Скифопедия
Скифопедия
– французский писатель, поэт и профессиональный лётчик, «золотой классик» французской и мировой литературы, автор «Маленького принца», знакомого многим с самого детства, создатель лучших из лучших романов о войне и ее вольных и невольных героях и жертвах. {Бол 
} Писатель, чьи книги обладают поразительным свойством оставаться современными в любую эпоху и приковывать внимание читателей любого возраста. Всё его творчество – это гимн узам братства, объединяющим людей, хрупким и одновременно прочным. В своих произведениях он говорит об уважении к людям, об ответственности за все добро и зло, творящееся в мире.
29 июня в Лионе в семье графа де Сент-Экзюпери, страхового инспектора, родился сын Антуан. Семья Антуана старинного рыцарского происхождения: по отцу Лимузенского, по матери – Провансальского.
Умирает граф де Сент-Экзюпери. Молодая вдова с пятью детьми (Мари-Мадлен семи лет, Симоной – шести, Антуаном – четырех, Франсуа – двух и Габриэль, которой не исполнилось еще и года) переезжает в замок Сен-Морис неподалеку от Лиона (департамент Эн); живут они и в замке де ла Моль (департамент Вар, Приморские Альпы). Графиня де Сент-Экзюпери, женщина глубоко верующая, получившая медицинское образование, посвящает себя детям. Антуан, порывистый, импульсивный, страстно привязан к матери. Он ходит за ней по пятам с маленьким зеленым стульчиком, присаживаясь отдохнуть, стоит матери остановиться. От матери Тонио унаследовал дар воображения, поэтические и художественные способности, музыкальный слух – он хорошо играл на скрипке. Его сестра Симона вспоминает:
«Наше детство – это семейный дом, мир животных, мир растений нашего парка. Нас было пятеро, и мы меняли свои дружбы и привязанности в зависимости от настроений и времен года. Как Женевьева, героиня “Южного почтового”, мы заключали союзы с липами, овцами, кузнечиками, квакающими лягушками и восходящей луной. С сеновала, где черная кошка кормила своих котят, мы бежали на огород рвать смородину. В хорошую погоду устраивали себе убежища на деревьях, строили шалаши, выстилая их мохом, в сиреневых кустах. Мы выращивали овощи и задорого “продавали” их домашним. В дождливые дни играли в шарады или забирались на чердак. В тучах пыли, под осыпающейся штукатуркой, мы обстукивали каменные стены, толстые старые балки, ища “сокровище”,– мы верили, что в каждом старом доме есть клад. Наша вера в таящееся где-то сокровище мерцала для Антуана всю жизнь. Очень рано в Антуане проснулся вкус к изобретательству. К велосипеду он приделал экран из ивовых прутьев и старой простыни. Он надеялся, что, разогнавшись на спуске, полетит».
7 октября Антуан с братом Франсуа поступают в иезуитский коллеж Сент-Круа в Мане, где учились отец и дядя; живут мальчики у своей тети Маргерит. Коллеж не оставил заметного отпечатка в жизни Тонио. У него даже не появилось новых друзей, он дружит только с братом, зато он впервые влюблен – в хрупкую маленькую беленькую девочку, дочку друзей семьи. На танцевальных вечерах он приглашает только ее.
Воздушное крещение Антуана – знаменитый авиатор Ведрин поднимает его в небо на своем самолете.
Первая мировая война. Г-жа де Сент-Экзюпери поступает сестрой милосердия в госпиталь в Амберье – там она проработает всю войну.
Октябрь. Антуан и Франсуа переведены в иезуитский коллеж в Монгре. Товарищи прозвали Тонио «луногляд», он не терпит насмешек. «Насмешка – достояние бездельника»,– напишет он позже. Мать отправляет Антуана и Франсуа в нейтральную Швейцарию, они учатся во Фрибурге, в маристском коллеже Вилла-Сен-Жан. Воспитатели коллежа не видят в дисциплине главной добродетели, не навязывают детям правил поведения. Святые отцы обращаются к сознанию. «Сознание – голос Бога в человеке»,– говорят ученые монахи. Учителя здесь живут вместе с учениками, беседуют с ними, участвуют в их играх.
От ревматизма сердца умирает Франсуа – до этого братья не разлучались. Его смерть Антуан опишет в «Военном летчике». О смерти ребенка будет размышлять в «Цитадели». Антуан переживает глубокий религиозный кризис, вера его поколеблена. Получив свидетельство о среднем образовании, он едет продолжать учение в Париж, слушает курс математики сначала в школе Боссюэ, затем в лицее Сен-Луи, готовясь поступать в Высшее военно-морское училище.
«Провинциал» обживает столицу. Математика, друзья, споры, светские знакомства. Опасаясь несчастных случаев при бомбардировках (старшеклассники каждый раз вылезают на крышу), администрация лицея Сен-Луи переводит их в интернат при лицее Ляканаль в предместье столицы Бурлярен. Сент-Экзюпери пишет стихи и сказки.
Экзамены в Высшее военно-морское училище. Письменная по математике признана лучшей работой всего конкурса. Тема сочинения – «Расскажите о впечатлениях эльзасца, возвратившегося в родную деревню, снова ставшую французской» – предполагает псевдопатриотическую белиберду. Она претит Сент-Экзюпери, он пишет всего несколько строк и получает самый низкий балл. Однако к устным экзаменам он допущен (история и география), но – срезается. И поступает на архитектурное отделение отделение Школы искусств.
Учится на архитектурном отделении. Внутреннее созревание. Читает Достоевского, Ницше, Платона. Неприятие окружающей среды, внутренняя борьба со своими привычками, с внешними обстоятельствами, толкающими по накатанному пути.
Антуан прерывает действие отсрочки от военной службы, полученной при поступлении в высшее учебное заведение, бросает занятия на архитектурном факультете и записывается добровольцем во 2-й полк истребительной авиации в Страсбурге. Берет частные уроки пилотирования.
«Я только что вышел из “спада-эрбемона”. Там, наверху, мои понятия о пространстве, о расстояниях, направлениях совершенно спутались. Когда я искал глазами землю, мне приходилось смотреть то вверх, то вниз, то вправо, то влево. Мне казалось, что я на очень большой высоте, а меня внезапно в штопоре швыряло вниз. Когда же я чувствовал себя совсем низко, мотор в пятьсот лошадиных сил в два счета подкидывал меня на тысячу метров кверху. Самолет танцевал, кренился, взлетал... Ну и ну!».
17 июня Сент-Экзюпери переведен в 37-й авиационный полк в Рабат. Получает диплом гражданского летчика.
С 23 января – военный пилот-ученик.
5 февраля получает диплом военного летчика и чин капрала. Кончает курсы офицеров запаса.
10 октября получает чин младшего лейтенанта, его назначают в 34-й авиационный полк в Бурже под Парижем.
Январь. На аэродроме в Бурже Сент-Экзюпери попадает в первую серьезную аварию – пролом черепа. В марте его демобилизуют, он поступает в контору черепичного завода Буарона в Париже.
Два месяца работает рабочим на заводе грузовых автомобилей Сорера, затем коммивояжером от этого же завода в Монтлюсон.
1 апреля в журнале «Ле навир д’Аржан» опубликован первый рассказ Сент-Экзюпери – «Летчик».
В апреле Сент-Экзюпери принят на службу в «Генеральную компанию авиационных предприятий» конструктора и промышленника Латекоэра.
11 октября представляется директору авиалинии в Тулузе Дидье Дора. «Больше всего я хочу летать.» – «Как все. Поэтапно», – отвечает Дора. Поэтапно в Монтодран означало надеть голубую блузу механика, работать в ангаре, разбирать моторы, чистить цилиндры и свечи, работать смазчиком. «Я – пилот, а не рабочий!» – возмутился Мермоз, впоследствии один из близких друзей Сент-Экзюпери. «Пилот и есть рабочий», – ответил Дора. Сент-Экзюпери безропотно несет свою службу, товарищи зовут его Сент-Экс.
Возит почту на линии Тулуза – Касабланка (Марокко), затем Касабланка – Дакар (Сенегал). Дора вспоминает:
«Несколько недель спустя я доверил ему почтовый рейс на Касабланку. Он стал одним из самых надежных и аккуратных пилотов нашей линии. Я сразу почувствовал, что Сент-Экзюпери настоящий человек, к тому же способный вдохновлять и вести других, именно поэтому вскоре ему была поручена миссия, от выполнения которой зависела безопасность нашей линии на побережье Африки. У нас были до крайности напряженные отношения с кочевниками, скитавшимися по Мавритании и Рио-де-Оро. Племена, промышлявшие насилием и грабежом, постоянно подстерегали наши самолеты, потерпевшие аварию (в ту пору несчастные случаи были далеко не редки), брали летчиков в плен и отпускали только за непомерный выкуп. Некоторые наши летчики даже погибли, став жертвой внезапных вероломных нападений,– так было, например, с экипажем Гурпа. Но почту все равно надо было доставлять, и мы нашли верный способ преодолеть это препятствие. Понимая, что тут нужен человек со многими достоинствами и прежде всего большим тактом, я доверил Антуану де Сент-Экзюпери пост начальника аэродрома в Кап-Джуби, к югу от Агадира, и поручил ему установить дружеские отношения с кочевниками. Задача не из легких. В октябре Сент-Экзюпери прибыл в Кап-Джуби (Западная Сахара). Пренебрегая всякой осторожностью, наперекор окружающей враждебности он умудрился за несколько недель расположить к себе испанца – коменданта форта, добился согласованности действий от летчиков-спасателей, обязанных выручать экипажи потерпевших аварию самолетов, а главное, установил добрососедские отношения с кочевниками, а кое с кем из них даже подружился. Его мужество, его спокойная уверенность оказались куда убедительней долгих уговоров. Он поселился в дощатом бараке, вне крепостной стены Кап-Джуби, не ища защиты от разбойничьих набегов, и сразу же приобрел среди кочевников славу редкостного смельчака».
Ночами Сент-Экзюпери пишет «Южный почтовый».
18 июля он спасает летчика Ригеля, у которого отказал мотор.
В ноябре – летчика Видаля.
«Сахара начинается тотчас же за границей Сенегала. Она находится в руках непокоренных племен. В прошлом году у нас убили двух пилотов (из четырех), и на расстоянии тысячи километров я могу удостоиться чести быть подстреленным, как куропатка».
«Нам предстоит довольно много хлопот в поисках двух самолетов, затерявшихся в пустыне. За пять дней я налетал над Сахарой около восьми тысяч километров. За мной, как за зайцем, охотились отряды по триста головорезов. Я пережил опасные дни, четыре раза приземлялся на непокоренной территории и после одной вынужденной посадки провел там целую ночь. В такие минуты приходится с величайшей щедростью рисковать собственной шкурой.
Я воспитываю лисенка-фенека, зовется также лисой-одиночкой. Он меньше кошки, и у него огромные уши. Он очарователен. Я закончил роман в сто семьдесят страниц и сам не знаю, что о нем думать».
Март. Антуан возвращается во Францию. Относит рукопись «Южного почтового» в издательство Галлимара. Поступает в Бресте на Высшие авиационные курсы морского флота.
Выходит в свет «Южный почтовый».
Сентябрь. Сент-Экзюпери отплывает из Бордо в Буэнос-Айрес, получив назначение на должность технического директора «Аэропоста-Аргентина», филиала французской компании «Аэропосталь». В Аргентине он разрабатывает маршрут Буэнос-Айрес – Пунта-Аренас, совершает многочисленные разведывательные полеты, организует промежуточные аэродромы. Пишет «Ночной полет».
«Теперь я пишу книгу о ночном полете. Но сокровенная тема этой книги – ночь. (Ведь жизнь моя всегда начиналась только после девяти часов вечера)».
«На днях я вернулся из великолепного рейса, проделав за сутки две тысячи пятьсот километров. Я был на крайнем юге, у берегов Магелланова пролива, где солнце садится в девять часов вечера. Там все зелено: города среди зеленых лужаек. Смешные маленькие городишки с крышами из рифленой черепицы. И люди такие симпатичные, им холодно, и они собираются вместе у огня».
7 апреля за свою работу в гражданской авиации Сент-Экзюпери получает орден Почетного Легиона. Вот как была оценена его работа в Кап-Джуби:
«Исключительные данные, пилот редкой смелости, отличный мастер своего дела, проявлял замечательное хладнокровие и редкую самоотверженность. Начальник аэродрома в Кап-Джуби, в пустыне, окруженной враждебными племенами, постоянно рискуя жизнью, выполнял свои обязанности с преданностью, которая превыше всяких похвал. Провел несколько блестящих операций. Неоднократно летал над наиболее опасными районами, разыскивая взятых в плен враждебными племенами летчиков Рена и Серра. Спас из области, занятой крайне воинственным населением, раненый экипаж испанского самолета, едва не попавший в руки мавров. Выручил другой испанский самолет, потерпевший аварию в том же районе, и обеспечил спасение экипажа, который готовились захватить в плен наиболее воинственные и враждебно настроенные мавры. Без колебаний переносил суровые условия работы в пустыне, повседневно рисковал жизнью; своим усердием, преданностью, благородной самоотверженностью внес огромный вклад в дело французского воздухоплавания, значительно содействовал успехам нашей гражданской авиации и в особенности – развитию линии Тулуза – Касабланка – Дакар».
Июнь. В течение 5 дней, несмотря на непогоду, Сент-Экзюпери совершает полеты над Андами, где потерпел аварию его друг Гийоме.
20 июня – весть о спасении Гийоме. Сент-Экс летит за ним и привозит его в Буэнос-Айрес.
