Кургинян С. Седьмой сценарий. 2.4

Все наши реформы страдают одним и тем же принципиальным дефектом. Они подражательны. Во-первых, потому что исходят из некоего эталона, находящегося вне нашего общества. Во-вторых, потому что средства перевода нашего общества в то вожделенное, эталонное качество – тоже заимствуются «оттуда». Последнее – хуже всего. Реформы последних месяцев подтверждают сделанное мною утверждение. В самом деле, сейчас проходит эксперимент по шокотерапии. Этот метод предложен западными специалистами либеральной ориентации для тех обществ, закономерности поведения которых в условиях шока известны западным специалистам. То есть – для них. В нашем обществе эти закономерности не работают. А значит, не работает и шокотерапия. Но ее упорно проводят в жизнь, по сути, теми же методами, которыми проводили в жизнь исторические решения очередного съезда КПСС. То есть – игнорируя реальность. Я приведу простейший пример.

Модель шокотерапии основана на знаменитых паутинообразных графиках, используя которые в ряде случаев действительно удается добиться с помощью шока выхода экономической системы в равновесный режим, режим баланса между спросом и предложением. Казалось бы, почему нам не попробовать сделать то же самое, теми же методами? Отвечаю – потому что это требует (всего лишь!) того, чтобы кривая возрастания предложения производителя товаров в зависимости от роста цен (казалось бы, такая естественная вещь!) и кривая падения спроса на товар со стороны покупателя в результате все того же повышения цен (тоже вроде бы вещь естественная) пересекались в некоторой точке равновесия под определенным углом. Дальнейшее – «дело техники». Но беда-то в том, что кривые эти не только не пересекаются необходимым образом. Эта точка пересечения в советской экономической модели – ВООБЩЕ ОТСУТСТВУЕТ. Для западных экономистов это кажется диким, невозможным, противоестественным. Но это так. И это лишь один пример того, насколько наша реальность далека от той, исходя из которой нас реформируют.

Еще раз – наша реальность не может быть трансформирована с помощью их моделей и методов. Кто уж там плох – мы или они – это, извините, дело десятое. Для меня реальность превыше всего. И исходить можно только из нее, какова бы она ни была. Даже если цель – стать другими, такими, как они. Тем более важно исходить из того, что имеем. И эту нашу реальность надо, во-первых, знать, во-вторых, понимать и, в-третьих (в каком-то смысле слова), любить. Без этих трех условий никакие реформы проведены быть не могут. Реальность мстит – мстит жестоко, мстит беспощадно тем, кто ее игнорирует. Народная мудрость рекомендует не плевать против ветра. Можно отмахнуться от этой рекомендации. Но нельзя отмахнуться от реальности. То есть можно, конечно, но с каким результатом?

Ниже я попытаюсь по возможности системно и комплексно описать то, что происходит сейчас из-за такого «отмахивания» на наших евразийских просторах.

Итак.

Геополитика

Позволю себе печальную шутку. Сейчас во всем мире строятся предположения по поводу причин обморока президента США. И что если он просто получил срочное сообщение о том, что Президент Украины Леонид Кравчук, став хозяином Черноморского флота, принял решение о немедленной передаче этого флота Германии в обмен на погашение украинских долгов и интенсивную финансовую помощь Украине со стороны Германии. В этом случае обморок мог быть и более глубоким. Ведь Германия за счет этого стала бы уже не только «сухопутной», но и «морской» супердержавой. И тогда – конец американской гегемонии в Европе.

Ну а если без шуток, то отделение Украины и вызванный этим отделением сдвиг этноконфессионального баланса в Евразии – это запуск геополитического процесса огромной силы. Неужели кто-то рассчитывает остановить этот процесс с помощью какого-то вялого Содружества «Независимых Государств»?

Полноте! Давайте говорить всерьез о серьезном.

Если соглашение трех славянских государств и имело какой-то смысл, то смысл этот был лишь в том, чтобы выбросить, вышвырнуть из Союза... то бишь Содружества, экономически слабого «аутсайдера» – исламские государства. России при этом «тройственном соглашении» милостиво разрешалось решать проблему ислама как на своих границах, так и внутри себя своими собственными силами. Перед этим зондирование ситуации в Чечне уже показало, что в своем теперешнем состоянии Россия и сотой дол и этой проблемы решить не может. Образно говоря, ее проверили «на вшивость» в Чечне, затем осуществили отвлекающие маневры в Поволжье, а затем нанесли первый серьезный удар с запада – с помощью Украины. Россия ощутила себя в тисках: с запада пресловутая «незалежность», а с юга... Пора уже прямо сказать – угроза «джихада». А внутри... Ну об этом мы будем говорить в следующем разделе.

Казалось бы, логика подсказывает, что российская доктрина в этих условиях должна была бы строиться так, чтобы прикрыть хотя бы один фланг – или западный, или южный – или же резко укрепить российский центр. Но нет ни того, ни другого, ни третьего. А есть лишь сильные жесты, сильные слова, решительные высказывания и полная неспособность действовать на уровне всех требований, которые диктует беспрецедентная историческая ситуация.

Налицо аппаратный синдром во всех его разновидностях. Мышление на уровне персоналий, на уровне закулисных интриг. Но даже на этом уровне – какая-то странная близорукость. Неужели не видно, что в большой политике «фактор Кравчука» приобретает все большее значение, что Кравчук и все силы, стоящие за его спиной, идут на стычку сознательно, провоцируя в России глубокий политический кризис и, по сути, добивая ее. Могут быть разночтения в плане целей Леонида Кравчука и его команды. Многие считают, что речь идет о создании великого славянского государства. Другие – что цель Кравчука – это максимально тесный союз с Германией, поглощение части России (в украинских газетах уже называется эта часть – Кубань, Приазовщина, Терщина, донское казачество и т.д.) и максимально высокий статус Украины при ее участии в создании «Срединной Европы». Кое-кто считает, что поведение Кравчука, скажем мягко, амбивалентно. Но в любом случае, даже если речь идет о великом славянском государстве, во главе него Кравчук видит самого себя, а вовсе не российского лидера. Почитайте украинскую прессу, почитайте ее внимательно, и вы поймете, как разыгрывается на Украине геополитическая игра.

Возможно, со временем будет выброшена идея «Киевской Руси», возможно – идея борьбы «европейской Украины» с «азиатской Русью», «Московщиной». Но в любом случае это будет идея, на несколько порядков более мощная, чем пресловутое СНГ.

Каждая последующая встреча на этом СНГ вызывает у Кравчука все большее раздражение, и, положа руку на сердце, его здесь можно понять. Тем более что под ним не только пресловутый РУХ, но и несравнимо, подчеркиваю, именно несравнимо более мощные и сплоченные украинские патриотические структуры. Так что время, отведенное СНГ, подходит к концу.

Об этом свидетельствует слишком большое число фактов и факторов, как говорят системщики – это уже не отдельные события, а поток событий, перерастающий в многоуровневый процесс, процесс распада мифического «Содружества».

