|
| Главная: Библиотека портала
«Воздушный замок» (ВОЗ). |
|
| Учетная веб-страница с аннотацией данного материала в Библиотеке ВОЗа |
Сборник произведенийТексты
Из сб.: Соловьев С. Пир. –
Николаев: Частная фирма «Академия»;
Симферополь: Таврия, 1993. – 320 с. –
Пер. 50.000 экз. – С. 7-10.
Я ШЕЛ КУДА ВЕДЕТ НАС РЕЧЬ, не озираясь в поиске попуток, выламывая крылья из лопаток и пальцами не затыкая течь. Глиссировал по мирозданью мозг, по венам громыхали тачки, мир был развертываньем точки, зрачок сжимал сознанье в визг. Я вел свой взгляд, как стеклорез, по кругу прорезая дали, делясь на солнечные доли and taking easy all the rest. Предчувствуя Твой абсолютный круг как вписанный в него многоугольник, я понимал, что время – дело рук... И вечный Твой поэт, и вечный Твой невольник. Слияния с Тобою не достичь, но можно бесконечно множить грани. Я в этом вижу приближенье к пране. Но хлещет изнутри по кругу бич. Так умножаясь миллионы раз и округляя стороны углами, я всасывал пространство в нос, насколько позволял зазор меж нами. Нас море отпечатает в отбой. Мы пролетим над ним, как обелиски. Как протрубил мой друг с лицом ветвистым: «Не тонет нож, как тонет голос мой!» Он так себя за шею тряс, как ствол трясут оглохшей сливы, но ни одна слеза из глаз не выпала. Седьмого слива идут века и роют брег, сжимая обручи пространства. Там, как выдавливают пасту, выдавливался человек. Останови ж кино, не мучь. Я понял силу слов про это. Что́ солнце – солнце лишь проектор хорошей фирмы, фирмы «Луч».. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ОНИ БЫЛИ ПОХОЖИ НА ОБГОРЕЛЫЕ СПИЧКИ. Они бежали изо всех горизонтов в сторону центра поля. Они бежали потому что они были люди. Я слышал их молчаливый вой. Руки сжимали топор. От ярости я ничего не видел. Тяжелые ржавые слезы выкатывались из глаз. Я рубил золотые утренние лучи под корень. Лезвие в них уходило бесшумно и плавно. Последний удар я наносил ногой: луч, обрываясь, отскакивал в небо. ЛЮДИ БЕЖАЛИ НАЗАД, ПАДАЯ ЗА ГОРИЗОНТ. Я обернулся: поле зияло. Через него шла голая просека вырубленных лучей. Они болтались в небе, раскачиваясь от ветра. – Карлик! Карлик! – кричал я, швыряя в них бурые комья земли с проросшей травой. – Карлик! – Он стоял уже высоко в небе – круглый, белый, далекий. Из каждого срубленного луча сочилась мутно-желтая влага, она капала на поле, образовывая маленькие дымящиеся болотца. ЛЮДИ БЕЖАЛИ ВПЕРЕД, К ЦЕНТРУ ПОЛЯ. Карлик! Типичная звезда из семейства карликов! – кричал я, отшвыривая топор в небо; он падал на поле, взметая сноп золотых брызг. Карлики! – они троились и множились в раскаленных глазах. ЛЮДИ БЕЖАЛИ НАЗАД, ПАДАЯ ЗА ГОРИЗОНТ. Я стоял в центре поля, на просеке вырубленных лучей. По всему полю горели свежие пни. Они горели как напольные лампы – и вправо и влево, но чаще – рефлектором вверх. В ботинок стекала липкая жижа. Колено было рассечено топором. Я не чувствовал боли. Из мусорной свалки я вытащил прут арматуры. Сжав зубы, сухие, ржавые слезы вытряхивая из глаз, я снова побрел через поле, и бил арматурой с размаху, плашмя, по горящим зеркалящим пням: удар – и брызги лучей разлетались, звеня, как в кипящее масло. И гасли. ЛЮДИ БЕЖАЛИ ИЗ ВСЕХ ГОРИЗОНТОВ В СТОРОНУ ЦЕНТРА ПОЛЯ. В центре стоял последний несрубленный луч. Размахнувшись, я ударил по нему арматурным прутом. Обжигая ладонь, прут отшвырнуло со звоном. Я стал на колени и обхватил этот голый, прямой, раскаленный, дымящийся луч руками у самого корня. Вжимаясь в него подбородком и грудью, я начал приподниматься. Корни распарывали землю у меня под ногами. Голова с хрустом вдавливалась в позвоночник. Уши выкручивало от натуги. Приподнявши его над землей на полметра, я уже не мог вдохнуть воздух. Ярость, бессилие, боль, немота. Не разнимая рук, я мочился, вжимаясь лицом в раскаленный луч. Ноги медленно отделялись от земли. Я превращался в припай, в расплавленный сгусток на самом конце луча. Мерцая, я светился на нем, как ноготь. ЛЮДИ СО ВСЕХ СТОРОН БЕЖАЛИ НАЗАД, ПАДАЯ ЗА ГОРИЗОНТ. Луч, как тяжелое длинное удилище, вздрогнул и стал выгибаться над землей. Постепенно выпрямляясь, он пополз по закатному полю – к лесу, царапая тонким светящимся ногтем по жухлой траве. Он стал подниматься по косогору, соскальзывая по вечерней росе и снова взбираясь, пока не добрался до самой верхней точки, и – взметнувшись над веткой брусники – озарил лицо. ...Сощурясь, она отвела луч ладонью. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . БУДЬ ОСТОРОЖЕН. Меня больше нет.