Ноябрь. Знакомство с Консуэло Сунцин.
Январь. Сент-Экзюпери приезжает во Францию на три месяца в отпуск.
Март. Женитьба на Консуэло Сунцин. Вспоминает К.А. Куприна, дочь А.И. Куприна:
«Она была очень маленькая, очень грациозная. Да, очень грациозная. С прелестными руками, изящными движениями, как это бывает у южноамериканцев. Какой-то есть танец в их теле, в их руках... Громадные, как звезды, черные глаза, очень выразительные, очень блестящие... прелестные глаза у нее были... Но кожа, знаете ли, такая смугловатая... Обаятельнейшее существо!.. И такая фантазия!.. Веселая, остроумная! И фантазия невероятная! Вы никогда не знали, когда она врет, когда говорит правду. И как-то все смешивалось, что вам начинало казаться: вы какой-то уж чересчур “заземленный” человек. Вы начали чувствовать себя этаким слоном перед ее легкостью, грациозностью, обаянием... С ней можно было сидеть хоть ночь напролет, разговаривать. День у нее смешивался с ночью. Не было больше никаких устоев, никаких правил, ничего... В домашнем укладе – полнейшая богема.
Я их еще видела в разгар их любви. В полном согласии, веселыми, счастливыми. Мне казалось, что Консуэло внесла в его жизнь какую-то поэзию, фантазию, легкость... и очень много ему этим дала. У нее была масса того, что французы называют “персоналите”, а у нас своеобычностью. Но в большой дозе она была утомительна. Я знаю, что после двух-трех дней, проведенных в ее обществе, мне необходимо было переменить атмосферу. Я больше не могла: мне, знаете ли, нужно уже было найти землю, воздух... и чтобы деревья стояли на месте, а не вниз головой... Понимаете, с ней все было вверх тормашками!»
13 марта. Компания «Аэропосталь» юридически ликвидирована. Дора (прототип Ривьера в «Ночном полете») смещен с поста директора, из солидарности уходит с поста технического директора и Сент-Экзюпери.
Май. Ночной полет с почтой по маршруту Франция – Южная Америка. Выходит книга «Ночной полет».
В декабре она получает премию «Фемина». Книгу сразу же переводят на английский, в Америке по ней снимают фильм.
Сент-Экзюпери намеревается посвятить себя целиком литературному труду, но выясняет для себя, что если он не летает, то и не пишет.
С 18 февраля он снова работает в авиакомпании, но на этот раз на гидроплане, обслуживающем линию Марсель – Алжир, в качестве второго пилота.
Май. Все французские авиакомпании объединяются в одну – «Эр-Франс». Недоброжелатели Дора в «Эр-Франс» отказываются принять Сент-Экзюпери на службу. Дора устраивает Сент-Экса летчиком-испытателем в конструкторское бюро Латекоэра.
«Когда он служил в компании Латекоэр, на его обязанности лежала приемка новых машин. Он “принял” в Сент-Рафаэле гидроплан Лате на поплавках. Уж не знаю почему, во время испытательного полета гидроплан спикировал и затонул – правда, в неглубоком месте. Пилот, инженер и бортмеханик оказались под водой. Гидроплан уткнулся носом в дно, хвост торчал в небо. Внутри в хвостовой части корпуса образовался воздушный пузырь, и вода вытолкнула туда Антуана. В этом спасительном уголке можно было дышать. Он перевел дух, изумленный и обрадованный: он испытывал блаженство, и только. Он очутился в ловушке. Воздух постепенно ускользал, просачиваясь в щели фюзеляжа. “Кажется, мои пассажиры выбрались, – вдруг подумал он. – Наверное, через переднюю дверцу”. А вода понемногу поднималась, затопляя фюзеляж. Тогда Сент-Экзюпери нырнул, двинулся вдоль переборки, нашел открытую дверцу и, вынырнув на поверхность, оказался среди своих товарищей перед самым носом примчавшегося на выручку спасательного катера. Он так долго не появлялся на поверхности, что его уже не надеялись спасти. Слушая его, я был поражен безмятежным спокойствием, которое он сохранял в своем воздушном колоколе. Этим спокойствием проникнуты рассказы Антуана обо всех часах и минутах, когда он смотрел в лицо смерти».
26 апреля Сент-Экзюпери принимают в «Эр-Франс» в качестве инструктора-пропагандиста. Он ездит с лекциями, заканчивает сценарий по книге «Южный почтовый». Знакомится в салоне своей кузины Ивонны де Лестранж с госпожой Н. Госпожа Н – красивая, высокая, стройная, изящная. Чисто женское обаяние сочетается с мужской независимостью. Она замужем, но и Антуан женат. Происходит сближение. Эта женщина останется с ним до конца его жизни. В самые трудные минуты она будет рядом, будет поддерживать его, вносить успокоение в его мятущуюся душу. Для своей жены Консуэло, с которой они живут больше порознь, чем вместе, Антуан по-прежнему останется надежной опорой: он жалел ее, считал, что без него она пропадет, был полон снисхождения к своей «маленькой экзотической птичке». Воспитание и любовь к матери укрепляли в нем серьезное отношение к роли мужа как опекуна своей жены. В его чувстве больше нежности, чем страсти, и если любовь – это отдача самого себя, то оно ближе всего к любви... А в отношениях с госпожой Н доминирующее чувство – чувство обоюдной свободы и интеллектуальной близости. Она понимает его, она ему в помощь. Во время войны она в мужской одежде будет переходить через границу в нейтральную Швейцарию и звонить ему в Америку, ее звонки будут для него глотком воздуха, вместе с другими друзьями она будет хлопотать, чтобы ему позволили летать, и хлопоты увенчаются успехом. Она приедет к нему в Алжир, и он будет читать ей свою «Цитадель». Неудивительно, что Антуан сделал ее своей духовной наследницей, – удивительно, с какой тонкостью и профессионализмом она, не будучи литератором, справилась со своей задачей. Ей мы обязаны появлением «Цитадели». Под псевдонимом Пьер Шеврие она написала блестящую книгу о своем друге, из которой все исследователи черпают бесценную информацию.
В начале года Сент-Экзюпери объезжает с лекциями Средиземноморье. Ища заработка, пробует себя на поприще журналистики.
В апреле газета «Пари-суар» отправляет его на месяц корреспондентом в Москву. В мае разбивается советский агитсамолет-гигант «Максим Горький» – Сент-Экзюпери откликается на это трагическое событие сочувственной заметкой в «Известиях». Затем следует серия очерков об СССР в «Пари-суар» – бытовые зарисовки в мягких юмористический тонах, – возможности Сент-Экзюпери познакомится с жизнью советской страны были весьма ограничены.
Лекции, журналистика не удовлеворяют Сент-Экса, ему необходимо летать. Французский летчик Андре Жапи в перелете Париж – Токио связал Париж с Сайгоном за 47 часов. Значительная премия ожидала летчика, который побьет этот рекорд. Сент-Экзюпери решает лететь. Дора, работающий в недавно организованной компании «Эр бле», на льготных условиях предоставляет ему несобранный самолет «симун». Прево соглашается лететь с ним в качестве механика. После двухнедельной подготовки 29 декабря они вылетают из Бурже и через 4 часа 15 минут самолет терпит аварию в Ливийской пустыне. Воды у них нет ни капли.
1 января Сент-Экзюпери и Прево добираются до караванного пути, их подбирает караван и привозит в Каир.Антуан возвращается в Париж. Первые заметки для «Цитадели».
В августе газета «Энтрансижан» командирует его в Испанию, где бушует гражданская война. Сент-Экзюпери пишет серию репортажей, проникнутых пацифизмом. «Я не хочу, чтобы калечили Человека» – вот главный их пафос.
7-8 декабря в Южной Атлантике погибает друг Сент-Экзюпери Мермоз.
Февраль – март. Сент-Экзюпери на полученные от страховой компании деньги приобретает другой «симун» и устанавливает впервые прямую связь Касабланка – Томбукту (Мали).
В апреле он публикует в «Энтрансижан» очерк о Гийоме.
В июне отправляется от «Пари-суар» снова в Мадрид; пишет серию репортажей.
В августе летит в Германию: он не сомневается в близости войны.
Сент-Экзюпери охвачен страстью к изобретательству, им получено 4 «геометрических» патента – все они исходят из геометрических построений и касаются усовершенствования приборов: гониографа, репитора, прокладчика курса и т.д.
«Он в совершенстве владел языком математики, но для его творческого воображения очень характерно, что он всегда старался сухое, чисто математическое объяснение заменить логическим. Неоспоримо одно: Сент-Экзюпери самостоятельно, без помощи какой-либо лаборатории, справлялся с труднейшими задачами и находил теоретические и технические решения в ту пору, когда виднейшие специалисты-практики и даже ученые только еще занимались предварительным изучением этих вопросов. Он опередил свое время... он предвидел появление реактивных самолетов».
Январь. Сент-Экзюпери на пароходе отправляется в Нью-Йорк.
Февраль. Попытка прямого перелета на «симуне» по маршруту Нью-Йорк – Огненная Земля. Авария в Гватемале: у Прево перелом ноги, у Сент-Экса сломана нижняя челюсть, несколько проломов черепа, сломана левая ключица, сотрясение мозга, ему грозит заражение крови. Несколько дней без сознания.
28 марта Сент-Экса доставляют в Нью-Йорк. Знакомство с издателем Хичкоком. Сент-Экзюпери начинает писать «Планету людей». Возвращается во Францию, лечится, объезжает места своего детства. Пишет очерк «Летчик и стихии».
16 февраля выходит в свет «Планета людей».
Март. Поездка на автомобиле в Германию.
«Он вернулся в ужасе. В каком-то училище, кажется в Померании, он воочию убедился, что такое образ мыслей гитлеровской молодежи. Он спрашивал учащихся: что вы думаете о том-то или о том-то? – и на все получал один ответ: “Наш фюрер сказал...” Впрочем, изредка кто-то из юношей колебался, потом отвечал: “Мы не знаем. Наш фюрер ничего про это не говорил”. – Видите? – сказал мне Антуан. – Новый Магомет. Нет ничего, кроме Корана!»
За заслуги перед отечеством Сент-Экзюпери награжден офицерским крестом Почетного легиона.
25 мая Французская Академия присудила ему Большую премию романа за книгу «Планета людей».
Июнь. Рейсы с Гийоме на гидроплане в Нью-Йорк и обратно во Францию; первый беспосадочный перелет.
Август. Поездка в Нью-Йорк. Патент на усовершенствование методов слепой посадки.
26 августа Сент-Экзюпери прибывает в Гавр, в его отсутствие получен мобилизационный листок: «Капитану А. де Сент-Экзюпери надлежит явиться 4 сентября на военный аэродром Тулуза-Монтодран».
Медкомиссия запрещает ему летать. Его оставляют в Тулузе в качестве инструктора. Антуан в бешенстве.
26 октября он пишет г-же Н.:
«Я нравственно заболею, если не буду драться. Я могу многое сказать о нынешних событиях. Но сказать только как солдат, а не как турист. Для меня это единственная возможность высказаться. Я делаю по четыре вылета в день, я в хорошей, даже в слишком хорошей форме, что все и усугубляет: здесь из меня хотят сделать инструктора по обучению не только штурманов, но и пилотов тяжелых бомбардировщиков. А в результате я задыхаюсь, я несчастен и способен лишь молчать. Сделай так, чтобы меня направили в эскадрилью истребителей... Я не люблю войну, но не могу оставаться в тылу и не взять на себя свою долю риска... Надо драться. Но я не имею права говорить об этом, пока в полной безопасности прогуливаюсь в небе над Тулузой. Это было бы непристойно. Верни мне мое право подвергаться испытаниям. Великая духовная гнусность утверждать, что тех, “кто представляет собой какую-то ценность”, надо держать в безопасности!»
Жироду предлагает ему работу в отделе пропаганды, которым он заведует. Сент-Экзюпери отказывается:
«Я не понимаю интеллигентов, которые смотрят на себя, как на банку с вареньем, они берегут себя на полке пропаганды, чтобы быть съеденными после войны».
Наконец стараниями близких и друзей Сент-Экс принят в авиагруппу дальней разведки 2/33.
«Странная война». Боевые подразделения бездействуют, авиагруппа 2/33 постоянно летает к Рейну; за 3 недели потеряно 17 экипажей из 23. Капитан Израэль рассказывал, что в пору военных действий во Франции он был на борту у Сент-Экзюпери наблюдателем во время тренировочного ночного полета. Нужно было приземлиться на затемненном аэродроме с редкими и слабыми посадочными огнями. Ошибочно истолковав какой-то сигнал, Сент-Экс повел машину так, что на пути у него оказался вспомогательный прожектор – сооружение высотой в два с половиной метра. Самолет был уже у самой земли, как вдруг Антуан в темноте различил прямо перед собой незажженный прожектор. До него оставались считанные метры.
«Любой другой пилот рванул бы ручку на себя. А Сент-Экс, напротив, отдал ручку, коснулся земли, оттолкнулся, точно от трамплина, и перескочил препятствие. Но верный глаз и молниеносно принятое решение помогли ему выполнить единственный спасительный маневр. Попытайся он скабрировать, нам бы не уцелеть».
10 мая. Начало немецкого наступления. Вылеты следуют за вылетами. Авиачасть отводится из Орконта под Париж. Встреча с главой правительства Полем Рейно.
22 мая полет над Аррасом, послуживший сюжетной канвой «Военного летчика».
2 июня Сент-Экс отмечен в приказе по армии, что дает право на Военный крест с пальмами.