4.5. Маэстро считает, что туш – впереди

Цели одни, а табу разные

– Сергей Ервандович, когда я вас разыскивал здесь, в Москве, я обращался к своим коллегам в «Курантах», в «Московских новостях» и обратил внимание на реакцию: они как-то странно морщились при упоминании вашего имени – как будто я заставлял их есть клюкву без сахара. Чем, по-вашему, объясняется такая реакция «столпов демократической прессы»?

– Это конфликт давний. Может быть, даже из Екатеринбурга вам видней, в чем тут у нас дело.

А, в общем-то, дело в том, что, когда мы все вместе взялись за демократические преобразования,– у всех были свои ТАБУ. Табу эти были просты: демократические преобразования должны осуществляться столь быстро, сколь это необходимо, но с определенными ограничениями. И каждый вводил свои ограничения. Для меня таким ограничением была российская государственность. Я считал, что разрушать в ходе этих преобразований российскую государственность и ставить демократию выше этой государственности – значит совершать очередное историческое преступление, повторять события февраля 1917 г. и тем самым, в скрытом виде, вести к власти некой фашистской ориентации.

Поэтому я ненавязчиво объяснял людям: перебарщивая в своем демократизме, они становятся предтечами фашизма. Об этом свидетельствовал и ряд таких замашек, которые прямо ассоциировались с тоталитаризмом: «Кто не с нами – тот не демократ», а главное – крайне болезненное отношение к критике, демократы просто ее не выносят.

Ну и, наконец, мы, диссиденты догорбачевской эпохи, с большим скепсисом относимся вот к этой «новой» политической поросли, которая в брежневскую эпоху осуществляла к нам режим достаточно жесткого диктата и контроля, а в новых условиях преследует нас как консерваторов, а они, видите ли,– демократы. Хотя на самом деле мы знаем, что эти люди – плоть от плоти аппарата. Одни из них нам известны как авторы славословящих статей, другие – как члены антисионистского комитета, третьи – как создатели теории развитого социализма и т.д. Нам их просто жалко: они тужатся стать другими, но не могут, потому что они – сколки со старой системы власти.

Этика дворянина во мещанстве

– Ну а потом мне, знаете, свойствен дух противоречия: когда я увидел, как все эти конъюнктурщики стали прыгать с коммунистического корабля,– я на него сел. Я подумал: так бежать – просто не по-мужски. Вот все это, вместе взятое, вероятно, и создает кое у кого ощущение, что я – бельмо на глазу.

Ну а если говорить серьезно: выдвижение альтернативных проектов, критика тех идей, которые «демократы» считают безусловными, с точки зрения интеллектуализма, а не с точки зрения фундаментализма или популизма,– это тоже вызывает очень злое чувство.

Ведь мы живем по-прежнему в обществе традиционном, с очень высокой степенью корпоративности. И всякая индивидуальная свобода – критики, высказываний, демонстрация какой-то независимости – очень злит.

Еще одна разница заключается в том, что я жил и живу экономически независимо: я существую на прибыль тех предприятий, которые я же и создал. И создал с нуля, не беря ни у кого денег. Подозревали, что у КПСС, но проверили и легко убедились, что все это – наглая ложь. Обидно извиняться за ложь, поэтому удобнее продолжать высокомерно воротить нос.

Заработанные миллионы я вкладываю в строящийся напротив театр, езжу не на «мерседесе», а на «газике» – и все это тоже раздражает. Если говорить по большому счету – раздражает дворянская установка по отношению к разночинцам. Этот конфликт был острым в России всегда.

Политические кентавры и их предтечи

– И знаете, о чем я еще подумал: еще в диалоге с Невзоровым мы пришли к заключению, что демократы в полном смысле слова и наши «демократы» – далеко не одно и то же. Не были наши демократы таковыми ни тогда, когда они с антикоммунистическими лозунгами выходили, ни сейчас, когда они ратуют за рынок. Эти люди были и остаются кентаврами, «переходниками», перебежчиками, которые предали своих, ценности породившей их эпохи, но и новые ценности восприняли чисто декларативно. Поэтому эпоха тоталитаризма продолжается. Тотальным стало разрушение всего и вся. Поэтому последний из могикан тоталитарной эпохи – Ельцин – в запале деструктивизма и нигилизма разваливает все подряд. Сначала он долбил оковы – КПСС. Потом он взялся за живое и стал разбивать кости ног, на которых болтались цепи,– за Россию. Отсутствие конструктивной программы – вот что самое страшное! Страна катится в пропасть, предоставленная самой себе...

– Понимаете, дело даже не в их необольшевизме, не в их радикализме. Дело в том, что они – люди моноидеи. Помните, Владимир Ильич учил нас искать какое-то звено, за которое можно вытянуть всю цепь? Вот и они все ищут это звено. Это можно было бы сойти с ума от смеха, если б не было так грустно! Им все время кажется, что есть одно звено...

Между тем весь мир знает, что любая крупная реформа держится на трех китах: это – план экономических преобразований, это – проект модернизации и это – ценностный проект. Любая модель состоит из трех этих компонентов. Но они выбирают из них один – первый и считают, что это и есть то «звено». Да нет «звена»! Можно только порвать цепь, что Ленин и сделал! А вытянуть ее невозможно, но Владимира Ильича ведь и не интересовала вся цепь, его устраивал обрывок в руке. Вот это – ключевая ошибка, объяснимая либо узколобостью, либо совсем иными мотивами, не имеющими отношения ни к России, ни к ее народу, ни к ее будущему.

Никто не говорит о развитии страны. Никто не говорит – в каком направлении. Есть очень много того, что, с моей точки зрения, просто скрывается умными людьми, недоговаривается.

В поисках социальной технологии

– Как вы знаете, у Ельцина несколько иные установки.

– А вот установки – это ленинизм: надо накормить народ и т.д. А как это сделать? Предъявляются некие лозунги, а «технологии» в социальном смысле за этим не стоит. Вопрос не в том – ЧТО, а в том – КАК.

Поэтому я предвижу сногсшибательный провал в очередной раз всего, что сейчас задумано. Причем я не злорадствую, а скорблю, потому что это будет провал российско-державной установки, в которую «впаен» блок неосуществимых экономических реформ.

При этом совершенно забыт ценностный аспект. Более того, публично прозвучавшее отречение от социалистического эксперимента – это мина замедленного действия.

– Под кого?

Под Ельцина, по большому счету. По очень простой причине – Россия не может признать поражение. Это – не ее ментальность. Она никогда не терпела поражений.

– Как это? А русско-японская война 1905 года?

– Поражение же не было признано. Было сказано, что виноват царизм, и тут же пошла революция. Каждый, кто признает поражение,– подписывает себе приговор и начинает испытывать давление народной массы.

– То есть она стремится взять реванш?

– Конечно. Мстить! И признавший поражение должен понимать, что он сам становится объектом метафизической мести.