Она стоит на косогоре в последнем луче. Видишь: отводит его ладонью. Вот он – Илья. Он висит вниз головой. Он – ее рука. Ступни его ног, вросшие в ее плечо – ключица. Ее ладонь, свернутая в кулак, – его голова; она чуть разжимается, будто он ловит воздух ртом, и снова сжимается. Я – ее рука левая. Мир перевернут. Кровь приливает. Вижу луну. Справа – вижу Илью. Он висит, скосив на меня глаза. Вижу ее лицо. Вижу звезду: она летит в сторону косогора, все ниже, всплеск – и тонет в ее зрачке. Видишь? Она поднимает руки: сначала правую – Илью, потом меня – левую, и прижимает к лицу. Плачет? Нет, только дышит протяжно. Пытаюсь прижаться к Илье. Он тоже. Она опускает меня осторожно. Идет в лощину. По ходу ловлю ртом и отрываю от ветки лист. Похоже, ольховый. Держу его между губами. Она нагибается над ручьем. Ровные голубые волосы ложатся на воду. Правой рукой она зачерпывает в чуть разомкнутую ладонь бегущее серебро и пьет из-под мизинца – пьет из его губ. Ночь? Она поднимается, идет на ощупь, раздвигая кусты, деревья, идет через поле, вдоль железнодорожного полотна. За ней, на расстоянии шага, отвесной стеною идет снег. Когда она останавливается – снег на весу замирает. День? Горизонт прозрачен. Она поднимает руки над головой, плавно, не разводя ладоней: сначала Илью, потом меня. И с высоты мы видим и глинистую дорогу, и дым за дорогой, и слева, вдали – зарево города. И пока мы стоим, поднятые в небо, меж нами летят птицы. Справа – шум поезда. Он тянется медленно мимо нас, описывая дугу. Вижу: двери всех тамбуров распахнуты и в каждом проеме, на подножке, сидишь ты. — Илья! – кричу я, – куда ты? Куда этот поезд? — Поезд идет домой, – кричишь ты из первого тамбура. — Поезд идет домой, – машешь рукой из второго. — Поезд идет...– прикуриваешь в третьем. — Поезд идет...Гул. Уходящие стоп-сигналы. Лист целлофана перекатывается по шпалам. Ночь? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Я ШЕЛ ЧЕРЕЗ ПОЛЕ. Я не мог не вернуться. Струи дождя чередовались, сливаясь со струями снега. Через все поле – сквозь их пелену – горела радуга. Женщина кружила по полю, в плавном вращеньи уносясь в горизонт и возвращаясь оттуда со свистом, как из пращи, в серебряном вихре рук и волос. Она кружилась, запрокинув голову, и радуга уходила в ее лицо, но женщина высвобождалась и снова кружилась. По всему полю из-под земли выпрыгивали шахматные фигурки. Твердые, скользкие, как маслючки, они шевелились, росли и вздрагивали с прилипшею к шляпкам травой. Женщина,– она неслась через поле то в вальсе, то по прямой, чуть касаясь земли, то вдруг замирая и, крадучись, уходя в горизонт. Она шла через поле, и руки ее, поднятые над головой,– были ее руками. Лицо ее – было ее лицом. Женщина с глазами мужскими. Взгляда бесшумная саранча. Я успеваю прочесть твое имя – в чувстве, крадущемся на солончак. Движутся к югу ночные долины теплых и легких ладоней твоих. Годы прошедшие как бедуины. Лунные дыры колодцев пустых. