира. Как и его друг Лессинг, он верил, что уже забрезжил рассвет новой эры всеобщей свободы. Мендельсон понимал, что для полноценного участия в жизни вне гетто евреям прежде всего необходимо знание нормативного немецкого языка. При этом он не намеревался приносить еврейское образование в жертву этой цели. Он даже участвовал в издании еврейского журнала, где статьи, поэзия и критика печатались на иврите. Однако он настаивал на том, что вдобавок к традиционной еврейской учености его собратья должны усвоить немецкий язык и широко познакомиться с окружающим их миром.

В то время в Германии лишь немногие дети посещали школу. Простой народ был в подавляющем большинстве неграмотным. А евреи все умели читать и писать — по крайней мере, на иврите. Стараниями Мендельсона в Берлине были открыты новые школы, где еврейские дети получали как традиционное, так и светское образование. Кроме того, он стремился к тому, чтобы дети получали здесь и профессиональную подготовку в соответствии со своими наклонностями, чтобы быть готовыми к жизни в качестве свободных граждан наряду с соседями-христианами.
 

Кружка для сбора пожертвований в пользу нуждающихся евреев. На ней написано "Ради Сиона не смолчу".

Мендельсон взял на себя задачу перевода Пятикнижия на немецкий язык. Этот перевод был напечатан еврейским шрифтом с тем, чтобы каждый еврей мог читать его. К нему он добавил комментарий на иврите, подготовленный им в сотрудничестве с учеными — исследователями Библии.

Новый перевод не остался незамеченным. Он готовился с согласия раввинов и в первое время был принятым чтением во многих кругах. Большинство евреев знали и читали Библию в оригинале — на иврите, как она читается во всех синагогах. Библия в переводе Мендельсона на немецкий язык стала элементарным учебником для немалого числа людей, желающих получше узнать этот язык, и таким образом приблизила еврейство к миру вне стен гетто. Этот перевод использовался даже учащимися в польскоязычных деревнях и селах далекой Российской империи, стремившимися овладеть немецким языком в качестве первого шага на пути к Просвещению. Но вскоре раввины сочли мендельсоновский перевод Библии и его комментарии опасным нововведением, предпочитая старый, традиционный способ учения, как более испытанный и верный. Однако и это не отвратило тех, кто желал учить немецкий язык, от пользования мендельсоновской Библией. Ученики Мендельсона продолжили работу по переводу остальных книг Библии — Пророков и Писаний.

При жизни Мендельсона в Германии не было принято определенных законов, направленных на облегчение участи евреев. Однако новые идеи проложили путь и новым надеждам, и новому типу отношений. Христиане и евреи начали встречаться как в гетто, так и вне его. Многие евреи говорили теперь на хорошем немецком языке, а значительное число представителей немецкой интеллигенции распространяли теперь новые концепции терпимости, равенства и свободы.
 

Первая страница еженедельного издания немецких евреев на языке идиш — "Дёр юд" ("Еврей").

К числу многочисленных христиан, друживших с Мендельсоном и одобрявших новые концепции свободы и терпимости, принадлежал прусский юрист Христиан Вильгельм Дом. Когда евреи Эльзаса попросили Мендельсона написать властям прошение об отмене наложенных на них тяжелых ограничений, он обратился к Дому с просьбой сделать предварительный набросок текста петиции. Дом не только исполнил просьбу друга, но и написал воззвание, требовавшее свободы и равенства для всех евреев Западной Европы.

Именно призыв Дома побудил австрийского императора Иосифа II издать знаменитый "Указ о терпимости". Хотя этот закон не отменил всех ограничений, наложенных на евреев Австрии, он значительно облегчил их положение и открыл им доступ ко многому, чего они были до тех пор лишены. Отныне им не приходилось платить особых налогов; им было разрешено заниматься торговлей и ремеслами, а также поступать в ученики и подмастерья к мастерам-христианам. Однако после смерти Иосифа II в 1790 году большинство прежних ограничений снова вступили в силу.
 

В это время в Новом Свете британские колонии восстали против метрополии. Декларация независимости, принятая ими, и создание новой конституции несомненно послужили толчком ко многим дискуссиям в среде мыслящих людей по всей Европе. Идеи, формированию которых способствовали Моше Мендельсон и его друзья в Берлине, воплотились в законах нового американского государства.

Моше Мендельсон боролся за просвещение и свободу вероисповедания, но он также был убежден в необходимости сохранения иудаизма и его традиций. Он не был сторонником ассимиляции и не считал, что евреям следует смешаться с другими народами. Он надеялся только, что избавившись от гетто, его собратья смогут внести вклад в мировую цивилизацию и жить в дружбе и гармонии с соседями-христианами.

То, что некоторые из его собственных детей и внуков, в том числе композитор Феликс Мендельсон-Бартольди, оставили еврейскую веру и приняли крещение, никак не было связано с его взглядами. Обращение в христианство с целью ассимиляции стало проблемой следующих после Мендельсона поколений евреев и в какой-то мере остается таковой и поныне.

Идиш
Просвещение (движение среди евреев)	ћаскала

________
² Знак h употребляется только в перечнях ивритских терминов и имен, а также в таблицах и читается как английское h или приблизительно как украинское «г». (Прим. пер.) .