Вот эти глубинные просчеты – на уровне бытия, на уровне высоких технологий и ценностей – они вообще не учитываются концептологами современных демократов.

– Может, их нет?

– Да всегда кто-нибудь есть.

– Бурбулис?

– Да ну! Это вообще – кафедра общественных наук со всем ее потенциалом.

Три кита для возрождения России

– Ну вот мы с вами сейчас рассуждаем на концептуальном уровне. Так ведь? То есть я вижу вашу «несущую конструкцию», и даже если не принимаю ее – мне легче с вами спорить.

– Так это же самое главное! Наличие концепции – это вызов, он вынуждает выдвинуть ответную концепцию.

Но нужна иная концепция, а не смена образа врага! Вот говорят: Ельцин – это Горбачев сегодня. Если это так, то – конец всему. Когда-то я публично отдал дань Ельцину полностью, сказав, что это – лидер, что это смелый человек. И я добавил: если он будет опираться на государственно-ориентированную часть демократического движения – будет все в порядке.

Сейчас я называю даже три кита – младопатриотизм («Молодая Россия»), государственный демократизм и «белый коммунизм».

– Это еще что такое?!

– «Белый коммунизм» – это тот, который утверждает, что не хлебом единым жив человек, что высшие мотивы в труде играют доминирующую роль. И в этом смысле коммунизм неизбежен, потому что наступает информационная революция, а внутри нее – происходит сдвиг мотивов в сторону высоких материй: самоактуализации, самовыражения, творческой борьбы.

– Это как бы позитивная часть коммунистической теории?

– Да. А от чего надо отказываться – так это от ленинской национальной, от ленинской конфессиональной (отношение к церкви, к религии) и от ленинской государственной политики. Все это должно быть пересмотрено в корне!

Культурно-историческая почва, традиции, ментальность, тип представления о жизни, тип религии – все это образует некий сплав для любой вбрасываемой в общественное сознание новой идеи. И решающей в конечном счете является не идея. И когда нам говорят, допустим, что коммунизм в России – это не марксизм, то это значит, что в большей части все наши демократы – скрытые марксисты, западники, поэтому, с их точки зрения, это – «плохой» коммунизм, он переплавился в России и ушел не туда. А я отвечаю: он именно этим и хороший, что переплавился в России, он здесь только и переплавился в нечто новое и необычное.

Сам по себе марксизм остался в прошлом, он давно принадлежит истории. А вот этот русский «белый коммунизм» – это, конечно, нечто иное. И если говорить об онтологии – эта переплавка, конечно, предстоит снова. Вопрос только в том, будет ли это белый огонь или красный. Будет ли это огонь сжигающий и пожирающий или закаляющий, преобразующий.

– Вы расшифровали один из элементов своей концепции. А остальные?

– Младопатриотизм – это тоже понятно, что такое. Это – те, кто хорошо понимает роль Запада, готовы признать необходимость глубоких и коренных реформ, но считают, что эти реформы должны отвечать тысячелетней истории, самому духу народа. Это те, которые способны и в реформах большевиков отделить белое от черного, хорошее от плохого, не красить все одним цветом.

– Дифференцированный подход!

– Да. И весь устремленный в будущее, очень внимательный к тому, что содержит крупицы полезного опыта, и небрежный в отношении чего-то недостойного внимания: «Да знаем мы, что это плохо! Да катитесь вы! Да что мы будем все время об этом говорить! Хватит!»

И наконец, государственный демократизм – это те демократы, которые, признавая ключевую роль западного влияния и то, что почвенничество – вредно, выступают за пересадку нашей экономики, но – под контролем государства, при условии сохранения державы и ради нее. Ибо государство прежде всего защищает своих граждан. Нет государства – это катастрофа для граждан. Вот такой тип. И все эти три фактора вместе на что-то способны.

– Эти типы реально существуют или они плоды вашего воображения?

– Это конкретные люди, которые уже сегодня взаимодействуют. И когда мне говорят, что Скурлатов никогда не найдет общего языка с Травкиным – я недоумеваю: как это?! Ведь они непрерывно обсуждают общие проблемы! И вопрос не в том, пьют ли они вместе чай, а в том, что они делают одно дело. А это можно делать и разобщенно. Объективно, за счет результата связываясь друг с другом.

Мало ли кому чья компания не нравится! Это ж не день рождения! Речь-то о судьбе народа и страны, а не о мелочных претензиях друг к другу, которые бесконечны. Вот у меня на столе, например, журнал «Политический собеседник», № 1 за 1991 год. Тут начинается с Калугина. Он заявляет: я вступил в КГБ после хрущевской «оттепели». Это что – театр, что ли?! Надо прямо было сказать: «Я государственник, любое государство должно иметь безопасность, я и вступил»,– и все бы поверили. А при чем здесь XX съезд КПСС? Что, до него или завтра – не надо будет охранять государство?

Зачем же это заискивание перед обществом? Вот в чем высокая неспособность наших демократов, этих новых политиков – они не в состоянии перестать заискивать. Это – Кориолан, которому говорят: хорошо, мы тебя изберем, но ты разденься и покажи свои рубцы.

Демократия начинается со стриптиза

– Впечатление, что происходит этакая затянувшаяся реабилитация жертв сталинизма...

– Да, самих себя! А что ты оправдываешься? Перед кем? Или в этом же издании приводится заявление в КПСС Собчака, где он «торжественно клянется» и т.д. Начинается ловля блох! И от этой ловли страдают все. На кой мне черт – вступал Собчак в партию или нет?! Меня интересует: какие реформы он предлагает, какие методы он внедряет, на каких людей опирается и какой будет конечный результат. Все!

Меня больше ничего не интересует! А смысл заключается в том, что в этой мышиной возне потонут все.

– А вы знаете, для чего это делается? Мне кажется, для того, чтобы скрыть свою некомпетентность. Когда люди не имеют «социальной технологии», о которой вы говорили, то есть не в состоянии реализовать никаких конкретных реформ, они пытаются втянуть все общество в эту мышиную возню. Тогда поднимается ажиотаж и все забывают в угаре, что они никуда не двигаются.

– Да. А как на это можно ответить? Как может ответить дворянин лакею: я не знаю, какую господин Жириновский принес справку, работает он в КГБ или нет. Но я вам могу принести справку из ближайшего диспансера о том, что я пью кровь христианских младенцев. Или подарить вам справку из ветеринарного пункта, что у меня есть хвост, рога и копыта. По-русски говоря, если вы такое дерьмо, что хотите втянуть меня в эту игру, то тоните в ней сами!

Причем месть здесь заключается в том, что эти люди будут сами убивать своих детей: они будут своими руками душить демократию, своими руками топить друг друга. Месть им за это онтологическое предательство национально-государственных интересов будет осуществляться их же руками. Они все сделают сами! «Все сами, сами развязали, стремясь смести, владеть страной. И только мздой, не наказаньем, пришел к ним год 37-й». Это Коржавин сказал. И далее: «Давали сами нюхать мясо тем псам, что после – рвали их».