14 июня немцы входят в столицу Франции. Авиагруппа перемещается все дальше и дальше на юг, в Бордо; наконец отдается секретный приказ перебазироваться в Алжир. Не хватает самолетов, чтобы перебросить туда весь летный состав, наземный персонал и материальную часть соединения. Тогда решают использовать несколько гражданских самолетов; Сент-Экс ведет огромный четырехмоторный «фарман» и благополучно справляется с ним.
Петен заключает соглашение о перемирии.
5 августа Антуан высаживается в Марселе, живет у сестры Габриэль в Агей. Пишет ночами. «Над чем ты работаешь?» – как-то спросила Габриэль. «Я пишу посмертную книгу», – отвечал он (Антуан работал над «Цитаделью»).
Едет в Виши – свободную зону. В Виши разброд и растерянность. Возвращается в оккупированный Париж, с трудом из него выбирается.
24 октября встреча Петена с Гитлером в Монтуаре. Политическое положение Франции определено. У Сент-Экса виза в Америку, он едет туда через Португалию – Испания не дала ему визы.
27 ноября узнает о гибели Гийоме.
1 декабря он пишет г-же Н:
«Гийоме погиб, и сегодня вечером мне кажется, будто у меня больше не осталось друзей. Я не оплакиваю его. Я никогда не умел оплакивать мертвых, но мне придется долго приучаться к тому, что его нет, и мне уже тяжело от этого чудовищного труда. Это будет длиться долгие месяцы: мне очень часто будет недоставать его. Как быстро приходит старость! Я остался один из всех, кто летал на линии Касабланка-Дакар. Из давних дней, из великой эпохи “Бреге-XIV” все: Колле, Рен, Лассаль, Борегар, Мермоз, Этьен, Симон, Лекривен, Виль, Верней, Ригель, Пишоду и Гийоме – все, кто прошел через нее, умерли, и на свете у меня не осталось никого, кому можно было бы сказать: “А помнишь?” Совершенная пустыня...»
В декабре Сент-Экзюпери отплывает на пароходе в Нью-Йорк.
Америка живет так, как будто ничего не произошло. О Франции говорят со злорадством. Французские эмигранты, те, что никогда не сражались, грызутся между собой, желая представлять Францию. Сент-Экзюпери хочет высказать свою позицию. В организованном де Голлем в Англии движении «Свободная Франция» его смущает претензия на власть. Роль эмиграции, в понимании Сент-Экзюпери, не предрешать судьбу Франции, а только служить ей. Решать судьбу страны будет сам народ. Он пишет «Военного летчика», работает над «Цитаделью».
7 декабря США вступают в войну.
В феврале выходит на английском языке «Военный летчик» и оказывает влияние на общественное мнение. Пьер де Ланюкс свидетельствует:
«Эта книга была самой эффективной защитой дела освобождения Франции на американской земле».
Книга выходит также во Франции. «Военный летчик», на долю которого во Франции и США выпал огромный успех, был очень плохо воспринят кругами «Свободной Франции» и особенно ее «тыловиками». Деголлевцы боялись утерять монополию на патриотизм, монополию на борьбу за освобождение. Против Сент-Экзюпери выступают все, кто участвует в политической грызне эмиграции. Вишийское правительство запрещает книгу, она изъята из продажи. Запрещают ее и немцы.
Сент-Экзюпери пишет «Маленького принца».
8 ноября высадка союзнических войск (американцев) в Северной Африке. «Конечно, я еще увижу серые облачка разрывов вокруг моего самолета», – пишет Сент-Экзюпери в декабре доктору Пелисье.
В феврале выходит в свет «Письмо заложнику». Оно посвящено другу Сент-Экзюпери Леону Верту, оставшемуся в оккупированной Франции; ему же посвящен «Маленький принц». Верт – художественный критик, журналист, писатель; по убеждениям марксист, он отличался остротой и независимостью суждений. Впоследствии Верт напишет:
«И что мне до того, что он был велик и гениален и даже чистейший из людей?! Для меня существует только наша дружба. И если я нарушаю все же молчание, то только потому, что его часто малюют одной краской и в таком портрете невозможно найти ни малейшего сходства с оригиналом... Героизм, который легко изобразить в лубочных картинах, был у него сам собой разумеющимся...»
20 апреля Сент-Экзюпери с американским военно-транспортным конвоем отплывает в Северную Африку, чтобы присоединиться к французской армии, возобновившей операции против немецких и итальянских войск. Перед отъездом он пишет жене:
«Консуэло, пойми, мне сорок два. Я пережил кучу аварий. Теперь я не в состоянии даже прыгать с парашютом. Два дня из трех у меня болит печень, через день – морская болезнь. После гватемальского перелома у меня днем и ночью шумит в ухе... И все-таки я еду, хотя у меня столько причин остаться, хотя у меня наберется добрый десяток статей для увольнения с военной службы, тем более, что я уже побывал на войне, да еще в каких переделках. Я еду... Это мой долг. Еду на войну. Для меня невыносимо оставаться в стороне, когда другие голодают; я знаю только один способ быть в ладу с собственной совестью: этот способ – не уклоняться от страдания. Искать страданий самому, и чем больше, тем лучше. В этом мне отказа не будет: я ведь физически страдаю от двухкилограммовой ноши, и когда встаю с кровати, и когда поднимаю с пола платок... Я иду на войну не для того, чтобы погибнуть. Я иду за страданием, чтобы через страдание обрести связь с ближними... Я не хочу быть убитым, но с готовностью приму именно такой конец».
4 мая Сент-Экзюпери прибыл в Алжир. Во главе французских патриотических сил в Алжире – генерал Жиро. Соперничество в борьбе за руководство между Жиро и де Голлем привело к компромиссу: 3 июня в Алжире был создан Французский комитет национального освобождения (ФКНО), во главе которого стояли оба генерала. В дальнешем де Голль постепенно оттеснил Жиро от власти. Сент-Экзюпери пишет своему другу о деголлевцах:
«Из того факта, что они участвовали в битве вне Франции и составляют вполне нормальный Иностранный легион, эта кучка людей хочет извлечь выгоду (а настоящая жертва никогда не связана с выгодой) – управление Францией завтращнего дня! Деголлевцы возомнили себя “Францией”, тогда как они “из Франции”. А это совсем другое дело!»
Де Голль не простил Сент-Экзюпери его отношения. Упоминая самых разных писателей, он ни разу не упомянул его и, когда Сент-Экзюпери приехал к нему, его не принял. Сент-Экзюпери хочет летать и, в конце концов, добивается своего: несмотря на возрастной ценз американцев – 35 лет, Сент-Экс допущен к полетам на «Лайтнингах П-38», предназначенных для разведывательных аэрофотосъемок.
Июль. Сент-Экс снова в авиагруппе 2/33, базирующейся на Марса в Тунисе; несколько полетов над Францией. Авария при посадке, увольнение в запас. Возвращение в Алжир. Сент-Экс живет у доктора Пелисье, работает над «Цитаделью».
5 ноября он падает на темной лестнице, в результате – перелом пятого поясничного позвонка. Травма мучает его несколько месяцев, усиливая и без того подавленное состояние, вызванное отстранением от боевых полетов.
На все просьбы использовать его как летчика Сент-Экс получает пренебрежительный отказ. Полковник Шассэн (в скором времени генерал), бывший начальник Сент-Экса по Высшей школе аэронавигации, повстречав его в Алжире и желая ему помочь, посылает де Голлю рапорт, где напоминает о блестящих профессиональных качествах, мировой известности Сент-Экса и сетует, что опытному летчику не дают проявить эти качества, намеренно оставляют не у дел.
На полях рапорта де Голль собственноручно пишет: «И хорошо, что не у дел. Тут его и оставить».
Всем ходатаям за Сент-Экзюпери де Голль отвечает: «Он хорош только для того, чтобы показывать карточные фокусы». (Сент-Экс и впрямь был на них большим мастером, чем всегда развлекал своих товарищей.)
Но война идет, союзники-американцы активно действуют; в конце 1943 года капитулирует Италия. Генерал Шассэн получает под свое командование эскадру, базирующуюся на о.Сардиния; он добивается назначения Сент-Экса своим заместителем. Но Сент-Эксу претит сбрасывать бомбы. Для того чтобы получить назначение в авиагруппу 2/33, которая находится поблизости, в Альгеро, нужно разрешение американского генерала Эйкера. В порядке исключения Сент-Экзюпери разрешено 5 вылетов.
В мае он пишет Льюису Галантьеру:
«Я вновь восстановлен в качестве пилота “Лайтнинга П-38”... В сорок четыре года я все еще, как юноша, летаю со скростью восемьсот километров в час на высоте тридцать пять тысяч футов!»
30 или 31 июля пишет Пьеру Даллозу:
«Я воюю, что называется, изо всех сил. Я, вне всяких сомнений, – старейшина военных летчиков всего мира. Для одноместных истребителей, на которых я летаю, установлен возрастной предел в тридцать лет. Однажды на высоте десять тысяч метров над озером Анси у меня вышел из строя один мотор, и было это как раз тогда, когда мне исполнилось... сорок четыре года! Я с черепашьей скоростью полз над Альпами, отданный на милость первого встречного немецкого истребителя, и тихонько посмеивался, вспоминая сверхпатриотов, которые запрещают мои книги в Северной Африке. Смешно. После возвращения в эскадрилью (а вернулся я туда чудом) я испытал все, что только возможно. Аварию, обморок из-за неисправности в системе подачи кислорода, погоню истребителей, а однажды в воздухе у меня загорелся мотор. Я не считаю себя скупцом и здоров, как плотник. Это единственное мое утешение! И еще те долгие часы, когда я совсем один лечу над Францией и фотографирую. Все это странно. Здесь я вдали от извержений ненависти, но все-таки, несмотря на благородство товарищей по эскадрилье, что-то в этом есть от нищеты человеческой. Мне совершенно не с кем поговорить. Конечно, это важно – с кем живешь. Но какое духовное одиночество! Если меня собьют, я ни о чем не буду жалеть. Меня ужасает грядущий муравейник. Ненавижу добродетель роботов. Я был создан, чтобы стать садовником».
Это последнее из писем Сент-Экзюпери. Оно было найдено в его комнате после того, как писатель не вернулся из разведывательного полета 31 июля 1944 года.
16 мая
Получив назначение в эскадрилью, вместе с репортером “Life” Д. Филипсом вылетает из Виллачидро в Альгеро на «Б-26», пилотируемом капитаном Рузо.
24 мая
Учебный полет на «П-38», № 63.
26-27 мая
Направлен в качестве связного в Санта-Мария (2-я эскадрилья) на «П-38», № 80 (учебный самолет).
28 мая
Учебная аэрофотосъемка с большой высоты на № 80.
31 мая – 2 июня
Летит в качестве связного в Алжир через Виллачидро на № 80.
3 июня
Продолжение учебных полетов на № 80.
4 июня
Летит в качестве связного в Виллачидро в группу 1/22 на № 80.
6 июня
Полет на № 126 на юг Франции (Марсель). Загорелся левый мотор. Посадка, полет не состоялся. В капоте мотора большая пробоина, которая в воздухе с места пилота не видна.
14 июня
Первый после возвращения в эскадрилью полет над Францией (район Родеза). Задание выполнено.
Продолжительность: 4 часа.
Гап, Карпантра, Гап, Арль, Гап, Мийо, Фижак, Эг-Морт.
15 июня
Вылет на «П-38», № 273. Направление – район Тулузы. Возвращение (неисправность кислородной маски).
23 июня
Полет над Францией (Прованс) для разведки конкретных объектов.
Задание выполнено.
Продолжительность: 4 часа.
В 9 часов над Ла-Сьота два вражеских истребителя, летевших 600 футами*1 ниже, преследовали одну милю*2. Пилот сбросил баки и оторвался от преследования.
29 июня
Полет на «П-38», № 292. Район Анси-Шамбери. Неисправность одного мотора. Возвращение на малой высоте 8000 футов*3. «Бегство над р. По». Посадка на одном моторе в Бастия-Борго.
Задание выполнено отлично.
Продолжительность: 4 часа.
(Пролетел над долиной По от Турина до Генуи.)
3-5 июля
Полет в качестве связного в Алжир на № 80.
8-10 июля
Полет на № 126 в Тунис на крестины сына Гавуаля (отложены).
11 июля
Полет над № 219 над районом Лион-Динь-Канн.
Выполнено отлично.
Продолжительность: 3 час. 5 мин.
14 июля
Полет в район Динь-Анси на «П-38», № 533. Неисправность кислородной маски, кратковременный обморок.
Задание выполнено.
Продолжительность: 3 часа.
15 июля
Полет в качестве связного в эскадру французских бомбардировщиков «Мародеры» в Виллачидро. Возвращение вечером.
17 июля
Перелет на № 126 в Борго, на новую базу на Корсике.
18 июля
Полет на «П-38», № 292, над Верхней Савойей.
Задание выполнено.
Продолжительность: 3 час. 20 мин. Участки от Диня до оз. Анси, от оз. Анси до Лиона и от Роана до Тирона.
21-27 июля
Алжир – Тунис – Алжир на № 80. (Крестины Кристиана Антуана Гавуаля. Крестный отец – Сент-Экзюпери (28.7.44).)
31 июля
На «П-38», № 223. Полет в район восточнее Лиона.
Вылет: 8 час. 45 мин.
Не вернулся.
.
по А. Сент-ЭкзюпериСочинения: В 2-х т. / Пер. с франц. – М.: Согласие, 1994. – Пер., суперобл. 10.000 экз. # Этот 2-томник впервые представил русскому читателю собрание сочинений всемирно известного французского писателя.