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ВСЮ НОЧЬ Я УХОДИЛ ОТ СТАНЦИИ, забирая все круче влево. Я брел не оглядываясь по мокрому утреннему мелколесью, балансируя на скользких замшелых бревнах, переброшенных через ручьи. Лес замирал от каждого шага. Я шел все быстрее, за спиной оставляя четкий петляющий след, проложенный сквозь высокую до груди крапиву. Какая-то крупная птица время от времени опережала меня. Она залетала метров на двадцать вперед, садилась на самую верхнюю ветку и, подергивая длинным плоским хвостом, перегибалась все ниже, ожидая пока я пройду. К полудню в проеме меж веток я заметил костер. Он догорал у дальнего края поляны. Там была тень от двух сплетшихся вишен. Мягко ступая по валежнику, я обошел поляну и замер на кромке. Под деревом, спиной ко мне, у костра сидел мальчик. Он сидел, ссутулясь, глядя в догорающие угли костра. Рядом с ним стояли не по размеру большие кирзовые сапоги. От них шел густой пар. – Я тебя вижу,– сказал он и обернулся. Ему было лет 10-12. Чуть сощуренные глаза, долгий прямой взгляд. Я подошел, сел напротив. — Ты давно здесь? – спросил я, кладя в костер сухую сосновую ветку. Она тут же вспыхнула и, потрескивая в огне, окутала дымом его лицо. — Я знал, что ты вернешься,– услышал я из клубов дыма его голос,– ты был на станции. Ветка, съеживаясь, догорала. Он сидел, спрятав лицо в колени: – Я ждал тебя. Он приподнял голову, и я снова увидел его лицо. Прикусив губу, он смотрел на меня долгим внимательным взглядом. Лицо было сплошь в ожогах, но это не сразу бросалось в глаза. Не выдерживая его взгляда, я встал – якобы размяться, поднять голову к небу, еще обернуться, но снова сел напротив. – Я ждал тебя,– повторил он. Я растянул губы в подобье улыбки: – Знаешь, сказал я, но он перебил меня: — Ты можешь не говорить. — Знаешь,– сказал я, вглядываясь в просветы между деревьями,– это было так непохоже... Утро, станция, небо. Оркестр, много машин, людей. Флаги, конечно. Цветы. В общем, праздник. Дети, выстроенные в полукруг, а в центре площади – статуя. Она еще под белым полотном была. Я еле пробрался ко входу, но он был закрыт. Стрелки вели на перрон. Оттуда доносился стук молотка и голос: «Выше!», «Правее!», «Еще!». Я не стал подходить ближе. Я узнал его. Я узнал его сразу, хотя на нем была форма начальника станции. В руке он держал фуражку с красным околышем. Белая гофрированная рубаха, черные ботинки, начищенные до блеска. Он был в радости, он сиял. «Хорошо! Хорошо!» – покрикивал он, кого-то подбадривая, запрокинув голову. Там, высоко над входом, во всю длину карниза работяги приколачивали транспарант. С угла мне было трудно прочесть надпись. Последним стоял восклицательный знак. Перед ним было, по-моему, «тысячелетие». Я резко толкнул дверь плечом и вошел внутрь станции. Зал был сумрачен и безлюден. Пахло свежею краской. Пол был разобран. В окнах горели витражи. Я сидел, уставясь в полупросохшие носки его сапог, краем глаза захватывая его босые ступни и пальцы, побелевшие от воды. Низко над лесом стояла большая мягкая, почти круглая луна. Не поднимая взгляда, я снова нашарил рядом с собой густую сосновую ветку и положил на угли. С минуту она лежала, оплавляя иглы, шипя, вдруг задымилась и вспыхнула. – Значит ты не вернулся? – сказал он, отодвигая ветку. Дым от нее пополз по земле к деревьям. – Нет,– сказал я спокойно, но остановиться уже не мог. — Знаешь, – сказал я, – тогда я пересек зал, перепрыгивая через балки, и стал подниматься на третий этаж. Очередь начиналась уже со второго пролета. Они стояли молча, в затылок, вдоль перил. Я спросил: — Кто крайний к начальнику? — Я,– сказал человек и обернулся. — Ты? – я вздрогнул. Он был точным моим слепком – весь, вплоть до пуговиц. — Я,– сказал второй и обернулся. «Я», «Я», «Я», – понеслось вверх по спирали лестницы. — Кто крайний,– спросили