Вот суть моих претензий к демократам. А желание только одно – Это все спасти! Знаете, как ребенку говорят: «Ну не лезь ты, Петя, на балкон, упадешь ведь!» А еще, не дай Бог, по попке кого-то – человек всю жизнь будет обижаться!

Знаем мы все это! Когда есть цель, есть задачи, которые как бы выше самого себя,– тогда это все воспринимается совершенно спокойно, с холодным равнодушием и презрением.

И каждый раз, когда человек входит в эту игру, он должен понимать, ради чего он это делает. Он служит чему-то? Или сам себя потешает?

Евангелие от Кургиняна

– Ну хорошо, Сергей Ервандович, мы раскритиковали демократов. Но как еще народ выберется из кризиса? Посредством чего? Диктатуры, что ли?!

– Я отвечаю вам. На каком-то общем уровне народ виноват сам не меньше, чем Ельцин и Горбачев. И именно им совершено первое онтологическое предательство – убийство отца.

– Царя, что ли?

– Сначала царя. Потом народ принес жертву в гражданской войне и искупил грех. Теперь убил все то, чему служил 70 лет. Отрекся. Ради чего? Чтобы пожрать посытнее? Будет голод! Если отрекся ради свободы – будет диктатура. Если отрекся ради Запада – будет «железный занавес». Ибо предательство не прощается.

– Это типа бумеранга что-то?

– Да, конечно. Это – возврат. Каждый, кто живет сколько-нибудь сильной духовной жизнью, понимает, что здесь на нем не все замыкается. Есть не только живые. Есть мертвые – они реально существуют в истории. Есть поколения. И что – можно их предать?

Лейтенантика, который прижимал партбилет, бежал, отстреливаясь, получив очередь в живот, глотая свою кровь и кусая свой язык? Его сын, его внук – имеют право его предать? Его кровь, его боль, его муку? Если предаст – значит, это комплекс Иуды: он сам же и повесится. Рано или поздно. Он сам это сделает или же его приятели, а не какие-то фашисты.

Народ, если он хочет добра себе, должен понять, что сейчас с его стороны должна быть принесена искупительная жертва.

– Какая?

– Жертвоприношение может быть только одно: он должен осознать свою вину и искупить ее в подвиге. Когда он сумеет совершить то чрезвычайное усилие, которым он страну, им же доведенную до края, все-таки спасет. И пока он не сотрет с себя клеймо Иуды, предателя, он ничего не добьется.

Карамазовщина российской интеллигенции

– Что касается нашей интеллигенции, то тут вопрос простой. Она же сама хотела: «Индивидуум! Индивидуум! Я! Я!» Интересный фокус: нас призывают к коллективному покаянию в духе православного корпоративизма и одновременно – зовут к западным ценностям!

Но как же это может быть?! Если я совершил это покаяние, я тем самым признал, что я – человек той, традиционной культуры, где каждый отвечает за любого и все за всех.

– Ну, эклектика – это вообще знамение нашего времени.

– Да не знамение, а шизофрения! Потому что это взаимопротиворечащие вещи! Потому что если я уже перешел в либеральную систему ценностей и стал индивидуумом – личностью, отвечаю только за себя, делаю это с брежневских времен – так я никакого поражения не признаю! Не вижу! Никакой онтологической катастрофы не ощущаю!

– Я тоже не склонен драматизировать нашу недавнюю советскую историю. В ней полезнее разобраться, а не охаивать все подряд.

– Я считаю, что это все – мое! Вся история – моя. Все, что в ней было хорошего и плохого! Упражняться с «Памятью» или с демократами в охаивании коммунистов (и, естественно, что «Память» победит рано или поздно, потому что у нее есть гораздо более сильные аргументы) я не буду. Все – мое!

И никто, если он не предъявляет собственности на историю, не имеет права предъявить собственность на государство. Это – абсолютно обреченный тип существования: открещиваться от истории, но считать, что ты государством владеешь.

Ну тогда – создай утопию! Накали ее добела, как коммунисты, и заставляй всех прыжок туда делать! Сделай историю снова! Но ведь ясно, что ни Ельцин, ни Румянцев, ни Хасбулатов... Смешно просто говорить! Посмотрите на их лица!

Поражение и Россия – вещи несовместимые

– Да и не нужен новый прыжок. И я не убежден, что Россия его еще раз вынесет. А если не способен создать утопию – признай историю. Скажи, что она твоя. И если ты – русский, если ты живешь в России – категории поражения для тебя быть не должно. Должна быть только категория борьбы. Категория войны. Вот твои ценности.

Через весь славянский народ, от норманнов, через все христианство русское и православие – НЕТ ПОРАЖЕНИЯ. Где оно?! Нету!

И вот когда этот процесс начнется, я скажу: да, я один, но я поражения не признаю! А совершил жертвоприношение? Да. Я мог жить вот так, иметь вот это и пользоваться вот этим. А я это все – сбросил. Я пришел из брежневской эпохи, ребенок XXVII съезда, «витрина перестройки»,– вот я это все взял и выкинул. Мог в партию не вступать – 1988 год, когда на фиг нужно, а я вступил. Мог выйти – а не выхожу. Значит, я совершаю в микродозах личное жертвоприношение.

Или: мог на все заработанные деньги построить себе дачу? Мог. Но вместо этого – строю здесь театр. Бессмысленно, стекла будут бить – все равно буду строить. Ибо верю в завтра этой страны. Поэтому здесь строю. Вот и все.

Вот я – есть. А где-то рядом – Петров есть. Либо мы протянем друг другу руки и будем работать вместе. Либо будем работать вместе, не протягивая рук. Какая нам разница?!

Народофобия как составная часть демократии

– Сергей Ервандович, но ведь те, кто делает ставку на массовое отречение от истории, рассчитывают на нашу люмпенизацию – на то, что нам всем давно отшибло память, мы пропились и деградировали.

– Конечно! Их народофобия – нечто невиданное в истории. «Демофобная демократия»!

– Вот и я говорю, сплошная эклектика...

– Я проклинаю народ за совершенное им преступление и все, что угодно. Но я остаюсь в нем, с ним. И остаюсь до конца. Как писала Ахматова: «Нет, и не под чуждым небосводом, и не под защитой чуждых крыл – я была тогда с моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был». То есть тогда оплати и свои проклятья в адрес народа – будь с ним! А так, когда ты ему лижешь руку на выборах, а сразу после них начинаешь его проклинать и презирать – и что ты думаешь, что нет возмездия?! Нет божьего суда? Да есть! И придет не откуда-то извне, а изнутри тебя же самого!

– Я понимаю.

– «Юность – это возмездие». От твоих же детей. Или от твоего друга. Или от соратников придет это возмездие. Это – ад!