Т. 1. Южный почтовый / Пер. М. Баранович; Ночной полет / Пер. М. Ваксмахера; Планета людей / Пер. Норы Галь; Военный летчик / Пер. А. Тетеревниковой; Письмо заложнику / Пер. Норы Галь; Маленький принц / Пер. Норы Галь; Пилот и стихии / Пер. Р. Грачева; Воспоминания о некоторых книгах / Пер. Е. Баевской; Письмо г-же Н / Пер. Л. Цывьяна; Письмо генералу Х / Переводчик не указан; Письмо г-же Франсуа де Роз / Пер. Л. Цывьяна; [Предисл.:] Хроника жизни Антуана де Сент-Экзюпери (с. 5-28). – 544 с.; портр., 24 ил. на 8 л. вклейки. # В этот том вошли образцы философско-публицистической и лирической прозы писателя. Это не только хорошо известные читателям произведения, но и менее известные (четыре последних).
Т. 2. Цитадель / Пер. Марианны Кожевниковой; [Послесл.] Бориса Губмана «Маленький принц над цитаделью духа» (с. 542-557). – 558 с.; портр., 11 ил. на 4 л. вклейки. # Любовь к жизни, упорное стремление понять свое время, гордость за беспредельные духовные возможности человека – такова философско-лирическая концепция незавершенного романа Экзюпери «Цитадель». Это – самое своеобразное и, возможно, самое гениальное произведение Экзюпери. Книга, в которой по-новому заиграли грани таланта этого писателя. Книга, в которой причудливо переплелись мотивы причин и следствий, жанры военной прозы, мемуаров и литературных легенд, размышления о смысле жизни и духовные искания великого француза. Огромная панорама «Цитадели» беспрецедентна, она создается непрерывным потоком внутренней энергии, вбирающей в себя бытие человека, осмысленное и поднятое до уровня философии жизни. Это собрание мыслей Сент-Экзюпери, его завещание человечеству. В книге много провидческого, в ней сила и очарование поэтической фантасмагории, ее стиль несет на себе печать Библии.
Антуан де Сент-Экзюпери // Проект «Взлет мысли». – http://flight.mai.ru/exupery/index.htm
Безелянская, Анна. Антуан де Сент-Экзюпери: Волшебник нашего отрочества // Студенческий меридиан. 2010. №11. (Любовь и муза); http://www.stm.ru/archive/1378/
Кожевникова М.Ю. Книга, которая утолит жажду / Беседовал Андрей Грошев // Человек без границ. – http://www.manwb.ru/articles/arte/literature/kojevnikova/ # Интервью с переводчицей Цитадели.
Сент-Экзюпери, Консуэло де. Воспоминания розы. – М.: КоЛибри, 2006. – 340 с. – (Жизнеописания); читать http://www.litmir.net/br/?b=211509 # Воспоминания жены Сент-Экзюпери написаны с тем экспансивным изяществом, которым отмечено ее творчество, да и вообще все, что она делала в жизни./
Широков, Виктор. Сент-Экзюпери – последний рыцарь ордена любви // Наша улица. – 2009. – Март, №112 (3); http://kuvaldn-nu.narod.ru/2009/03/shirokov-ekzyuperi.htm
Bыписки сделаны из полиграфической книги Б. После каждой выписки в скобках указаны ссылки на соответствующие номера глав (римскими цифрами, разбивка на главы есть только в «Письме заложнику») и страниц указанного издания. Заголовки выписок принадлежат составителю библиотеки.
В декабре 1940 года, по дороге в Америку, я проезжал через Португалию, и Лиссабон показался мне каким-то грустным и светлым раем. В ту пору там было много разговоров о неминуемом вторжении, и Португалия судорожно цеплялась за свое призрачное счастье. В Лиссабоне устроили великолепную, невиданной прелести выставку, и столица улыбалась через силу – так улыбается мать, когда нет вестей от сына с войны, стараясь его спасти своей верой: «Мой сын жив, ведь я улыбаюсь...» Вот и столица Португалии словно говорила: «Смотрите, я так безмятежна, я такая мирная и светлая...» Весь материк нависал над Португалией, словно угрюмая гора, где рыщут орды хищников, а праздничная столица бросала Европе вызов: «Разве можно на меня напасть, ведь я так стараюсь не прятаться! Ведь я так беззащитна!..»
У меня на родине города по ночам были серые, как пепел. Я отвык там от света, и при виде сияющего огнями Лиссабона беспокойно и смутно становилось у меня на душе. Когда предместье окутано тьмой, бриллианты в чересчур ярко освещенной витрине привлекают грабителей. Чувствуешь, как они подбираются ближе. Я чувствовал – над Лиссабоном нависает ночь Европы и в ночи кружат стаи бомбардировщиков, точно они издалека почуяли драгоценную добычу.
Но Португалия силилась не замечать алчного чудовища. Она не хотела верить зловещим знамениям. Вверяясь самообману отчаяния, она говорила только об искусстве. Неужели ее посмеют раздавить – ее, служительницу искусства? Она извлекла на свет все свои чудеса – неужели ее посмеют раздавить среди таких чудес? Она выставила напоказ своих великих людей. Пусть у нее нет армии, нет пушек – от железа и стали захватчика она заслонилась часовыми из камня: своими поэтами, своими землепроходцами и первооткрывателями. Пусть у нее нет армии, нет пушек – захватчику преградит дорогу ее прошлое. Неужели ее посмеют раздавить – ее, наследницу столь славного прошлого?
Каждый вечер я в невеселом раздумье бродил по этой прекрасной выставке; то был образец тончайшего вкуса, все здесь было на грани совершенства, даже музыка – неброская, выбранная с таким тактом, она струилась среди садов мягко, скромно, будто бесхитростная песня родника. Неужели погубят это удивительное чувство гармонии?
И через силу улыбающийся Лиссабон казался мне еще грустней моих погасших городов.
Я знавал – быть может, знавали и вы – немного странные семьи, где за столом сохраняют место умершего. Здесь отвергают непоправимое. Но мне кажется, этот вызов судьбе не утешает. Надо признать, что мертвые – мертвы. И тогда мы вновь, хоть и по-иному, ощущаем их присутствие. А в таких семьях им мешают возвратиться. Из умерших делают вечных изгнанников, гостей, которые навсегда опоздали к трапезе. Траур здесь променяли на ожидание, лишенное смысла. Мне казалось, такие дома поражены неисцелимым недугом, который душит сильнее, чем горе. <...>
А Португалия пыталась верить в счастье, сохраняла его прибор за столом, его праздничные фонарики, его музыку.
Лиссабон прикидывался счастливым в надежде, что и господь бог поверит в это счастье. (I, с. 422-423).
Я говорю о тех, кто покинул родину, оставил в беде соотечественников, лишь бы спасти свой кошелек. <...>
пароход <...> переправлял их – растения без корней – с одного материка на другой. Я говорил себе: «Хочу быть путешественником, не хочу быть эмигрантом. На родине я научился многому, что будет бесполезно в чужих краях». <...>
все связи с прошлым распались, ибо эти люди покинули родину. Прошлое еще дышит теплом, оно еще так свежо, так живо – таким бывает вначале воспоминание о любви. Собираешь в пачку письма, полные нежности. Присоединяешь к ним милые сердцу памятки. Заботливо все это перевязываешь. И на первых порах такая святыня источает грустное очарование. А потом пройдет мимо светловолосая девушка с голубыми глазами – и святыня умирает. Ибо и старый приятель, и старые обязательства, и родной город, и память о доме – все выцветает, если ничему больше не служит.
И эмигранты это чувствовали. Как Лиссабон прикидывался безмятежным, так они прикидывались, будто верят в скорое возвращение. До чего безобиден уход блудного сына! Уход этот мнимый, ведь позади остался отчий дом. Уходишь ли в другую комнату или на другую сторону планеты, разница не так уж велика. <...> Они отнюдь не блудные сыны. У этих блудных детей нет дома, куда можно было бы возвратиться. Вот тут-то и начинаются подлинные скитания – скитания вне собственной души.
Как создать себя заново? Как распутать тяжелый клубок воспоминаний? Этот призрачный корабль, словно некое чистилище, нес на себе груз еще не родившихся душ(3). Живыми и подлинными, столь подлинными, что хотелось их коснуться, оставались только те, кто был неотделим от парохода, облагорожен настоящим делом, – кто разносил подносы с едой, драил медяшку, чистил обувь и с чуть заметным презрением обслуживал мертвецов. Команда смотрела на эмигрантов немного свысока вовсе не потому, что те были бедны. Им недоставало не денег, но весомости. Эмигрант уже не был членом такой-то семьи, другом такого-то, человеком с такими-то обязательствами. Каждый еще играл свою роль, но все это была неправда. Никто в них больше не нуждался, никто не ждал от них помощи. <...> Да, конечно, эти призраки не будили ничьей ненависти и зависти, никто им не докучал. Но никто и не любил их по-настоящему. Я говорил себе: едва они сойдут на берег, их в знак сочувствия засыплют приглашениями на коктейли, на званые обеды. Но кто станет стучаться к ним в дверь, кто потребует: «Открой! Это я!» Долго надо молоком вскармливать младенца, прежде чем он сам начнет требовать грудь. Долго надо взращивать дружбу, прежде чем друг предъявит на тебя права. Поколение за поколением должно разориться, поддерживая обветшалый замок, который вот-вот рухнет, – тогда лишь научишься его любить. (I, с. 423, 425, 426).
Когда-то я прожил три года в Сахаре. И я, как многие другие, пытался постичь, чем же она завораживает и покоряет. Казалось бы, там только и есть, что одиночество и лишения, – но всякий, кому случилось побывать в пустыне, тоскует по тем временам, как по самой счастливой поре своей жизни. «Тоска по бескрайним пескам, тоска по одиночеству, тоска по простору» – все это лишь слова, литературные штампы, и ничего они не объясняют. <...>
Да, конечно, в Сахаре, сколько хватает глаз, видишь все тот же песок, вернее, обкатанную временем гальку (песчаные дюны там редкость). Там ты вечно погружен в неизменное однообразие скуки. И однако, незримые божества создают вокруг тебя сеть притяжении, путей и примет – потаенную живую мускулатуру. И уже нет однообразия. Явственно определяются знаки и вехи. И даже тишина всякий раз иная.
Бывает тишина мирная, когда утихает вражда племен и вечер приносит прохладу, и кажется – ты остановился в безмятежной гавани и спустил паруса. Бывает полуденная тишина, когда под давящим солнцем – ни мысли, ни движения. Бывает тишина обманчивая, когда замирает северный ветер, когда мотыльки и стрекозы – цветочная пыльца, взметенная из глубинных оазисов, – предвещают песчаную бурю с востока. И тишина недобрая, когда узнаешь, что в шатрах дальнего племени зреет заговор. И тишина загадочная, когда между арабами завязываются тайные переговоры. И напряженная тишина, когда ждешь гонца, а он все не возвращается. И пронзительная ночная тишина, в которую вслушиваешься затаив дыхание. И тишина, полная грусти, когда вспоминаешь тех, кого любишь.
Все тяготеет к полюсам. Каждая звезда указывает верный путь. Все они – звезды волхвов. Каждая служит своему богу. Вон та указывает путь к далекому, почти недостижимому роднику. И даль, что отделяет тебя от того родника, гнетет, точно крепостной вал. А эта указывает на родник, который давно иссяк. И сама эта звезда кажется иссохшей. И в пространстве, отделяющем тебя от пересохшего родника, дороги нет. А вон та звезда привела бы к неведомому оазису, который восхваляли кочевники, но дорога туда заказана: ее преграждают непокорные племена. И пески между тобою и тем оазисом – как заколдованная лужайка из сказки. Еще одна звезда ведет на юг, в белый город, он точно сладостный плод, так и тянет его отведать. А та ведет к морю.
И наконец, магнитное поле пустыни порождает безмерно далекие, почти неправдоподобные полюсы: дом твоего детства, который и сегодня живет в памяти; Друг, о котором только и знаешь, что он есть.
И ощущаешь себя в силовом поле: есть силы пронизывающие и животворные, они тебя притягивают или отталкивают, льнут к тебе или сопротивляются. И стоишь на земле твердо, уверенно и надежно, в самом средоточии важнейших путей и направлений.
Пустыня не дарит осязаемых богатств, здесь ничего не видно и не слышно, а меж тем внутренняя жизнь не слабеет, напротив, становится еще насыщенней, и волей-неволей убеждаешься, что человеком движут прежде всего побуждения, которых глазами не увидишь. Человека ведет дух. В пустыне я стою ровно столько, сколько стоят мои божества. (II, 427-428).
я говорил себе: «Главное – чтобы где-то сохранялось все, чем ты жил прежде. И обычаи. И семейные праздники. И дом, полный воспоминаний. Главное – жить для того, чтобы возвратиться...» Я чувствовал: самая суть моя в опасности, оттого что так хрупки далекие магнитные полюсы, без которых я – ничто. <...>
далеко позади, затерянные в ночи, окутавшей Францию, у меня остались друзья, и я начал понимать: без них я не существую.
Конечно же, Франция была для меня не бесплотным божеством и не историческим понятием, но живой плотью и опорой моей, сетью связей, которые направляли мою жизнь, системой магнитных полюсов, к которым тяготело мое сердце. И мне необходимо было чувствовать: они защищенной и долговечней, чем я, – те, кто мне нужен, как путеводная звезда, чтобы не сбиться с дороги. Чтобы знать, куда возвратиться. Чтобы не сгинуть.