сзади, похлопав меня по плечу. — Я, – сказал я и отшатнулся, прижимаясь к стене. Я был точной его копией. Сверху, начинаясь с третьего этажа, стал доноситься какой-то шум. Опускаясь все ниже, он перерастал в хохот. Очередь болталась от хохота из стороны в сторону, как веревка. Слезы катились из глаз, казалось, я лопну от смеха. Вдруг всё стихло. Как по команде, они вытащили из-за пазухи фуражки с красными околышами и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, надвинули их на лоб. Все так же молча, еле сдерживая смех, мы стали спускаться на улицу. Я шел вторым. Уже светало. — Смешно, правда? – сказал я, глядя поверх деревьев. Он все молчал. — Знаешь,– сказал я ему, опуская взгляд на огонь,– я не хотел тебе говорить, но ты... — Не надо,– прошептал он.– Наверно, ты прав. Тебе нельзя возвращаться. Он надел кепку, обмотал портянками ноги, натянул сапоги и встал. – Вот, – сказал он, показав рукой на кулек,– здесь тебе на билет и немного еды. Он просил передать тебе это. Да, еще свитер и плащ. Скоро заморозки... – Он помолчал.– Ну, мне пора. Я не заметил, как он ушел, как рассвело. Я сидел, вглядываясь в угли костра, наклоняясь все ниже и ниже. Легкое голубоватое пламя выплясывало на углях, карабкалось по бревну и пробегало вдоль по нему, балансируя и замирая. Жар был похож на иссеченную в кровь спину. Хрупкие лепестки кожи отслаивались от огня и уносились вверх, кружась в дыме. Две крохотных желтых ладони на алых запястьях скользили по бревну, и пальцы их трепетали, сжимаясь от ветра. – Илья! – закричал я, обернувшись. Мальчик стоял за моею спиной, выглядывая из-за дерева. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ЖЕНЩИНА КРУЖИЛА ПО ПОЛЮ, В ПЛАВНОМ ВРАЩЕНЬИ УНОСЯСЬ В ГОРИЗОНТ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 1986
Из сб. Пир, с. 25-56.
Из сб. Пир, с. 76.
Из сб. Пир, с. 77.
Из сб. Пир, с. 120.
Из сб. Пир, с. 129-131.
2
Шум водопада. Теснина ущелья.
Пес ссмиглазый лежит на костях
беглого ангела. Царство Кощея.
Ястреб, над саклей парящий. Блестят
шкуры холмов атласные.
Снег приближается с каждым днем.
Чувство такое, как у Кортасара
в новелле «Дом».
Мишка – зовут старика. Старуху –
Женя. На крыше – портрет вождя.
Небо низкое, в виде уха
с волосками дождя.
Ночь. На веранде горбатая Женя
в красном платке и фуфайке. Пред ней
агнец лежит с перерезанной шеей.
Мишка ладони к ней тянет: налей!
Голову агнец приподнимает.
Женя хохочет и чмокает ртом,
дуя под хвост ему. Агнец моргает.
Я выхожу на веранду со льдом
в тонком фужере, наполненном виски.
Я, так сказать, в этом доме гощу.
Женя на картах мне пишет записки,
что я покинул и что я ищу.
Щучье лицо у нес, и помада
так сладострастна на тонких губах...
Черные козы, цепляя лампады,
бродят по гулкому дому. Аллах
нс навещает нас третью неделю.
Я наблюдаю в бинокль, а Он –
тучу продев сквозь отверстие в теле –
в небе висит в ожиданье времен
лучших, наверно. Вращаясь как флюгер,
нс обращая вниманья на нас...
Господи, как хорошо тебе было на юге
морс лазурное, женщины, квас! –
нет же, блуждаешь во тьме, как Иона:
сакля ли это иль чрево кита?
Пляшет на печке кастрюля бульона,
медленно крышку снимаю, а там:
Женя и Миша в тяжелых скафандрах
царственным шагом гуляют по дну;
Миша – во фраке, Женя – за фалды
держится крепко, имея в виду
над головою мое отраженье
в жирном бульоне, уже через край
бурною пеною льющемся. «Женя,–
кричу,– гамарджоба! Всплывай!»