Если сегодняшние демократы что-то и строят, то они достраивают ту антисистему, которая была заложена. Они выбирают худшие черты существовавшей системы, соединяют их и показывают нам уже окончательный облик этого ада.

Так, значит, наш «подвиг» в том, чтобы прорваться через это! Так, как прорываются в бою. Прорваться через флажки, которыми, как у Высоцкого, обложили нас,– к народу, к реальности, к будущему.

Это – просто такой народ

– Вы оптимистично оцениваете состояние народа? Вы полагаете, он еще способен на что-то?

– У, что вы! Что вы! Пассионарность огромная! Просто это такой народ. Он никогда быстро не встает. Он встанет в последний момент. И главное – что его заставили это совершить, и он осознает уже это. Он осознает, что он греховен и не в состоянии себя от этого отделить. И пусть они начнут рынок!

– Вот тогда он и сметет?

– И не просто потому, что жрать будет нечего. Это нижние слои реальности. Но еще и потому, что в этом расщеплении он жертву принесет. Он сплотится в беде.

– В очередях?

– На всех «этажах»! И вот тогда он восстанет как субъект. И все увидят, что это на самом деле. Я отрицаю, что это – народ-зверь.

Я был в Прибалтике, я был во всех точках, где русский народ подвергали бесконечным оскорблениям. И он – единственный, кто не унизился до национализма дешевого.

Это – уникальный случай в истории. Имперский код записан в сознании, и народ не может себе позволить, не отрекшись от себя, дешевого национализма.

Его будут толкать к этому, его будут использовать всячески. Какие-то низы люмпенские смогут даже на это пойти.

– Как-то: «Память»?

Ну, я думаю, это – вообще искусственная игрушка. Может быть, такие игрушки разожгут какую-то часть интеллигенции, среднего сословия, новой буржуазии. Но не народ. Народ глубоко этого чужд.

– Так «Память» – это не народ?

– Нет, нет, нет! Это – не народ.

– Ваше отношение к «Памяти» негативно?

– Да, безусловно. По многим причинам. Это – не русская государственная идея. Я обвиняю их в главном, в чем они равны демократам: они миф об изнасиловании разделяют. Не было никакого изнасилования! Ибо достаточно признать это, чтобы унизить целый народ.

– Вы имеете в виду «жидомасонский заговор»?

– Да. Это просто глупость. Хотя национально-патриотические движения необходимы.

Русский фашизм – ярлыки и реальность

– Хорошо. Мы отмежевались от антисемитов и одновременно заявили о приверженности национальной идее. Но не дадим ли мы пищи нашим оппонентам обвинить нас в теоретизировании на тему фашизма?

– Давайте, во-первых, сформулируем: что такое фашизм? Это – патологизированная национально-патриотическая идея. Что выводит явление из состояния нормы и вводит его в патологию? Бесконечные оскорбления! Если мы постоянно говорим: русские – фашисты. Между тем русский народ пока не дал никаких оснований говорить о фашизме, а многие народы – дали. Мы не говорим ни о литовском фашизме, хотя они эсэсовцев оправдали, ни о молдавском.

– Кстати, в Москве есть даже антифашистский центр...

– Да, но он разве осудил Ландсбергиса, как, скажем, лидер сионистских движений? Конечно нет. Значит, уже подтасовка. Уже очередная ложь. Эти – хорошие, эти – плохие. Эти – первого сорта, эти – второго.

Так это же – первый фундаментальный тезис фашизма! Раз там, где он есть,– я молчу, а где его нет – я кричу. Значит, есть нации, которым позволено все, включая фашизм, а есть нации, которым ничего не позволено. Значит, ты сам, рассуждая так,– фашист!

А уж как ты сам себя называешь – не имеет значения. Плевать нам всем на слова! Когда-то это было лингвистически управляемое общество. Слова составляли главную собственность демократов. Теперь это кончено! Наступает зима 1991–1992 годов. Когда эти слова не подействуют ни на кого. Тогда встанет вопрос: «И по делам судите их!» По «социальной технологии», как я выражаюсь наукообразно. А технология-то как раз и состоит в том, что всякое деление на людей первого и второго сорта есть фашизм. Так вот уже в самой идеологии антифашизма так называемого содержится дискриминация, в соответствии с которой народы, уже совершившие фашистские действия или признавшие фашистские режимы, являются якобы демократическими. А народы, которые еще ничего такого не совершили, а, наоборот, многократно показали на практике, что этого нет,– объявляются фашистами. Что это такое?! Таким образом, под антифашистским лозунгом вполне может быть технология, которая и является фашистской по существу! Мы живем вот в этом парадоксе. В сплошном парадоксе!

Это – первое. Второе – что есть предтеча фашизма? В Германии – Веймарская республика. Что есть механизм привода к власти фашизма? Бессилие, дискредитация демократической идеи. Имеет это место? Имеет. Значит, кто – предтеча фашизма? Это – так называемые демократы.

Далее. Что есть другая предтеча фашизма? Бесконечно оскорбляемое национальное чувство. Откуда это идет – оттуда и придет фашизм.

– С окраин.

– Да, оттуда. И главное, что этому не сопротивляется никто в российском руководстве. Значит, мы можем говорить о том, что они есть предтечи фашизма. Разумеется, не все демократы. У меня никогда рука не поднимется на движение в целом. Это пусть они такую «технологию» по отношению к КПСС проводят. «Технологию» коллективной ответственности в либеральном мире.

Но каждый, кто применяет технологию разделения наций на сорта, каждый, кто является осквернителем государства и народа, и каждый, кто является осквернителем истории, и каждый, кто является бессильным правителем,– для меня предтеча или наследник.

А теперь подытожим. Будет сильная государственная власть, будет нормальный порядок – будет здоровое общество. Доведем ущемление народа до патологии – да, получим! Но кто это создает? Когда безумная лошадь, которую жалят оводы, начинает лягаться – виновата лошадь или тот, кто ее кусает?

Материал подготовил С. Матюхин

«На смену», 13.12.1991 г.