В этих-то людях и умещалась сполна и через них жила во мне моя родина. Так для мореплавателя суша воплощена всего лишь в свете нескольких маяков. По маяку не измеришь расстояния. Просто его свет стоит перед глазами. И в этой путеводной звезде – все чудеса далекой суши.
И вот сегодня, когда Франция, теперь уже полностью захваченная врагом, затерялась в безмолвии со всем своим грузом, словно корабль, на котором погашены все огни и неизвестно, уцелеет ли он среди бурь, – сегодня судьба тех, кого я люблю, терзает меня куда сильнее, чем любой одолевающий меня недуг. Оказывается, само бытие мое в опасности оттого, что мои любимые так беззащитны.
Тому, о ком так тревожно сегодня ночью твердит мне память, пятьдесят лет. Он болен. И он еврей. Уцелеет ли он среди ужасов немецкой оккупации? Чтобы представить себе, что он еще дышит, мне надо верить: захватчики о нем не подозревают, его укрыла надежная крепость – молчание крестьян приютившей его деревни. (II, 427, 428-429).
Откуда она, сила тяготения, которая влечет меня к дому друга? В какие решающие мгновения стал он одним из полюсов, без которых я себя не мыслю? Из каких неуловимых событий сплетаются узы вот такой неповторимой нежности и через нее – любовь к родной стране? <...>
Самое важное чаще всего невесомо. Здесь как будто всего важней была улыбка. Часто улыбка и есть главное. Улыбкой благодарят. Улыбкой вознаграждают. Улыбкой дарят тебе жизнь. И есть улыбка, ради которой пойдешь на смерть. Эта особенная улыбка освобождала от гнетущей тоски наших дней, оделяла уверенностью, надеждой и покоем (III, 429, 431-432).
я вызвал подозрения у ополченцев-анархистов. <...>
Я знал о них только одно: они ставят к стенке без особых угрызений совести. Застрельщики любых переворотов, к какой бы они партии ни принадлежали, преследуют не людей (человек сам по себе в их глазах ровно ничего не значит) – они ищут симптомы. Истина, не согласная с их собственной, представляется им заразной болезнью. Заметив подозрительный симптом, носителя заразы отправляют в карантин. На кладбище. (IV, 432, 433).
Возраст – это не шутка! Он вмещает всю твою жизнь. Зрелости достигаешь так медленно, постепенно. Пока ее достигнешь, приходится одолеть столько преград, излечиться от стольких недугов, сколько превозмочь горя, столько победить отчаяния, стольких опасностей избегнуть, – а львиную долю их ты даже и не заметил. Зрелость рождается из стольких желаний и надежд, из стольких сожалений, забвения и любви. Твой возраст – какой же это груз опыта и воспоминаний! Наперекор всем препонам, ухабам и рытвинам, худо ли, хорошо ли, с грехом пополам движешься вперед, словно надежный воз. И вот благодаря сцеплению многих счастливых случайностей ты чего-то достиг. Тебе уже тридцать семь. (IV, 433-434).
Улыбка спасителей, когда я терпел аварию, улыбка потерпевших аварию, которых спасал я, тоже вспоминается мне словно родина, где я был безмерно счастлив. Подлинная радость – это радость разделенная. И спасая людей, находишь эту радость. Вода обретает чудодейственную силу, лишь когда она – дар сердца.
Заботы, которыми окружают больного, убежище, дарованное изгнаннику, даже прощение вины только тогда и прекрасны, когда праздник этот озаряет улыбка. Улыбка соединяет нас наперекор различиям языков, каст и партий. У меня свои обычаи, у другого свои, но мы исповедуем одну и ту же веру. (IV, 435).
И разве эта совсем особенная радость – не самый драгоценный плод нашей культуры? (V, 435).
Материальные наши нужды могла бы удовлетворить и тоталитарная тирания. Но мы не скот, который надо откармливать. Нас не насытишь благополучием и комфортом. Воспитанные в духе уважения к человеку, мы превыше всего ценим простые встречи, что превращаются порой в чудесные празднества...
Уважение к человеку! Уважение к человеку!.. Вот он, пробный камень! Нацист уважает лишь себе подобных, а значит, он уважает только себя. Он отвергает противоречия – основу созидания, а стало быть, разрушает всякую надежду на движение к совершенству и взамен человека на тысячу лет утверждает муравейник роботов. Порядок ради порядка оскопляет человека, отнимает у него важнейший дар – преображать и мир, и самого себя. Порядок создается жизнью, но сам он жизни не создает.
А нам, напротив, кажется, что движение наше к совершенству еще не закончено, что завтрашняя истина питается вчерашними ошибками и преодоление противоречий – единственно плодородная почва, на которой возможен наш рост. Мы признаем своими и тех, кто с нами не схож. Но какое это своеобразное родство! Его основа – не прошлое, ко будущее. Не происхождение, но цель. Друг для друга мы – паломники и долгими разными и трудными путями стремимся к месту встречи.
Но вот сегодня уважение к человеку – условие, без которого нет для нас движения вперед, – оказалось б опасности. Катастрофы, сотрясающие ныне мир, погрузили нас во тьму. Перед нами запутанные задачи, и решения их противоречивы. Истина вчерашняя мертва, истину завтрашнего дня надо еще создать. Единого решения, приемлемого для всех, пока не видно, в руках у каждого из нас лишь малая толика истины. Политические верования, которым недостает явной для всех правоты, чтобы утвердиться, прибегают к насилию. Так мы расходимся в выборе средств – и рискуем забыть, что стремимся мы к одной и той же цели.
Если путник, взбираясь в гору, слишком занят каждым шагом и забывает сверяться с путеводной звездой, он рискует ее потерять и сбиться с пути. Если он просто переставляет ноги, лишь бы не застыть на месте, он никуда не придет. Прислужника в храме, чересчур озабоченная сбором платы за стулья, рискует позабыть, что она служит богу. Так и я, увлекшись политическими разногласиями, рискую забыть, что политика лишь тогда имеет смысл, когда она помогает раскрыть духовную сущность человека. В счастливые наши часы мы изведали чудо подлинно человеческих отношений – и в них наша истина.
Сколь бы жизненно необходимыми ни казались нам наши действия, мы не вправе забывать, во имя чего действуем, иначе действия наши останутся бесплодными. Мы хотим утвердить уважение к человеку. Мы в одном стане – зачем же нам ненавидеть друг друга? Никто из нас не вправе себе одному приписать чистоту помыслов. Во имя пути, который я избрал, я могу отвергнуть путь, избранный другим. Я могу оспаривать ход его мысли. Ход мысли не всегда верен. Но если человек стремится к той же звезде, мой долг – его уважать, ибо мы братья по Духу.
Уважение к Человеку! Уважение к Человеку!.. Если в сердцах людей заложено уважение к человеку, люди в конце концов создадут такой общественный, политический или экономический строй, который вознесет это уважение превыше всего. Основа всякой культуры прежде всего – в самом человеке. Прежде всего это – присущая человеку слепая, неодолимая жажда тепла. А затем, ошибаясь снова и снова, человек находит дорогу к огню. (V, 435-437).
Мне, как глоток воды, необходим товарищ, который, поднимаясь над спорами, рожденными рассудком, уважает во мне паломника, идущего к <...> огню. <...>
Я так устал от словесных распрей, от нетерпимости, от фанатизма! К тебе я могу прийти, не облачаясь в какой-либо мундир, не подчиняясь заповедям какого бы то ни было Корана, ни в какой малости не отрекаясь от моей внутренней родины. Перед тобой мне нет нужды оправдываться, защищаться, что-то доказывать; с тобой я обретаю душевный мир <...>. За моими неуклюжими словами, за рассуждениями, в которых я могу и запутаться, ты видишь во мне просто Человека. Ты чтишь во мне посланца тех верований, привычек и пристрастий, которых, может быть, и не разделяешь. Если я чем-то на тебя не похож, я этим вовсе не оскорбляю тебя, а, напротив, одаряю. Ты расспрашиваешь меня, словно путешественника.
Как всякий человек, я жажду, чтобы меня поняли, в тебе я чувствую себя чистым – и я иду к тебе. Меня влечет туда, где я чист. Ты узнал меня таким, какой я есть, вовсе не по моим рассуждениям и поступкам. Нет, ты принимаешь меня таким, какой я есть, и потому, если надо, примиришься и с моими рассуждениями, и с поступками. Спасибо тебе за то, что ты принимаешь меня вот таким, какой я есть. Зачем мне друг, который меня судит? Если меня навестил друг и если он хромает, я сажаю его за стол, а не требую, чтобы он пустился в пляс. <...>
Я вижу тебя – ты так слаб, тебе грозит столько опасностей, нелегко тебе в пятьдесят лет, дрожа от холода в изношенном пальтишке, долгие часы стоять в очереди у какой-нибудь убогой лавчонки, чтобы кое-как протянуть еще день. Ты француз до мозга костей, и я знаю, смерть грозит тебе вдвойне: за то, что ты француз, и за то, что ты еврей. Я знаю цену общности, которая отвергает распри. Все мы – Франция, мы ветви одного дерева, и я буду служить твоей истине, как ты служил бы моей. Мы, французы, которые оказались вне Франции, призваны в этой войне освободить из-под ледяной толщи посевы, стынущие под гнетом немецкого нашествия. Мы призваны помочь вам, оставшимся во Франции. Призваны возвратить вам свободу на французской земле, ибо здесь ваши корни, и ваше неотъемлемое право – здесь оставаться. <...>
Ибо вы укажете нам путь. Не нам нести духовное пламя тем, кто, словно воск свечи, уже питает это пламя всем своим существом. Быть может, вы не станете читать наши книги. Быть может, не станете слушать наши речи. Быть может, отвергнете наши мысли. Сейчас не мы создаем Францию. Мы только можем ей служить. Что бы мы ни делали, мы не вправе ждать благодарности. Не измерить одной мерой свободу битвы и гнет во тьме порабощения. Не измерить одной мерой ремесло солдата и ремесло заложника. Вы – святые. (VI, 437-439).
Первой книгой, которую я по-настоящему полюбил, был сборник сказок Ханса Кристиана Андерсена. <...>
Через несколько лет я открыл для себя Жюля Верна. Мне уже было около десяти. «Черная Индия», одна из его наименее известных книг, которая вообще-то считается скучноватой, ослепила меня блеском великолепия и тайны. Я и теперь остаюсь при своем мнении, потому что этому роману суждено было сыграть важную роль в моей жизни. Действие его разыгрывается в подземных галереях, прорытых на глубине нескольких тысяч футов, куда от века не проникает свет. <...>
Я никогда не питал пристрастия к романам и читал их не так уж много. Первыми привлекли меня романы Бальзака, особенно «Отец Горио». В пятнадцать лет я напал на Достоевского, и это было для меня истинным откровением: я сразу почувствовал, что прикоснулся к чему-то огромному, и бросился читать все, что он написал, книгу за книгой, как до того читал Бальзака.
В шестнадцать я открыл для себя поэтов. Естественно, я был уверен, что сам к ним принадлежу, и два года кряду, подобно всем подросткам, лихорадочно кропал стихи. Я боготворил Бодлера и, к стыду своему, должен сознаться, что затвердил наизусть всего Леконта де Лиля и Эредиа, а также Малларме. От любви к Малларме не отрекаюсь и поныне.
Из современных романистов первым мне полюбился Жан Жироду. «Школа равнодушных» и «Симон патетический», прочитанные в школе, очаровали меня: мне показалось, что я нашел в них человека, занятого в жизни какими-то единственно важными вещами. Помню, например, из «Симона патетического», что для Симона было жизненно необходимо знать, придвинута его кровать к стене или нет. Для ребенка это вправду необычайно важный вопрос: темная пустота между ним и стеной – это таинственная страна, принадлежащая ему одному...
В поездках я не расстаюсь с несколькими книгами, но мне не хотелось бы сейчас перечислять их названия; ведь признайся я, что повсюду вожу с собой труды Паскаля, Декарта, современных философов, математиков и биологов,– это покажется претенциозным, бьющим на эффект. Однако эти книги – вот они, при мне, у меня на столе. На войне верными моими спутниками были Паскаль, «Заметки Мальте Лауридса Бригге» Рильке да потрепанный том Бодлера... (с. 517-518).
Саду не говорят спасибо. А я всегда делил человечество на две части. Есть люди-сады и люди-дома. Эти всюду таскают с собой свой дом, и ты задыхаешься в их четырех стенах. Приходится с ними болтать, чтобы разрушить молчание. Молчание в домах тягостно.
А вот в садах гуляют. Там можно молчать и дышать воздухом. Там себя чувствуешь непринужденно. И счастливые находки сами возникают перед тобой. Не надо ничего искать. Вот бабочка, вот жук, вот светлячок. О цивилизации светлячков ничего не известно. Об этом можно поразмышлять. У жука такой вид, словно он знает, куда направляется. Он очень спешит. Это поразительно, и об этом тоже можно поразмышлять. Бабочка. Когда она садится на большой цветок, говоришь себе: для нее это – словно она на качающейся террасе висячих садов Вавилона... А потом замечаешь первые звезды и – замолкаешь.<...>
Существуют люди-шоссе и люди-тропинки. Люди-шоссе наводят на меня скуку. Мне скучны щебенка и километровые столбы. У людей-шоссе четко определенная цель. Барыш, амбиции. А вдоль тропинки вместо километровых столбов орешник. Бредешь по ней и щелкаешь орехи. Ты на ней для того, чтобы просто-напросто быть на ней. И шагаешь для того, чтобы идти по ней, а не куда-то, куда тебе необходимо. А от километрового столба ждать совершенно нечего. (с. 537).