Всплыла. Октябрь. Дожди. Аппетита
нет. Лихорадит. Ну и пора!
На индевеющих склонах петитом
набраны овцы. Улыбка пера –
бледная – мерзнет у окон. Уже я
не существую. Ущелья праща
свищет над нею. Милая Женя,
Миша мой ясный, покеда! Прощай.
1989
Из сб. Пир, с. 132-133.
4
Мы восходим с тобой на вершину Тепляк,
выбирая маршрут покороче
и все круче. Вы спросите: для
чего? Для того, чтобы стать двосточьем
между небом и краем земли. До бровей
ты, как кокон, обвита веревкой
и, за камнем присевши, кричишь мне: «Орфей,
оглянись, моя божья коровка!»
Ибо красный рюкзак мой горит волдырем,
я во льду вырубаю ступени
для тебя, так как выбран я поводырем.
Я – избранник, а ты – моя пени.
И вес выше идем мы: я – Лиля, ты – Брик.
Или так: я – Франциск, ты – Ассизский.
Только вдруг на пути возникает старик,
точно Хемингуэй по-грузински.
Он сидит на плюгавом, облезлом осле
в желтой шапочке вязаной, why not?
И, с глазами закрытыми, будто во сне
улыбается нам и кивает:
«Здравствуйте, русо туристо! Давай арака,
пить хочу, – говорит, – умираю».
Из широких штанин его третья рука
удлиняется... «Хоть минеральной!» –
он вздыхает. Но я говорю:
«Нет, Эрнест». Ну а он: «Неизвестный
я!» – и из глаза его Гамаюн
вылетает, и тут же на место
возвращается, пискнуть успев:
«Берегись!» Я отпрянул, но – поздно:
в его третьей руке, как в горящей избе,
между пальцами-бревнами воздух
пьем, прижавшись друг к другу. Рука
поднимается в небо все выше.
Я кричу: «Отпусти!» Он: «Нашел дурака!» –
«Я – Юпитер!» – кричу. Он: «Не слышу!» –
«Мы с Венерою в пенс по горло!» А он:
«Я – Земля, я – Земля, я пошлю вам катарсис!»
«Дактиль, дактиль, ответь! Я – Пеон, я – Пеон!
Есть ли жизнь на Марксе?» –
«Отвечаю. Земля, марксиане всех стран
пятипалы, рождаются в пиве,
и в пиво уходят».– «Сестра! – Я – Сестра,
моя жизнь сегодня в разливе».–
«О, Иосиф, пять тощих и тучных коров
вновь во сне фараона бодают!» –
«Мы, пилоты, Петров, Иванов, Саваоф
видим Землю – она голубая!» –
«Лссковскос время – семнадцать минут...»
Проснись, моя милая! Чаю
горячего выпьем с тобою и в пут-
ь... Слова. Остальное – молчанье.
1989
Из сб. Пир, с. 136-137.
=============
От составителя. Прозаическое произведение «Редкий случай разделения
человека тупым предметом»4 воспроизводится в данном сборнике в сокращении.
Начало знакомит читателя с главными персонажами – дедом и судмедэкспертами
Салохиным и Тарловским. Конец посвящен посмертному путешествию деда (Лёни)
и пострадавшего К. по трансфизическим мирам (эонам). Середина же, менее
интересная и удачная, опущена. В ней описаны следственные действия,
проводимые Салохиным и Тарловским над трупом К. и над сбившим его
такси «ГАЗ-24». При этом с таксистом, скрывшимся с места происшествия, и с
экспертами происходят различные метаморфозы; возникают темы Фауста,
андрогина, дхарм. – М.Б.
Из сб. Пир, с. 141-152.
Из сб. Пир, с. 157.
Из сб. Пир, с. 158.
Из сб. Пир, с. 175.
Из сб. Пир, с. 176.
Из сб. Пир, с. 179.
Из сб. Пир, с. 183-184 (без заглавия).
Из сб. Пир, с. 187-208.
Из сб. Пир, с. 290-292.
Из сб. Пир, с. 298-299.
Из сб. Пир, с. 305.
Из сб. Пир, с. 307.
Из сб. Пир, с. 314.
Из сб. Пир, с. 316.
Из сб. Пир, с. 318-319.