4.7. Политика в стиле постмодерн

<Вступление-анекдот «Советы, как козочке не упасть в речку» (с. 257-258) в настоящей электронной публикации не воспроизводится. – М.Б.>

Последние полгода Советский Союз удивляет даже тех, кто отвык удивляться за время перестройки. Мы не знаем вечером, ложась спать, в какой стране проснемся утром. Август 91-го сломал прежнее, хоть и стремительное, но все же предсказуемое развитие событий. Пожиная плоды неудавшегося путча, мы долго еще будем размышлять, что же на самом деле произошло в эти роковые три дня. Свое объяснение предлагает известный политолог Сергей Кургинян.
– Сергей Ервандович, во время августовских событий вы утверждали, что путч – это фарс, что если кому-то он на руку, то в первую очередь Горбачеву, что «виновные» не понесут никакой ответственности. Но путчисты дожидаются суда – в не самом комфортабельном месте. После бурного полугода исчез с политической карты мира Союз, а его Президент принял малопочетную отставку.
– Михаил Сергеевич – человек исключительно талантливый, политик тонкий, умный, дальновидный, обладающий острым стратегическим чутьем. И то, что он вовремя спрыгнул с быстро идущего в пропасть поезда,– это, конечно, шаг блистательный. Понимая, что незачем ему дальше сидеть в этом вагоне, он уходит, оставляя удовольствие ехать без него внуку Аркадия Гайдара, бывшему секретарю Свердловского обкома партии и другим людям, обладающим иной психоэмоциональной организацией и имеющим свои достоинства: например, прямоту и некоторую последовательность, непосредственность и тягу к сиюминутным результатам. Михаил Сергеевич мыслит иными категориями. Поэтому он ушел из официальных структур власти, но это вовсе не значит, что он перестал быть властью у нас в стране. Реальное положение, которое Михаил Сергеевич сейчас занимает, пожалуй, можно назвать ключевой позицией в нашей сегодняшней жизни, и влияние его с каждым месяцем будет усиливаться. Горбачевский фонд соединил отечественные интеллектуальные силы (например, элиту бывшего корпуса политической разведки) с международной интеллектуальной элитой. Недавно Александр Янов в своей простоте и непосредственности, которые я всегда отличал в нем как лучшие качества его типа ментальности, пояснил нам, в чем смысл этой затеи. Оказывается, Михаил Сергеевич готовится к тому, чтобы возглавить международное правительство на территории бывшего СССР, в котором сам Янов должен занять пост премьер-министра.
Оставляя это заявление на совести будущего премьера, я не буду оценивать подлинную глубину замыслов бывшего Президента. Я могу судить лишь об уже случившемся. Нельзя сказать, что августовские путч был целиком и полностью интригой Горбачева в отсутствие каких-то предпосылок в самой ситуации, но авторство его несомненно.
Первоначальная идея Михаила Сергеевича заключалась в том, чтобы, низведя всю партийную элиту до положения сытых, безмозглых баранов (что, честно говоря, не так уж трудно было сделать), продолжая кормить их на убой и сохраняя им все вызывающие раздражение блага, лишить их власти и заставить «всецело одобрять и поддерживать» реформы, ведущие к обнищанию масс. После этого – направить ярость голодного народа на эту кастрированную, бессильную, зато гладкую и упитанную партию, руководитель которой, генсек-Президент, ничего поделать не может: все борется с ней, а она все тормозит. И вот представьте себе грандиозность замысла: голодный Ленинград. Город разут-раздет (как сейчас), но бараны накормлены до предела. С одной стороны, Невзоров, с другой – Бэлла Куркова рассказывают, что в Ленинграде осталось 32 антрекота, из них 24 отправлено в обком КПСС, из них 12 съел лично Гидаспов, о чем из достоверных источников стало известно. Проводится журналистское расследование, «остатние» антрекоты снимают крупным планом. Патриоты бы еще попытались защитить «баранов», мол не 12 антрекотов они съели, а только три... Короче говоря, обстановка в какой-то момент накалилась бы настолько, что доведенный до отчаяния голодный народ нанес бы кровавый удар и смел бы и сытых «баранов», и «баранью» власть. В этом заключался своеобразный гуманизм Горбачева: покончить с ними одним махом, чтоб не мучились. То есть все шло к социальному взрыву, к той самой экстремальной точке, о которой мы говорили еще год назад.
Но к весне 1991-го выяснилось, что в коммунистической партии, кроме тех, кто отъедается и прячется за танки и бронетранспортеры, есть еще и люди совсем другого типа. Они открыто заявили о себе как о неоконсервативно-центристской («баранотворцы» ее называли за это «фашистской») силе в КПСС. Они публиковали свои документы, они создавали новые структуры – например, Союз городов-героев, они готовились на XXIX съезде партии выступить с конструктивной и ироничной критикой. И я не скрываю, что к этим планам и Кургинян, и Прокофьев имели самое непосредственное отношение. Мы предлагали Михаилу Сергеевичу возглавить наши силы – при условии, конечно, что будут сохранены все демократические завоевания. Возврат к прошлому не входил в наши планы. Нас в первую очередь интересовало глобальное геополитическое пространство – неважно, как оно называется: Советский Союз или Российская империя, неважно даже, какова его общественно-политическая структура. Лишь бы только оставалось неделимым пространство и сохранялись перспективы развития. Но у Михаила Сергеевича, который на словах ратовал за сохранение Союза (или у кого-то, кто стоит за ним), видимо, была иная точка зрения.
Перед ним стоял вопрос: что можно противопоставить нашему «белому коммунизму», когда операция «Баран в пустыне» (не путать с «Буран в пустыне») была нами сорвана. Репрессии? Действительное ЧП?
Но «стучать кулаком по столу» вовсе не входило в намерения Президента. И тогда он инициировал чужие действия – грубые, заведомо неэффективные, заведомо обреченные, зато дающие некий тактический выигрыш. Насколько большой – тогда это было неясно. Ситуация развивалась достаточно импровизационно и не вполне подконтрольно. Тут я еще раз хочу выразить свое глубокое уважение уму и таланту Горбачева. Идея квазипутча могла созреть только в высокоинтеллектуальном сознании, а больше высоких интеллектуалов на горизонте отечественной политики я не вижу.
Вы понимаете, что такой человек, как Валерий Болдин, не заручившись поддержкой Михаила Сергеевича, никогда действовать не станет. То же касается Янаева, безусловно, Пуго, я думаю, Язова – наверняка. Может быть, даже Бакланова. Были, конечно, и «антрекоты для поедания». Стародубцев и Тизяков понадобились лишь для того, чтобы поприжать аграриев и промышленников. Но так уж сложилось: есть лидер, есть круг приближенных к нему гэкачепистов и есть группа профанов.
Дальше события, по всей видимости, развивались бы так. ГКЧП малость прижимает Ельцина, но его «спасает», допустим, Горбачев, и тогда Борис Николаевич вынужден пойти на заключение Кэмп-Дэвидского... ох, простите,– Ново-Огаревского соглашения. И когда его подпишут Татария, Якутия и так далее – все! Вопрос о России как геополитическом субъекте решен, концепция «лоскутной» Евразии реализована.
Однако, по-видимому (здесь дело темное, и мои догадки носят характер чисто художественный, свойственный мне как личности творческой, иногда проявляющей просто несдержанную изобретательность и фантазию ума), итак, по-видимому, а точнее, наверняка – председатель КГБ Крючков слегка подпортил игру, из каких-то своих соображений поддержав в этот момент Ельцина, а не Горбачева. Тем самым он выиграл больше всех и по многим позициям, ибо для человека высокого политического статуса потеря в уровне комфорта – еще не потеря.
Как бы то ни было, операция «Баран» провалилась, путч тоже проходил не в точности по сценарию. В результате Россия, как геополитический субъект, осталась, Ново-Огарева не состоялось, политический кризис усилился, и кривая, которая до этого момента шла плавно вниз, получила перелом. Передача власти демократическим силам состоялась до вхождения в зону бедствия. Процесс теперь идет не в том направлении, в котором это предполагалось по плану «Баран в пустыне».
В каком же? Для того чтобы четко ответить на этот вопрос, мне необходимо продемонстрировать это на схеме.