люди нашей эпохи попали в ловушку. Телефонная цивилизация невыносима. Подлинное присутствие сменилось карикатурой на присутствие. С человека на человека теперь переключаются так же, как в одну секунду поворотом ручки приемника переключаются с Иоганна Себастьяна Баха на «Пойдем-ка, цыпочка». Нынче ни на чем не сосредоточишься, человек сейчас во всем и ни в чем. Ненавижу это растворимое человечество. Если я где-то нахожусь, то я там как бы навечно. Садясь на скамейку, я желаю сидеть на ней вечность. Я имею право на своей скамейке на пять минут вечности. <...>
Крутить слишком много ручек у приемников – изнурительно, даже если человек нерастворим. Даже если он умеет превратить одну секунду Баха в вечность. Дураки очень опасны. И еще интеллигентные люди, когда они собираются группой. Интеллигентность – это дорога. А сто дорог разом – уже рыночная площадь. Это уже теряет смысл. Приводит в отчаяние. <...>
я всю жизнь разъезжал. Даже немножко устал от разъездов. Только сейчас я по-настоящему понимаю знаменитую китайскую пословицу: «Три вещи не дают возвыситься духом. Во-первых, путешествие...» И то, что мне раз двадцать говорил Дерен: «Я знал лишь трех поистине великих людей. Все трое были неграмотны. Савойский пастух, рыбак и нищий. Они ни разу не уезжали из родных мест. За всю мою жизнь они единственные, кто снискал мое уважение...»
И еще очаровательные слова бедняги Жоз Лаваля по возвращении из Соединенных Штатов: «Ужасно рад, что вернулся. Я не дорос до небоскребов, я на уровне осла...»
У меня изжога от километровых столбов. Они никуда не ведут. Надо было родиться в другое время...
Ожидая, когда же у меня появится призвание уйти в Солем (григорианские песнопения так прекрасны), или в тибетский монастырь, или стать садовником, я вновь выжимаю рычаги газа и со скоростью шестьсот километров в час лечу в никуда... (с. 537-539).
Художественное миросозерцание Сент-Экзюпери чрезвычайно богато и многослойно. Обычно об этом писателе говорят как о мастере философской прозы, который умело соединяет образно-символический язык художественного повествования с глубокими мировоззренческими обобщениями, заставляя нас погрузиться в важнейшие проблемы человеческого бытия, попытаться постигнуть судьбы современной цивилизации. Читая Сент-Экзюпери, отнюдь не сразу задумываешься о том идейном поле, которое питает его размышления, о философах и писателях, бывших его внутренними собеседниками. Это и понятно: настоящий художник завораживает собственной неповторимой гаммой чувств, эмоций и мыслей, сообщаемых читателю, втягивает его в поток собственного миросозерцания – в этом его достоинство. И лишь потом благодарный читатель начинает искать то, что составляет силу писателя, идейную арматуру его творчества. Так происходит и при погружении в художественный мир Сент-Экзюпери.
За внешней простотой его книг таится прежде всего освоение значительного пласта европейской культуры. На протяжении своей жизни Экзюпери многократно обращается к библейской традиции. Рано вошли в круг его чтения Р. Декарт и Б. Паскаль. «В поездках,– писал он,– я не расстаюсь с несколькими книгами, но мне не хотелось бы перечислять их названия; ведь признайся я, что повсюду вожу с собой труды Паскаля, современных философов, математиков и биологов,– это покажется претенциозным, бьющим на эффект. Однако эти книги – вот они, при мне, у меня на столе». Весьма близки оказались писателю и те проблемы, которые поставил Ф. Ницше, а среди мыслителей XX столетия – П. Тейяр де Шарден.
Первой привязанностью Антуана в детстве были сказки X.К. Андерсена. За ними последовало увлечение фантастическими романами Ж. Верна, чья «Черная Индия» ослепила будущего писателя, по собственному его признанию, «блеском великолепия и тайны», сотворив в его сознании атмосферу, сохранившуюся при написании «Ночного полета». О. де Бальзак и Ф.М. Достоевский также участвовали в
становлении миросозерцания Сент-Экзюпери, который вспоминал: «Первыми привлекли меня романы Бальзака, особенно «Отец Горио». В пятнадцать лет я напал на Достоевского, и это было для меня истинным откровением: я сразу почувствовал, что прикоснулся к чему-то огромному, и бросился читать все, что он написал, книгу за книгой, как до того читал Бальзака» («Воспоминания о некоторых книгах»). В шестнадцать лет Антуан обращается к поэзии и постепенно определяет круг своих любимых авторов: Ш. Бодлер, Ш. Леконт де Лиль, Ж.М. де Эредиа, С. Малларме и Р.М. Рильке. Синтез освоенного еще в детстве культурного наследия мыслителей и художников происходит на протяжении всей писательской карьеры Сент-Экзюпери, определяет многие повороты в развитии его понимания мира, человека.
В книгах Сент-Экзюпери, стилистике его повествования запечатлевается живое биение пульса времени, острое переживание проблем, которые волнуют людей в XX столетии. Вера в торжество гуманистических ценностей, безграничные возможности разума и его способность повести человечество к прогрессивному обретению лучшего будущего была поколеблена уже в середине прошлого века. Вместо обещанного Ренессансом триумфа культуры, ориентированной на личность, родилось общество, всей сетью своих институтов чеканящее стандартизированного «человека массы». Несбывшиеся надежды эпох Возрождения и Просвещения были восприняты Ницше как симптом тотального кризиса европейской цивилизации, чьим фундаментом была иудео-христианская традиция. Этот философ заговорил о «смерти бога», стал глашатаем тотальной утраты смысла человеческого существования, резко ощущаемого вслед за ним и западными мыслителями XX века01. Гуманисты эпохи Возрождения верили в величие человека и не мыслили себе возможности самореализации личности вне перспективы христианских ценностей. Не потому ли «смерть бога» обернулась одновременно в глазах многих писателей и философов нашего века «смертью человека»? А. Мальро писал: «Люди сегодня хотят избавиться от своей цивилизации подобно тому, как вчера жаждали освободиться от божественного... Какое понятие о человеке может вынести из своей тревоги цивилизация одиночества, которая из всех понятий о нем
взяла только власть над его поступками»02. «Человек массы», выкованный прессом социальных структур, институтов, шаблонов мысли и чувства, конечно, не лишен «искры божьей», но в глубине его существа теплится надежда обрести утраченный смысл. И именно к ней взывают А. Мальро, Г. Марсель, Ф. Мориак, А. де Сент-Экзюпери и другие французские писатели-мыслители. Все творчество Сент-Экзюпери связано с попыткой возродить общегуманистические начала культуры, придающие смысл существованию личности, пробуждающие ее стремление к непрестанному самосозиданию, низвергающему оковы омассовления бездушной цивилизации.
Паскаль говорил о важности разглядеть в индивиде «внутреннего человека», движимого «разумом сердца». В этом отношении с ним вполне солидарен и Сент-Экзюпери, для которого главное – милосердие, «любовь к знанию и уважение к внутреннему человеку»03. Вглядываясь в мир «внутреннего человека», он постоянно подчеркивает его динамизм и неповторимость. Наверное, отсюда вытекают и особенности стиля Сент-Экзюпери, его манеры письма. Лишь «Южный почтовый» и «Ночной полет» имеют жестко очерченную сюжетную канву повествования. Но уже и в этих работах угадываются основные черты подхода писателя к созданию текста: он как бы дает слово своим героям, вводит в их жизненный мир, языком телеграфной прозы беспристрастно фиксирует происшедшее, предлагает авторский комментарий событий. У читателя создается особое восприятие описанного автором, отличающееся акцентом временной ритмики происходящего. В последующих произведениях, по сути дела, отсутствует сюжет в традиционном его понимании, возникает и несколько иное отношение ко времени художественного повествования. В «Планете людей» и «Военном летчике» мы встречаемся с произвольным совмещением прошлого, настоящего и будущего, подчиненным главному – философским обобщениям писателя. Он по-прежнему использует ранее отобранные стилистические приемы, но образные характеристики становятся все более символически значимыми, сгруппированными в пучок вокруг какой-либо философской темы как центра. Виденное
писателем на различных континентах, пережитое во время службы в гражданской и военной авиации обретают для читателя неожиданный ракурс, предполагающий глубину философского взгляда с позиций современного человека, разделяющего историческую ответственность за судьбы цивилизации. С этой точки зрения Сент-Экзюпери – глубоко современный художник.
«Современная литература,– замечает польская исследовательница творчества Сент-Экзюпери А. Буковская,– в наиболее характерных ее проявлениях – это литература без компаса, литература, блуждающая по полям человеческого опыта, на которых протоптанные некогда стежки уже начинают зарастать травой»04. Сент-Экзюпери далек от канонов бальзаковского классического романа, по которому можно было изучать исторические структуры и типы, но, являясь современным писателем, он использует свободную комбинацию стилистических приемов отнюдь не в целях искусства для искусства – чистой эстетической игры. Передавая мироощущение современника, он приходит к обобщениям культур философского и нравственного характера, которые в особенности преобладают в его последних этапных работах– сказке «Маленький принц» и социально-философской утопии «Цитадель», где более всего проявляется влияние Библии и Ницше.
Произведения Сент-Экзюпери связаны с попыткой раскрыть средствами философской прозы загадку человеческого бытия, придать смысл индивидуальному существованию. По всей видимости, не без влияния П. Тейяра де Шардена он видит в человеке своеобразный венец развития Вселенной – природный универсум рождает бутон разума. «Так сама Вселенная,– пишет он,– через нас являла свою добрую волю. Уплотнялись звездные туманности, отвердевали планеты, зарождались первые амебы, исполинский труд жизни вел от амебы к человеку – и все так счастливо сошлось, чтобы через нас завершиться этой удивительной радостью. Право же, это настоящая удача» («Письмо заложнику»). Но, родившись, человек, по Сент-Экзюпери, отнюдь не оказался предназначен к райской, безмятежной жизни – его существование неотрывно от постоянной борьбы, внутренне противоречиво, ибо таков путь самосозидания.
«Земля помогает нам понять самих себя, как не помогут никакие книги. Ибо земля нам сопротивляется. Человек познает себя в борьбе с препятствиями»,– говорит автор «Планеты людей», определяя лейтмотив своей книги. Человек чрезвычайно хрупок, но наделен способностью к творчеству, созданию совокупности орудий, помогающих ему бороться со стихией. Земля с неукротимыми силами природы и гордый, стремящийся к само-превосхождению и самосовершенствованию в борьбе человек– два неразделимых полюса, чьи судьбы навсегда сопряжены.
Герои книг Сент-Экзюпери – будь то Бернис из «Южного почтового», Ривьер из «Ночного полета», пилоты, запечатленные в «Планете людей», или нарисованные в «Военном летчике» сотоварищи по разведывательной авиагруппе 2/33 – не страшатся решительных действий, выбора, который порой совершается на грани смертельной опасности. В них ощущается сила жизненного порыва, мощь непрестанного самосозидания. Не потому ли Сент-Экзюпери столь чутко воспринял идеи Ницше, взывавшего к пробуждению импульса жизни в человеке, воспевавшего путь самопре-восхождения? Сверхчеловек ницшеанского толка отнюдь не был его идеалом, но в мыслительном наследии немецкого философа Сент-Экзюпери привлекает пафос самоутверждения индивида: быть человеком означает находиться в пространстве становления, раскрытия собственных жизненных возможностей. Эта сторона учения Ницше была с симпатией воспринята не только такими богоборцами-экзистенциалистами, как Ж.-П. Сартр и А. Камю, но и приверженцами христианских ценностей – Н. А. Бердяевым, Э. Мунье и М. Шелером.
Сент-Экзюпери–художник, не мысливший самосотворения личности в отрыве от вопроса о ценностях, к которым призван стремиться индивид. Увлечение Ницше совсем не ведет его к опровержению значимости общечеловеческих начал культуры и предпочтению им произвола воли, этики абсурдного существования личности, лишенной каких-либо непреходящих ориентиров. Но Сент-Экзюпери не выступает и в роли рыцаря религиозной веры, обретающего в ней финальное разрешение всех проблем, лекарство от болезни тотального своеволия. К общечеловеческому ведет тропа, предполагающая погружение в мир культуры:
в борьбе и самоутверждении индивид находит звенья традиции, позволяющие ему понять свое бытие как обладающее фундаментальным смыслом. «Теперь я догадался, что смысл видимого мира постигаешь только через культуру, через знание и свое ремесло»,– говорит автор «Планеты людей», задумываясь о смысле человеческого существования.
Сент-Экзюпери верил, что в каждой неповторимой личности живет и утверждается человеческое начало, придающее ей ценность. Человек обретает свой лик в деяниях отдельных людей, живущих в уникальных ситуациях. Его друзья-летчики Гавуаль, Гийоме, Израэль и другие были для него олицетворенным воплощением подлинно человеческих сущностных черт, которые раскрывались и в боевых вылетах, и в беседах за стаканом легкого вина после выполнения опасного задания. Их роднили общее дело и общая судьба.
Но каковы непреходящие черты человеческого бытия, без которых его невозможно и представить? Сент-Экзюпери подмечает прежде всего, что телесность человека делает его зависимым от условий существования. Он иронизирует над заботой, которую уделяет индивид своему телу, послушному ему лишь до поры до времени и оказывающемуся в финале жизни неподконтрольным волеизъявлению. Этот парадокс двойственности человеческой телесности он ощутил в пятнадцать лет, когда смерть унесла его младшего брата. У постели умирающего, беседуя с ним, он осознал, что в жизни каждого наступает момент, когда его собственное тело – «уже не принадлежащее ему владение». В этой пограничной ситуации видится и другое: «Когда разрушается тело, становится очевидным главное. Человек – всего лишь узел отношений. И только отношения важны для человека» («Военный летчик»). Отношения же человека к миру, по Сент-Экзюпери,– не результат его телесности, но прежде всего итог его сознательного, ориентированного волей выбора.