Все реформы так называемой «перестройки» имели, по сути, одну цель – социальный регресс, опускание нашей страны в «гетто четвертого мира», и соответственно резкое понижение уровня жизни. В самом деле, обозначив за 100% уровень жизни 1985 года, мы видим, как он непрерывно снижался. Сначала нам это компенсировали гласностью, демократизацией и т.п. Это – «зона эйфории». Мы радовались новым свободам. Потом, после заявления Рыжкова о повышении цен,– «ностальгия» (самый популярный анекдот в этот период: «Леня Брежнев, открой глазки,– нет ни сыра, ни колбаски»). И казалось бы, почему в период ностальгии не начать политическую стабилизацию? Левым, правым, центристам – кому угодно. Ан нет! Невозможно, поскольку в этом случае люди будут помнить, как они жили. А жили они, с одной стороны (и об этом кричали!), раз в 7 хуже, чем на Западе, но, с другой стороны ( и об этом молчали «в тряпочку»!), раз в 5 лучше, чем в странах «четвертого мира». Телевизоры, холодильники, дачные участки, какие-никакие, но городские квартиры, книги, театры, кино, образование. Чуть ли не машиной уже определялся достаток.

Сразу это не отберешь. Надо под лозунгом «рынка» втянуть в зону бедствия. А там... Там – память о прошлом исчезает. Время – только настоящее. Цель – выжить. Нужно – необходимое для выживания – соль, хлеб, дрова и т.п.

В этой зоне общество «вываривают» и затем дают выйти из бедствия. Конечно, на низкий уровень. Но и за это спасибо скажут.

Наша страна уже давно прошла «зону эйфории», миновала «зону ностальгии», фактически теперь мы уже в «зоне бедствия».

В «точке минимума» – переворот, и новые пришедшие к власти силы, выведя нас из бедствия и играя на разнице уровней, должны были сделать Россию (или то, что от нее останется) колониальной страной.

Таков был план до августовского путча. Срыв операции «Баран» изменил ситуацию.

По-прежнему реформы Гайдара связаны с одной сверхзадачей – отнять у населения все его сбережения, чтобы ультиматум «работы за кусок хлеба с солью» был принят жадно, с большим желанием. Ведь и хлеба не будет. По-прежнему реформы Гайдара строят не рынок – не обольщайтесь,– они строят внеэкономическое принуждение к труду. Покупательский спрос уже сегодня неэластичен (есть такое экономическое понятие), ибо и так минимален. Он адекватен вашей личности (в лучшем случае), ничего лишнего вы себе не покупаете, а значит, не можете отказаться хоть от чего-то, не изменив структуру своих потребностей, не став другой личностью. И значит, цель такого реформаторства с понижением спроса ниже предела эластичности – сломать личность. Это своего рода форма экономического терроризма.

Но это все – дело рук демократов. Они – архитекторы бедствия, они ответственны. И отвечать им придется.

Что же касается Горбачева, он сделал на своем месте, что мог, и ушел изящно, произнеся блестящую речь, расставив в ней все политические акценты, «кто есть ху», и фонетические (наконец-то он мог позволить себе произнести «углуби́ть», а не «углу́бить»), а также наградив напоследок Аллу Пугачеву высоким титулом и приняв в Кремле группу «Скорпионз». Я считаю, что и то, и другое, и третье недооценивается, ибо трактуется буквально, на уровне прямолинейного, обывательского сознания. Но если представить эту ситуацию во всей ее многозначительности, с точки зрения социокультурного моделирования, то можно сказать, это был жест талантливого режиссера, хорошо понимающего, что такое постмодерн, измерившего всю глубину иронии, как категории искусства XX века. Политического искусства.

А у Президента России и его замечательного правительства, состоящего из бывшего комитета комсомола Центрального экономико-математического института (это был всегда такой консервативно-коммунистический комитет комсомола), задача одна: провести эту кривую теперь уже почти вертикально в точку минимума. Думаю, взрыв не заставит себя долго ждать. Могут быть варианты, разные тактики, эта точка может плавать с апреля до октября. Но стратегия одна: население будет ограблено. Насколько сильно – я думаю, что ваш костюмчик вам, возможно, и оставят, но часы снимут и диктофон отберут.

Думаю также, что сев провалят, порядка со снабжением навести невозможно, административная система сломана, и в какой момент захотят взорвать нашу экономику – зависит от мирового сообщества и темпов нашего «прогрессивного разоружения». Михаил Сергеевич в этом, конечно, виноват не будет. Он сделал все возможное для спасения Союза. Он предупреждал. Он даже напоследок опять защищал социализм... Ах, эти политические игры XX века! Они не носят жесткий характер. Они больше напоминают кунфу, шаолинь, а никак не киксбоксинг. В киксбоксинг играют на улице любители острых ощущений...

Так что я полностью принимаю ваш упрек в неточности моего прогноза. Но все же он был не так далек от истины, если рассматривать все происходящее с точки зрения... ну, скажем, политического сюрреализма.

– В этой ситуации на какие силы вы возлагаете надежды, кого поддерживаете, после того как ваши прежние союзники оказались политически недееспособны?

Я называю три силы, который сейчас, можно сказать, уже образовали неоконсервативный альянс: младопатриотизм, государственный демократизм и белый коммунизм. Это самые умеренные силы, которые могут радикально изменить ситуацию. Изменения нужны, но при слишком резких получается то, что в физике зовется «гидростатический удар» – попросту ассенизационный эффект, когда из трубы под большим давлением вылетают – м-м-м... вещества, повышение уровня которых в нашем обществе вызвало бы излишнюю фекализацию всей страны. Единственное, что, на мой взгляд, возможно в такой ситуации,– это выдвижение приемлемой для Запада и вместе с тем гарантирующей стабильность на территории бывшего (а может, будущего) Союза модели неоконсерватизма в его отечественном варианте.

Неоконсерватизм состоит из трех блоков: это либерализация экономики, модернизация промышленности и традиционные ценности. Во всем мире такая политика ассоциируется с именами Рейгана, де Голля, Тэтчер, а у нас почему-то с Гитлером, Муссолини, а то и Сталиным. Но это уже вопрос дешевого политического маневрирования. Неоконсерватизм – отрицание отрицания, отрицание перестройки – но не ее завоеваний, а ее отречения от прежних ценностей. Надо заново показать эти ценности советского периода, сопрячь их с дореволюционными, придать истории историческое звучание, а не звучание анекдота. Ибо та сила, что реально приходит к власти, должна заявить право собственности на все историческое наследие.

– Вы говорите о реабилитации прежних ценностей – но каких именно?

– Не о реабилитации, а об историзации. Если мы таким же методом будем анализировать перестройку, мы и ее представим как сатанизм. А историзм заключается втом, что ни один период не демонизируется, ни один не апологетизируется, но каждый взвешивается летопнено, строго и анализируется во всей его сложности. Исторический процесс вообще не может быть осмыслен в образах и терминах, свойственных обыденному псевдоинтеллигентскому сознанию, которое я называю прокурорствованием на кухне. Беда втом, что это прокурорствование распространилось с отдельных кухонь по средствам массовой коммуникации в общественное сознание.

– Но вы говорили когда-то, что направление, избранное Горбачевым, было стратегически верным, он хотел построить открытое общество...

– Да, он открылся. Только не в ту сторону. В закрытом обществе, существовавшем на территории СССР, энтропия нарастала, и было ясно как Божий день: закрыться нам еще лет на 10 – и энтропия по законам термодинамики сметет здесь все. Действительным идеологам перестройки казалось, что достаточно открыться горизонтально, в пространстве. При этом они закрылись (или позволили себя закрыть) во времени, а третье, вертикальное, сакральное измерение осталось, как и прежде, плотно закупоренным, тогда как общества восточного типа (а наше именно таково) меряют свою открытость сакральной компонентой.

– Сакральная открытость – что это значит?

– Наше общество было десакрализовано окончательно во времена Брежнева – и закрыто от своего собственного Эгрегора. И вместе с тем закрыто временно – отсечено от прошлого, разрезано на части. И вот на сроне этой двойной закрытости раскрывается вдруг пространственная компонента – причем в узком, строго направленном на Запад, секторе.

– Вы считаете, что неоконсервативный блок сумеет превратить центробежные силы в центростремительные, возвратить Союз в прежние границы и, наконец, вернуть нам связь с Эгрегором?

– Думаю, да. Не стоит впадать в панику: многие процессы, из тех, что носят базисный характер, пока еще подконтрольны. Стал гораздо более сконцентрирован, а значит, и подконтролен теневой капитал. Выявлен спектр политических сил и интересов. Продемонстрирован и нежелательный вариант развития – обозначена катастрофа, которая может наступить, но пока не наступила. Активизированы процессы социальной ротации: более молодые и государственно мыслящие люди приходят во властные структуры. Многое заново переосмыслено в истории. Среди объектов, которые закрываются, есть много старых, что отвечает интересам модернизации.

Да, процесс приближается к точке бифуркации, в которой, как известно, даже Господь Бог не знает, каким будет результат. Если бы знал и мог контролировать вектор напряжения в зоне контакта двух Эонов, двух эпох, это значило бы, что он лишает нас свободы воли и изменяет своему провиденциальному замыслу. Как дальше пойдет процесс – неизвестно, но я бы не стал драматизировать ни один из вариантов. Возможно, Россия будет географически расчленена, но тогда это лишь подхлестнет иррадентизм, борьбу за воссоединение этноса.

Короче говоря, <…> что касается самолета, то мне бы хотелось, чтоб это был респектабельный «Боинг» и он благополучно приземлился где-нибудь в Нью-Йорке, а еще лучше в аэропорту Хитроу.

– Вопрос обывательский, но по-обывательски интересный. Что дальше?

– Я думаю, процесс будет развиваться на протяжении 20–25 лет. Стратегические ориентиры победы или поражения определятся между 2005 и 2008 годами.

– Это будет эволюционный процесс?

– Нет, это будет и серия революций, и серия войн. Но войн и революций – конца XX века,– то есть информационных, финансовых, экономических, религиозных. «Горячие» войны и революции – это все-таки крайний случай. Видите ли, глобальный мир очень хрупок. Сломать хребет нашей Евразии в теперешних условиях, при нынешних наших лидерах – дело пяти минут. Но ведь тогда вся нагрузка, которая приходится на этот хребет, разом нарушит устойчивость остального мира. Поэтому происходит постепенное высасывание это хребта, его размывание. Но одновременно идет и наращивание тканей. Идет длительный разрушительно-восстановительный процесс. Конечно, можно совершить решительную глупость – например, ликвидировать термоядерный щит на территории СССР. Но пока что, судя по всему, Борис Николаевич проявляет высокую трезвость и не собирается, как говорят военные, «полностью сливать термояд», что было бы, на мой взгляд, равносильно прямой и однозначной национальной измене.

– На стороне тех, кто хотел бы сломать хребет Евразии,– мировой интеллектуальный, финансовый и прочий потенциал. На что в этом противоборстве рассчитываете вы? На поддержку «широких народных масс»?

– Как вам сказать... Мир ведь устроен очень тонко. Да, они обладают всей этой мощью, но вместе с тем и неверной концепцией метаисторического развития. С их точки зрения, есть «моделирующая элита» и манипулируемый поток жизни, Фукуяма это назвал «конец истории». Но ведь история не кончена. Я утверждаю, что на нашей территории исторический процесс продолжается. А значит, они проиграли. Если они попробуют подходить к этому процессу с точки зрения homo ludens (человека играющего), это кончится просто так, что мы перенесем биение исторической ткани на всю территорию земного шара. Что было бы, конечно, новым Эоном. Но кто тогда выиграет?

– В любом случае не мы, здесь сидящие.

– Нас никто не спрашивал, когда нам родиться. В России не было ни одного поколения, которое не испытало бы историческую катастрофу. Но не надо валить все на тех, кто сидел в Кремле и Белом доме. Виноваты не только они. Виноваты – народ и интеллигенция. Наш народ в течение шести лет заявлял о себе как о народе-предателе. Он предал свой Эгрегор, то есть мир своих мертвых предков, погибших ради того, чтобы Родина могла жить. Народ должен искупить вину перед мертвыми. Это единственный способ спасти душу и место в истории. Иначе он будет просто проклят и уничтожен. То, что он совершил, слишком серьезно. Это факт онтологической измены.

– А в семнадцатом году?

– А в семнадцатом было другое. Тогда Россия не за колбасу отдавалась, а за мессианскую идею. И народу предложили пусть ложную, но высокую цель. А сейчас подсовывают нечто предельно низменное – и понять бы еще, что именно. И потом... После 1917 года народ все отмыл в Великой Отечественной войне.

– Значит, очищающее горнило еще впереди?

– Несомненно. И реформы внука Аркадия Гайдара надо рассматривать как бич Божий. Карма последних семи лет повисла над страной – нам ее избывать. Всем вместе. Началась эпоха Великого Стояния на Руси, эпоха избытия кармы. Тогда только вернется связь с Эгрегором. А как только вернется эта связь, пресловутый «Боинг» немедленно окажется там, где ему и положено быть.

1 марта 1992 года
Записала Н. Пашкова

Обсудить

Веб-страница создана М.Н. Белгородским 5 июня 2011 г.
и последний раз обновлена 9 июня 2011 г.
This web-page was created by M.N. Belgorodskiy on June 5, 2011
and last updated on June 9, 2011.