Разум и дух – два важнейших измерения сознания, выделяемых Сент-Экзюпери. Разум тождествен для него способности планомерно действовать сообразно с поставленной целью, в то время как дух связывается с устремленностью человека к высшим культурным ценностям. Это разграничение уходит своими корнями в размышления Паскаля, ставившего нравственные ценности выше способности рационально
постигать мир, добывать научное знание. «Если я не знаю основ нравственности, то наука об окружающем мире не принесет мне утешения в тяжкие минуты жизни, а вот основы нравственности утешат и при незнании науки о предметах внешнего мира»05,– говорил Паскаль, рассуждая об ориентирах жизни человека – «мыслящего тростника». Ему вторит и Сент-Экзюпери, для которого активность разума может быть оплодотворена лишь усилиями духа – носителя общечеловеческих культурных ценностей. «Дух бросает в него семя грядущего творения. Разум завершит все остальное»,– обращается к читателю автор «Военного летчика», полагающий служение духу единственно достойным человека. Во имя высших ценностей Сент-Экзюпери считает оправданным пренебрежение опасностью физической смерти, борьбе за них он отдал свою жизнь.
Книги Сент-Экзюпери не похожи на строгие философские трактаты, но, постигая их смысл, мы обнаруживаем присутствие в них достаточно целостного абриса гуманистической этики, чрезвычайно созвучной ситуации нашего столетия. Универсальная ценность индивидуальной свободы и ответственность каждого за судьбы человеческого рода, цивилизации в планетарном масштабе – вот темы, составляющие основной стержень его произведений.
В «Планете людей» автор рассказывает о судьбе невольника Мохамеда, выкупленного им у мавров и отпущенного на свободу во время службы в аэропорту Кап-Джуби. Пафос его повествования связан с утверждением свободы как неотъемлемого свойства и права личности. Но одновременно Сент-Экзюпери не стремится к упрощению проблемы: он показывает, что реализация свободы тысячами нитей сопряжена с условиями сосуществования индивида с другими людьми, требует постоянного выбора между альтернативами, поиска жизненных ориентиров. Освобожденный раб ликовал и наслаждался радостями жизни, ощущая вновь вкус свободы. Но подобный порыв к свободе не может длиться долго, ибо человек должен осознать и тяжесть свободного волеизъявления, ответственность за собственный выбор. Описывая состояние освобожденного Мохамеда, Сент-Экзюпери подводит нас к выводу: «Он был свободен,
да – слишком свободен, слишком легко он ходил по земле. Ему не хватало груза человеческих отношений, от которого тяжелеет поступь, не хватало слез, прощаний, упреков, радостей – всего, что человек лелеет или обрывает каждым своим движением, несчетных уз, что связуют каждого с другими людьми и придают ему весомость». Сент-Экзюпери приводит читателя к той мысли, что, определяясь как человек, личность должна постоянно бороться за свободу и отнюдь не все способны идти по этому тернистому пути. Куда как просто свернуть с него, убежать от тяжкого бремени свободы. Способом такого бегства, как показывает писатель, могут стать приспособленчество, мимикрия под общественную среду и культ потребления. Но может случиться и худшее, и тогда возникает тяга отречься от свободы во имя крепкой руки вождя и удушливой идеологии национального превосходства. Сент-Экзюпери всеми силами души ненавидел фашизм, тоталитаризм, превращающий человека в винтик бездушного социального механизма. Он писал: «Век рекламы, системы Бедо (система учета рабочего времени. – Б. Г.), тоталитарных режимов, век армий, отказавшихся от знамен, труб, отпевания мертвых. Я всеми силами ненавижу свою эпоху. В наши дни человек умирает от жажды»06.
Вывод Сент-Экзюпери: необходимо бороться за свободу, против любых вариантов порабощения личности. «Лишь будучи активным участником событий, можно сыграть действенную роль»07,– формулирует он свое жизненное кредо. Но борьба за свободу – не слепой бунт против обстоятельств. Она должна иметь позитивные ценностные ориентиры. «Что значит освободить? Если в пустыне я освобожу человека, который никуда не стремится, чего будет стоить его свобода? Свобода существует лишь для кого-то, кто стремится куда-то. Освободить человека в пустыне – значит возбудить в нем жажду и указать ему путь к колодцу. Только тогда его действия обретут смысл»,– говорит автор «Военного летчика», продолжая линию размышлений, намеченную в «Планете людей». Сент-Экзюпери строит собственную систему нравственных координат человеческой жизнедеятельности как этику любви и ответственности по
отношению к судьбе «планеты людей», человеческого рода и созданной им культуры.
Свобода, по Сент-Экзюпери, обретает позитивную направленность, когда человек понимает себя как гражданина планеты, того ветвящегося дерева, которое являет собой человеческий род. Символ ветвящегося дерева, питаемого соками Земли, проходит во многих крупных произведениях писателя, побуждая нас к осмыслению универсальной ценности жизни и человеческого рода. Об этом он говорит в «Планете людей», описывая похороны старой крестьянки, давшей жизнь своим сыновьям: «Так от поколения к поколению передается жизнь– медленно, как растет дерево,– а с нею передается и сознание. Какое поразительное восхождение!» Рассуждая так, писатель отнюдь не стремится забыть о своеобразии каждой из ветвей рода человеческого. Он продолжает свои размышления в «Военном летчике»: «Дерево тоже проявляет себя в ветвях, не похожих на корни. И если в Норвегии пишут сказки про снег, если в Голландии выращивают тюльпаны, если в Испании импровизируют фламенко, все это обогащает человека, живущего в каждом из нас. Поэтому, быть может, мы, летчики группы 2/33, хотели сражаться за Норвегию...» Каждая личность и народ, рассуждает Сент-Экзюпери, призваны внести свой вклад в самосовершенствование человека и рода людского, и важным залогом того могут быть любовь к ближнему и универсальная ответственность каждого за все, что вершится на планете.
Культура видится Сент-Экзюпери царством высших духовных начал человеческой жизни, сферой, в которой люди устремлены к вечным ценностям – Благу, Истине и Красоте. «Духовная культура – это наследие верований, обычаев и знаний, накопленных веками,– иногда их трудно оправдать логически, но они содержат свое оправдание в самих себе, как дороги, если они куда-нибудь ведут, потому что это наследие открывает человеку его внутреннюю беспредельность». Человек обретает внутреннюю жизнь, приобщаясь к пространству духовной культуры. Ее воплощения Сент-Экзюпери видит в предающемся молитве монахе-доминиканце, в Пастере, склонившемся над своим микроскопом, в безмолвно застывшем перед своим этюдом Сезанне. Духовная культура, ведущая человека к нетленным ценностям, погружает его в область беспредельного, но
одновременно – и это очень важно! – он говорит на языке своего времени, адресуясь к своему народу и сообществу людей.
Дух человека находится, по Сент-Экзюпери, в постоянном поиске скрытого смысла вещей, и для него становится очевидным, что всеобщие гуманистические ценности требуют сохранения мира. «Мир – это когда все вещи пребывают на своих местах и обретают истинный смысл, отчетливо проступающий сквозь их внешнюю оболочку. Когда они составляют часть чего-то большего, нежели они сами, как различные соли земли, соединившиеся в дереве». Мир мыслится Сент-Экзюпери как гармония смыслового содержания человеческой жизни, война – как его тотальный разлад. «Война... никто больше не заводит часов. Никто не убирает свеклу. Никто не чинит вагонов. И вода, предназначенная для утоления жажды или для стирки праздничных кружевных нарядов крестьянок, лужей растекается по церковной площади. И летом приходится умирать». Сент-Экзюпери не мог стоять в стороне от борьбы с фашистским варварством, был подлинным французским патриотом, но военный путь решения конфликтов между людьми казался ему всегда глубоко иррациональным, в принципе противоречащим ценностям жизни и культуры. Сам путь к победе виделся ему движением к финальному торжеству духа над абсурдом войны. Своей этикой любви и ответственности Сент-Экзюпери предвосхитил миропонимание людей конца XX столетия, для которых совершенно очевидно, что ядерная война может стать последним из вооруженных конфликтов, привести к финалу истории – клиоциду. Французский писатель хорошо понимал, что интеллект, покинувший орбиту общечеловеческих канонов, ценностей духа, ведет мировое сообщество к самоуничтожению, и современная ситуация все более и более обнаруживает его правоту.
Вникая в содержание этики любви и ответственности, содержащейся в книгах Сент-Экзюпери, мы обнаруживаем ее родство с ценностями христианского мировоззрения. Хотя писатель воспитывался в традициях католического вероучения, он отнюдь не был религиозным человеком. И вместе с тем Сент-Экзюпери отчетливо осознавал значение тех общечеловеческих ценностей, которые были рождены в лоне христианского взгляда на мир, их влияние на формирование европейской и мировой культуры. «Веками,– говорит писатель,–
моя духовная культура сквозь людей созерцала Бога. Человек был создан по образу и подобию Бо-жию. И в человеке почитали Бога. Люди были братьями в Боге. Этот отблеск Бога сообщал каждому человеку неотъемлемое достоинство. Отношение человека к Богу ясно определяло долг каждого перед самим собой и перед другими людьми. Моя духовная культура – наследница христианских ценностей. Чтобы постичь архитектуру собора, я задумываюсь над тем, как он построен». Развивая собственные вполне светские гуманистические воззрения, Сент-Экзюпери хочет сохранить то ценное, что позволило воздвигнуть стройный собор европейской культуры, в фундаменте которого заложено уважение к каждой личности как интегральной части человечества, чья абсолютная миссия– стремление к ликам абсолюта – Благу, Истине и Красоте.
Эпоха, начавшаяся после триумфа Возрождения, рисуется Сент-Экзюпери связанной с постепенной эрозией гуманистических начал европейской культуры. Почему же получилось именно так? Почему возрожденческая вера в человека оказалась бесплодной, неспособной создать гармоничность устоев общественной жизни? У Ницше Сент-Экзюпери заимствует пафос критики достижений Нового времени. Но если немецкий мыслитель был яростным разрушителем иудео-христианской традиции, испытывал нескрываемый восторг, взирая на общеочевидные симптомы кризиса европейской гуманистической культуры, и взывал к нарождающемуся сверхчеловеку как воплощению исходной стихии жизни, то Сент-Экзюпери защищает абсолютные ценности, питающие индивидуально-личностное развитие, готов бороться за это. Французский писатель полагает, что главная причина крушения возрожденческого проекта лежит в нежелании людей активно бороться за гуманистические ценности культуры.
Покоряя природу, рационализируя социальную сферу, люди Нового времени постепенно утрачивали возрожденческую веру в человека как носителя высших ценностей: отныне доминирует культ извлечения полезности, подчиняющий себе все иные устремления. Сент-Экзюпери говорит о крушении Декартовой идеи всевластия научно-теоретического разума, посягающего на постижение рационального строя естественно-природного универсума и осуществление
контроля над ним08. Исчисляя возможные результаты полезных для себя действий, люди эпохи Нового времени забыли о том, что каждая личность несет в себе общечеловеческие начала и ценности, дар любви и ответственности. Так родился «человек массы», выковываемый стандартами социальных институтов, мысли и действия, лишившийся своей самобытности: «Мы скатились – за неимением плодотворного метода – от Человечества, опиравшегося на Человека, к этому муравейнику, опирающемуся на сумму личностей»,– приходит к выводу автор «Военного летчика». Либеральный капитализм Нового времени создает, на взгляд Сент-Экзюпери, как раз автоматизированного члена людского муравейника, утратившего высшие устремления. Но в не меньшей степени для него неприемлема и перспектива анархистского бунта – другая крайность, появляющаяся в ценностном вакууме. И уж совсем отрицательно он относится к тоталитарному варианту, где мощь государства, опираясь на идеологически оболваненную массу, вовсе попирает личность, сводя ее значение к нулю. В «Военном летчике» Сент-Экзюпери во многом объясняет кризис культуры Нового времени и современности утратой наследия христианства, но в целом его видение проблемы связано с отысканием еще более глубинных причин происшедшего. Все дело – в глобальном упадке подлинной духовности, симптомом чего выглядит, по его мнению, и неверие в общечеловеческие ценности христианства09. В неотправленном «Письме генералу X» французский писатель говорит о важности жизни духа, окрашивающей любые события, приводящей их к единому смысловому знаменателю. Сент-Экзюпери ратует не за возвращение былой религиозности, а за этику любви и ответственности, чьи начала некогда несли европейцам христианская традиция и ее ценности.
«Я буду сражаться за приоритет Человека над отдельной личностью, как общего над частным»,– пишет автор «Военного летчика», выражая фундаментальную направленность своей жизни и творчества. Так снимается противоречие между принятием мира как одной из абсолютных ценностей и установкой писателя на жизнь, полную постоянной борьбы: гуманизм может восторжествовать в культуре лишь
при условии солидарности и активности людей, принимающих его кредо и готовых действовать.
Путь, следуя по которому, современное человечество будет в состоянии возродить гуманистически направленную культуру, является основной проблемой последних этапных работ Сент-Экзюпери – «Цитадели» и «Маленького принца». В «Цитадели», идеи и стилистика которой несут на себе печать влияния Библии и сочинений Ницше, ее главный герой – берберийский властитель Великий Каид, называемый также Князем, задается целью воздвигнуть цитадель духа, повести к ней свой народ. «Крепость моя, я построю тебя в человеческом сердце»,– говорит он, подразумевая обязанность указать свободной воле людей ориентир, направляющий ее,– Бога. Для этого Великий Каид использует свою силу и абсолютную власть.
«Князь из «Цитадели»,– замечает А. Буковская,– ученик Заратустры, но в отличие от своего учителя он уже не апостол, но абсолютный властелин, раскрывающийся жизнью и смертью своих подданных»10. В своем утопическом царстве Великий Каид повелевает подданным быть свободными и одновременно принимающими завещанное людям Богом и, наставляя их подобным образом, ведет к желаемому счастью. Но можно ли по мановению руки мудрого вождя стать свободным и счастливым? Реалии XX столетия заставляют сомневаться в возможности совершить раз и навсегда скачок в царство всеобщего счастья под руководством прозревшего истину провидца: тоталитарные режимы фашистского и казарменно-коммунистического толка подорвали веру в утопии, сделали сознание людей финала нашего века антиутопичным. А. Платонов, Е. Замятин, Дж. Оруэлл, О. Хаксли и другие мастера антиутопии показали, что неограниченная власть под покровом гуманистических идеологических деклараций несет человечеству беды и несчастья, кровавую тиранию и порабощение. Стало ясно: рабство – не путь к свободе! Потому-то можно сомневаться в рецептах, предлагаемых устами Великого Каида. Нормативная религиозность, насаждаемая неограниченной властью, никогда не взрастит человека, повинующегося этике любви и ответственности.
«Цитадель» осталась незавершенной, и в этом можно увидеть знак сомнений ее автора в правильности предложенного им пути возрождения духовности. Альтернативой ему звучит сказка «Маленький принц», идеи которой чрезвычайно современны. Здесь Сент-Экзюпери оставляет пророческий стиль повествования незавершенной философской утопии и обращается к каждому человеку, предлагая ему задуматься о своем отношении к миру. Это своеобразный призыв к людям понять свое место на планете, во Вселенной и стать более человечными.
«Маленький принц» – произведение, несущее личностную окраску: малыш с астероида Б-612, явившийся автору в песках Сахары после вынужденной посадки самолета,– его двойник, лучшее, не отравленное ядом цивилизованной лжи и лицемерия начало его души, с которым он вступает во внутренний диалог.
На Землю Маленький принц попадает, желая постичь мир: человек – странник во Вселенной, ищущий скрытый смысл вещей и собственной жизни. Он любит свою крошечную планету и свою привязанность к ней выражает в правиле, которое звучит назиданием для любого из нас в век, когда угроза экологической катастрофы и ядерного самоуничтожения нависла над человечеством: «Встал поутру, умылся, привел себя в порядок – и сразу же приведи в порядок свою планету». Следуя этому мудрому и одновременно понятному всякому императиву, Маленький принц воюет с агрессивными баобабами, грозящими взорвать своими могучими корнями его астероид, бережно прочищает вулканы и ухаживает за своей любимой розой – символом красоты, женского начала. И все же жажда познания влечет его в путешествие.
Посещая соседние планеты, Маленький принц знакомится с пороками рода людского: здесь он встречает короля-властолюбца, человека, одержимого честолюбием, пьяницу, дельца, который видит даже в звезде предмет возможного обладания, кабинетного ученого и фонарщика, совершающего монотонную работу, лишенную искры творчества. На Земле его встречает змея, предвещающая горечь познания жизни, возможность тоски и одиночества среди людей. Она – символ трагической мудрости, и именно она дарит свой яд Маленькому принцу в конце повествования, когда он, затосковав, решает вернуться на свой астероид. Другом
Маленького принца становится Лис, носитель иного начала – жизнеутверждающей мудрости, учащий пришельца с другой планеты любви и привязанности к ближнему, ответственности за его судьбу. Лис приходит на страницы истории о Маленьком принце из народных сказок, и он открывает пришельцу с далекого астероида свой секрет: взор сердца проникает глубже, чем способен видеть глаз. Сердце позволяет Маленькому принцу угадать неподлинность межчеловеческих связей в суете повседневной жизни, когда люди не знают, чего они ищут. Это отчужденное состояние одиночества среди других космический странник постигает в беседе со стрелочником. Суетность и никчемность многих достижений цивилизации становятся для него очевидны при разговоре с торговцем. Он тянется к другому – простым, понятным ценностям, делающим человеческую жизнь осмысленной.
Отвергая все неподлинное, фальшь в любых ее проявлениях, Маленький принц ищет в любви и ответственности за то, что ему дорого, смысл собственной жизни. Он просит автора нарисовать ему барашка, чистое и беззащитное существо, о котором он мог бы заботиться на своей планете. Ни на минуту не забывает он даже среди тысяч роз об одной-единственной, любимой им, оставленной на астероиде Б-612. Голос сердца позволяет Маленькому принцу видеть красоту окружающего мира, понять его, стремиться к добру. Не случайно, направляясь им, он отыскивает воду в пустыне. В диалоге с автором Маленький принц учит простой мудрости отношения к миру: «На твоей планете... люди выращивают в одном саду пять тысяч роз... и не находят того, что ищут... – Не находят,– согласился я.– А ведь то, чего они ищут, можно найти в одной-единственной розе, в глотке воды...» Любить мир и отвечать за его судьбу означает чувствовать сопричастность всему, что тебе дорого. Не потому ли Маленький принц не может быть счастлив вдалеке от своего астероида, своей хрупкой розы? Сент-Экзюпери взывает в этой сказке к голосу сердца каждого человека, обнаруживающего подлинные ценности духа. Читателю не навязывается готовых рецептов жизни, мудрая сказка – приглашение к размышлению. Ее смысл предстает для каждого далеко не однозначным, но образная символика «Маленького принца» делает его одинаково привлекательным для взрослых и детей.
Гуманистическая этика любви и ответственности в философской прозе Сент-Экзюпери необычайно созвучна ситуации конца XX столетия. Близится к финалу век, познавший наряду с триумфами разума и кошмары двух мировых войн, господства тоталитарных режимов, создавший в общепланетарном масштабе гнетущие формы научно-технического и военного отчуждения. Сегодня уважение общегуманистических ценностей становится не просто благим пожеланием, а действительным залогом выживания человечества, балансирующего на грани ядерной и экологической катастрофы, стремящегося уйти от перспективы апокалиптического финала истории. В книгах Сент-Экзюпери мы находим важный пример планетарного мышления, подчиняемого высшим запросам человеческого духа.
Кап-Джуби (Мыс Хуби) – мыс на атлантическом побережье современного Марокко, близ границы с Западной Сахарой, прямо к востоку от Канарских островов. Вместе с окружающим его пространством, называемым Сектором Тарфая, был до 1958 г. испанской колонией в составе Испанского Марокко. Столица, город Вилья-Бенс, использовалась в качестве перевалочного пункта для авиапочтовых полетов. (См. карту слева). В настоящее время этот город называется Тарфая, а сам Сектор является анклавом в полупустынной буферной зоне между дальним югом Марокко и Западной Сахарой (см. карту справа). {Сектор Тарфая ; Cape Juby 
}
Губман, Борис Львович (р. 1951) – российский философ. {} Доктор философских наук, профессор. Заслуженный работник высшей школы Российской Федерации. Почетный профессор Тверского государственного университета.
Кожевникова, Марианна Юрьевна (р. 1949) – переводчик. Член Союза писателей Москвы.
Сент-Экзюпери, Консуэло де (девичья фамилия Сунсин Сандоваль; фамилия по первому мужу Гомес Каррильо; 1901–1979) – жена А. де Сент-Экзюпери с 1930 г., родом из Сальвадора. Она утверждала, что в ее жилах течет кровь индейцев и испанских грандов. Скорее всего, это миф, один из многих, которыми Консуэло привыкла окружать себя с малолетства. Она придумывала себе жизнь – это был ее способ убежать от убогой действительности. Они встретились в 1930 г. – молодая вдова и молодой Антуан, директор аргентинского отделения компании «Аэропосталь», лишь недавно приехавший в Буэнос-Айрес и нестерпимо скучавший по Парижу. В своих мемуарахБ Консуэло пишет, что с Антуаном ее познакомил общий приятель Бенжамен Кремье. Тем же вечером Экзюпери уговорил Консуэло впервые в жизни сесть в самолет – он хотел показать ей Рио-де-ла-Плата с высоты птичьего полета. Когда машина набрала высоту, Экзюпери зафиксировал ручку управления и потребовал, чтобы Консуэло его поцеловала. Разумеется, она отказалась. «И тогда я увидела, как жемчужины слезинок из его глаз закапали на галстук, и мое сердце растаяло от нежности. Я неловко перегнулась и поцеловала его. В ответ он начал неистово целовать меня, и так мы летели минуты две-три, самолет пикировал и взмывал…» Вечер закончился в доме Сент-Экзюпери. Он благородно уступил даме свою постель и до утра не давал ей спать, читая главы из книги «Ночной полет», которую начал писать сразу по приезде в Аргентину. Эту историю не раз подвергали сомнению официальные биографы Экзюпери. Но в одном они согласны с Консуэло – это была любовь с первого взгляда. Не привыкший ждать, Антуан буквально завалил сеньору Каррильо признаниями, письмами и цветами. Да он и ее саму считал похожей на цветок, прекрасную нежную розу. Меньше чем через неделю он предложил ей руку и сердце. Как ни старалась Консуэло понравиться родственникам любимого Тонио, они упорно демонстрировали ей свое презрение.Но тем не менее свадьба была сыграна, и Консуэло стала графиней де Сент-Экзюпери. Супруги, как правило, жили раздельно. Живописью и скульптурой Консуэло восхищались Метерлинк, д’Аннунцио, Моруа, Пикассо. |  
| 
|
*1 600 футов – приблизительно 200 метров (1 фут = 0,3 м).
*2 одну милю – приблизительно 1,5 км (1 миля = 1609 м).
*3 8000 футов – приблизительно 2,5 км.
01 См.: Великовский С.И. В поисках утраченного смысла. М., 1979.
02 Мальро А. Зеркало лимба. Художественная публицистика. М., 1989. С. 40.
03 Сент-Экзюпери А. де. Военные записки. 1939–1944. Художественная публицистика. М., 1986. С. 79.
04 Буковская А. Сент-Экзюпери, или Парадоксы гуманизма. М., 1983. С. 84-85.
05 Размышления и афоризмы французских моралистов XVI–XVIII веков. М., 1987. С. 213.
06 Сент-Экзюпери А. де. Военные записки. С. 130.
08 См.: Сент-Экзюпери А. де. Военные записки. С. 131.
10 Буковская А. Сент-Экзюпери, или Парадоксы гуманизма. С. 184-185.
Христианские метакультуры
Французская литература
Scythopedia
was a French aristocrat, the famous pioneering aviator, poet, and writer whose works are the unique testimony of a pilot and a warrior who looked at adventure and danger with a poet’s eyes. He is best remembered for his novella “The Little Prince” and for his lyrical aviation writings.
|
Text of the article Gallery Used sources Local links External links A bibliography |
Born June 29, 1900, Lyon. Died July 31, 1944, in flight over the Mediterranean.
He came from an impoverished aristocratic family. A poor student, he failed the entrance examination to the École Navale. In the course of his military service, he obtained his pilot’s license (1922). In 1926 he joined the Compagnie Latécoère in Toulouse and helped establish airmail routes over northwest Africa, the South Atlantic, and South America. In the 1930s he worked as a test pilot, a publicity attaché for Air-France, and a reporter for “Paris-Soir”. In 1939, despite permanent disabilities resulting from serious flying accidents, he became a military reconnaissance pilot; after the fall of France (1940) he escaped to the U.S. In 1943 he rejoined the Air Force in North Africa and was shot down on a reconnaissance mission.
Saint-Exupéry found in aviation both a source for heroic action and a new literary theme. His works exalt perilous adventures at the cost of life as the highest realization of man’s vocation. In his first book, “Courrier-Sud” (1929; “Southern Mail”, 1933), his new man of the skies, airmail pilot Jacques Bernis, dies in the desert of Rio de Oro. His second novel, “Vol de nuit” (1931; “Night Flight”, 1932), was dedicated to the glory of the first airline pilots and their mystical exaltation as they faced death in the rigorous performance of their duty. His own flying adventures are recorded in “Terre des hommes” (1939; “Wind, Sand and Stars”, 1939). He used his plane as an instrument to explore the world and to discover human solidarity in the fraternal efforts of men to accomplish their tasks. His language is lyrical and moving, with a simple nobility. “Pilote de Guerre” (1942; “Flight to Arras”, 1942) is a personal reminiscence of a reconnaissance sortie in May 1940 accomplished in a spirit of sacrifice against desperate odds. While in America he wrote “Lettre à un otage” (1943; “Letter to a Hostage”, 1950), a call to unity among Frenchmen, and “Le Petit Prince” (1943; “The Little Prince”, 1943), a child’s fable for adults, with a gentle and grave reminder that the best things in life are still the simplest ones and that real wealth is giving to others. It was on a high literary level, not accessible to all children. The very vagueness of this mystical parable has lent it a certain magnetism.
The growing sadness and pessimism in Saint-Exupéry’s view of man appears in “Citadelle” (1948; “The Wisdom of the Sands”, 1952), a posthumous volume of reflections that show Saint-Exupéry’s persistent belief that man’s only lasting reason for living is as repository of the values of civilization.
He became a laureate of several of France’s highest literary awards and also won the U.S. National Book Award.
.
on A. Saint-Exupéry,
.
.
Christian metacultures
French literature